8. Агитатор

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

8. Агитатор

Читая интервью Ярона Брука в «Jerusalem Post», где лидер объективистов, рожденный в Израиле, принимает сторону арабов, когда вопрос заходит о частной собственности,[113] можно прийти к выводу, что при столкновении религии, предрассудков и частной собственности объективисты всегда предпочитают собственность.

Однако на самом деле это не совсем верно.

В 2010 году одна проблема, связанная с правом собственности, разрослась до национальных масштабов. Я имею в виду вопрос о том, имеют ли нью-йоркские мусульмане право построить мечеть и культурный центр всего в паре кварталов от «Ground Zero» — того места, где стояли башни Всемирного торгового центра. Противоборствующие стороны были обозначены недвусмысленно: частная собственность против правительства, которое изо всех сил (и безуспешно) пыталось положить конец противостоянию. Мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг сказал: «Дело в том, что это здание находится в частной собственности, и владельцы имеют право использовать его как место для молитвы».[114] У Рэнд был радикальный взгляд на частную собственность. «Право на жизнь — источник всех прав, а выражаются они в первую очередь в праве на собственность. Без права на собственность другие права не имеют смысла», — говорила она в «Добродетели эгоизма».[115]

Однако объективисты, которым вроде бы полагается отстаивать частную собственность, выступили против строительства мечети рядом с «Ground Zero» и призывали правительство использовать вовсе не метафорическую, а самую настоящую «пушку» для предотвращения строительства. Леонард Пейкофф в июне 2010 года озвучил официальную позицию объективистов в подкасте, который доступен в Интернете: «Во всех возможных разрешениях должно быть отказано, а если это их не остановит и они построят мечеть, правительство должно разбомбить ее, сровнять с землей». Разумеется, предварительно эвакуировав людей, но «без какой-либо денежной компенсации владельцам собственности».[116]

Здесь прекрасно видно, как здравый смысл наталкивается на то, что Рэнд называла «трайбализмом», — на предубеждение против мусульман, причем трайбализм побеждает. Одно дело выступать против появления мечети на том месте, которое столь памятно выжившим 11 сентября: точно так же люди протестовали в 80-е годы против учреждения в Освенциме монастыря.

Однако видеть в этой мечети вражеский форпост, не имея к тому никаких оснований, значит, очертя голову ринуться в пучину предубеждений. Рэнд порицала всякие предубеждения в статье 1963 года о расизме, которая была перепечатана в антологии «Добродетель эгоизма». Она называла расизм «самой низшей, откровенно жестокой и примитивной формой коллективизма».[117]

Рэнд всегда охотно занимала непопулярные позиции, поэтому вполне могла бы поддержать строительство мечети, если бы дожила до 2010 года. Но я склоняюсь к мысли, что все-таки не поддержала бы, потому что ближе к концу жизни на нее снизошло некое озарение: она вдруг осознала то, на что всегда закрывала глаза, — собственную принадлежность к еврейскому народу. Это признание своего наследия, как мне кажется, проявилось ивее произраильской позиции, которую она публично заняла в 1970-е годы, а не публично — еще раньше. Барбара Бранден сказала мне, что это произошло, скорее всего, в конце 1950-х годов.

Стремительное бегство Рэнд от своих этнических корней стало одним из самых заметных событий ее ранней биографии. Она происходила из нерелигиозной (и по русским, и по иудейским меркам) семьи, где отмечали только Песах — иудейский праздник, возможно, наиболее близкий идеологии объективизма, поскольку бегство детей Израилевых из Египта[118] совершилось в их рациональных личных интересах (и напоминает забастовку Галта). Может сложиться впечатление, будто Рэнд стремилась отстраниться от иудаизма, не желая, чтобы ее ассоциировали с тем, что можно обозначить как дела еврейские. По прибытии в США она не стала обманывать иммиграционные службы: в списке пассажиров она обозначена как «еврейка»,[119] — однако она немедленно переделала свою явно еврейскую фамилию на англоязычный лад и не сообщала своего настоящего имени (Алиса Розенбаум) никому, кроме ближайшего окружения.[120]

