«Да я трижды проклял бы себя!..»
«Да я трижды проклял бы себя!..»
В один из июльских вечеров 1941 года в кабинете Верховного Главнокомандующего собрались для решения текущих дел члены Государственного комитета обороны СССР. Был на этом заседании и Мехлис, в то время начальник Главного политического управления Красной Армии. Он сообщил, что Яков Джугашвили в плену у немцев. Сталин сказал:
— Я об этом знаю. Мехлис предложил:
— У нас есть несколько пленных гитлеровских генералов… Нельзя ли обменять их на Якова?
Что же сказал Сталин? Как это установить? Писатель Иван Стаднюк, автор романов «Война», «Москва, 41-й», вспоминает, что значительное содействие в сборе конкретных фактов для этих произведений оказал ему В. М. Молотов, возглавлявший с 1930 года по май 1941-го Советское правительство. С мая 1941 года он стал народным комиссаром иностранных дел СССР и заместителем Председателя Совнаркома, вошел в состав Государственного комитета обороны СССР.
После войны писатель в течение двадцати лет неоднократно бывал у Молотова на квартире в Москве и на его подмосковной даче на станции Жуковка. Их беседы касались разных тем, многих людей. Иногда шла речь о семье Сталина. Некоторые факты, почерпнутые в этих беседах и соответствующие жизненной правде, Стаднюк использовал в своих романах о войне.
Факты, раскрытые ему Молотовым, дают возможность понять обстановку летом и осенью 1941 года на подступах к Москве и в самой советской столице, представить то, что происходило на заседаниях Государственного комитета обороны в начале войны.
О том, как реагировал Сталин на предложение Мехлиса, Иван Стаднюк рассказывает:
«Сталин ответил:
— Я не представляю себя торгующимся с Гитлером… Немыслимо!.. Конечно, хорошо бы спасти Яшу… Ему в плену будет тяжелее, чем кому бы то ни было… С сыном Сталина постараются поиграться всерьез… Но что нам скажут те многие, многие тысячи наших бойцов и командиров, которых мы не выкрадем и не обменяем?.. Мы считали и по-прежнему будем считать, что сдача в плен не только проявление малодушия, но и предательство… Другое дело, если люди оказываются в плену случайно, не по своей воле, захваченные без сознания… Я верю, что и Яков не сам сдался в плен… Верю!
Далее Сталин сказал, что обмен возможен.
— Я полагаю, можно будет через Женеву, через Красный Крест обратиться к этому людоеду Гитлеру с предложением: пусть возьмет у нас своих генералов, кто ему нужен. Даже всех, сколько будет!.. Не жалко! А взамен пусть отдаст нам пока только одного человека — Эрнста Тельмана… Если есть хоть один из тысячи шансов на успех такой операции, ее надо планировать и при первой возможности попробовать осуществить. Это была бы огромная победа в борьбе за будущее Германии, за новую Германию».
Светлана Аллилуева отмечает:
«Отец бросил Яшу на произвол судьбы. Это весьма похоже на отца — забывать своих, отказываться от них, как будто их не было. Впрочем, отец предал точно так же всех советских военнопленных».
Надеялся ли Яков на то, что отец вызволит его из плена? Николай Доризо не без оснований передает в трагедии такой разговор. Сосед по бараку в концлагере обращается к Якову, размышляя о возможных действиях Сталина:
Он выручит тебя,
Я очень верю в это.
И вот тебе — разменная монета!
И этого вояку-генерала
Отец твой обменяет на тебя.
Яков (взрываясь).
Да я бы трижды проклял бы себя!
Позором бы такая сделка стала.
Моей семье — позором на века.
Мол, пользуясь своею властью,
Товарищ Сталин выручил сынка,
При этом по взаимному согласью
С врагом, что истерзал страну.
А тысячи пускай гниют в плену.
