«Эмча»… пашут

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Эмча»… пашут

К 28 марта сорок четвертого года танки 5-го механизированного корпуса с десантом на броне, преодолев с боями около 300 километров, достигли реки Прут на участке Скуляны — Унгены, завершив на этом направлении Уманьско-Батошанскую наступательную операцию. Из штаба 233-й танковой бригады в первый батальон поступило распоряжение послать офицера на танке по маршруту недавнего нашего наступления с задачей собрать все отремонтированные боевые машины (их на этом трудном пути осталось двенадцать) и направить в Скуляны… Необходимость посылки такого «регулировщика» вызывалась тем, что в ходе наступления конечный пункт действий бригады был изменен, а оставленные из-за грязи тыловые подразделения и экипажи вышедших из строя «Шерманов» об этом не знали.

Командир батальона капитан Александр Коган эту необычную миссию приказал выполнить мне… Сборы были недолги. Взяли на борт две бочки дизтоплива, на несколько суток сухого пайка и в путь-дорогу…

Две недели продолжалось наше «путешествие». Что можно увидеть на земле, где только недавно закончились ожесточенные бои: сгоревшие дома, а то и превращенные в пепел целые деревни. Наступала пора посевов яровых хлебов. А где взять для этого зерно? Фашисты все вывезли. Огороды заросли бурьяном. Чем пахать? Ни лошадей, ни тракторов в колхозах нет. По деревням остались одни женщины да немощные старики. На их плечи и легли все житейские заботы: кормить детей, пахать землю, убирать выращенный урожай… Таково наследие немецкого «нового порядка»…

Выполнив поставленную задачу, я с двумя «Шерманами» возвращался в расположение бригады. Солнце клонилось к западу, когда мы подходили к селу Черневцы, где я решил заночевать, с тем чтобы рано утром снова отправиться в дорогу. Однако обстоятельства внесли в мою «задумку» существенную корректировку, заставив забыть об отдыхе.

При подходе к первым черневчинским хатам меня потрясло увиденное: пять женщин, перекинув через плечи кто обтрепанную веревку, кто старенькие вожжи, натужно тянули однолемеховый плуг. Шестая правила «орало», шагая по борозде… Меня — крестьянского сына — словно кипятком обдали. Я подал колонне команду остановиться и, спрыгнув с головного танка на дорогу, быстро зашагал к «пахарям». План дальнейших действий созрел мгновенно. Женщины остановились, стати смотреть в мою сторону, вытирая обильный пот на лицах. Поздоровался, услышав в ответ традиционное украинское: «Здоровеньки будьте!» Едва переведя дыхание, я выпалил: «Кончайте надрываться! Мы вам вспашем огороды! Где председатель колхоза?» Молодуха-»коренник»: «Бабоньки, видпочивайте. Я — зараз». И повела меня к хате, что стояла на противоположной стороне улицы: «Ганна Ивановна — наш голова колгоспу — дома хвора…» Я взял с собой командиров танков, объявив им свое решение вспахать «Шерманами» огороды.

Ганна Ивановна с огромной радостью приняла наше предложение. Осталось решить только вопрос, где взять плуги. Оказалось, что в колхозе есть только два пригодных к работе. «Надо по дворам кинуть клич, думаю, найдется несколько штук, — сказала председатель колхоза. — Вы не представляете, какую огромную помощь вы окажете нашему сплошь бабьему селу. Мужиков у нас нет — кого немец угнал в неволю, кто на фронт ушел».

Нас волновал и другой, не менее важный вопрос, как прицеплять плуги к танкам. Председатель глянула на моего проводника: «Оксана кое-что умеет ковать». — «Отец трохи навчив, — застенчиво поведала дочь кузнеца. — Кузня, к жалю, давно не робыла».

Ганна Ивановна обратилась ко мне с просьбой: «Помогите, пожалуйста, развести огонь в кузнечном горне. Оксана покажет, как это делается. Руки у нее мужские, умелые», — с гордостью закончила председатель колхоза.

…Пролетел почти час наших переговоров. Весть о помощи, обещанной танкистами, разнеслась по селу с быстротой молнии. Забегали, захлопотали крестьяне. Отыскали еще два плуга. Можно приступать к изготовлению прицепных устройств…

Центром жизни черневчан весь вечер и почти всю ночь стала кузница… Все «эмчисты» ушли на «трудовой фронт», оставив у танков только небольшую охрану. Сначала жгли огромный костер — готовили древесный уголь для кузнечного горна; потом притащили танковые буксирные тросы, с тем чтобы их приладить к плугам. А вскоре послышался ритмичный стук кузнечного молотка. Началась поковка. В руке Оксана держала небольшой молоток на длинной ручке; им она проворно указывала, куда ударять «молотобойцу» — старшему сержанту Геннадию Капранову.