Ее энергичные попытки стряхнуть с себя наследие предков проявляются и в атеизме, и в восхищении Генри Фордом, и в выступлениях против участия США в войне с нацистами. Судя по журнальным публикациям и письмам, Рэнд не сказала ни слова по поводу Израиля ни в период, который предшествовал его независимости, ни в первые годы его существования. Но в начале 1970-х годов что-то изменилось — вероятно, из-за того, что Советский Союз стал проявлять к государству евреев особенный интерес. Возможно, до этого она тоже поддерживала Израиль, как вспоминала Барбара Бранден, но только в 1970-е годы она начала громко им восхищаться и сделалась ярым критиком его арабских противников. Будучи Айн Рэнд, она выразила свою позицию так, чтобы все, кроме объективистов, ощутили неловкость.

Израильтяне потрудились, чтобы доказать изначальную принадлежность еврейского народа к этой земле, выискивая свои корни с помощью археологии и ссылаясь на Библию (а в недавнее время еще и путем анализа ДНК). Антисионисты пытаются доказать незаконность притязаний израильтян, выставляя Израиль якобы чужеродным телом, которое силком сунули в глотку Ближнему Востоку. Однако именно эта предполагаемая непохожесть на другие страны и нравилась Рэнд в Израиле. Ей было наплевать на библейские корни еврейской нации или на старательно собранные археологические доказательства того, что евреи обитали в тех местах на протяжении веков. Она никогда не ездила в Израиль, чтобы принять участие в каких-нибудь мистических ритуалах вроде молитвы у Стены Плача. Рэнд в Израиле привлекало вовсе не осуществление обещаний, сделанных три тысячи лет назад в религиозных текстах, ценности которых она не признавала, и не то, что Израиль стал прибежищем для гонимых иудеев и тех, кто пережил холокост, — нет, она видела в Израиле аванпост западной цивилизации.

Отвечая на вопрос, заданный в зале лектория «Ford Hall Forum» в 1973 году, Рэнд причислила арабскую культуру к «наименее развитым» и заявила, что арабы «практически кочевники». Она назвала их культуру «примитивной» и сказала, что они «злы на Израиль, потому что он — единственный плацдарм современной науки и цивилизации на их континенте». Когда «цивилизованные люди бьются с дикарями, — сказала она, — естественно оказать поддержку цивилизованным людям».[121]

Эти «произраильские» (если можно так сказать) настроения были восприняты и ее последователями, что отличало их от либертарианцев, занимавших порой антиизраильскую позицию. Когда в 1989 году Дэвид Келли был исключен из рэндианских рядов, причиной его предполагаемого морального падения[122] была названа связь некоторых либертарианцев с «детоубийцами — сторонниками Ясира Арафата». В отличие от либертарианцев, таких как Пол Рон — который на предварительных выборах 2008 года привел Джона Маккейна в ярость своими изоляционистскими взглядами, — Брук сильно протестовал против воинствующего ислама.[123] Пейкофф высказывался по данному вопросу еще резче. «Покончить с государствами, финансирующими терроризм» — так называется его эссе, написанное вскоре после трагедии 11 сентября. «Сегодня выбор стоит между массовой гибелью людей в Соединенных Штатах и массовой гибелью среди наций террористов», — заявил он.[124]

