Жизнь в Москве и Петербурге на два дома

Жизнь в Москве и Петербурге на два дома

В Москве он остановился в доме моей сестры, где и я гостила. Побыв с ним недели две, я уехала в деревню, в Ладыжино, так как его задержали в Москве свидания с друзьями и дела, а потом очень длительная болезнь Елены. Бальмонт пишет мне в деревню, и его письма полны тревоги о Елене. У нее воспаление обоих легких, Бальмонт устроил ее в лечебницу Гриневского на Поварской и навещал ежедневно. Она лежала там больше месяца, и доктора считали ее положение очень опасным. Поправлялась она медленно, несмотря на хороший уход и прекрасную обстановку. За ней следил главный врач, наш близкий друг, доктор Селивановский, при ней неотлучно была сиделка. Бальмонт был очень озабочен и делал все, что только возможно было. Как только опасность миновала, Бальмонт подыскал для Елены дачу, куда перевез ее и устроил у своих знакомых. Ко мне в Ладыжино он приезжал в июле, а к концу августа ему нужно было озаботиться наймом квартиры и поисками средств для жизни.

Я не отступала от своего нежелания жить с Еленой вблизи друг друга, Бальмонт теперь соглашался со мной. «Эта раздельность будет лучше для всех».

Еще раньше, из Парижа, когда Бальмонт собирался ехать в Россию, он писал мне: «Ты мне пишешь, чтобы я сделал центром своей жизни Петербург и с Еленой, я этого не хочу, я буду делить время более или менее поровну между Москвой и Петербургом, но считаю и буду считать, что главное сосредоточение мое там, где ты и Нюша.

M. A. Андреев, Маша Полиевктова, Е. И. Струковская; во втором ряду: Нина Бальмонт, Ал. А. Андреева, Е. А. Андреева-Бальмонт, Ф. Константинов, Т. А. Полиевктова; сзади: М. В. Волошина, Аня и Оля Полиевктовы. 1912 г. Ладыжино

Вопрос об устроении жизни для меня вопрос большой, и ни к какому вполне желанному решению тут прийти я не могу, ибо не могу изменить ни твою впечатлительность, ни впечатлительность Елены. Со своей стороны я сделаю все, что для дорогих моих было бы наиболее радостным, но в том, где заинтересованы многие, один человек не может определить все, сколько бы у него не было воли и благоволия». Затем в другом письме, уже в России: «Но, милая, если бы ты знала, как я бываю глубоко утомлен, как я вообще утомлен той борьбой, которая выпала мне на долю за последние годы. Мне трудно отвечать не только за себя, но и за других, соображать всегда о нескольких волях, о нескольких впечатлительностях — столь разных, быть с несколькими душами неоднородными, не желающими или не могущими сблизиться. В этом и только в этом моя трудность».

Бальмонт совсем уже решил жить следующую зиму между Петербургом и Москвой. Но после болезни Елены возникли сомнения, перенесет ли она петербургский климат. Доктора рекомендовали Елене зимовать на юге. Но Елена отказывалась, и Бальмонт понимал ее. Он писал мне в августе этого года: «Я не могу настаивать на том, что для другого, близкого, не так желанно, как для меня». Кроме того, он не знает, устроятся ли так быстро его книгоиздательские дела.

Каждый месяц вне столицы лишал его литературных возможностей. Елена искала помещение в Петербурге. Оно нашлось, и Бальмонт с Еленой переехали в сентябре. Бальмонт пишет мне, что пленен этой квартирой, «просторно, светло, 7 комнат, прекрасная столовая, у меня, кроме кабинета, большая комната для гостей, ванна, из окон видны снежные пространства, в двух минутах Нева, море весной будет видно из окон… но есть и несовершенства…». И они очень скоро дают себя чувствовать. Как только Бальмонт поселился в этой квартире, сразу попал в неустройство, и уже почти все привезенные им деньги улетели. Устроение не в два и не в три, а в пять раз дороже предположительных цифр.

Впрочем, есть и много хорошего, находит он, в спутанной жизни там: соседи Коутс, Смирнов, Марр, Тэффи, Бруни, Мгебров. Он сразу встретил друзей. И с Сологубом они встретились братски, Бальмонт получил от него в дар Полное собрание сочинений с надписью: «Сердечно любимому К. Д. Бальмонту, очарователю поэтов».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.