1 мая, суббота

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1 мая, суббота

В Обнинске, между грядками и теплицей, — несколько небольших сюжетов, позабытых ранее. Знаменитый телевизионный ведущий организовал своеобразную акцию протеста против высоких ставок на автострахование. Несогласные с новым своеобразным, а попросту грабительским законом должны прицепить к антенне или к багажнику своей машины белую тряпочку — белый платочек. Платочки довольно густо замелькали по всей Москве. Я обратил внимание, что протестуют в основном владельцы огромных дорогих машин — джипов и внедорожников. Для них, в отличие от моих полутора тысяч, плата действительно неслабая — и 6 и 7 тысяч рублей в год.

Второй сюжет касается рейтинга критических и теоретических изданий, который опубликовала «Литературная газета». Условия здесь таковы: год продаж 38 магазинов системы Дома книги. Вот выборка «чемпионов»: Б.Носик — 600 экз., Вайль — 508, Гаспаров — 442, Н.Иванова — 104. Потом я выписал наших институтских: Волгин — 76, Гусев — 80(?), Минералов — 27, Чупринин — 9, Вал. Сорокин — 5, Корниенко — 1. Все это, повторяю, касается лишь 38 магазинов… Но вот что интересно, я попросил из нашей книжной лавки принести все, что касается продажи моей подобной же литературы за этот период. Вася довольно долго копался в материалах и накладных и дал такие результаты: «Попутные мысли» — продано 210 экземпляров, «Технология вымысла» — все 50 экземпляров, что мы сделали, как корова языком слизала. Эту книжечку мы и делали тиражом 100 экз., потому что она должна быть повторена во «Власти слова». Кстати, Вася попросил у меня еще 100 экземпляров для продажи. Совершенно роскошно расходятся «Записки литературного раба» В.С.

4 мая, вторник. Еще в пятницу вечером, как писал, умудрился уехать на дачу. Была чудная погода. То, что я сделал, невозможно даже описать, потому что это я проделываю каждый год, но в этом году кое-чего оказалось побольше — обветшала теплица, с зимы осталось много мусора. Тем не менее очень рано посадил помидоры и огурцы, которые Толик купил мне еще в пятницу за 650 рублей.

Но дело, конечно, не в этом, а в том, что я написал, а вернее — закончил третью главу романа, именно то место, которого я так боялся, что оно выльется в описание жизни замечательных людей. Это противопоставление Ломоносова и Пастернака, и даже не противопоставление, а моя точка зрения на того и другого. Еще: Марбург, казавшийся мне в романе просто причудой, думал: начну и брошу, а дело пошло, и можно считать это завершенным. Главное — не торопиться, работать на технике, всё время вылавливать не в голове, а внутри себя определенные импульсы для продолжения. И всё это я писал в постоянной работе, так как четко знаю, что это движение по моим шести соткам и даёт мне возможность полно существовать.

Писателю очень трудно найти сюжет, который бы не сопротивлялся, когда писатель вкладывает в него все основное, чем он богат. Гоголь гениально обошелся с основными своими сюжетами, они все у него без любви.

Приехал в Москву довольно рано и впился в телевизор, который до этого за одним редчайшим исключением не смотрел. Как мне рассказал мой сосед по даче Вилли, еще в пятницу я пропустил схватку профсоюзов и Явлинского у Савика Шустера. Мне всегда нравится Явлинский, он говорит четко, определенно и жестко. А что можно сказать про Шмакова? Ангажированный, сытый товарищ, считающий, что вся эта огромная масса профсоюзов и создана лишь для того, чтобы он неплохо жил.

На обратном пути с дачи заехали в Ракитки, посадили там три яблони.