…Допрос в штабе генерал-фельдмаршала Понтера фон Клюге продолжался. Следователи задали узнику около ста пятидесяти вопросов. Прежде всего пытались выяснить обстоятельства пленения Якова Джугашвили.
В «Деле № Т-176» имеется протокол дальнейшего допроса.
— Считаете плен позором?
— Да, считаю позором.
— С отцом говорили о войне?
— Да, последний раз 22 июня.
— Что сказал ваш отец при расставании 22 июня?
— Сказал: «Иди и сражайся!»
Понимая, что желаемого для них признания гестаповские следователи от этого пленного не добьются, они решили еще потянуть время, изнурить его допросами, пока он морально не сдастся, и передать Якова другим фашистским службам.
В «Деле № Т-176» есть такой протокол допроса Якова Джугашвили. Его вел кадровый разведчик капитан Вильфред Штрик-Штрикфельдт. Не случайно гестаповское начальство поручило вести допрос сына Сталина опытному немецкому разведчику, знавшему русский язык.
В 1941 году этому потомку остзейских баронов было сорок четыре года. Он родился на острове Гельголанд, гимназию закончил в Петербурге, являлся русским подданным. С 1915 года служил в царской армии, до конца первой мировой войны был русским офицером. С октября 1917 года стал врагом Советской власти, оголтелым белогвардейцем. Когда в феврале 1918 года немецкие войска захватили территорию Латвии, Штрик-Штрикфельдт остался там, изучал юриспруденцию и экономику. Пять лет — с 1924-го по 1929-й — представлял в Риге немецкие и английские промышленные предприятия, был агентом фашистской разведки. После нападения гитлеровской Германии на СССР, с 1941 по 1945 год, — офицер вермахта и переводчик, друг предателя Родины генерала Власова. После войны, пытаясь выдать себя за объективного историка, Штрик-Штрикфельдт выпустил в ФРГ книгу «Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и русское освободительное движение».
Начало допроса Якова Джугашвили капитаном Штрик-Штрикфельдтом изложено в «Деле № Т-176» так:
«Мы предложили ему еду и спиртное, но он отказался. Затем стали убеждать его в духовном превосходстве германской культуры.
Джугашвили заметил: «Россия породила всемирно известных писателей, композиторов, ученых, философов. Вы смотрите на нас, словно на примитивных островитян южных морей. Но я, находясь в ваших руках, не обнаружил ни единой причины смотреть на вас снизу вверх».
При дальнейшем допросе Штрик-Штрикфельдт пытался выяснить, как пленник оценивает «освободительную миссию» Германии. Яков Джугашвили сказал, что нападение на СССР считает «откровенным бандитизмом», агрессоры получат крепкий отпор и будут разгромлены.
Штрик-Штрикфельдт спросил:
— Итак, вы заявляете, что не верите в победу Германии?
— Нет, не верю.
Один из следователей, сидевших во время допроса рядом со Штрик-Штрикфельдтом, решил пофилософствовать о радости земного бытия:
— Вы не будете отрицать, что природа дала каждому из нас инстинкт самосохранения. Любой человек хочет видеть солнечные лучи, смеяться, думать, просто дышать. Не так ли?
Гестаповский следователь уговаривал пленника позаботиться о себе, о будущем своих детей. В ответ Яков Джугашвили отрезал:
— За такую «философию» ваши хозяева, наверное, хорошо платят.
Гестаповцы все еще надеялись сломить волю Якова Джугашвили. Они сохранили бы ему жизнь, если бы он согласился выполнить хотя бы одно их требование. Еще бы, весь мир изумится: сын Сталина осудит отца, выступит против «большевистского режима», заявит о его «антинародном характере», возглавит в Германии русскую освободительную армию, о создании которой уже мечтали гитлеровцы.
