Сентябрь 1962

Сентябрь 1962

…В среду – в традиционный день оперативных свиданий – «капитан Ситниковский» огорошил Богдана необычным заданием:

– Ты, разумеется, слышал об убийстве Галана? [22]

– Ну а как же?! Конечно! Кто об этом не слыхал? Вся Украина шумела, газеты писали. У нас в институте только об этом и говорили…

– Так вот, у нас появились сведения, что одного из предполагамых организаторов убийства знает приятель твоей сестры.

– Так ведь это когда было, ещё в 49-м, по-моему.

– Ну и что? Не все виновные ещё найдены. А убийство, чтоб ты знал, срока давности не имеет… Короче, тебе надо будет поближе сойтись с этим парнем, выдать себя за своего, войти в доверие. Понял?

– Понял.

– Ни черта ты не понял. В общем, делаем так. Хахаль твоей сестры входит в «лесную группу»…

«Ситниковский знал связных и все подробности. Он знал, что эта группа действует, – показывал на суде Карлсруэ Богдан. – В общем, я должен был к ней присоединиться… Ситниковский сказал мне, что если я это сделаю, то очищусь от всех своих прежних грехов и помогу спасти своих родителей…

По плану я должен был создать видимость, будто мне угрожает арест и мне ничего не остается, кроме как уйти в подполье… Я выехал из Львова домой и сказал, что меня ищут. Моя сестра… была связана с этой группой, она написала руководителю группы записку, и он решил, что мы должны поговорить. Тем же вечером мы с ним встретились. Он принёс с собой оружие…

Потом он рассказал мне об этом деле (убийстве Галана), сообщил подробности… Фамилия боевика была Стахур… Один приятель Стахура, львовский студент, занимался литературной работой и часто общался с писателем Галаном в его квартире… Стахур получил приказ убить Галана… Во время разговора Галана попросили закрыть окно, и, когда он встал и повернулся к ним спиной, Стахур достал топор и ударил Галана. В кухне придушили хозяйку… Об этом я узнал уже в мае… При первом удобном случае я покинул подпольную группу и уехал во Львов. Я встретился с Ситниковским и рассказал ему обо всём, что узнал…

Весной 1951 года я бросил учёбу, поссорился со своей роднёй и не мог уже вернуться в село… После я был принят на работу в Службу госбезопасности, меня считали уже постоянным сотрудником, и я получал зарплату… Около 800 или 900 рублей…»

С пединститутом, конечно, пришлось распрощаться. В течение целого года в составе особой группы Богдан ежемесячно отправлялся в так называемые «служебные поездки» на проведение операций под названием «вертушки».

«Это такая спецоперация, чтобы дать подозреваемому проявить себя, – рассказывал бывалый оперативник, полковник Перекрест. – Везут задержанных, по дороге под видом бандеровцев на конвой „нападают” наши же сотрудники, знающие украинский язык. Разыгрывали натурально – внезапно, жёстко. Для достоверности могли конвоиру и прикладом врезать. А подозреваемых везут не в наручниках и не связанными. Нападающие делают вид, что всех воспринимают как одну компанию: „Ага, попались, москалики!” Наши молчат, готовясь достойно встретить „последний час”, а те бьют себя в грудь: „Так мы ж свои, хлопцы!” А хлопцы не верят: „А у кого работал? А какой он из себя? В каких операциях с ним участвовал? А кто про тебя сказать может? Ну ладно, живи пока”. Или водили по лесу: ну-ка, если ты наш, должен знать схроны. Не знаешь – значит, опер, а ну „до гилляки”! Это значит: „на ветку”, повесить. Те ещё выпаливают фамилии, адреса, о делах своих рассказывают. Потом имитировали расстрел „краснопогонников”, так они называли военнослужащих НКВД, и… в лес. А через какое-то время нарываются на наш патруль. Стрельба, погоня, и пленный снова попадает к „москалям”. Только знают о нём уже гораздо больше. Очень тонкая игра. Там у нас был свой „момент истины”…»

Именно тогда Сташинский твёрдо и навсегда осознал, что ему, сильному, уверенному в себе и своей правоте чекисту, позволено гораздо больше, чем слабому и бестолковому.

Потом настало время учёбы в Киевской спецшколе МГБ. Подготовка велась качественная, гоняли курсантов по 16 часов кряду, с краткими перерывами на перекур и приём пищи. По особой методике шло усиленное изучение немецкого языка. Польским Сташинский, слава богу, прекрасно владел ещё с детства.

Много времени и сил уходило на физическую подготовку. Утомительные, выматывающие до дрожи в коленях кроссы, борьба, гимнастика, плавание, приёмы рукопашного боя, работа на снарядах, с гантелями, штангой. Курсантов обучали вождению мотоцикла и автомашин разных марок, фотоделу, картографии, организации крыивок и тайников. Много времени проводили в тире, упражняясь с различными видами стрелкового оружия, овладели даже стрельбой из лука и арбалета. Отдельные занятия посвящались приёмам обращения с холодным оружием.

– Держи рукоять твёрже, – требовал инструктор, – чувствуй траекторию движения ножа… Бей коротко, без замаха. Дави вниз, проворачивай лезвие в теле круговым движением. Тогда внутренняя рана будет в несколько раз больше наружной. Ну, давай! Бей в муляж!

И он бил. Раз, другой, сотый. Пока не вырабатывался автоматизм движений. Чтобы не думать, как проворачивать нож, не искать место, куда воткнуть клинок. Куда-куда?! В сердце!

Лишь много позже Сташинский наконец понял, кого из них на самом деле готовили – убийц, профессиональных убийц.

