3-я батарея, тревога!
3-я батарея, тревога!
Спросонья я не мог сообразить, что произошло. Дрожали стены. Битые стекла. Сыпалась штукатурка, пыль. Оконные створки — одна на полу, другая повисла на петлях, люстра раскачивалась, как маятник, жалобно звенели хрустальные подвески. Валил едкий дым. Грохотали разрывы.
Я шагнул к окну и остановился, потрясенный тем, что видел. За воротами и дальше, на всем обозреваемом пространстве клубился серо-желтый дым, сверкало пламя. Рвались снаряды. На крыше КПП зияла дыра.
Война! Я взглянул на часы. Две стрелки — одна вонзилась в цифру 3, другая миновала 12 — 3 часа 02 минуты. Подсвечник свалился на пол. Какая-то сила толкнула меня к столу. Дверь сама собой отворилась. Я бросился в спальное помещение батареи. Полуодетые люди в страхе толпились у окон.
— Внимание, смирно! Товарищ лейтенант, за время моего дежурства никаких происшествий...— Проценко умолк, растерянно огляделся и продолжал: — Товарищ лейтенант, три минуты назад немцы открыли огонь... Дежурный по батарее старший сержант Проценко!
— Третья батарея... боевая тревога! Наряду вскрыть ящики с патронами, выдать оружие!
Люди одевались, разбирали оружие, противогазы. Проценко открыл книгу выдачи оружия. Толчея, грохот, крики со всех сторон.
— Патроны,— требовал сержант Дорошенко,— патроны давайте!
Кричал еще кто-то, у шкафа с противогазами толчея, Проценко швырнул книгу выдачи на пол.
— Товарищ лейтенант, ключи от ящиков у старшины. Сорван с противопожарного щита лом. Ящик вскрыт. Грохотали разрывы. Содрогался пол. Кирпичная пыль вползала в окна.
Младшие командиры строили людей. Снова качнулись стены, и снова дым. В помещении темень. Время 3 часа 06 минут.
— Внимание... третья батарея, повзводно за мной, в парк.
За порогом сумрак, откуда-то ветки путаются под ногами. Ворота КПП открыты настежь. В стене пролом. На пути вековая липа, ствол ободран, вокруг обломки веток, листья. Поражал слух грохот, вой, свист.
Горячий воздух обдал меня с ног до головы. Что-то сковывает все тело, оно отказывалось подчиняться сознанию. Позади лица, искаженные страхом.
— Не отставать! — кричал я, «не отставать» вторил кто-то. Мгла рассеялась. За обочиной — воронки. Позади строй ломался, ни рядов, ни шеренги. Кто-то споткнулся, кто-то упал замертво. Группки людей. Куда они? Стой! Все в парк, не ложиться, встать!
Арка развалилась, раскиданы шесты, колья. Люди прыгают через воронки, миновали орудия 1-й батареи. В вышине завывали снаряды и рвались с перелетом справа. Где? Не разглядеть, вероятно, в парке 85-го ОАД.
Чей тягач? Пламя скользит по борту. Пятый запасной. Кузов загружен снарядами. Полтонны керосина в баках.
— Внимание, всем ко мне! — никто не отозвался, но слышат.
Я повторил команду еще и еще. Нашелся, наконец, один смелее остальных — сержант Белый. С разбега набросил трос, оглядывается: не соскочила бы с крюка упругая из гнутой стали серьга. Тогда все, не подступиться. Тягач на буксире тронулся с места, охваченный пламенем, и медленно пересек черту парка.
— Внимание... моторы... сцепить орудия!
Сержанты еще, кажется, не в своей тарелке. Напропалую бранятся, импровизируют команды, позабыта начисто вчерашняя служба. А помощь командира словом и делом? Орудийные номера подкатили передки. — На лафет!
Трамбованная колесами и людьми земля лишена расти тельности. Пыль вихрится под давлением газов выхлопных труб тягача.
Я невольно поднял глаза. «Хеншель»! Строчит из пулемета. Неужели тот, что облетал не однажды парки? Задрав хвост, снижается. Шасси растопырены, под крылом распорки, черный крест на фюзеляже. В кабине лица пилотов. — Внимание, огневые взводы, стой!.. По самолету огонь!
Раздаются вразнобой винтовочные выстрелы. Кто целился, кто нажимал спуск вслепую. Пылает запасной тягач, в пламени глухо лопались латунные гильзы и отлетали, кувыркаясь, в стороны.
Время 3 часа 14 минут. Старший сержант Проценко отправил связных на автомобиле хозяйственного отделения оповестить командиров и замполита. В черте парка ложатся одна за другой очереди разрывов. Прямое попадание, пламя! Горит машина батареи обслуживания. Хозяйственники бегали, пытались завести, не то тушить.
— Товарищ лейтенант, наши раненые... куда их? — спрашивал санинструктор.
Раненые... обращаться к дежурному по дивизиону... Это дело санитарной части. Где она?
«Хеншель» пошел на второй заход. Командиры орудий подняли флажки: «Готово!» Сцепка закончена.