Уже в Москве видел по «Культуре» две серии английского фильма «Слуги», а по какой-то центральной программе новую версию «Золушки», с Басковым и Леонтьевым. Это, конечно, ужасно, ведь реквизит и бижутерия никогда не заменят того невероятного ироничного изящества, с которым разыграли «Золушку» Гарин, Жеймо и Консовский около 60 лет назад. Есть вещи, на которые нельзя замахиваться, и запрещать повторять такие вещи надо в директивном порядке. Прежняя «Золушка» как раз и принадлежит к таким достижениям нашей ушедшей культуры. Параллельно вперся в «К-19», знаменитый американский фильм о трагедии нашей русской подводной лодки «Комсомолец». Это сделано с исключительной точностью в деталях и с исключительным пониманием нашего русского, если хотите — советского менталитета и всех его огрехов, чуть крупновато и для западного зрителя гротесково выведенных. Но суть — наше, русское, понимание долга, чести, мужества, ответственности, веры — эта суть абсолютно справедлива.

Другой американский фильм о нас — «Доктор Живаго». Почему он не получился? Вот при всех нелепицах изобразительного характера «Война и мир» у американцев, с Одри Хепберн, получилась, а «Живаго» — не получился. И дело не в том, что на главную роль они взяли египтянина Омара Шерифа, а в том, что не почувствовали духа героя, а вернее — сам дух Живаго не наш и неестественен. В этом меня просветила книжка Васи Ливанова.

5 мая, среда. Утром в институте встретили меня с самыми лучшими известиями. В пятницу Попова сказала, что надо сделать обследование несущих конструкций на 2-м и 3-м этажах. А прошлой ночью сработала пожарная сигнализация. Меня смущает также, что охранники чувствовали запах горящей электропроводки. Еще в прошлый раз я нашел нетехнологичную скрутку металлического и алюминиевого провода. Сегодня с утра нацелил Вл. Еф. на то, чтобы корпус на ночь обесточивали, а значит, надо поставить на особый режим все холодильники, телевизоры, компьютеры, бойлерную и проч. Надо добывать деньги и чинить огрехи времени.

Получил прекрасный подарок от своего студента-заочника из Иванова Володи Черкашова, который баллотировался от новой Промпартии в Госдуму. Я что-то по этому поводу ему писал в листовку. Володя подарил мне красную майку с надписью «СССР». В такой же майке он был сфотографирован на своем предвыборном плакате. Плакат этот до сих пор висит у меня в кабинете.

После обеда, в три часа дня приходил парнишка, студент В.А. Пронина Филипп Родионов, который брал у меня интервью по поводу «Дневника». Он делает материал для какого-то журнала, а его жена пишет по «Дневникам» диплом. Парень работал сразу за двоих. Интервью я доволен, хорошо бы оно появилось, я был в ударе и наговорил много интересного.

В четыре дня приехал долгожданный Ефим Лямпорт. Вот так и бывает, собирался через пару лет, а не был в Москве года четыре. Мы разговаривали с ним без пауз почти три часа, вернее, говорил он, а я восхищенно слушал. Это был роскошный монолог об Америке, о России, о гибели огромной, невероятной империи, о хваленом американском образе жизни, о Зорине и Боровике, которых Ефим называл «представителями Америки в Советском Союзе», об американском обществе. Он сравнивал Москву, роскошную и чистую, с провинциальным и грязным Нью-Йорком, рассказывал о так называемых квартирах в Америке, где ткни пальцем в стену — и окажется пластик или картон. А его рассуждения о нашей прежней жизни, о жизни писателей, подобного нигде не было в мире, о нашем жилье, которое государство «было обязано предоставить». Я пишу об этом так подробно, потому что хочу оставить с собой наслаждение от этого слушанья фонтанирующего человека. Пусть эти строки мне этот разговор напоминают.

Еще Ефим говорил о своем романе, который пишет, о Пелевине, которого считает крупным писателем, о крушении психологического романа. У него написано на эту тему эссе, и мы ее в «Вестнике Литинститута» напечатаем. Теперь мы встретимся с ним 15-го или 16-го в Нью-Йорке.

