Девушки из «Щуки»

Девушки из «Щуки»

Как ни странно, но после расставания с Галиной постоянной девушки у Миронова так и не появилось. Он пытался ухаживать за некоторыми своими однокурсницами (а с ним учились Виктория Лепко, Ольга Яковлева, Валентина Шарыкина, Ирина Бунина и др.), а также девушками с других курсов, но во что-то серьезное эти связи обычно не выливались.

Вспоминает В. Лепко: «Домой к Андрюше ходили мальчишки, но меня он тоже несколько раз приглашал. Квартира меня поразила обилием фарфора, на стенах, на шкафах – везде тарелки фарфоровые. У нас – а жили мы в том доме, где сейчас находится Театр сатиры, – все стены были голые, только фотографии мамины. Андрюшина квартира хоть и не очень большая, но очень богатая, хорошо обставленная, изобилие диковинных, редких и красивых вещей, даже хотелось бы поменьше, на мой вкус.

Только один раз столкнулась дома с его мамой. Очень странные были отношения. У меня ощущения остались свои, непохожие на те, что наши однокурсники описывают. Может, потому, что я девочка или у нее настроение не заладилось в тот день, когда я к ним пришла, допустим. Может, она готовилась к концерту, не знаю. Она вышла, увидела меня и сказала:

– Да, да, да, здравствуй, деточка.

Она знала моих родителей еще со времен мюзик-холла. Довольно суховатая была женщина, строгая, я ее всегда побаивалась, честно говоря. Вот не знаю почему. От нее всегда каким-то холодом веяло, с первой встречи. Она так и ушла к себе, а Андрюша меня быстренько провел в свою комнату. И тут последовало новое разочарование… Мальчишки рассказывали, что мироновская домработница всегда, когда они приходили, их всех кормила, потому что студенты вечно были голодные. А я помню, мы сидели с Андрюшкой в его комнате, болтали, готовились к экзамену. Он к тому времени мне немножко понравился. Как мужчина, он меня все-таки обаял, и потом его работы не могли оставить равнодушной. Я смотрела на него уже с восхищением, он мне нравился. И домработница сказала:

– Андрюша, иди ужинать!

И он пошел ужинать, а я осталась сидеть одна в комнате.

Я не была голодной, но меня это задело, даже травмировало. Как будто какой-то красивый, очаровательный, много раз слышанный миф – умер. В то время к моей маме весь двор приходил есть какую-нибудь картошку.

При всей моей симпатии к Андрюше я понимала, что он – домашний мальчик, мамин мальчик, это было ясно. Немножко даже подкаблучник. Тогда он казался достаточно избалованным при маме, при папе. Но держали его в большой строгости. Конечно, мама всегда главенствовала в их семье, задавала тон, а Александр Семенович был более мягким, добрым, обаятельным. Вот от него не веяло холодом. Казалось, что, скорее, отец сделал сына, чем мать…»

А вот что вспоминает о тех годах Валентина Шарыкина, которая, оказывается, была тайно влюблена в Миронова:

«Мальчики за мной не ухаживали. Наверное, потому, что была дико застенчивая и одета бедно – у мамы не хватало денег на дорогие наряды, она и так, как могла, мне помогала. Хорошо хоть квартирный вопрос не стоял, мы обменяли сибирское жилье на московское. Бабушкины стоптанные туфли, черная юбка и синяя кофта – гардероб на все случаи жизни. К своему внешнему виду я относилась совершенно спокойно. С детства помнила мамины слова: «Валечка, важно быть добрым человеком, а одежда – дело второстепенное. Хорошо, если у тебя будет возможность нарядно одеваться. Если нет – как-то приспособишься».

Конечно же, я замечала, как одеты другие студентки. Например Ольга Яковлева, будущая муза Анатолия Эфроса.

Андрюша Миронов очень мне нравился, периодически в него даже влюблялась, но никогда не позволяла себе показать чувства. Миронов ни от кого не скрывал своих бесконечных любовных романов, он в этом вопросе был мотыльком: сегодня один цветочек, завтра другой, послезавтра третий, а мне «времянкой» быть не хотелось. К тому же Андрюша очень симпатизировал моей подруге Викушке Лепко, пани Каролине из «Кабачка». В нее невозможно было не влюбиться: изящная, женственная, хрупкая, как фарфоровая куколка.

Мне кажется, Андрюшино чрезмерное увлечение женским полом шло от внутренней неуверенности в себе. Его родители – мои любимые Александр Менакер и Мария Миронова – были состоявшимися артистами, яркими личностями, неудивительно, что он хотел доказать и родным, и всему человечеству, что и сам, без протекции, может многого достичь на сцене. Часто мучился от своей зодиакальной «рыбьей» трусости и нерешительности, не мог без внешней поддержки ощутить себя героем-победителем и находил ее в женской любви. Когда им восторгались, отвечали взаимностью, он вырастал в собственных глазах, освобождался от родительской ауры и начинал верить в себя.

Благодаря Миронову я действительно стала актрисой. Это была незамысловатая история отстающей ученицы и талантливого учителя. Дело в том, что мои стеснительность и зажатость, непобедимые даже на уроках актерского мастерства, почти привели к исключению из института, педагоги лишь условно перевели меня с первого курса на второй. Миронову как старосте группы сказали:

– Подтяни Шарыкину.

– Без проблем.