Со стороны батареи обслуживания бежал лейтенант Луценко. Следом кто-то из лиц наряда. Луценко что-то кричит издали. Ревет с надрывом двигатель «хеншеля», рассеиваются веером трассирующие пули. Пыль серой рябью поднимается с земли.
Трасса изломилась, дневальный упал, раскинув руки. Остановился и Луценко, опустил клинок, который придерживал, гимнастерка в крови, он ранен.
— Навылет,— приподняв тело дневального, заключил санинструктор и обратился к раненому лейтенанту Луценко.
Прибежал старший сержант Проценко.
— Товарищ лейтенант, огневые взводы к маршу готовы! Товарищ лейтенант, скорее надо отсюда...
Старший сержант позволяет себе вольности. Я не нуждаюсь в советах... В чем дело?
— Виноват... я думал... мы ждем в парке командира батареи,— Проценко, держится спокойно, ни боязни, ни тревоги.
Пусть подает сигнал «все но местам».
Проценко отступил от гусеницы, взмахнул флажками. Я поднялся в открытую дверцу кабины. Время 3 часа 17 минут.
— Огневые взводы, взвод управления, в походную колонну... Дистанция сто шагов, справа поорудийно, за мной, марш!
Помкомвзвода закончил передачу команд. Колонна тронулась. Но напрямик не пошла, как обещал командир батареи старшему лейтенанту Шилкину. Легла новая серия разрывов. Я повернул тягач в направлении КПП, туда, где недавно стояла входная арка.
Парк скрылся в облаках пыли и дыма. Что-то горит, отдельные очаги, три-четыре. Упершись в дверку, я огляделся. Снаряды рвались у стен монастыря.
— Воздух! — кричит наблюдатель в открытую дверцу. Летел «хеншель». Высота не более ста метров. Из кузова раздаются выстрелы, орудийные номера ведут огонь по самолету.
Дорога на Зимно непрерывно обстреливалась. Колонна двинулась через поле.
Позади грохот не затихал. Как там, в парке? Тягач шел вдоль канавы по краю огородов. Выйду ли я напрямик в район сосредоточения?
Тягач попал в промоину, и меня отбросило на сиденье. Стрелки показали 3 часа 18 минут. Война!
* * *
После отъезда из училища я не раз размышлял об участии командиров, направленных в части, дислоцированные о приграничной полосе, тех, кому предназначался первый удар. Нападение неизбежно, оно представлялось мне как бедствие. Воина ждут тягчайшие испытания. Он готов физически и нравственно переносить все тяготы и лишения, усталость, голод, раны и смерть. Но вот действительно, война наяву. Ничего общего, ни малейшего подобия с тем, что прежде рисовало воображение. Кошмар! Неужели все это длится только четверть часа?!
Инструкция гласила: «Командир батареи и лица, его замещающие, обязаны немедленно вывести батарею, материальную часть с боеприпасами, тягачи, автомобили, личный состав, все штатное имущество из расположения...» Передо мной кладбище села Зимно — выжидательный район 3-й батареи. — Стой, слезай... К бою! Первому огневому взводу... направление стрельбы... отдельные деревья на западной окраине Зимно... Второму огневому взводу... направление стрельбы... церковь в центре села. Готовность немедленно... Взводу управления НП занять дом под цинковой крышей в юго-западном направлении... шестьсот шагов... Немедленно подать связь на ОП... Прочесать населенный пункт из конца в конец... немедленно!
Время 3 часа 31 минута. Батарея заняла боевые порядки. На кладбище, как сказано в инструкции, прибывающее подразделение должен встречать кто-то из старших начальников либо его представитель. С начала огневого налета прошло полчаса. Никого нет. Что же дальше? — Внимание, выслать парные дозоры... первому огневому взводу... развилка дорог на окраине Зимно, второму огневому взводу... опушка видимого справа леса... приступить к маскировке огневых позиций. Готовность десять минут.
В секторе наблюдения 2-го огневого взвода отмечено движение орудий из парков по направлению к Зимно и дальше на северо-запад в лес.
— Воздух!..— слышится голос наблюдателя.— Воздух! Со стороны границы летят бомбардировщики, курс севернее монастыря, по-видимому, на Владимир-Волынский. Две группы, еще одна, около трех десятков. За крышами городских зданий внезапно появляется облако, оно растет, клубится. «Юнкерсы» сбросили бомбы.
— Товарищ лейтенант, дом загорелся,— взволновался связной,— жильцы-то как? —Он еще не знал, что война не признавала пожарной безопасности.
В городе весь командный и начальствующий состав дивизиона. Автомобиль отправлен более получаса назад. Давно пора вернуться, расстояние 10—12 километров. Уцелел мост у водяной мельницы?
После доклада о готовности командир обязан осмотреть боевые порядки. На ОП 1-го орудия я не нашел повод для замечаний. Орудие приведено «к бою», боеприпасы выложены, маскировка вполне удовлетворительна.
Старший сержант Проценко доложил о состоянии 1-го огневого взвода. Оба орудия имели незначительные повреждения. Ранены три орудийные номера, боеприпасы — один БK, горючее — одна заправка. Стрелковое оружие исправно, вещевое имущество и средства ПХЗ налицо.
Потери 2-го огневого взвода: погиб — один, ранен— один. Поврежден тягач, разбит орудийный передок.