6 апреля, четверг. На входе в институт поговорил с В.В.Сорокиным о будущем съезде, о ВЛК, он мне пытался рассказать о статье Шишкина, а потом даже ее принес. Она лежит у меня на полке, с большим его портретом, но я пока к ней не притрагивался. Видимо, по обсказу В.В., статья «многопрофильная» — о поколении, о шестидесятниках и пр. Опять-таки в разговоре с В.В. я сказал, что Женю понимаю, был, так сказать, преподавателем Литературного института, а теперь один из молодых писателей, не пробившихся и никому не известных. А нацелился, как и другие из моих знакомцев, на судьбу. В этой связи я вспомнил о старой статье Лизы Новиковой по поводу одного из букеровских лауреатов. Впрочем, есть ребята, которые и в наше время создают себе судьбу, я их готов перечесть, причем судьбу настоящую, ну, например, Леша Тиматков, который в первую очередь ощущает себя поэтом и ради этого занимается обычной черновой на компьютере поденкой, или Сережа Арутюнов. А ведь есть еще в жизни, спрятанные пока, как углекопы, Денис Савельев, Сережа Самсонов, у которых тоже честолюбия хоть отбавляй, но ведь копают, грызут — только не со стороны интриг, а со стороны литературы. Нет, нет, пробиться и в наше время можно, только надо плыть не в узком мирке клана, а в литературе. Я здесь могу привести, в качестве примеров, еще и Аню Козлову и Сережу Шаргунова. Аня вот попробовала на скандале, а теперь какую замечательную написала статью о Маканине, а какой замечательный у нее был роман! Здесь скорее я виноват, поднял какой-то немужской визг вокруг ее рецензии на роман о В.И. Тем не менее давай упрекнем себя, С.Н., за наплевательское отношение к себе. Вот написать роман ты еще можешь, а разогнать его, заработать на нем пороху не хватает. Не нашел литагента, не позвонил, как обещал, Т. Набатниковой, не отослал пьесу! Рохля и чудак на букву «м»!

В РАО состоялось празднование по случаю 50-летия Саши Клевицкого. Было довольно много народу, все собрались в столовой на первом этаже, накрыли хороший стол. Много говорили о его деятельности, организаторских способностях, было много его товарищей по работе и одновременно людей нужных. Немножко наивно говорить на пятидесятилетнем юбилее о нескольких телевизионных клипах и музыке к журналу «Ералаш», но он еще хороший преподаватель в Гнесинке. Несколько добрых слов сказал о Саше А.Я. Эшпай, но вскоре ушел. Наверное, на пятидесятилетии самого Эшпая говорили о его концертах и крупных сочинениях, но каждому дано то, что дано. Никогда не забуду его выступление на Авторском совете, когда мы снимали Тер-Газарянца.

Я подарил Саше, вернее, передарил (но так было к случаю, что не утерпел, и прости теперь меня, Володя!) красную майку с надписью «СССР»: «Саша, никогда тебе теперь народным артистом Советского Союза не стать, так пусть у тебя будет хоть майка с такой аббревиатурой». В своей речи я говорил об его организаторских способностях, о женщинах-композиторах, которые выступали передо мной, а женщины знают, кого любить. Я запустил в качестве пробного шара, перед этим употребив словосочетание «милый друг», имя некой мадам Форестье, которая, быть может, и пишет прелестные клипы (это было, к моему торжеству, не понято), а дальше я не шутя говорил о таком свойстве Саши, ныне почти забытом, как мужская отвага и дерзость. Наш бультерьер! Как я хорошо подъел вазочку с красной икрой и лежащий передо мной ананас! Чудо, как было хорошо.

По телевизору два события: противостояние Саакашвили и Аслана Абашидзе закончилось. Показали торжественный въезд Саакашвили в Батуми. Народ и телевидение, как обычно, мгновенно сдали своего бывшего любимца и лидера. Накануне бывший министр иностранных дел, а ныне секретарь Совбеза Игорь Иванов улетел в Батуми, чтобы провести консультации, но, как показала ситуация, поехал затем, чтобы на русском самолете вывезти Абашидзе и его семью. Передали, что род Абашидзе управляет Аджарией с XV века. Зато за последнее время мы вдоволь нагляделись на лицо древнего аристократа. Кстати, уж коли речь зашла о великих родах, по радио я слышал, что в Италии, во Флоренции начали исследование (слово «эксгумация» употреблять не решаюсь) могил рода Медичи. Один из потомков сдал кровь на ДНК. Хотят что-то установить, и в том числе, что род этот имеет восточные корни, чуть ли не еврейское происхождение. Если это окажется так, это меня не удивит. О повадках этих герцогов, отравителей, предателей и пап я читал довольно много.