Фашисты неоднократно фабриковали материалы о Якове Джугашвили. В конце ноября 1941 года они сбрасывали с самолетов листовку, где он был снят с Георгием Скрябиным, якобы сыном Молотова (у В. М. Молотова сына никогда не было). На фотографии они показаны на фоне осеннего пейзажа: стоят оба в пилотках, в шинелях без ремней, руки в карманах. Рядом текст: «Посмотрите на них! Это ваши вчерашние товарищи, которые, увидев, что дальнейшее сопротивление бесполезно, сдались в плен. Это сыновья Сталина и Молотова. Они находятся в германском плену — оба живы, здоровы, сыты и одеты. Бойцы и командиры! Следуйте примеру сыновей Сталина и Молотова! И вы убедитесь сами, что есть новая жизнь. Она лучше, чем та, которую вас заставляли вести ваши «вожди»».
В Берлине был издан буклет. В нем 54 снимка о германских концлагерях. На двух фотографиях — Яков Джугашвили. Рядом текст: «Даже сын Сталина, старший лейтенант Джугашвили, бросил это бессмысленное сопротивление… Взгляните на эти картины из германских лагерей военнопленных! Такова действительность в германском плену!..»
В конце 1941 года Якова привезли в Берлин, передали в распоряжение чиновников министерства пропаганды. Повсюду Якова сопровождали два гестаповских охранника. Они решили уговорить его хотя бы один раз выступить по радио на русском языке с восхвалением гитлеровского рейха, заявить, что он навсегда отрекается от большевистской России. Для этого враги пытались использовать разные средства, учитывали и то обстоятельство, что он давно оторван от дома.
Поселили Якова в одном из самых фешенебельных берлинских отелей «Адлон». Купили ему роскошный костюм. Жил он в номере «люкс». Порой к нему посылали «для бесед» контрреволюционеров грузин — изменников Родины. Они должны были уговорить Якова перейти на сторону немцев. Но ничего у гестаповцев и их прихвостней не получалось.
В ресторане охранники заказывали для Якова изысканные блюда. Его угощали дорогими винами, фруктами из тропических стран. По вечерам в ресторане царило веселье: выступали артисты варьете. Они исполняли, скабрезные песенки о неразделенной любви. Среди артистов были полуголые девицы. Охранники предлагали Якову познакомиться с одной из них.
В трагедии «Яков Джугашвили» Николай Доризо пишет:
«Осень 1941 года. Кабинет рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса. Геббельс и Рейнгард Гелен, возглавляющий в германском генштабе разведотдел «Иностранные армии Востока».
Геббельс. Меня интересует сын Сталина. Что нам о нем известно? Характер?
Гелен. Мягкий, тихий, покладистый.
Геббельс. Это хорошо. Отношения с отцом?
Гелен. Как нам известно, сложные. Яков не был любимым сыном. После очередной ссоры с отцом даже пытался застрелиться. Ушел из дома. Работал в Ленинграде на электростанции чернорабочим.
Геббельс. Это хорошо. Это то, что нам нужно. Думаю, будет нетрудно, пользуясь всем этим, склонить его к сотрудничеству с нами. Переход сына Сталина на нашу сторону — это важное сражение, выигранное нами. Если сын Сталина служит нам, значит, плохи дела и Сталина, и всех большевиков. Надо предложить ему стать во главе нового правительства в России. Какой эффект! Эффект с мировым резонансом. Как раз сейчас, когда наши войска переходят в решающее наступление по всему фронту, такое правительство во главе с сыном Сталина самим фактом своего существования отрезвит умы американцев и англичан, лишит их иллюзии возможной победы. Земля шатается под ногами Советов. Итак, ваша задача, Гелен, во что бы то ни стало, вы слышите, во что бы то ни стало склонить сына Сталина к сотрудничеству с нами…»
Выходивший после войны в ФРГ журнал «Штерн» о тех днях писал: «Джугашвили перевезли из главной резиденции гестапо на Принц-Альбертштрассе в роскошный отель «Адлон»… Геббельс понадеялся, что ему удастся трансформировать этого русского в антисоветского пропагандиста. Но Яков, убежденный коммунист, стоял на своем. И тогда его из геббельсовского гостя в дорогом отеле снова превратили в обычного военнопленного. Он был ценным заложником, но весьма неудобным, он повсюду, где только мог, убеждал своих товарищей, что Германия неизбежно проиграет войну и большевизм победит».