Численность личного состава: два огневых взвода и хозяйственное отделение — 48 человек. Отсутствуют связные шофер и люди, несшие службу на конюшне.
Командир 4-го орудия отличался своим поведением от остальных. Будто подменили его. Собран, отвечал внятно его, кажется, не волновали ни разрывы снарядов в парке, ни «хеншель». Оказывается, он участвовал в финской войне на должности наводчика 76-мм орудия.
Как относится командир 4-го орудия к происходящему?
— Такого столпотворения под Выборгом не было... Донимали автоматчики, снайперы... фины-мины...— сержант невесело улыбнулся.
Осмотр закончен. Я возвратился к буссоли. Командир орудия шел следом. Он может оставаться.
— Товарищ лейтенант, что будем делать дальше?.. Дальше... Хотел бы и я знать это. Расчеты остаются в положении «по местам»... Сержанту известно, как выполняются на открытых позициях команды при появлении противника? В течение получаса я надеюсь получить указания старших начальников.
Сержант остановился в нерешительности.
— А если...
— Никаких «если». Огонь, товарищ сержант.
Прибыл помощник командира взвода управления. Потери: один погиб, три человека отсутствуют — два коновода и связной. Выяснилось, взвод управления тоже отправил людей для оповещения после объявления боевой тревоги. Маскировка НП произведена, наблюдение продолжается.
— Внимание, огневые взводы, приступить к выверке прицельных линий и нулевых установок.
Мне пришло время занять пункт, который обеспечит обзор боевых порядков батареи и подступы к ним. Установить связь, но... стоит ли прокладывать кабель? Нет, достаточно командирам орудий выставить сигнальщиков с флажками.
Время 3 часа 41 минута. Грохот разрывов в районе монастыря возобновился с новой силой. В северном направлении пролетел «хеншель».
С моего КП [28] просматривалась юго-западная окраина Зимно, монастырь, поле за кладбищем, крыши зданий в центральной части города. Со стороны границы доносился отдаленный гул разрывов.
Дальнобойная артиллерия противника не прекращала методический обстрел города. В огневых налетах по району монастыря участвуют три-четыре дивизиона.
3-я батарея находилась на огневых позициях уже более получаса. Связи со старшими начальниками я не имел и не знал обстановки. Что происходит за чертой горизонта? Неужели придется оборонять кладбище?
Итак, немедленно сменить позиции. Задача 3-й батареи состоит, как мне представлялось, в том, чтобы прикрыть огнем прямой наводки район ОП и прилегающую к нему местность.
Два орудия закончили смену позиций. Взвод управления занял ближний НП. Установлена телефонная связь. Две группы разведчиков отправлены в лес северо-западнее Зимно и в район монастыря.
Время 4.00. Огонь по району дислокации 92-го ОАД заметно ослаб. Артиллерийский обстрел города продолжался. Снова кружит корректировщик. По дороге на Хотячев наблюдается движение машин и орудий.
Время 4 часа 10 минут. С ближнего наблюдательного пункта поступило сообщение: разведгруппа установила контакт со 2-й батареей. Она занимает позиции в составе двух орудий в своем выжидательном районе. Время 4 часа 20 минут. В секторе стрельбы 2-го орудия обнаружен человек. Бинокль ни к чему — Гаранин. Конечно, он!
— «Сухой рыбак и мокрый охотник являют вид печальный»,— кричал издали Гаранин.
Да... печальней и представить трудно. Гаранин в грязи до пояса, пот ручьями. Преодолев последнюю сотню шагов, он остановился перед буссолью. Начал приводить в порядок свою одежду. Где же конь младшего лейтенанта? Связные на автомобилях направлены в город.
— Сорок восемь минут... спринтерское время... двенадцать километров!.. Похоже началась война? — он осушил одним духом котелок воды и потребовал новый.
Прошла еще минута. Окинув взглядом ОП, Гаранин продолжал будничным тоном:
— Больше всего боялся, что уйдете с кладбища, не найду... Разрешите приступить к исполнению обязанностей?
По следу Гаранина шел старшина.
— Товарищ лейтенант, зачем мою машину угнали?
Я не успел ознакомиться с делами хозяйственного отделения и считал, что вопрос согласован. Каптенармус, исполнявший обязанности старшины, мне попал на глаза только в выжидательном районе. Две батарейные кухни с котлами заправленными водой, буксировала оставшаяся хозяйственная машина.
После бурных объяснений старшина пообещал проучить каптенармуса. И вернулся назад в монастырь за имуществом и продовольствием. Каптенармусу приказывалось, если огневые взводы уйдут, старшину ждать на кладбище.
В 5.05 прибыли лейтенант Величко и младший лейтенант Поздняков. Пешим ходом. Поздняков сказал: «Коноводы с лошадьми попали под обстрел во дворе комендатуры, по-видимому, погибли».