Второе, о чем следовало бы написать со слов телевидения, это взрыв огромного склада вооружения где-то под Николаевом, эвакуированы ряд сел. Самое пикантное, что рвутся реактивные снаряды от установок «град». Украине досталось после развала Советского Союза столько вооружения, что она не может его переварить. Хорошо, что еще Черноморский флот она не полностью захватила, как намеревалась, тут бы не было, наверное, половины Турции и Болгарии. Вот был бы полигон для аварий!

7 апреля, пятница. Утром постригся, а потом на работе заканчивал пред отъездом в Америку разные боевые дела. До вторника мы все гуляем — День Победы. Кстати, предложение из белорусского посольства поехать на праздники в Минск почему-то не было повторено, и я этому безмерно рад. Надо завершать мои любимые весенние процессы на даче. Итак, гуляем до вторника, я провожу семинар, а потом в 12.30 срочно надо ехать в аэропорт.

Во вторник ни на какие дела времени не хватит, поэтому старался завершить все сегодня: отослал письмо В.Н.Ганичеву относительно студентов, которых мы рекомендуем в Союз писателей, написал также письмо Марку Авербуху в Лос-Анджелес. Это по поводу старого предложения дать стартовый грант имени Анны Хавинсон одному из наших выпускников. Этого выпускника я выбрал, это Слава Казачков, ученик Юры Апенченко, парень из подмосковной деревни, и все пять лет обучения в Литинституте он, не воспользовавшись нашим общежитием и своим правом, ездил домой и обратно. У него замечательный диплом о природе и сельских жителях. Марку я так и написал, бывают работы лучше, но здесь работа, которая требует того, что не решишь ни умением, ни начитанностью, здесь требуется чистый и восокопородный адреналин.

Сегодня день инаугурации В.В. Путина. У меня не получилось посмотреть церемонию по телевидению, но есть сообщение, что после самой церемонии Путина в Благовещенском соборе Кремля встретит Патриарх. Это мне как бы намекает на близость помазания. Не знаю, так ли это было бы плохо для России. Пути ее неисповедимы. Но сколько в этом случае нас всех ожидает интересного. Женское правление, эпоха дворцовых переворотов!

8 мая, суббота. Много и упорно занимаюсь огородом и участком, очень устаю, и мне начинает казаться, что это не простая усталость. Моя мечта — отдаться бы обычному течению старости и спокойно ждать дальнейшего решения судьбы. Я уже практически выбросил из головы идею реставрации здания и нового строительства, уже не форсирую, а просто заложил в «депо» и буду ждать подходящего момента. О надвигающейся на меня старости лучше всего свидетельствует потеря мною социальной злости. Ах, если бы не моя заработанная в институте астма, с моим характером мне не было бы износа, сколько бы смог сделать!

Ашот положил мне в почтовый ящик небольшую заметочку из «Коммерсанта» об одном московском нотариусе, некой госпоже Костиковой, которая вошла в сговор с преступниками и помогла им завладеть через ложные завещания рядом квартир одиноких граждан, есть случаи, когда кого-то ради этих квартир и убили. Здесь все конкретно, просвечивает связь с мафией, с милицией. Время тотального беззакония и ужаса. Бедный, бедный простой гражданин! Самое главное, что мы все живем в страхе и ожидании какой-то неприятности. А если она случится, то мы заранее сдаемся, потому что не знаем, как противостоять, у нас нет помощников, нет денег, чтобы кого-то подкупить или «отблагодарить», мы боимся милиции. «Это уголовное дело показало, что хищение приватизированных квартир «черными» риелторами с помощью коррумпированных нотариусов, заверяющих подписи фиктивных наследников, поставлено в Москве на поток. Оперативники говорят. что город поделен между преступными группировками, охотящимися за квартирами умерших граждан. Эти группировки имеют списки одиноких стариков, владеющих хорошими квартирами».