Раскаленные докрасна полосы металла на глазах превращались в незатейливые «детали» и «детальки» будущих прицепных устройств… Сменялись молотобойцы, Оксана по-прежнему стояла у наковальни… К рассвету нехитрые «прицепки» были готовы. А в это время хозяйки из своих скудных запасов варили, жарили, пекли — готовили фронтовикам завтрак. Хотя и не богатый, зато от всей души.

…Три часа крепкого сна, и вся «танковая полевая бригада» была на ногах. Та же неутомимая Оксана повела нас в полуразрушенное здание школы, где были накрыты для сниданка (завтрака) столы… Съели яичницу с салом, блины со шкварками, запили все это узваром (компотом) и, поблагодарив стряпух за вкусные блюда, отправились пахать.

Поплыл над Черневцами рокот танковых дизелей. Один «Шерман» за правосторонними домами, другой — за левосторонними пошли «в атаку на огороды». Механики-водители с большой осторожностью тронулись с места, волнуясь, выдержат ли нагрузку самодельные прицепные приспособления? К тому же надо дать время и «плугатарям» освоиться с нелегким навыком управления плугом. Ведь стоит чуть замешкаться, и лемех уже скользит по поверхности земли, соскребая только траву… С каждым метром движения вперед увереннее вели машины механики-водители, становились тверже шаги идущих за плутами.

Необычная картина вспашки огородов танками привлекла внимание сельчан: вездесущие ребятишки, белые как лунь старики, согбенные старухи, несколько молодух высыпав на задворки, молча наблюдали за происходящим.

К середине дня была проложена последняя борозда. Заглохли танковые моторы — над Черневцами снова воцарилась тишина. Лишь возле школы слышались радостные голоса женщин, готовивших большой праздничный обед танкистам, какого не было на этой истерзанной войной земле более трех лет.

Я приказал готовить танки к дальнейшему маршу. Залить в баки последние запасы дизельного топлива, проверить ходовую часть «Шерманов».

Сильно хромая (неделю назад вывихнула ногу), ко мне подошла Ганна Ивановна. Крепко обняла, расцеловала: «Вам трудно представить, какую радость вы нам подарили! Расправились плечи у односельчан, в один день они освободились от давившей их беды. Огромное-преогромное вам спасибо, дорогие наши воины!» Пожала руки, поцеловала каждого танкиста и пригласила всех нас и колхозников к столу. Закрыв люки «Эмча», экипажи направились к школе…

Много разных обедов было на длинной фронтовой дороге, но этот запомнился на всю жизнь. Не блюдами, не крепостью и количеством «сугревного», а атмосферой застолья и особенно слезами…

Прошло более года, как я в действующей армии… Смоленщина, Белоруссия — везде я видел безбрежное горе, полностью сожженные города и села. А тут, в украинском селе, нам пришлось впервые за войну увидеть светлые, легкие слезы женщин, благодаривших нас за «добре дило».

«Шермана» уходили на запад. За околицей собрались и стар и мал, провожая нежданно-негаданно явившихся «пахарей» в дальнюю фронтовую дорогу, тайком осеняя крестным знамением… Геннадий Капранов и еще несколько парней обещали приехать в это село после Победы. Видать, приглянулись им чернобровые хохлушки… Не сбылась их заветная мечта. Остались они лежать в братских и одиночных могилах в городах и весях, на полях Румынии, Венгрии, Чехословакии, Австрии. Мир их праху!..

Прими, земля!..

Коль уж заговорил я о павших, то скажу и о том, как обходились со своими и чужими убитыми.

Я не помню, чтобы в стенах Саратовского танкового училища, да и в ходе дальнейшей армейской службы поднимался вопрос о подробностях, ритуале погребения павших на ратном поле. В уставах того времени были до предела короткие слова: «Специально выделенные команды хоронят погибших». Как? Где? Ни слова… По-христиански умершего предают земле на третий день после кончины. А где эти дни взять, когда ежесуточно идут бои?

На фронте продолжительность этого печального ритуала и его содержание зависели от времени, каким располагали живые — однополчане сраженного в бою. Иногда хоронили друзей наспех и шли дальше. Было время — по-иному поступали.