Однако наблюдается противоречие между подобными позициями и высказываниями Рэнд против войны с нацистской Германией, а также ее преклонением перед героическим Генри Фордом. Вероятно, чтобы не привлекать внимания к собственному иудейскому происхождению, Рэнд ни разу не сказала ни слова по поводу дискриминации евреев в Америке, которая была особенно очевидна, когда ее «преследуемое меньшинство», большой бизнес, нанимало себе работников. Хуже всего дело обстояло на Уолл-стрит, которую Рэнд так обожала. Со времени ее прибытия в Штаты до конца 1960-х годов коммерческие и инвестиционные банки, за исключением мизерного числа еврейских фирм, таких как «Kuhn», «Loeb & Co» и «J. & W. Seligman & Co». были почти полностью «свободными от евреев». В 1933 году журнал «Fortune» сообщил, что в самых крупных коммерческих банках «практически нет работников-евреев». И положение нисколько не менялось: исследование 1948 года, посвященное антисемитским тенденциям в сфере найма, выявило, что евреев систематически увольняют из банков, фондовых бирж и страховых компаний.[125] И даже в 1967 году Американский еврейский комитет подтвердил, что существует «отлаженная схема дискриминации евреев», которую применяют руководители коммерческих банков.[126] В 1966-м году Американский еврейский комитет выяснил, что в сорока пяти из пятидесяти коммерческих банков Нью-Йорка на руководящих должностях нет ни одного еврея. Подобного рода жалобы слышались на протяжении всех 1970-х годов.

И нет свидетельств, что Рэнд, Бранден, Пейкофф или другие ведущие объективисты — а так получилось, что все они евреи, как и Алан Гринспен, который не смог найти работу на Уолл-стрит, окончив в 1948 году колледж, — хотя бы раз высказались по поводу антисемитских настроений в большом бизнесе и финансовом мире, хотя Рэнд заявляла, что расизм тоже является «коллективизмом».

К 2010 году равнодушие объективистов к положению евреев осталось в прошлом. Ситуация на Ближнем Востоке стала главной заботой иудеев, а строительство мечети рядом с площадкой «Ground Zero» воспринималось как удар со стороны радикального ислама, нанесенный прямо в сердце Нью-Йорка. Поэтому когда дошло до настоящей драки, дискуссиям уже не было места. К черту законные права на собственность — объективисты против мечети!

Движущей силой в этой борьбе стал один объективист, но это был не Брук и не Пейкофф. Это был блоггер, который олицетворял собой объективистскую непримиримость по отношению к крайне правым политикам, любителям заигрывать с исламом. Звали блоггера Памела Геллер.

Мать-одиночка пятидесяти с небольшим лет, из Ист-Сайда на Манхэттене, она произвела сенсацию в Интернете и средствах массовой информации, откровенно высказывая свои антимусульманские настроения. Ее блог называется «Атлант расправил плечи».[127]

Название едва ли не кричало: «Я — объективист!», — но никто не обращал на это особенного внимания. И в многочисленных статьях, посвященных Памеле, было уделено поразительно мало внимания ее рэндианской идеологии. В длинном и пронизанном антипатией биографическом очерке в «The New York Times» Рэнд упоминалась лишь мимоходом, чтобы объяснить название блога.[128] В статье не было ни слова о том, что Памела находится под сильным идеологическим влиянием Рэнд. Осталось без упоминания и то, что на протяжении многих лет она цитировала Рэнд при каждом удобном случае и по вопросам мало связанным или даже вовсе не связанным с исламом.

Например, комментируя присуждение в 2008 году Нобелевской премии Полу Кругману, Памела заметила: «Кто бы мог подумать, что мир „Атланта“ померкнет перед реальностью? Такого даже Рэнд не смогла бы описать правдоподобно. Эллсворт Тухи пляшет в аду от радости. Триумф коллективизма, ведущего к обществу, где „посредственность стремится к нулю“».[129]

Так говорит не заурядный читатель романов Айн Рэнд, но верный ее приверженец.

Я отправил Памеле Геллер письмо по электронной почте и сначала получил тот ответ, который уже привык получать от Института Айн Рэнд, — то есть вовсе никакого ответа. Неужели я что-то сделал не так? Может, нужно было обратиться к ней «доктор Геллер»? (Я старательно именовал Ярона Брука, доктора экономики, доктором Бруком во всех электронных письмах и по телефону, поскольку у объективистов это считается хорошим тоном.)