Орудийные расчеты заняли положение «за орудие». Я доложил командиру батареи обо всем, что произошло. Сведений о противнике не имею. С 3-х часов 15 минут отмечается гул разрывов на границе. В район позиции прилетал «хеншель». Батарея занимает боевые порядки с 3-х часов 17 минут. К ведению огня готова. Материальная часть орудий, транспортные средства налицо. Потери — один тягач. Два других тягача и машина хозяйственного отделения имеют незначительные повреждения. При сцепке орудия приведен в негодность орудийный передок. В результате обстрела незначительно повреждены два орудия. Потери среди личного состава: шесть человек — два погибли, четыре ранены. Не возвратились три орудийных номера, шофер и машина хозяйственного отделения, отправленные в город для оповещения. Помкомвзвода управления после объявления тревоги послал без моего ведома с той же целью пешим ходом трех связных. Отсутствуют лица, несшие службу на конюшне. Боеприпасы — один БК, горючего одна заправка. Стрелковое оружие, вещевое имущество, средства противохимической защиты налицо. Старшина уехал за продовольствием на склады и за оставшимся имуществом. По данным взвода управления, 1-я и 2-я батареи нашего дивизиона находились в лесу, северо-западнее Зимно. Ожидается прибытие разведчиков, отправленных на поиски штаба дивизиона.
Лейтенант Величко распорядился вызвать с НП автомобиль и отделение разведки. Стал спрашивать: при каких обстоятельствах сгорел тягач, что происходило в парке, как вели себя люди?
Если не считать самоуправства помкомвзвода управления, к сержантам у меня замечаний нет. Рядовой состав в большинстве своем добросовестно выполняет обязанности как в парке, так и на ОП.
— Хорошо, товарищ лейтенант,— командир батареи тяжело вздохнул,— наверно, началась война... Поеду уточнять задачу. Орудия развернуть для, круговой обороны. Готовность к открытию огня — он взглянул на часы — десять минут.
После отъезда лейтенанта Величко прибыл замполит. Он бодрился, но скрыть волнение не мог.
— Где командир батареи? Как дела, чем занят личный состав? — спрашивал замполит.— Пойдемте, поговорим с людьми...
Со стороны парков летит «хеншель», курс на Зимно. Замполит оборвал речь. Стреляют оба ручных пулемета и орудийные номера из карабинов. В ушах стоит треск.
— Что это, товарищ лейтенант?.. Неужели наши, люди... стреляют?
Да, конечно.
— Но...— замполит всплеснул руками,— товарищ лейтенант, мы не имеем права...
Ничего не поделаешь. Личный состав 3-й батареи привлекается к стрельбе по корректировщику с 3-х часов 10-ти минут.
— Как можно...— с дерева падали ветки, срезанные очередью ручного пулемета. Политрук остановился:
— Товарищ лейтенант, вы не имеете указаний, самовольно действуете...
«Хеншель» опасней бомбардировщиков, он корректирует огонь немецкой артиллерии. 3-я батарея прибегла к стрельбе в целях самообороны, будучи вынуждена, и поэтому не нуждается в чьих-либо указаниях.
Спираль в направлении монастыря, которую описал «хеншель», снова привела его в район огневых позиций.
— Воздух! — объявил сидевший на дереве наблюдатель.— Воздух... воздух! — слышалось со всех сторон. Стрельба возобновилась. Политрук сокрушенно вздыхал, оглядывался.
— Командиру батареи вы доложили? Разве можно без разрешения? Ваша опрометчивость, товарищ, лейтенант... Опасно, ведь мы на границе. Возможно, фашистская провокация... Подождать бы... пока выяснится...
С начала огневого налета противника 3-я батарея действовала в соответствии с инструкцией на случай войны. Не знаю, как называется то, что произошло... нападение или провокация, но боевые действия начались — это факт. Тщетно я пытался успокоить замполита. Он крайне взволнован. Порывался идти куда-то, поминутно поправлял одежду.
— Воздух! — кричал со своего насеста наблюдатель.— Товарищ лейтенант, глядите, глядите... сколько их....
Рокот, едва слышимый вначале, нарастал с каждым мгновением, близился. Политрук поднял голову и умолк.
— Десять... двадцать... тридцать,— со страхом, в каком-то упоении выкрикивал наблюдатель,— пятьдесят... семьдесят...
Со стороны границы курсом на юго-восток шла крупная партия бомбардировщиков. За ней вторая, третья.
Замполит проводил воздушную армаду взглядом и, когда гул затих, спросил наблюдателя.
— Сколько вы насчитали?
— Сто восемь.
— Куда они полетели? — спросил политрук.
— Не знаю точно... товарищ политрук,— ответил наблюдатель,— на юго-восток... высота две-три тысячи метров.
Всходило солнце. Противник продолжал вести методический огонь по району монастыря и опустевшим паркам. На дороге, которая вела в лес северо-западнее Зимно и дальше на Хотячев, движение машин усилилось. Замполит взглянул на часы.
— Пять тридцать восемь... вы говорите обстрел начался в три часа?
Да, в 3 часа 02 минуты. Немцы ведут боевые действия уже 2 часа 36 минут.
— Когда вернется командир батареи?
Неизвестно. Скоро, надо думать. Он приказал подготовить позиции для круговой обороны.
Политрук осведомился, что для этого сделано, и снова начал сокрушаться по поводу того, что огневые взводы вели стрельбу, не имея указаний.