У гестаповских палачей все еще теплилась надежда на то, что им все-таки удастся сломить сына Сталина. В декабре 1941 года Якова Джугашвили перевели в офицерский лагерь «Офлаг XIII-Д». Он находился на баварской земле, в Хаммельбурге. Разные там оказались узники. Не все стали борцами. Но большинство было предано Отчизне до последнего дыхания. Они создавали организации Сопротивления, поддерживали друг друга. Были заключенные, пытавшиеся бежать из лагерей, хотя знали, что за побег гитлеровцы карают расстрелом.
В Хаммельбурге томились военнопленные из ряда стран — Советского Союза, Югославии, Франции. В концлагере гестаповцы изощренными пытками пытались устрашить иных заключенных и сделать их своими тайными агентами. Того, кто не соглашался стать предателем, уничтожали. В Хаммельбурге не было крематория, узников-антифашистов увозили для казни в другие лагеря — Бухенвальд, Маутхаузен, Заксенхаузен, но чаще всего в Дахау. Там пленных, привезенных из Хаммельбурга и отказавшихся сотрудничать с нацистами, раздевали догола. Особый отряд СС расстреливал их. Трупы с места расправы отправляли в крематорий.
Бывший унтер-офицер 828-го пехотного полка Зекл, служивший в лагерной охране, дал такое показание: «Яков Сталин (так в тексте, опубликованном в чехословацком журнале «Жизнь» в 1968 году. — Я. С.) был заключен в одиночку барака № 6. Там он не смел ни читать, ни писать. В семь часов утра я подавал ему кофе, затем на полчаса выводил во двор, огражденный колючей проволокой. И после ужина он имел право на короткую прогулку. На ночь его камера закрывалась тяжелыми железными решетками и на две двери, которые закрывались на два замка».
Начались новые допросы. Гестаповцы все делали, чтобы «повлиять» на Якова Джугашвили. Но он был по-прежнему непреклонен и верен намеченной линии поведения. Как подлинный советский патриот он преодолевал страх и держался с достоинством.
Политрука П. П. Кашкарова первый день войны застал на западной границе — он был начальником штаба одной из частей, оборонявших Брестскую крепость. Когда оставшихся в живых защитников крепости взяли в плен, немцы отобрали офицеров и отправили их в концлагерь Хаммельбург.
Там П.П. Кашкаров стал другом генерала Д. М. Карбышева. До войны Карбышев был генерал-лейтенантом инженерных войск, профессором, доктором военных наук, преподавателем Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.
Петр Павлович Кашкаров вспоминал: «Когда в 1942 году пришел эшелон из концлагеря Замостье, я заметил среди привезенных узников генерала Дмитрия Михайловича Карбышева, с которым был прежде знаком. Он был прекрасным специалистом, автором известного до войны «Справочника по военно-инженерному делу».
Несколько дней спустя после прибытия Карбышева я его спросил:
— Товарищи интересуются, можно ли доверять Якову Джугашвили?
Карбышев ответил:
— К Якову Джугашвили следует относиться как к непоколебимому советскому патриоту. Это очень честный и скромный товарищ. Он немногословен и осторожен, потому что за ним постоянно следят. Он опасается подвести тех, кто с ним будет общаться.
Я догадался, что Карбышев и другие руководители подполья тайно поддерживают контакт с Джугашвили. Затем я сам с ним познакомился и убедился, что это настоящий советский человек. К его характеристике, данной Карбышевым, хочу добавить, что Яков Джугашвили был исключительно отзывчивым; страдая от недоедания, он часто делился хлебом с больным и ослабевшим товарищем.