Прошло несколько недель, и я снова отправил письмо и на этот раз получил ряд обнадеживающих ответов, неизменно подписанных «Ваша в свободе»: такую формулировку чаще всего используют либертарианцы и участники «Чаепития».

«Я горжусь тем, что смогла познакомить с нею сотни тысяч новых читателей», — сказала Памела о Рэнд и переслала мне электронное письмо от поклонника из Германии: «Я восхищаюсь Вами и „Движением чаепития“, и я очень признателен Вам за то, что Вы порекомендовали мне прочитать „Атланта“, — писал он. — Хотя я еще не дочитал до конца (сейчас на 748-й странице), книга уже (честное слово) начала менять мою жизнь. Когда я занимался философией, мне ни разу не встречалось упоминаний об объективизме иначе как в негативном контексте и ни слова о том, какую свободу он несет». Когда я попросил Памелу переслать мне другие письма, то получил отказ. «Не буду даже искать, я их не храню», — ответила она. Ответ прозвучал грубовато, хотя она вовсе не показалась мне «вызывающе вульгарной», как описывали ее бывшие коллеги, чьи высказывания цитировались в «Times».

Мы несколько дней кряду перебрасывались электронными письмами, а затем Памела спросила: «Есть ли кто-то, кто мог бы за вас поручиться? Подтвердить вашу личность? Если нет, давайте общаться по почте или по телефону». Я был ошеломлен подобным предложением. Неужели она думает, что я какой-то самозванец? Я сейчас же переслал ей электронный адрес моего издателя, но почувствовал себя несколько выбитым из колеи.

После того как за меня должным образом поручились, мы встретились в кофейне на Восточной тридцать четвертой улице. Да, снова эта улица. Я прошел мимо дома, где когда-то жила Рэнд, мимо школы имени Нормана Томаса. Памела явилась вся в голубом, с кулоном из букв L-O-V-E — прямая противоположность той непривлекательной особы из Интернета, с которой я переписывался. Она говорила с заметным лонг-айлендским акцентом. Лингвисты утверждают, что местные акценты встречаются все реже. От ее речи веяло удивительным ретро, говор был похож на бруклинский, но гораздо более яркий, навязчивый. Из-за этого говора она производила впечатление весьма решительной особы, «уличной девчонки», хотя и жила всю жизнь среди прилизанных лужаек и просторных домов Хьюлетт Харбор, городка богачей на южной оконечности Лонг-Айленда.

Как и многие мои новые знакомые из числа объективистов, Памела приобщилась к творчеству Рэнд в юном возрасте, когда еще училась в университете Хофстра. Кто-то из друзей порекомендовал ей роман «Атлант расправил плечи». Памела «сделала себе мысленную заметку» и прочитала книгу два года спустя. «Ничего особенно нового для меня там не нашлось, — призналась она, — но это было настоящее откровение. Кто-то изложил на бумаге мои собственные мысли».

Кажется, Рэнд оказывала подобное воздействие на всех. Она будто излагала то, что уже присутствовало в сознании американцев: именно так фантастический двигатель Джона Галта вырабатывал энергию, черпая статическое электричество прямо из атмосферы. «Я постоянно кивала: да, верно. Да-да. Какое здравомыслие! Ее система взглядов была чисто американской. Я имею в виду, она удивительно чувствовала Америку. То была первая в истории идеологическая система, основанная на правах личности. Теперь это и моя платформа. Я не республиканка, не демократка и уж точно не либертарианка. Если бы мне захотелось вступить в партию, это была бы моя собственная партия».

Точно не либертарианка? Нет, заявила Памела: «Либертарианцы заходят слитком далеко». Она продолжила припоминать многочисленные негативные высказывания Рэнд по поводу либертарианцев, а потом добавила: «Мне кажется, они не понимают. Совсем не понимают Рэнд». И процитировала слова либертарианцев в поддержку легализации наркотиков. Это меня удивило, потому что Рэнд как раз выступала за легализацию наркотиков, а заодно и *censored*unn, утверждая, что правительство не должно вмешиваться в эти дела.[130] Когда я упомянул об этом, Памела начала изворачиваться, переведя тему разговора на куда менее определенную позицию Рэнд по поводу контроля над хранением оружия. Но в общем и целом Памела, как мне показалось, была хорошо знакома с трудами Рэнд. «Надежная опора, островок логики в совершенно безумном мире», — подвела она итог.