— Как дела, товарищи красноармейцы? — политрук подошел ко 2-му орудию. Орудийные номера поднялись со своих мест.
— Теперь уже... всему конец... никаких дел... война,— ответил за всех сержант Дорошенко.
Стали подходить люди других орудий. Послышались вопросы. Как на границе? Что предпринимается? Потери? Почему бездействуем?
— Товарищи красноармейцы, нельзя в такое время рассуждать сгоряча. Фашисты задирают нас, они хотят начать войну и взвалить вину на Советский Союз... возможно,провокация...
— Разрешите, товарищ политрук, трясло-то как монастырь?.. Ходуном ходили стены... света белого не видно... и людей сколько побило... сгорел тягач,— раздались возражения.
— Товарищи красноармейцы, фашисты осложняют отношения...
— Чего уж осложнять... вот все, гудит... По границе бьют... а самолетов-то сколько? Летят и летят, конца-краю нет... война... зачем говорить? — кричит кто-то из задних рядов.
Огневики — люди покладистые и сдержанные, говорят все разом, нельзя узнать. Голос политрука тонул среди выкриков.
— Внимание! — подал команду Гаранин.— Старший сержант Проценко, разобраться всем по расчетам... говорите по одному.
Шум затих. Политрук получил возможность продолжить объяснения, но ненадолго. Трудно убеждать людей, когда слова не вяжутся с действительностью. Гаранину снова пришлось угомонять огневиков.
— Если это провокация, то при таком настроении... она легко может перерасти в войну. Кто в ответе? — спрашивал Шапир.— Товарищи, я пойду к замполитруку дивизиона, выясню, не беспокойтесь.
— По местам! — распорядился Гаранин. Время 6 часов 10 минут. Грохот в стороне границы пе прекращался. То нарастал, то становился тише. Явно перемещается к югу. В небе плывут бомбардировщики, большими и малыми партиями. Наблюдатели уже потеряли счет. Реже слышен «воздух». Сигнал подавался теперь только при появлении «хеншеля». «Юнкерсы» летели стороной.
— Воздух! — кричат наблюдатели.
«Хеншель» прошел над селом и после разворота скрылся за горизонтом.
— Воздух! — слышится снова.
Двадцать семь «юнкерсов», высота полторы тысячи метров. Курс на монастырь. Бомбардировщики миновали район позиций, началось перестроение в кильватер. Ведущий потянул стаю к городу и вдруг ринулся вниз, как оброненный камень. Казалось, самолет потерял управление и не выйдет из пике, но он вышел. Едва не коснувшись крыш, взмыл вверх почти по вертикали, уходил от разрыва бомбы. За ведущим последовала вся стая.
Прошло не более четверти часа. «Воздух!» Бомбардировщики нанесли новый удар по объектам во Владимире-Волынском.
— Мне очень не нравятся эти маневры... над нами, — проговорил Гаранин, когда затих гул самолетных двигателей,— что ему стоит спикировать на кладбище? — и умолк. Приближалась новая стая самолетов.
Наши позиции замаскированы, кладбище не привлекает внимания. По всей вероятности, «юнкерсам» указывают цель перед вылетом.
— Кто их знает,— продолжал Гаранин, когда самолеты удалились,— у нас ведь только стрелковые ячейки... ни одной приличной щели.
Да, ровики мелкие, глубина не более двух штыков. Для круговой обороны ненадежно. Гаранин отдал приказание дооборудовать щели.
Я вернулся к пригорку, где установлена буссоль, телефонный аппарат. В голове — ералаш. Что творится вокруг? С начала огневого налета меня не оставляла уверенность — началась война, но в толчее казармы усомнился. Неужели так начинается война — великое бедствие, несущее гибель миллионам людей? И мне казалось, что это наваждение, кошмарный сон, дым рассеется, наступит тишина. Увы, разрывы снарядов не оставляли никаких надежд. Позади меня орудийный номер споткнулся, упал, окровавленный, лицом в пыль, с карабином, ранцем, противогазной сумкой. Он недвижим, он мертв, а другие бежали мимо, охваченные ужасом. Человеческая смерть на глазах. И понял — это начало, первая жертва, принесенная на алтарь войны огневыми взводами 3-й батареи, и больше не сомневался. Потому-то и отдал приказание стрелять по корректировщику, когда еще не раздалось ни одного выстрела.
6 часов 42 минуты. Возвратился лейтенант Величко. Не пожелал слушать рапорт, молча оглядел позицию. Люди выбрасывали из глубины ровиков грунт.