Внешне он как будто не менялся. Походка, мимика, поведение оставались прежними. Но всё-таки незаметно для себя он становился другим. Более осмотрительным в общении, внимательным к мелочам, подозрительным, осторожным, в нестандартных ситуациях доверявшим интуиции, внутреннему чутью. Он хорошо усвоил истину, что глаза видят больше, чем мы осознаем, что уши слышат больше, чем нам кажется. Это называется шестым чувством. Если ты ощутил напряжённость, неясное беспокойство, соберись, приготовься к атаке. Интуиция – не мистика.

Ты должен стать своим в любой компании, в любой среде, среди работяг и среди этой вшивой интеллигенции, уметь обхаживать женщин, нравиться им.

Ты – не «мясо». Ты предназначен для выполнения строго конфиденциальных, государственной важности заданий. Но говорить о них пока рано. «Я сам о них ничего не знаю, – признавался инструктор, – и не узнаю, да мне это и без надобности. Придёт время – сам всё узнаешь. А пока учись и лишних, ненужных вопросов никому не задавай – всё равно на них никто отвечать не будет».

Особо увлекательными оказались лекции о терроризме. Преподаватели начинали с истории вопроса. Оказывается, ещё в I веке нашей эры в Иудее действовала секта сикариев (сикой был кинжал или короткий меч), которая занималась целенаправленным уничтожением представителей еврейской знати, сотрудничавшей с римлянами. Фома Аквинский и отцы христианской церкви допускали идею убийства правителя, враждебного, по их мнению, народу.

В 1848 году немецкий радикал Карл Гейнцен доказывал, что запрет убийства недопустим в политической борьбе и что физическая ликвидация людей может быть оправданна исходя из «высших интересов» человечества. Гейнцен считал, что силе и дисциплине реакционных войск нужно противопоставить такое оружие, с помощью которого небольшая группа людей может создать максимальный хаос. Он, по сути, был отцом так называемой «философии бомбы».

За эту идею цепко ухватился и развил в «теорию разрушения» россиянин Михаил Бакунин. В своих работах он отстаивал мысль о признании лишь одного – разрушения и в качестве средств борьбы предлагал яд, нож и верёвку. Революционеры, считал Бакунин, должны быть глухи к стенаниям обречённых и не идти ни на какие компромиссы. Доктрина «пропаганды действием» была выдвинута анархистами в 70-х годах XIX века. Не слова, а только теракты могут побудить массы к оказанию давления на правительство. Эта же мысль позднее будет проходить красной нитью и в работах Кропоткина, где он определял анархизм как «постоянное возбуждение с помощью слова устного и письменного, ножа, винтовки и динамита». К концу XIX века особая роль в пропаганде террора в Европе и Америке перешла к Иоганну Мосту, который проповедовал «варварские средства борьбы с варварской системой».

До Первой мировой войны терроризм считался уделом левых. В XX веке террор был возвышен на государственный уровень. Вне зависимости от провозглашённого строя. При этом вовсе не обязательно использовать огнестрельное или холодное оружие. Во все времена люди успешно травили своих врагов и соперников. В некоторых случаях это средство было куда более эффективным, не оставляющим явных следов.

Преподаватели школы, разумеется, не вдавались в историю применения боевых отравляющих веществ (БОВ) органами НКВД. Лишь вскользь упоминали, что первая токсикологическая лаборатория была создана ещё в 1921 году по личному заданию Ленина. В основном речь шла о свойствах различных ядов, тех самых БОВ.

«Главное, – вдалбливали Богдану премудрые учителя, – пойми, что терроризм – это не выстрелы, не взрывы, не яды. Но и они, конечно, тоже. Это – инструмент. Инструмент войны в политической игре. Такой же, как и все прочие инструменты. Как плоскогубцы или молоток. Как лопата. Или ледоруб (хотя нет, про ледоруб – не надо, забудь, это случайно на язык попало). Усвой: инструмент никогда не виновен. Разве можно таить обиду на молоток, которым неумелый хозяин шандарахнул кого-то по пальцу? Виновен тот, кто держал в руках этот инструмент…»

Интересно проходили занятия по изучению архитектурных, ландшафтных, исторических, географических, климатических и прочих особенностей крупных немецких городов. Карты, местные газеты, фотоснимки, кинохроника, книги, увлекательные рассказы лекторов. Всё это пригодилось во время зачёта, когда Богдану попалось довольно сложное задание по ориентации в Мюнхене и Кёльне…

Получив «диплом» высококвалифицированного специалиста, Сташинский оказался в жестокой западне. Что возможно было предпринять в этих тисках? Подобно лисе, угодившей в капкан, отгрызть себе лапу и бежать без оглядки в никуда? Или смириться с пожизненным свирепым пленом? Третий вариант был прозрачно ясен и неотвратим, как гильотина: твоя собственная смерть.

Существовали особые принципы, по которым в эту команду подбирались исполнители. Прежде всего люди, напрочь лишённые биографии. Без родных и близких.

Без веры в вечные ценности и в существование таких понятий, как любовь, сострадание, жалость, надежда или просто счастье. Люди, потерявшие чувство боли. Трусоват? Ну что ж. Тут знали: самыми жестокими исполнителями, как правило, бывают именно самые отъявленные трусы.

Им внушали: человек боится смерти. Странно, конечно, потому что она неизбежна. Каждый прожитый день приближает тебя к могиле. Медленно, но верно. Каждый день рождения, который ты радостно празднуешь, – это ступенька чёрной лестницы, которая ведет «туда». Смерть – самое простое решение всех проблем. Самое лучшее решение. И самое распространённое.

Я постепенно убеждался в правильности советского режима и всё больше проникался мнением, что я всё это делаю на благо советского народа… Я был убеждённым коммунистом, я всё делал по политическим убеждениям…

Из протокола допроса Б. Сташинского в ходе дознания. Сентябрь 1962 г.