ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ о Сократе и об измене Родине

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

о Сократе и об измене Родине

В одном из многочисленных произведений древнегреческого философа Платона мы встречаемся с замечательным диалогом Сократа, являющимся в плане нашей темы не менее интересным и актуальным, чем тысячелетия назад.

Сократ в тюрьме… Он приговорен к смерти, ибо его деятельность противоречила существующему государственному строю. Предсмертная беседа с друзьями и учениками происходит в темнице, куда в древние времена посетители допускались относительно свободно. Друзья предлагают ему бежать. Сократ отказывается и решает уйти из жизни в соответствии с вынесенным приговором.

Почему Сократ отказался от бегства? Вот его мотивировка: «Если я соглашусь бежать, то нарушу законы моей страны, гражданином которой являюсь. Тем самым я покажу всем соотечественникам пример неуважения к закону и буду учить их пренебрежительно относиться к решениям государственной власти. Это есть зло, а злу я потворствовать не буду, хотя и не согласен со всеми деталями нашей государственной жизни». Друзья возражали. Они говорили, что Сократ является по отношению к государственной власти в некотором смысле политической и духовной оппозицией. Указанное, по их мнению, дает ему право на бегство в эмиграцию.

Сократ ответил: «По законам нашей страны, каждому гражданину, достигшему совершеннолетия, государство предлагает: или дать заверение в том, что он согласен с существующим строем и никогда не будет нарушать законы страны, или, если он не согласен, то он может и даже должен выехать в другую страну. Я сознательно и добровольно в дни моей молодости, выбрал первое и дал согласие на существующий в нашей стране правопорядок. Поэтому сейчас я не имею права бежать. Если бы в нашей стране не существовало закона о свободном выборе, то я, конечно, бежал бы и имел бы на это моральное право». Такова глубоко принципиальная позиция великого мудреца древней Греции.

Мы не будем разбираться в сущности конфликта между Сократом и современной ему государственной властью. Мы не будем останавливаться на причинах вынесения ему несправедливого приговора. Мы должны обратить внимание на другое: на принцип свободного выбора, существовавшего еще в древней Греции и столь, казалось бы, естественного в современных странах, а особенно в тех, которые подчеркнуто именуют себя прогрессивными, передовыми и демократическими. Мы должны будем обратить также внимание и на иное — на то как Сократ ставит вопрос и оценивает свои поступки в зависимости от намеченных им принципов.

Так было в древней Греции… Свободное признание существующего строя, политическая борьба и, наконец, свободная политическая эмиграция стали элементарными, неотъемлемыми правами граждан современных демократических государств.

Но в двадцатом веке появилось государство, именующее себя «демократией нового типа», в котором власть не интересуется и не считается с тем, согласны или нет ее граждане с существующим строем; путем систематического зажима и террора оно пресекало и пресекает все возможности какой бы то ни было политической борьбы и оппозиции. Опустив с свое время «железный занавес» между собой и остальным миром, оно на долгие годы совершенно закрыло для своих граждан возможность выезда за пределы страны. Да и не только выезда. Всякая даже мысль об эмиграции, высказанная вслух, интерес проявленный к загранице, в течение десятилетий рассматривались как преступление, виновный в котором навсегда исчезал в недрах концлагерей. Драконовские законы этой страны заклеймили всех тех, кто нарушил их и бежал заграницу, «изменниками» или «предателями» родины, обрушив жестокие кары на ни в чем неповинных родственников этих лиц. Правда, к семидесятым годам положение несколько изменилось и незначительное число советских граждан с трудом и неприятностями получило возможность выезда, но мы говорим не о современном положении вещей, а о том, что было до и сразу же после Второй мировой войны.

Не надо быть Сократом, чтобы понять, что при таком положении, люди так или иначе покидавшие страну и не желавшие в нее возвращаться, не являлись ни изменниками, ни предателями, а политическими эмигрантами, оппозиционно настроенными в отношении строя, господствующего на их родине. И они имели на это полное право, ибо их никто не спрашивал, согласны они с этим строем или нет; им не только не давали, но и навсегда отняли у них законное право политической эмиграции. И только безнадежно ограниченные люди или политические жулики могут не понимать подобных истин.

Но при таких условиях из страны выезжают не с заграничными паспортами, как это, например, имело место при «кровавом царском режиме» в России, а бегут через финские болота и топи, переплывают ночью Амур, прячутся на иностранных пароходах, пользуются военной обстановкой и массами покидают навсегда свою родину, выходя из за проволоки лагерей военнопленных, бегут в западном направлении, спасаясь от объятий представителей своей страны. И это были не измена, не предательство, а вынужденные формы политической эмиграции, имевшие место в не столь уж далеком прошлом и сохранившиеся в ряде случаев и по сей день.

Когда-то, во времена Наполеона, представители французской политической эмиграции, стремясь к свержению Бонапарта, служили в армии императора Александра I-го и в войсках остальных союзных держав. И, тем не менее, никто не называл их «изменниками родины», ибо они воевали с режимом, а не со своей страной. Они служили в войсках неприятеля, но было ясно, что они рассматривали последнего лишь как силу уничтожающую Наполеона, но отнюдь не стремящуюся закабалить французский народ.