— Распорядитесь прекратить... где замполит? Зовите Гаранина, Позднякова,— и, когда те явились, начал несколько торжественным голосом.— Товарищи командиры, излагаю обстановку... Сегодня после трех часов... немцы, без объявления войны, внезапно начали боевые действия. Массированным огневым налетам подверглись районы расквартирования наших войск на глубину до двадцати километров во всей тактической зоне обороны. Данные о потерях уточняются. Связь в войсковых штабах повсеместно нарушена. Принимаются меры к восстановлению. В штаб дивизиона пока не поступали сообщения о переходе противника в наступление... Пулеметно-артиллерийские батальоны укрепрайона спешно занимают позиции... Все артиллерийские части начали движение в выжидательные районы, ведут разведку в полосе обороны. Девяносто второй отдельный артиллерийский дивизион поступает в распоряжение начальника артиллерии восемьдесят седьмой стрелковой дивизии и занимает боевые порядки: третья батарея... огневые позиции на опушке леса юго-восточнее фольварка Октавиан, один километр... Задача: подготовить НЗО [29] на трех участках, пригодных для форсирования реки Западный Буг, и СО [30] по берегу. Основное направление стрельбы — сорок пять ноль, готовность к открытию огня — восемь часов,— лейтенант Величко нанес на мою карту район ОП,— наблюдательный пункт третьей батареи на северной окраине села Хотячев. Командование склонно считать, что немцы демонстративно ведут огонь в провокационных целях. Командир дивизиона приказал соблюдать осторожность, не спешить с выводами. Последовательность движения в район боевых порядков: взвод управления со мной, огневые взводы в отдельной колонне... Сверяю время... вопросы?
— Как поступать при нападении авиации? — спросил Гаранин.
— Движение прекратить... укрыться, если позволяют условия местности.
— Если нет условий?
— Стой!
— А личный состав?
— В случае нападения с воздуха... людей укрыть.... отражать атаку...
— При нападении наземных сил на марше и в районе ОП? — Разрешается применять только стрелковое оружие.
— А танки?
— Вы, Гаранин, хотите заручиться указанием на все случаи жизни?
Гаранина не удовлетворил ответ командира батареи, он повторил вопрос вежливо, но твердо.
— Танки... танки..,— с досадой произнес командир батареи,— надеюсь, обстановка скоро прояснится, и я скажу...
— Но до того времени? — Огонь, черт побери!
— В каком порядке пополняются огневые взводы боеприпасами, горючим?
— Скажу позже. — Кто позаботится о наших семьях?
— Гарнизонные власти... Насколько мне известно, приняли меры для эвакуации.
Лейтенант Величко вложил карту в планшетку. — Время шесть часов пятьдесят минут. Готовность к открытию огня наступает через час десять минут. Огневым взводам движение начать через пять минут. Поздняков, подайте команду «к машине» взводу управления, за исключением лиц, обслуживающих огневые взводы... Всем по местам!
Орудия вытянулись в колонну. Вошли в Зимно. Улица пустынна. Ни одного человека. Село словно вымерло. Тягачи, орудия сплошь укрыты ветками. Колонна напоминает копны, которые двигались одна за другой. Позади поднимается пыль.
Автомобиль командира батареи скрылся за поворотом. Я веду колонну. Перед глазами лист карты, маршрут, проложенный к фольварку Октавиан, в район ОП. Я должен непрерывно сопоставлять изображение на карте с видами местности, следить за орудиями, оглядываться, направлять водителя тягача.
Обзор сужен, в кабине жара, пыль. Тягач наезжал на кочки, карта сползала, тряслась. Не потерять ориентировку, иначе срывается выполнение боевой задачи!
Вокруг поля, колосилась рожь. Проселочная дорога наезжена. Тягач ползет по склону, подминая гусеницами бурьян. Необходимо повернуть в сторону фольварка Октавиан. Где же развилка? Дальше по маршруту на карте обозначен верстовой знак — придорожный крест. На это обращала внимание пометка, сделанная карандашом командиром батареи.
Не видно признаков. Дорога шла прямо и прямо, рожь поднимается вровень с бортом. Неужели я не заметил, и колонна миновала разветвление дороги? Повернуть обратно?.. Ехать дальше?
Оставаться на сиденьи невмоготу. Я открыл дверцу, огляделся. Наконец-то. Каменный столб, в нише изваяние придорожной Мадонны, украшенное зеленью.
В чем же дело? Я снова осмотрел карту. Съемка 1933 г., исправления внесены в 1938 г. Пять лет назад. Развилка, по-видимому, распахана.
За поворотом начиналась улучшенная дорога. Вдоль обочин ветлы. Высокие, с густой роскошной кроной. Зеленый тоннель обозначен на карте кружочками вдоль коричневой полосы.
Я открыл дверцу и столкнулся лоб в лоб с Проценко.
— Воздух!
Позади мелькали флажки. 2-е, 3-е, 4-е орудия вошли в тень деревьев. «Хеншель» пересек маршрут и ушел на восток.
Маскировка не держалась, часть веток потеряна. Никто не обманется. Убрать маскировку? Остановить движение на 3—5 минут? Огневые взводы времени не имели.
Колонна миновала отдельные дома. Раздался голос Проценко.
— Люди там... бежали... попрятались,— он указал флажками.
— Люди? Кто они?
— Воздух! — кричит наблюдатель.
Во ржи толпа людей. Вскочили, похоже, собираются удирать. Кто их спугнул — «хеншель», орудия?
Проценко звал — никакого внимания. Люди прибавили шаг. Вернуть! Помкомвзвода бросился вдогонку.
Летевший вдоль дороги «хеншель» и непонятное поведение людей заставили меня остановить колонну. Беглецы приведены к тягачу, большей частью призывного возраста. Полуодеты, без всяких документов. Отвечают невразумительно. Из рабочего батальона строили укрепления недалеко от границы. Немецкая артиллерия на рассвете обстреляла их шалаши. Много погибло рабочих, остальные разбежались.