Памела проявила изрядную прозорливость, дав название своему блогу еще в 2004 году, то есть до того, как Рэнд обрела широкую популярность. С самого начала она цитировала Рэнд «каждый раз, когда речь шла о принципиально важных вещах». Она сказала, что получает по электронной почте по два-три письма в неделю от людей, которые благодарят ее за то, что она «привела их к Айн Рэнд». Острые, резкие высказывания Памелы заставили организованных объективистов обратить на нее внимание, хотя это ни к чему не привело. Она заявила, что познакомилась с Яроном Бруком, он ей понравился, но Пейкоффа она терпеть не могла, потому что считала, что «он уничтожил наследие Айн Рэнд».

Как это? «Объяснить непросто. Я считаю, что он скомпрометировал ее воззрения. Мне кажется, очень многих хороших людей толкнули под колеса автобуса, которого вовсе не должно было быть в этом месте», — сказала она. Потом мы заговорили о разрыве Рэнд и Брандена в 1968 году. Памела явно была на стороне Брандена. Она заявила, что Барбара Бранден читала ее блог и поддерживала с нею связь, но в последние два года они не общались.

Памела была не в курсе последних рэндианских сплетен, хотя они напрямую затрагивали ее. Я удивился, узнав, что она не слышала высказываний Пейкоффа о том, что мечеть следует разбомбить до основания, если ее когда-нибудь построят. Еще больше я удивился, когда Памела не согласилась. «Какая дикость», — сказала она. Она сочла, что это в высшей степени дурная реклама. И это говорит о многом, потому что надо было занять поистине экстремистскую позицию, чтобы обойти по этому вопросу даже Памелу Геллер. Памела настолько не вписывается в привычные схемы, что в консервативном блоге Little Green Footballs ее то и дело разносят за антимусульманскую пропаганду.[131]

У меня складывалось впечатление, что, если бы в результате маленького дворцового переворота Брук вытеснил Пейкоффа, большинство последователей Рэнд обрадовались бы. Но этого, разумеется, никогда не случится, потому что у Пейкоффа остаются права на труды Рэнд. («Мне почти жаль Ярона Брука, — сказала мне Барбара Бранден. — Он в таком трудном положении. У Леонарда все права на бумаги Айн, у него все ее вещи, и Ярон Брук не может восстать против него. Думаю, он сделал бы это, если бы мог».) Однако до сих пор о разногласиях в рядах рэндианцев почти не слышно, в том числе потому, что такие сторонники Рэнд, как Памела, не высказывают своих опасений вслух. Она наверняка ни разу не озвучивала в своем блоге ничего такого, что сказала о Пейкоффе мне.

Памела ограничивала свой объективизм рамками блога. Она слышала о диссидентском «Обществе Атланта», получала приглашения на встречи объективистов, но у нее, по ее собственным словам, попросту не было времени во всем этом участвовать. Она имела в виду вовсе не свое положение матери-одиночки, но нечто куда более мелодраматичное. «Я каждое мгновение чувствую, как тикают часы. Жизнь коротка, и мой запас времени ограничен. Полагаю, мой блог будет в итоге признан ксенофобским. Ведь время от времени сайты закрывают», — сказала она. Памела считала, что ее сайт тоже закроют. Это может показаться проявлением паранойи, но, вероятно, она права. Электронная платежная система PayPal в середине 2010 года уже отключала ее на пару дней на том основании, что ее сайт собирает вокруг себя «группу ненависти», однако через два дня все вернули обратно.[132] Этот опыт явно произвел на Памелу впечатление. Она опасалась, что «правительство» прикроет ее веб-сайт, и жаловалась, что в Международной организации по распределению номеров и имен (ICANN), интернет-структуре высшего порядка, нарастают мусульманские влияния.

