Глава семнадцатая, заключительная Эпилог

Глава семнадцатая, заключительная

Эпилог

После пятисуточного беспамятства Софья Васильевна медленно приходила в себя. Ее спасла математика.

Несмотря на долгий перерыв в занятиях, несмотря на безденежье и треволнения последних лет, она добилась большого успеха в научной работе.

К сентябрю 1883 года, когда она приехала в Россию, уже был решен вопрос об ее избрании профессором Стокгольмского университета. Начиналась самая блестящая глава в жизни Софьи Ковалевской — прославленной женщины-математика. Глава, принесшая ей новых друзей и новые утраты, новые радости и волнения, подарившая ей новую любовь, хотя, как и прежняя, далеко не счастливую...

В Москве Софья Васильевна сделала все, чтобы навести порядок в делах покойного мужа, чтобы очистить его имя от неоправданных подозрений. На его могиле она установила надгробный камень, на котором начертала эпитафию. У нее было два варианта надписи, один, нравившийся ей больше, неизвестен, а второй гласил:

И вдруг душа твоя,

Как радость, обрела покой,

Какого в жизни нет земной,

Покой небытия.

При тех нравственных мучениях, какие одолевали в последние месяцы Владимира Онуфриевича, «небытие» считали лучшим для него исходом все близкие к нему люди.

Но «небытие» его не означало смерти. Ибо продолжало свое существование классическое научное наследие Владимира Ковалевского.

Ему довелось работать в такой области естествознания, где прошлое пересекается с будущим, где слепые силы мертвой природы приходят в соприкосновение с жизнью и где сама жизнь, восходя к все более сложным и совершенным созданиям, «кульминирует» в современных формах. О том, какое место занимает палеонтология в системе биологических наук, говорит хотя бы то, что количество вымерших видов в сотни раз превышает количество ныне живущих. Древо жизни представлено в современном мире лишь самыми верхними своими побегами и листочками. Не только корни его и ствол, но и большая часть раскидистой кроны погребена под безжалостной толщей времени. Между тем современную жизнь можно понять, лишь хорошо изучив ее историю, то есть воссоздав все могучее древо.

Эту работу и выполнял вместе с другими учеными Владимир Онуфриевич Ковалевский — основатель эволюционной палеонтологии и палеоэкологии, первооткрыватель закона адаптивной и инадаптивной эволюции, обогативший науку многими фундаментальными идеями, значение которых осмыслялось в течение целого столетия и продолжает осмысляться до сих пор.

Судьба научного наследия Ковалевского необычна. Мы знаем, как высоко ценил его работы Людвиг Рютимейер. Их цитировал в капитальном «Руководстве по палеонтологии» Карл Циттель. На них ссылался в многочисленных статьях Эдуард Коп. А Альберт Годри утверждал, что «не встречал палеонтолога, который стоял бы выше В.О.Ковалевского по развитию и широте научного кругозора, по способности путем внимательного изучения остеологических подробностей восходить до широких генеалогических концепций». Годри считал Ковалевского «самым крупным палеонтологом второй половины XIX века».

Но, несмотря даже на эти высокие аттестации, палеонтологи следующего поколения громогласно заявили, что труды Владимира Ковалевского не оценены по достоинству. Под их влиянием формировались научные взгляды бельгийца Долло, американца Осборна, австрийца Абеля, который называл Ковалевского «гениальным основателем современной палеонтологии» и считал, что благодаря его работам «палеонтология позвоночных из стадии дилетантствующего учения об окаменелостях перешла окончательно в ранг научной палеонтологии».

Среди русских ученых одним из первых осознал значение трудов Ковалевского его младший современник, ассистент по кафедре в Московском университете, а затем бессменный руководитель этой кафедры в течение почти полувека, Алексей Петрович Павлов. Уже через год после трагической кончины Владимира Онуфриевича он писал, что «блестящие труды» Ковалевского «будут всегда служить образцом для палеонтологического исследования».

Но, кроме Павлова, мало кто из русских палеонтологов обращался к трудам Ковалевского; имя его долгое время пользовалось большей известностью в Западной Европе и в Америке, нежели на его родине. Перелом наступил в 1928 году, когда вышла в свет научная биография Ковалевского, написанная его последователем и страстным почитателем академиком А.А.Борисяком.

Однако для нас сегодня Ковалевский интересен не только как гениальный ученый. «Знакомство с биографиями великих людей, — утверждал современник и друг Владимира Онуфриевича Илья Ильич Мечников, — очень поучительно для изучения человеческой природы». Если так, то понять Ковалевского, проникнуть в его внутренний мир — значит чуть больше узнать о человеческой природе вообще, следовательно, и о нас самих.

Ну и не менее важно, что Ковалевскому довелось жить в то переломное время российской истории, когда, говоря словами Льва Толстого, в стране «все переворотилось» и «укладывалось заново». В судьбе Владимира Ковалевского, как лучи солнца в капле воды, с редкой концентрированностью соединились чуть ли не все трагические противоречия его сложной и своеобразной эпохи; понять его — значит лучше понять время, в которое он жил.