Как поступить с ними? Замполит Шапир вместе с расчетом 4-го орудия ехал. Может быть, он знает?
— Как же так... вы оставили раненых товарищей на произвол судьбы,— замполит стыдил рабочих.
— Жалко, товарищ политрук... виноваты... да ведь немцы заявятся, прикончат всех.
— Нехорошо,— продолжал политрук,— и начальники, видимо, ищут вас. А документы?
Рабочие переминаются. Неловко. Говорят невпопад.
— Почему не подчинялись требованию старшего сержанта?
— Испугались... думали... немцы.
— Разве вы не знаете красноармейской формы?
— В страхе не разглядели.
— Встречали немцев?
— Нет.
— Нашу пехоту?
— Видели красноармейцев...— пожимают плечами,— не знаем кто они.
— Далеко ли отсюда?
Мнения расходятся, рабочие противоречат друг другу. Орудийные расчеты заканчивали подправлять маскировку. Осмотрены тягачи, орудия. В путь!
Рабочие спохватились, стали просить оружие.
— Товарищи, возвращайтесь к месту строительства, окажите помощь раненым. Найдите документы, иначе вас арестуют,— напутствовал их замполит.
Колонна тронулась. Прошло немного времени, навстречу попалась одна, позже еще три-четыре группы строителей.
Опять Проценко стучал в кабину. Вызывают подозрение люди, что укрылись во ржи. Старший сержант звал, направился к ним, но через полсотни шагов залег. Неужели стреляют? Орудийные номера начали стрелять в ответ. На ходу, расстояние не менее 800 шагов.
— Что пользы, им бы пару снарядов...— проворчал Проценко и опустил карабин.
Колонна вышла в район позиций. Я взглянул на карту. В 3-х километрах проходил маршрут рекогносцировочной группы. Почему остался в стороне фольварк Октавиан? Почти незнакомая местность. За обочиной поляна мне кажется пригодной для ОП — в границах района, очерченного командиром батареи. Обеспечены ведение огня в основном направлении, маскировка. Достаточно открыты подступы с фронта и тыла.
Орудия с ходу заняли позиции. Закончилась разгрузка боеприпасов, построен веер. Огневые взводы готовы к открытию огня. Сама оборона, инженерное оборудование и прочие соображения? Успею, если представится время.
Каково положение в районе НП? Станет известно после того, как установится связь. Орудийные номера принялись за маскировку.
Замполита беспокоил обстрел колонны, произведенный четверть часа назад неизвестными лицами. Охрана, которую несли два караульных, ему казалась недостаточной, он опасался нападения. Я направил команду с ручным пулеметом на тягаче. Она скоро вернулась, доставила несколько десятков стреляных гильз, с выточкой на фланце. Капсульные втулки герметизированы красным и зеленым лаком. Гаранин определил — немецкие. Замполитрука Кинерман, старший команды, ничего другого не обнаружил. Нападавшие скрылись. За такое-то время?
Связь с НП установлена. Телефонист передал стреляющему доклад о готовности орудий, наименьшие прицелы. Орудийные расчеты ожидали очередных команд.
Телефонист позвал к телефону. Я нажал клапан телефонной трубки.
— В секторе наблюдения третьей батареи противник ведет интенсивный обстрел берега и объектов в районе строительства укреплений,— сообщил лейтенант Величко.— Южнее немцы, по-видимому, вторглись на нашу территорию... как далеко? Не скажу... похоже, некоторые опорные пункты блокированы. Левее, позади, относительно моего НП уровские подразделения [31] ведут бой... В дополнительном секторе батареи немцы оборудуют берег... собираются, вероятно, форсировать реку... Переправочные средства пока обнаружить не удалось... Черт знает что творится. Связь не могу установить с пехотой. Одни приходят, другие уходят... Командир дивизиона не разрешил начинать пристрелку. Всей артиллерии запрещается вступать в бой... Позиции заняты, орудия готовы к открытию огня, есть цели, а разрешения нет... Чего еще ждать?
Я доложил о команде, которую посылал, и принятых по настоянию замполита мерах. — Выставьте дозоры, отделение тяги подтяните ближе... Людей с позиции не отвлекать... ждать команд. Орудийные номера явно разочарованы. Что происходит? Всех волнует общее положение. Вторжение немецких войск началось, почему батареи бездействуют? Кто запретил открывать огонь? На каком основании? Стаи «юнкерсов» летят на восток, возвращаются, и никто им не препятствует. Где наша авиация?
Я вернулся к буссоли.
— Огневые взводы... приготовиться к приему команд...— телефонист прижал трубку, таращит испуганные глаза,— ...по переправе... осколочно-фугасной гранатой...
Наводка закончена. С каждой секундой уходит время. Вот-вот последует «огонь!». По слову командира орудия заряжающий вложит снаряд, гильзу, замковый в то же мгновение закроет затвор. Орудие готово произвести выстрел. Люди охвачены нетерпением. Последняя команда, очевидно, задерживается на НП. Ожидание длится и длится.