Чрезмерная сосредоточенность Памелы на исламе резко контрастирует со спокойными, полными терпимости высказываниями, какие можно услышать от либертарианцев вроде Рона Пола. На предварительных выборах он был самым популярным кандидатом из числа крайних консерваторов, а в начале 2011 года выиграл голосование по выдвижению кандидата в президенты на Конференции консервативных политических действий: за него тогда отдали голоса 30 % делегатов. И ничего удивительного, что в мае 2011 года он заявил о своем намерении принять участие в выборах президента США 2012 года.

Памела и другие произраильски настроенные люди (не только из числа рэндианцев) терпеть не могут Пола из-за его высказываний по поводу Израиля. «Он чудовищен. Я очень его не люблю», — сказала Памела. Когда в феврале 2011 года Пол предложил сократить помощь Израилю, сразу после триумфа на Конференции консервативных политических действий, на него яростно набросились и Памела, и другие блоггеры, и комментатор Дэвид Горовиц. Последний обозвал его «злобным антисемитом». Еврейские круги, кажется, встревожились гораздо меньше: ведь что может сделать Пол без поддержки республиканских лидеров, — но он на время оставил эту тему.

[133]

Враждебность Пола по отношению к Израилю возвращает нас в те дни, когда Израиль обожали левые, а помешанный на ловле коммунистов Джон Фостер Даллес проводил при Эйзенхауэре проарабскую внешнюю политику, вынудив Израиль вывести войска из Египта после Суэцкой кампании 1956 года. С течением времени маятник качнулся в обратную сторону, республиканцы и консерваторы крепко подружились с Израилем, а кривые гримасы эпохи Эйзенхауэра давно позабылись. Все правые горой стоят за Израиль, за исключением либертарианцев и нетипично мыслящих республиканцев вроде Пэта Бьюканана.

Одной из причин популярности Израиля у левых в прежние годы было то, что страной правили социалисты, до восхождения Менахема Бегина в 1970-х годах. Я беседовал с Памелой о левых настроениях в среде еврейских иммигрантов, прибывавших в Штаты в начале XX века, и о социалистических кибуцах, столь распространенных в Израиле. Моя собеседница тут же ухватилась за эту тему, чтобы противопоставить Рэнд как «индивидуальность, способную к критическому мышлению», — «групповому мышлению» левых (в число которых она включила почти все израильские средства массовой информации, характеризуя их как «иудоцидальные»).

«Где они?» — спрашивала Памела о кибуцах, идею которых охарактеризовала как «провальную». «Подобного рода коммуны, — сказала она, — представляют собой форму рабства». По ее мнению, Израиль слишком уж склоняется влево, он ведет себя чересчур мягкотело. «Им пора перестать извиняться за то, что они живы, за то, что живут на своей родной земле», — заявила она.

Во взглядах Памелы на ближневосточную ситуацию не было ничего необычного. Только благодаря провокационным высказываниям по поводу строительства мечети рядом с «Ground Zero» она приобрела дурную славу.

От блогов вроде Little Green Footballs блог Памелы отличался не столько смыслом высказываний и даже не объективистскими настроениями, сколько резкостью формулировок — точно так же когда-то Рэнд переходила все границы, охотно провоцируя и оскорбляя своих оппонентов. Это играло на руку и Рэнд, и Памеле. Она прекрасно справлялась с ролью агитатора, а группа, соучредителем которой она была — «Остановим исламизацию Америки», — выделилась настолько, что Южный центр обеспечения контроля законности внес ее в список «групп ненависти». Именно эта группа разместила на муниципальных автобусах социальную рекламу, призывавшую мусульман отказаться от «ложных ценностей ислама».[134]

Чувства были трайбалистические, а риторика — исключительно рэндианская. Однако если Рэнд была ролевой моделью для словесных бесчинств Памелы — допустим, Памела нуждалась здесь в примере для подражания, — на ее религиозные воззрения она никак не смогла повлиять. Памела верила в Бога. «Я искренне верю, что Господь создал вселенную.