На этом фоне я вспомнил и тут же прочел еще один материальчик, который накануне праздника передал мне побывавший у меня в институте Володя Крымский. Это большое письмо президенту, в котором он рассказывает об истории своего предпринимательства, богатства, разорения. Я-то знаю, что это ни к чему не приведет, таких писем граждане России пишут тысячами. Факты я не излагаю, но есть один, который меня взволновал. Володя пишет, как в начале перестройки стал собственником. А как он им стал? «В те годы, для страны, начавшей с чистого листа, у меня все сложилось очень удачно. Ценой больших усилий мне с компаньоном удалось построить и наладить свой бизнес. К 1997 году у нас было 11 заводов, практически в собственности». А вот не менее предприимчивые люди теперь все это отняли. Потом отняли у него два журнала, которые он сделал, в одном из них я печатал свои дневники. Потом отняли книжный магазин. «Я как наивный налогоплательщик обратился в УВД Москвы, по 02. И с этой минуты начался МВДешный кошмар для меня и моей семьи. Я откровенно надеялся, что бандиты и бандитские авторитеты, с ворами в законе, совершенно противоположные структуры с офицерами отдела по борьбе с организованной преступностью». Есть у автора и призыв: «Остановите бандитско-милицейский произвол в государстве». Литературные и писательские переборы в материале я опускаю.

9 мая, воскресенье. По окончании трансляции по телевидению парада в честь 59-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне я думал, что запишу, по привычке, как этот парад проходил, в свой Дневник, и на этом все закончится. Чего еще возьмешь с праздничного дня! Уже со вчерашнего дня телевидение начало показывать нормальные военные фильмы той поры, и певцы начали петь нормальные песни с нормальными запоминающимися словами. Каждый год мы подчеркиваем, что мы дети тех, кто отстоял Родину, только тем, что в повседневной одежде граждан сегодняшнего дня, без всяких перьев и голых животов, поем песни наших дедов и отцов. Потом все начнется, после праздника и парада, весь эстрадный скок снова. Я собирался написать, что во время всей церемонии, довольно скучно показанной, ни разу не было произнесено слово «Германия». Кого мы победили, кто кого победил? Путин, лучший чтец по бумажке из всех, кого я только видел, прочел свою речь, которая не показалась мне неожиданной. Шли войска, красивые парни идеально держали равнение. Можно было подумать, что армия и войска у нас в идеальном состоянии. Вместо техники курсанты каких-то военных училищ показали «мальмезонский королевский» балет под названием плац-концерт. Я подумал, что значительно проще показать красивый парад, чем реорганизовать и поддерживать армию, я также подумал, что благодаря «гению» Ельцина, снова поставившего Иверскую часовню, которая загородила проезд на Красную площадь тяжелой техники, этой техники нет и не будет. И нечего ее смотреть, у нас она лучшая, лишь в одном, максимум в двух экземплярах! И гениально Ельцин с Лужковым застроили самую большую и красивую площадь Европы — Манежную, теперь негде будет собираться недовольным! Васильевский спуск у нас один, там все время концерты для довольных! В общем, я решил все это, навеянное парадом, изложить, а пока пошел к соседке напротив, к Лиде. Я собрался выкапывать у нее щавель и пересадить к себе. И тут, не успел я со своими вилами приготовиться, как подходит к забору другой мой сосед, преподаватель языка фарси в МГУ, и говорит: ты слышал, Кадырова убили?! У меня вилы выпали из рук.