Он и Карбышев еще оставались в Хаммельбурге, когда меня и часть узников отправили в Нюрнберг. Через некоторое время туда же доставили Карбышева. Когда я спросил его о Джугашвили, он сказал:
— Якова Иосифовича увезли из концлагеря неизвестно куда. Гитлеровцы на него злы невероятно».
В Москве живет бывший узник Хаммельбурга Александр Константинович Ужинский. Он рассказывает:
«Я уже находился в концлагере Хаммельбург, когда туда доставили Якова Джугашвили. Я знал его в лицо, потому что до войны, обучаясь в Москве в Военно-инженерной академии, иногда ходил на занятия по физкультуре в спортивный зал Академии имени Дзержинского и встречал там Джугашвили. С той поры он сильно изменился: лицо исхудало, почернело, взгляд глубоко запавших глаз стал тяжел и мрачен. Он был одет в потрепанную шинель и рваную гимнастерку. На голове — советская армейская пилотка. На ногах — башмаки с деревянными подошвами.
Я видел, как к нему подошел один из лагерных охранников. Держа в руках банку с краской и кисть, он начертил на груди Джугашвили буквы «SU». Такие метки всем нам ставили на груди и на спине. А Якову Джугашвили — и на груди, и на спине, и на брюках, и на рукавах, на плечах и даже на пилотке.
Пока охранник мазал кистью, Джугашвили обернулся к стоявшим рядом военнопленным и громко крикнул:
— Пусть малюют! Советский Союз — эта надпись делает мне честь. Я горжусь этим!
Его слова произвели большое впечатление. Мужественное поведение Якова Иосифовича мы, конечно, горячо одобряли. А сохранить бодрость духа тогда было непросто. Каждый день из наших бараков уносили трупы товарищей, умерших от истощения и болезней. И каждое утро эсэсовцы, построив нас на плацу, вырывали из рядов свои очередные жертвы, которые под дулами автоматов уводили из лагеря. Мы знали, что этих товарищей никогда больше не увидим.
К Якову Иосифовичу приставили одного пленного, который стал изменником Родины. Этот субъект следил за Джугашвили и приставал к нему с антисоветскими разговорами. Однажды Яков Иосифович вспылил, схватил табуретку и пригрозил провокатору:
— Если ты, сволочь, еще раз оскорбишь Родину — размозжу голову!
В те дни узники под руководством попавшего в Хаммельбург советского генерал-майора Тхора готовили массовый побег: наметили места для разрыва колючей проволоки, составили карту окрестностей и стали мастерить самодельные компасы. В это время я довольно близко сошелся с Яковом Иосифовичем. За ним неотступно следили, шансов на побег у него практически не было, но он знал о наших планах и обратился ко мне с просьбой:
— В случае удачи расскажи потом обо всем дома.
Передай, что я ни за что не сдамся. Немцы меня и в Берлине уговаривали, и тут пытаются. Но я не отступлю. Ненавижу их всем сердцем! Они обо мне клеветнические листовки разбрасывают, но я верю, что наши во всем разберутся. Фашисты мне смертью грозят. Сообщи, если погибну, всю правду обо мне.
Я посоветовался с друзьями и с их согласия привлек Якова Иосифовича, когда охранники были вдалеке от него, к тайной выделке компасных стрелок. Для этого использовались бритвенные лезвия».
В мрачных застенках фашистского концлагеря Яков стремился помочь другим узникам, участвовал в тайной выделке компасных стрелок из лезвий: компасы требовались тем, кто готовился к побегу. Даже в невероятно трудных обстоятельствах порядочный человек заботился прежде всего о других. Яков так и действовал, хотя находился на краю гибели, ежесекундно рискуя собственной жизнью.
Бывшие узники, знавшие Якова Джугашвили, вспоминают, с какой лютой ненавистью говорил он о предателе Родины генерале Власове. Немецкие газеты опубликовали открытое письмо Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом». Предатель призывал советских военнопленных «подняться на борьбу против Сталина и его клики, за построение новой России без большевиков и капиталистов».