Мне кажется, в этом Рэнд неправа», — сказала мне Памела.

Если не считать этого, Памела шагала в ногу с философией объективизма, включая и взгляды на альтруизм. Те, кто считает, что взгляды Рэнд на альтруизм идут вразрез с иудейско-христианской этикой, заявила Памела, «просто не понимают, что она имела в виду».

Прочитав эссе Рэнд, я пришел к совершенно иному заключению. Ее взгляды на альтруизм радикально отличались от того почтительного отношения к благотворительности и щедрости, какое прививают каждому еврейскому ребенку в еврейской школе, а также каждому христианину или мусульманину, которого воспитывали в религиозной традиции. Рэнд не верила ни в одну моральную систему, которую самолично не изложила на бумаге.

В «Добродетели эгоизма» она начинала создавать свой моральный кодекс, формулируя определения. «Обычно слово „эгоизм“ используется людьми как синоним зла, — писала Рэнд, — оно связано с образом кровожадного дикаря, который готов для достижения собственных целей идти по трупам, не обращает внимания ни на кого другого и стремится лишь к удовлетворению собственных низменных желаний». На самом же деле, заявила она «подлинное значение этого слова, можно найти в любом словаре, это: „забота о своих собственных интересах“[135]». Вот и все «словарное определение», согласно Рэнд.[136]

Впервые прочитав эту формулировку, я вытащил словарь и понял, что мне предоставляется выбор: поверить Ною Вебстеру или Айн Рэнд. Кто-то из них был неправ. В моем издании «Университетского словаря Вебстера» за 1971 год эгоизм определялся как «забота исключительно и прежде всего о себе; поиск или преследование собственных выгод, удовольствий или благополучия без учета интересов других». Рэнд убрала из определения ту часть, где говорится о пренебрежении чужими интересами и которая — в этом пункте со мной, вероятно, согласилось бы большинство людей — называет главное отличительное свойство эгоизма.

Однако иногда большинство ошибается, и в словарях тоже встречаются ошибки, поэтому я отправился в библиотеку и взял «Оксфордский словарь английского языка». Оказалось, что там эгоизм определяется как «сосредоточенность главным образом на своих собственных выгодах без учета интересов других, предпочтение собственных интересов интересам других».[137] Яне верил собственным глазам: выходило, что Рэнд намеренно исказила словарное определение. В своем «определении» эгоизма она опустила самое гнусное: пренебрежение интересами других людей, — а ведь это — самое существенное в определении эгоизма.

Рэнд также предложила собственные определения для самопожертвования и альтруизма. «Альтруизм считает своей конечной целью и ценностным стандартом смерть, — заявила она в „Добродетели эгоизма“, — поэтому логично, что добродетелями в нем считаются самоотречение и любые другие формы страдания вплоть до саморазрушения».[138] Рэнд договаривается до того, что эгоизм несправедливо очерняли все эти годы, что на самом деле к нему надо стремиться, а неэгоистичные люди — просто слабоумные.

«Айн Рэнд и крайние объективисты, стоящие за ней, склонны определять эгоизм и самопожертвование по-своему, игнорируя общепринятое значение этих слов, — писал Альберт Эллис. — Хотя вполне очевидно, что большинство людей склонны быть умеренно эгоистичными, ставя свои интересы на первое место, а интересы других — на второе, сразу же за своими, Рэнд утверждает, что все мы должны быть совершенно эгоистичными».[139]

Та часть определения, которую она опустила, — действия без учета интересов других людей — и отличает честного банкира от того, который привлекает огромное количество заемных средств, чтобы как можно скорее сколотить миллион и обеспечить себе бонусы. Первый банкир преследует свои собственные интересы, второй же, как и подобает эгоисту, нисколько не заботится о том, как его действия могут отразиться на акционерах или на всей банковской системе. Но в этом нет ничего дурного, как замечает Пейкофф в работе «Для чего бизнесмену философия», — в том ее фрагменте, который я цитировал выше. Бизнесмен должен заботиться о себе, а не об акционерах, пусть даже они «вдовы и сироты».