Вот тебе и силовое замирение, вот тебе и выборы президента Чечни, вот тебе и наша политика! Я еще раз убедился, как бестолково мы ее ведем по отношению к Чечне. Как не понимаем ее специфику, ее родовой уклад, как бесцеремонно вмешиваемся во все. Нам бы надо только заниматься образованием и здравоохранением, нам бы надо следовать примеру англичан, которые наверняка поддерживали бы лишь один тейп и направляли бы этот тейп так, чтобы он все приводил в порядок. Мы должны понять, что в Ираке снова появится новый Саддам, что в Корее обязательно появится новый Ким Чен Ир. Рассуждать дальше не хочется. В то время, когда наши парадные войска шли по Красной площади, в Грозном тоже устроили парад на стадионе «Динамо». Взрыв раздался как раз под трибуной с руководством. А у нас в это время барабанщики кружили в своем военном балете, и Путин говорил о мировом терроризме.

10 мая, понедельник. Я недаром обратил внимание на то, что в день теракта в Грозном, уже днем, В. Путин встретился с его младшим сыном, работавшим у отца начальником охраны. В Кремлевском кабинете президента парень появился в каком-то салатовом спортивном костюме. В тот же день в кабинете у В.В. побывал и совсем молоденький парнишка Морозов — предсовмина Чечни. Теперь это уже, по конституции, до новых выборов и.о. президента Чечни. Так уже сегодня, конечно, с подачи Кремля, — и на сей раз это очень умный совет — сын Кадырова стал первым заместителем руководителя правительства, из того же тейпа. Теперь есть кому мстить, теперь как реактивные снаряды из «града», сработает кровная месть.

По приезде с дачи нашел «Труд», в котором описание инаугурации В.В. Как он шел из Георгиевского зала в Екатерининский, потом в Андреевский. 1700 человек — приглашены на церемонию. Среди них Женя Миронов — это мне понятно, много бы я дал, чтобы увидеть весь список. Наверное, это тайна за семью печатями, но она многое бы определила и в характере В.В., и во взглядах на его администрацию. В этой же газете и большой репортаж о взрывах склада с реактивными снарядами под Николаевом. Об этом я писал.

Долго и тщательно собирался, вещей оказалось много, книги — я всё их вожу, на что-то надеясь, — бутылка коньяка, банка икры и, как всегда, много лишних вещей, включая учебник английского языка, зонтик, джемпер, сумку лекарств и куртку. Лето.

Поздно вечером позвонил Леня Колпаков: статья в среду не пойдет. Снял Ю. Поляков — газета боится связываться с Рязановым.

11 мая, вторник. Утром у меня было поручение захватить чемодан С.П. Сам С.П. остался сдавать кассеты в пункте проката, который должен был открыться в 9.30. Я прождал его 10 минут и уехал. Пункт так и не открылся. Потом С.П. мне сказал, что он ждал 50 минут, но «открывалыцик» так и не появился. Вот тебе и капитализм, сражающийся за каждого клиента и репутацию заведения. Знал бы об этом хозяин!

Семинар, несмотря на то что рукописи для обсуждения не было, прошел очень удачно. Я роздал ребятам бумагу и попросил ответить на два вопроса: что они сделали на семинаре в этом году и что в текущем учебном году их больше всего порадовало. Это задание все выполнили быстро, я все материалы тут же прочел и почти у каждого нашел что-либо интересное. В этом смысле ребята меня обрадовали, все думают, каждый размышляет о мастерстве.

В 12.30 уехал вместе с Ю.И. Минераловым, А.И. Зиминым и С.П. в Домодедово, но прежде встретил и блицем поговорил с Мишей Сукерником. У него некоторые перемены, он продал свою квартиру в Нью-Йорке и теперь переселяется в город за 300–350 км от Нью-Йорка. Туда он едет в качестве доцента, т. е. некоторое повышение в карьере. Он замечательно выглядит: загорелый и бодрый. Его сыну уже 20, и он, кажется, посерьёзнел. Помню, что в свое время он выбрал колледж, где легче всего было бы учиться. Мы говорили с Мишей о русской манере учить «с голоса», т. е. знания переходят непосредственно от учителя к ученику. Поэтому он полагает, что его обучение по переписке поэзии дело довольно обреченное. Но стихи он до сих пор пишет, Это немало. Поговорили, может быть, встретимся в Нью-Йорке, у него, кажется, свободно утро 15-го — у западных людей всё рассчитано.