В не столь уж далекие от нашего времени дни нашлись сотни тысяч и даже миллионы людей, которые мужественно перенесли нечеловеческие издевательства германских лагерей для военнопленных, тяжелые условия работы «остарбейтеров», рассматривая свое пребывание на вражеской территории как единственно возможную и доступную форму политической эмиграции и морально обосновывая свои поступки так, как это сделал Сократ. Ибо не могло быть и речи об измене родине там, где политический строй насильно навязывался людям и где они не имели даже права подумать о свободном выезде в другие страны. Эти люди вышли из лагерей и вооружились. И хотя они были одеты в чужую военную форму, но бело-сине-красный значок с буквами РОА, нашитый на рукав, свидетельствовал об их подлинном и единственном назначении. Они вооружились не для того, чтобы поддерживать Германию или сражаться с демократическими странами (этого в своей массе они не желали), а для того чтобы поднять знамя гражданской войны в России за освобождение ее от тоталитарно-коммунистического ига, за освобождение от страшного рабства и за включение ее в общую семью народов всего мира.

И властители современной России поняли опасность грозившую им. Страшные клеветнические обвинения в измене и в предательстве, термины «коллаборанты», «квислинги» и т. п. посыпались на голову этих мучеников, стремившихся освободить свою родину. За треском разъяренной пропаганды, за сложными сплетениями этого непонятного тогда русского вопроса, многие в мире не сумели увидеть подлинный облик этих людей и приняли их за предателей и квислингов. Это непродуманное мнение и вытекающие из него решения привели, как известно, к многочисленным кровавым трагедиям, к гибели многих тысяч людей, боровшихся в своеобразных исторических условиях за действительную демократию для своего народа.

Все сказанное выше является статьей, опубликованной в русской зарубежной печати тридцать лет тому назад.

(В своем первом варианте она была опубликована в еженедельной газете «Слово» («Verbo»), органе независимой русской мысли, Буэнос Айрес, Аргентина, 31 июля 1949. См. также: Michael Schatoff, Half a Century of Russian Serials, 1917–1968, New York, Russian Book Chamber, 1972, Part III, p. 373.

Во второй редакции эта статья печаталась в «Новом Русском Слове», Нью-Йорк, 26 ноября 1977 № 24.424.

В третий раз она была опубликована журналом «Борьба», центральным органом СБОНР (Лондон, Онтарио, Канада), № 148–149, декабрь 1978 г., перепечатавшим ее из «Нового Русского Слова» и, наконец, в четвертый раз, еще в одном варианте, она печатается в этой работе.).

И тридцать лет тому назад и в последующие десятилетия наша русская точка зрения на Освободительное Движение Народов России (ОДНР) оставалась одинокой. Запад или вообще отмахивался от этой неприятной для него проблемы или, в лице своих либеральных представителей, пел известную и надоевшую всем арию о квислингах и предателях. Правда, за это время появилось несколько работ немецких авторов — свидетелей и участников всего происшедшего. Они несколько изменили обстановку, но не сделали существенного переворота в господствующих настроениях. Лишь когда в начале семидесятых годов, и даже несколько ранее, началось рассекречивание документов связанных с печально-известной всем операцией «килевания», появились работы иностранных авторов, в общих чертах разделивших нашу русскую точку зрения. Так, например, Николас Бетелл (Николас Бетелл. Последняя тайна. Лондон, Стенвалли Пресс, 1974, стр. 243–244.) — член Палаты Лордов и Европейского парламента — пишет следующее:

«Ребекка Вест в своей книге «Смысл измены» выдвигает идею, с которой теперь согласны и многие юристы, что гражданин обязан верностью только той стране, которая обеспечивает ему защиту и, что, следовательно, гражданин не может совершить измены, если законы его страны ее не обеспечивают. По этим критериям многие миллионы советских граждан безусловно не были обязаны верностью Советскому Союзу при Сталине. Репрессии, конфискации и высылки в 30-х годах носили такой массовый характер, что можно с полным правом утверждать, что советское правительство отказалось от лояльности большого числа своих граждан. Что касается военных преступников, то есть советских граждан, совершавших зверства по отношению к своим соотечественникам или убивавших их, то моральная сторона дела здесь ясна; они заслуживали возмездия. Но многие юристы оправдали бы тех, кто просто стал на сторону нацистской Германии, чтобы бороться против советского режима. Советский Союз не обеспечил им защиты, следовательно он не мог требовать от них верности».

Точка зрения Н. Бетелла значительно приближается к нашей концепции, но далеко еще не полностью, сбиваясь иногда в сторону прежних западных заблуждений. Последнее, очевидно, ощущали те, кто прочитал его исключительно интересную и поучительную книгу. Достаточно привести следующий характерный, с нашей точки зрения, пример:

«Находящиеся сейчас на Западе сторонники Власова все еще считают, что власовцы были правы, что их решение поднять оружие против Сталина было справедливо (Там же, стр. 83.)».

И далее идет критика известной книги о Власовском движении В. Штрик-Штрикфельда — «Против Сталина и Гитлера», вернее его позиции в пользу этого Движения, а также повторение обычных западных доводов о недопустимости, якобы, совместных действий власовцев с немцами, так как идея независимости ОДНР практически не могла быть осуществлена в условиях нацистской Германии и является своего рода утопией.

Мы далеки от того, чтобы поднимать здесь, на страницах этой работы, полемику по данным вопросам. Мы пишем лишь небольшой очерк о деятельности православного духовенства в РОА и лишь попутно затрагиваем некоторые общие вопросы, связанные с ней и вне которых трудно осветить и затронутый нами частный вопрос. Но мы должны будем сказать еще и следующее. Мы стоим на позиции духовной, моральной и политической правоты Власовского движения и с этих позиций мы и подходим к рассмотрению ряда проблем. Пишем мы все это не для полемических или пропагандных целей, а исключительно для истории и это последнее определяет характер всей работы и, если можно так выразиться, ее объективно-академический подход к затронутым, достаточно острым и по сей день, вопросам.

Поэтому мы просим всех, кто будет читать нашу работу, подходить к ней как к документу, передаваемому теперь нами будущим историкам и исследователям.