Наконец... — Стой! Записать установки... цель номер десять... угломер двадцать три ноль один... уровень... тридцать ноль... прицел... сто сорок...
Передача закончилась. Досадно. В северо-западном направлении идет бой, слышен грохот разрывов.
— Внимание! — снова начали поступать команды. Командир батареи — стреляющий — передал данные по рубежам НЗО и отдельным целям — ...Записать установки...
По командам командиров орудий наводчики записали установки на орудийном щите. При необходимости команда батареи приведет немедленно в действие огневые взводы. Достаточно назвать номер цели и... «Огонь!».
— Стой! — принял телефонист.
Стреляющий объявил перерыв. После осмотра укрытия и отделения тяги возвратился политрук Шапир. Его уже не волновала стрельба по «хеншелю». Гнетет бездеятельность перерывы, которые объявлял раз за разом стреляющий.
В небе не затихал гул моторов. Плывут «юнкерсы», стая за стаей. Над лесом рыскают «мессершмитты». Раздается: «Воздух!».
Приехал старшина, обрадовался, не думал так легко найти ОП. Автомобиль загружен выше бортов. На крюке — кухня. Каптенармус и выделенные ему в помощь люди приступили к разгрузке кузова, вскрывают ящики. Там каски.
— Что... не стреляют наши орудия, товарищ политрук? — спросил старшина.
— Э... нет приказа... и командир батареи на наблюдательном пункте ждет разрешения...
— Нам нужно время на раскачку, как в Финляндии,— на лице старшины горькая усмешка, но он не унывает, не прочувствовал еще, как люди на ОП,— ...грохот вокруг как обухом в стену,— и стал делиться новостями.
Наши кони разбежались, когда на монастырь обрушились снаряды. Кто-то приказал дневальным рубить чембуры, животные избавились от гибели. Люди, несшие службу на коновязи, включены в команду для эвакуации вещевых и продовольственных складов. Старшина не знает участи связных и автомобиля, направленного в город. По всей вероятности, они погибли, если не задержаны. У моста через Лугу старшина насчитал четыре сгоревших автомобиля. В парке наш дивизион потерял три орудия, четыре тягача, три автомобиля. Потери 85-го ОАД, по словам старшины, гораздо больше.
Началась доэкипировка личного состава, орудийным номерам выдавались каски. Первую каптенармус принес мне. Новая, цвета хаки. Телефонист в своем ровике занимался примеркой. В одной руке трубка, другой он одевал каску. Телефонная трубка сползала в одну сторону, каска — в другую.
Я наблюдал его манипуляции. Телефонист вдруг всполошился, каска свалилась на дно ровика.
—...Разрешите доложить... по местам,— продолжал без всяких пауз,— по пехоте, цель номер девять, правее ноль двадцать... четыре снаряда... беглый...
Орудийные расчеты ждут продолжения. Заряжающий застыл со снарядом в руках на полушаге. Наводчик уставился на командира орудия. Наводка закончена, командиры орудий готовы опустить вытянутую с флажком руку. Медленно перемещалась стрелка — 5, 10 секунд, 15, 20. Шумно дышат в ровике телефонисты. Прошло еще десять секунд. Не оборвалась ли линия? Нет, в трубке слышался шорох.
— Стой!
Команда поразила меня, как гром среди ясного неба. Какое-то недоразумение. Я попросил командира батареи к телефону. Прошла минута, другая.
— Слушаю...— произнес недовольно лейтенант Величко,— ну?
— Товарищ лейтенант, разрешите уточнить последнюю команду.
— Какая вам команда?
— Последняя.
— «Стой!»... и обращайтесь впредь через телефонистов, как положено... меня не отвлекать. Все! — на другом конце трубка ударилась об аппарат. Величко раздражен.
8 часов 30 минут. Стреляющий объявил очередной перерыв. Который по счету? К буссоли подошел замполит.
— Товарищ лейтенант, что там передают?
Ничего нового.
— Как же так? Нужно узнать...
Я говорил с командиром батареи, отвлекаю его, он недоволен.
— Да— протянул политрук,— война, по-моему, началась серьезно... летят бомбардировщики. Что, поговорим с людьми? Пойдемте.
Политрук шел впереди, я следом.
— Товарищ лейтенант, передают,— кричал в вдогонку телефонист,— передают... батарея... отбой!
— Как, не сделать ни одного выстрела и «отбой»?.. — политрук захватил ремень моей планшетки и спрашивает в упор, будто я главнокомандующий,— это невозможно... кто-то напутал, товарищ лейтенант, спросите командира батареи.
Я уже получил выговор.
— По-моему, недоразумение... нужно выяснить... вызовите лейтенанта Величко,— замполит опустился на корточки перед ровиком, передал мне трубку.
— Что вы хотите? — спросил командир батареи.
— Я получил команду «Отбой».
— Так... что же вам не понятно?
— Неожиданная команда, не вяжется...
— Почему вчера она у вас вязалась, а сегодня я должен повторять... Выводите огневые взводы к перекрестку на Владимир-Волынскую дорогу через фольварк Октавиан. Ожидайте там. Организовать охранение. Все!
Замполит безнадежно махнул рукой и вместе с орудийным номером принялся собирать буссоль.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.