Памелу Геллер не беспокоило, что Рэнд неточно цитирует словарную статью. «Она никогда не соглашалась со стандартными определениями», ибо интуитивно чувствовала, что они были даны «государственниками, коллективистами». Памела была прекрасно знакома с трудами Рэнд, в том числе с второстепенными антологиями и подборками статей, которые Рэнд между делом набрасывала для газеты «Los Angeles Times», а также с недавно изданной книгой, в которой собраны ответы Рэнд на вопросы из зала, заданные на разных лекциях. За последние годы вышло много подобных книжек и даже сборник «маргиналий» — записей, которые Рэнд сделала на полях чужих книг. Все эти издания, выпущенные либо самим Институтом Айн Рэнд, либо с его благословения, должны насытить всех алчущих ее слова.

Слушая восторженные отзывы Памелы, я понимал, почему на каждую новую порцию возрожденного рэндианства, отделенную институтом от основного наследия, верующие набрасываются с таким неистовством. Последователи Айн Рэнд явно охвачены евангелическим трепетом. Памела искренне уверена, что слово Рэнд необходимо нести в массы. Чего я не мог понять до конца, так это того, почему Рэнд приводит ее в такой восторг. Но когда она заговорила о влиянии Рэнд на ее личную жизнь, я понемногу начал понимать. «Айн Рэнд придала мне решимости и уверенности, чтобы выстоять в одиночку, — пояснила Памела. — Она — как спасительный, материнский корабль».

Очень любопытное определение. Материнский корабль. Рэнд была полной противоположностью иудейской матери. Ей было не свойственно еврейское чувство вины. «Нельзя позволять, чтобы вами пользовались разные стервятники», — сказала Памела, имея в виду рэндианских «семейных хищников» и явно подразумевая хищников из собственной семьи. Памела сказала, что она была «паршивой овцой», неудачницей по сравнению с сестрой. «Мне не нравилось, как ко мне относятся родные, поэтому я освободилась от них». Памела работала все годы обучения в колледже, потому что родители отказались оплачивать ее образование. Они явно могли заплатить: ее отец занимался производством текстиля, — но отказывались платить, если дочь не будет жить дома.

Когда Памела рассказала мне свою историю, я понял, почему Рэнд нашла в ее душе такой отклик. Ее родители пытались разыграть классический гамбит с установлением контроля над ее личностью, а Памела отказалась играть. Рэнд могла бы гордиться. Когда Памела наконец стала читать Рэнд, то «почувствовала, что нашла, законное обоснование для своих взглядов»: у нее было такое чувство, что она и сама именно так всегда думала.

Поначалу Памеле казалось, что Рэнд смотрит на будущее Америки слишком пессимистично. Однако теперь она считала, что та была, напротив, недостаточно пессимистична. Весь блог Памелы Геллер проникнут вполне искренней тревогой за Америку, которая изображена осажденной радикальным исламом. Но дело не только в мусульманской угрозе. Памела в целом питает отвращение к тому курсу, какой избрала страна. Она с презрением относится к тревогам экологов и угрозе глобального потепления, с пренебрежением отзывается об Обаме. Она против налогов и за резкое сокращение бюджета, предложенное в 2011 году правыми во главе с Полом Райаном, председателем Комитета по бюджету Палаты представителей. На самом деле Памела рассуждает почти так же, как участники «Чаепития» с их невнятной программой «малого правительства» и общим недовольством относительно политического курса Америки.

Когда я спросил Памелу о «Движении чаепития», она засияла, словно рождественская елка. «Что там может не нравиться?» — спросила она.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.