— Иуда! — заклеймил Власова Яков Джугашвили.
Так же называл он подручных Власова — бывших советских военнослужащих Жиленкова и Малышкина, перешедших на службу к фашистам и носивших форму генералов гитлеровской армии.
Подлых предателей Родины было немного. Большинство же советских командиров и бойцов, не по своей воле попавших в плен, вело себя достойно, было верно Родине до последнего дыхания.
Но были и иные узники. В Хаммельбург гестаповцы привезли из Берлина несколько грузинских буржуазных националистов. Фашистская печать расхваливала их: они перешли на сторону Гитлера и поливали помоями советский строй. Им устроили «торжественную» встречу с Яковом Джугашвили. Они бросились обнимать и целовать его:
— Генацвале! Мегоброра! (Товарищ! Дружба!) Яков брезгливо отстранил их.
— Кроме дружбы есть еще и служба. Знаю, кому вы служите, — сказал он «гостям». Дал понять, что не желает видеть отщепенцев.
Они уговаривали его стать в ряды «борцов за свободу России». В ответ Яков предложил им выйти вместе с ним на лагерный плац. При этом присутствовал военнопленный (ныне покойный) полковник Фесенко. После войны на встрече с бывшими узниками Хаммельбурга он вспоминал: «Джугашвили тогда во всеуслышание заявил предателям: «Возвращайтесь туда, откуда вас прислали, и скажите там, что, если даже останется в живых всего один боец Красной Армии на последнем клочке нашей земли, то и в таком случае он будет биться с вашими хозяевами до самого конца!»
После этого один из изменников буркнул, что Якову «недолго осталось жить»».
В Музее Великой Октябрьской революции в Ленинграде мне довелось беседовать с Григорием Кирилловичем Сырковым, членом секции бывших узников фашистских концлагерей. Ныне он — пенсионер, живет в поселке Яскеля Карельской АССР. В одном из боев он, офицер, был ранен, потерял сознание и попал в плен. Его доставили в концлагерь Хаммельбург. Сырков рассказал:
«Запомнился зимний день 1942 года, когда охранники ввели в наш барак человека в форме советского офицера. У него были черные волосы, грузинский тип лица. Гестаповский офицер заявил:
— Внимание военнопленных! Перед вами выступит добровольно сдавшийся в плен сын кремлевского диктатора Сталина Яков Джугашвили.
В бараке были офицеры-военнопленные. Они поняли, что перед ними подставное лицо. Фашистский прихвостень призывал вступить в «русскую освободительную армию» генерала Власова. Из рядов военнопленных кто-то крикнул:
— Сколько тебе заплачено?
Видимо, «оратор» был одним из тех изменников-грузин, которые в бараке, где находился Яков Джугашвили, пытались уговорить его перейти на сторону гитлеровцев. Он тут же удалился».
После войны чехословацкий журнал «Жизнь» в № 48 за 1968 год опубликовал очерк «Кто убийца?». Автор приводил текст последнего письма Якова Джугашвили. Оно было адресовано Сталину. Яков писал, что он всегда был предан Родине и никогда не изменит ей. В конце письма рукой Якова сделана подпись: «Джугашвили Яков, старший лейтенант. Москва, улица Грановского, 3, кв. 84. 20.9.42».
Это письмо в сентябре 1942 года в концлагере Хаммельбург Яков передал Милутину Стефановичу, генералу бывшей югославской армии, попавшему в немецкий плен в апреле 1941 года. В честность этого человека Джугашвили верил и был убежден, что его письмо обязательно дойдет до Сталина. Не зная, выживут ли сидевшие с ним в лагере советские офицеры, Яков передал свое последнее письмо югославскому генералу: у него было больше шансов остаться в живых. Это письмо Милутин Стефанович долго прятал и опасался, чтобы оно не попало к гитлеровцам.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.