Всю войну мы, танкисты, хоронили своих товарищей сами. Никаким «похоронным командам» не передавали. Если эта трагедия приключалась в подвижных формах боя — павшего предавали земле подразделения обеспечения батальона или бригады. А вообще старались, пусть второпях, своего собрата по экипажу, взводу и роте положить в землю собственными руками.

Хоронили, как правило, недалеко от места гибели. Если близко был населенный пункт — на его кладбище или на площади; в зарубежных странах — в оградах костелов. Если смерть настигала воина в чистом поле, то выбирали высоту или опушку леса или рощи. Чтобы можно было «привязать» топографически место захоронения к ориентиру. Штаб батальона обязательно составлял карточку места погребения, в которой описывалось место нахождения могилы.

В других случаях поступали иначе. Скажем, во время отражения ударов противника с целью деблокирования окруженной Корсунь-Шевченковской группировки в феврале 1944 года и танкисты, и пехота понесли значительные потери. В этой обстановке убитых хоронили в братских могилах. Место такого массового погребения выбирали у дороги, на высотке. Часть, назначенная ответственной за этот ритуал, также составляла карточку этого захоронения. В ней указывалось: место нахождения могилы; в каком ряду кто положен с указанием звания, фамилии, имени и отчества.

Бывали случаи, когда место своей могилы указывал сам смертельно раненный, последнюю волю которого старались исполнить.

В мае 1945 года, когда танковые армии с севера и юга устремились к восставшей чехословацкой столице, передовой отряд одной из частей ни то 3-й, ни то 4-й гвардейских танковых армий прорвался в центр Праги, завязав тяжелый бой. Танкисты, несмотря ни на что, отбивали у врага квартал за кварталом, помогая пражанам. Танкодесантник Беляков был тяжело ранен в живот. Его перенесли в маленький госпиталь восставших, что помешался в монастыре. Чехословацкие врачи пытались спасти советского солдата, но он был обречен. В монастыре на небольшой башенке находились куранты. И когда они мелодично отбивали определенный час, прислушиваясь к их голосу, солдат прекращал стонать, лицо его чуть светлело. А вскоре, когда ему стало очень плохо и заиграли часы, он попросил чешских врачей: «Когда я умру, похороните меня недалеко отсюда, чтобы я всегда слышал этот прекрасный бой». Это были его последние слова. Ночью он скончался… Пражане выполнили просьбу тяжело раненного воина. Его похоронили в скромном скверике в нескольких десятках шагов от монастырской ограды. И поставили незамысловатый памятник на могиле.

В чем провожали своего боевого товарища в последний путь? Чаще всего в той одежде, в которой он встретил свою смерть. Если было время, переодевали в чистое белье и обмундирование. Гроба не было. Танкисты заворачивали тело в кусок танкового брезента, а пехотинцы, как правило, в шинель. Дно могилы выстилали либо соломой, либо сосновыми ветвями, что было под руками. И осторожно опускали тело в вырытую яму, строго сориентированную с запада на восток. Под ружейные, а то и пушечные залпы засыпали землей. Устанавливали нехитрую пирамидку со звездочкой. Тут же, у свежей могилы устраивали короткие поминки — по сто «наркомовских» граммов. И снова в бой…

И только дважды: в январе 1944 года и почти ровно через год, когда хоронили своих командиров батальонов капитана Николая Маслюкова и гвардии капитана Ивана Якушкина, были сколочены для них гробы…

Что касается солдат и офицеров противника, то пока фашистские войска наступали на восток, они своих погибших хоронили на кладбищах. Когда мы погнали их на запад, то неприятная, но необходимая обязанность захоронения солдат врага возлагалась на «похоронные команды». В танковых соединениях и объединениях таких временных подразделений не было. Они, как правило, создавались в масштабе фронта. Зачастую в местах прошедших ожесточенных боев (к примеру, под Корсунь-Шевченковским, на Украине) для усиления названных команд привлекалось местное население…

Если для предания земле павших советских воинов выбирались, как сказано выше, кладбища, площади в населенных пунктах, а в поле — высоты, то врагов зарывали на бросовых, непригодных для дальнейшего использования землях. Никаких документов на эти места не составлялось. Может, кто-то сейчас и скажет, что мы тогда в этом вопросе поступали по-варварски. Но в то время и мертвый враг — оставался врагом. И к нему было соответствующее отношение…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.