Мы много репетировали отрывок из «Загадочной натуры» Чехова, и я еще больше влюбилась в Андрюшу, такой он был улыбчивый, радостный. Иногда вспыльчивый, но всегда солнечный, как Олег Попов. Кстати, у клоуна все-таки была некоторая сероглазая жесткость, а у Андрея – только солнечное свечение. Жаль, что человек был ведомый. Под чей каблук попадал, так себя и вел. И все же надо понимать: он, как и я, по знаку зодиака Рыбы – мы на злости не зацикливаемся. Вспоминаю его, и опять улыбка и теплое чувство на душе…

В Театре сатиры оказалась тоже благодаря Андрею. Получив диплом, я подошла к нашему педагогу Александру Сабинину:

– Что посоветуете? Ефремов берет в свой театр.

– Неплохо.

– Но есть еще вариант – Театр сатиры. У Миронова перед показом заболела партнерша, он попросил подыграть ему, и теперь нас зовут обоих.

– Лучше иди к Плучеку. С твоим характером в «Современнике» тебя слопают!

Но и в «Сатире» было все не так просто. Моя мамочка всегда ко всем с улыбкой, и я улыбаюсь, радуюсь, а за моей спиной: «Какая хитрая, со всеми заигрывает, всем «Здравствуйте!» Почему хитрая? Думаю, желать людям здоровья – это хорошо. Тем не менее я быстро получила роли в спектаклях «Проделки Скапена» и «Дон Жуан, или Любовь к геометрии».

Через некоторое время Валентин Плучек начал ставить «Безумный день, или Женитьба Фигаро», главная роль досталась Миронову, а его возлюбленной Сюзанны – мне. Год ее репетировала, но все не складывалось, а потом почувствовала – Андрей меня не принимает. Наконец подошел и честно, без обиняков, сказал: «Пойми, мне нравится работать с актрисами, которых я, как бы это выразиться, изучил досконально».

Я догадывалась, что у него в это время был роман с Таней Егоровой, но промолчала, не стала ничего говорить. А дня через три-четыре Плучек снял меня с роли. Получилось классически: Миронов породил актрису Шарыкину, он же ее и убил. После неудавшейся Сюзанны я тринадцать лет играла в «Фигаро» в массовке. Правда, и у Тани роль не пошла, она замечательна как актриса эпизода, и Плучек это вовремя заметил.

Никого ни в чем не виню. И во времена моей молодости, и сейчас – каждый пробивается как может. Кто-то умело, по расчету выходит замуж, кто-то заводит нужного любовника. В театре важнее всего, чтобы режиссер тебя любил. Вот, например, Анатолий Эфрос просто обожал Олечку Яковлеву и не мыслил без нее ни одного спектакля. И Валентин Плучек, и Танюша Васильева (Ицыкович) – удивительный творческий тандем, вместе они создали много интересных образов. У меня такого счастья не было, все думала: ну баловство это, не по мне, не могу, и так далее. Теперь понимаю: те, многие, жили правильно, это я неправильно жила…»

Еще одна сокурсница Миронова – Ольга Яковлева – вспоминает о нем следующее:

«…В институте надо было сдавать экзамен или зачет по вокалу. Как и в танце, я оказывалась в паре с Андреем Мироновым. Так нас видели: в танце – с ним, французский отрывок – с ним; дипломные спектакли – с ним. (И с Колей Волковым – мой театральный «пожизненный» партнер.)

И вот зачет по вокалу. Мы разучивали какую-то оперетку – что еще мы могли петь. И в этой оперетке мы пели в паре. Но Андрей пел хорошо, он с голосом и слухом. А я, без голоса, могла только подыгрывать, как танцующая партнерша. В экзаменационной комиссии сидела как председатель Мария Хрисанфовна Воловикова (проректор по учебной части), которая меня почему-то любила во всех проявлениях. Как, впрочем, и Борис Евгеньевич Захава.

Уж не знаю, что я вытворяла в оперетке, как «подпевала». Но потом весь курс рассказывал, покатываясь со смеху, что, когда мы появились перед комиссией, и я открыла рот, Мария Хрисанфовна всплеснула руками и громко сказала: «Ой, Олечка поет!» И, видно, она так громко это повторяла, что моего пения, собственно, и не было слышно, слава богу.

С танцем у меня дела обстояли благополучно. Моим постоянным партнером был Андрей Миронов. Впоследствии он замечательно двигался, танцевал в театре, в кино. А в ту пору, когда мы были еще совсем юными, почти детьми, – что он вытворял в танце! Он умудрялся подпевать, хныкать, стонать, сопеть, кряхтеть… все, что можно зарифмовать, проделывал. А когда меня в вальсе надо было подбрасывать вверх, он подбрасывал и иногда не ловил! Я приземлялась на собственные ноги с грохотом, ругалась и говорила: «Все, я с ним больше не буду танцевать!»

На выпускном вечере большая часть мужского населения курса сделала мне предложение руки и сердца, уж не знаю, почему на них это нашло тогда. То, что я уже два года замужем, они в расчет не принимали (супругом Яковлевой в ту пору был знаменитый футболист Игорь Нетто. – Ф.Р.). Я говорила: «Ну как это предложение? Коля, ты с ума сошел? Я ведь замужем!» А они отмахивались – да чего там, мол! А что такого? Что такого-то? Ну была – так не будешь! За меня выйдешь. Причем никто на протяжении жизни не отказался от того, что когда-то на выпускном вечере сделал мне предложение…»