В роскошном, т. е. значительно более удобном, чем Шереметьево, Домодедове полно охраны. Я взглянул в окно из накопителя: наш «Боинг», на котором мы летим до Лондона — это дешевле, чем прямо, — весь окружен кольцом людей с металлоискателями, похожими на ракетки для тенниса. Если дальше по теме, то перед регистрацией наши билеты проверяла служба охраны, и вдруг один из них меня признал: это наш бывший студент, сын Бориса Анашенкова. В 1997-м году он закончил у нас английский семинар, учился средне. Но вот работает с иностранцами, язык пригодился. Я спросил: пишешь? Нет, не пишу.

Но ведь случаи всегда бывают парными. В зале ожидания, в накопителе, Ю.И. Минералов показывает мне один из путеводителей по Нью-Йорку — и что же? На первой же странице вижу портрет другого нашего студента, Миши Визеля. В коротенькой аннотации над портретом сказано, что раньше он занимался итальянским языком. Ни о любимом учителе Е. Солоновиче, ни о Литинституте ни слова.

Отдельные слова об оборудовании британского «Боинга» — коленям есть где поместиться, кожаные темно-синие сиденья. Замечательно кормили. Как я порадовался, что в аэропорту не воспользовался буфетом. Удержали цены, но на всякий случай я их списал: сандвич с прошутто — 180 р. (230 гр.); с бужениной — 180 р. (180 гр.); киш-лорен с козьим сыром — 144 р. (125 гр.) с ветчиной — 180 р. (144 гр.); сандвич итальянский — 180 р. рисовый салат с овощами — 110 р.; салат итальянский — 130 р.; салат овощной — 100 р. Тосты: с сёмгой, со свининой, осетриной, с телятиной, с курицей, с сыром — 130 руб. (160 гр.).

В «МК», который на борту раздавали наряду с английскими газетами, две заметочки. Первая: «Теракт 9 мая — это еще и страшный удар по самолюбию президента Путина. Стоило ему объявить на инаугурации: «Мы остановили угрозу международного терроризма», — и пожалуйста, такое убедительное опровержение». И вторая: «В атмосфере повышенной секретности прошли праздничные концерты в Кремле. Присутствие 8 мая в зале Президента России и нового состава правительства наводнило и сам зал, и закулисье сотрудниками ФСО, которые постоянно проверяли пропуска у всех, кто попадал в поле их зрения, включая самих исполнителей».

Умер Вал. Ежов, сценарист «Баллады о солдате». Я совсем недавно выступал с ним в Доме кино.

12 мая, среда. Нью-йоркское время — 6.30. По Москве в это же время я поднимаюсь, чтобы гулять с собакой. Накануне, уже на месте, выпил снотворное, может быть, войду в местный ритм.

Вчера в конце дня прилетели в Лондон, вернее, в аэропорт Хитроу. Я теперь с большим вниманием отношусь к стихам Е. Рейна, которые он всегда читает на своих вечерах. Но аэропорт мне понравился своей простотой, светом, удобством и свободой. Особенно, наверное, стоит сказать об аэропортном существовании людей, которые как бы между двумя пространствами жизни обычных людей и жизни неба с его традиционным риском. Роскошный дух. В Хитроу провели около часа, хорошая информация, отсутствие лестниц, везде идут пандусы. Я тут вспомнил нашу крутую лестницу в Шереметьево с галереей для прилетающих, к паспортному контролю. Производит впечатление природа за окном, мягкие краски, нежная зелень, мы всё это видели во время переезда на автобусе с одного терминала на другой, и тихая некричащая стабильность. Обращает на себя внимание и вживленность в местную повседневную культуру африканцев — они сидят за компьютерами, дирижируют движением, работают стюардами и механиками. У нас по-другому: у нас кавказец только в палатке, у нас он главный, внутренне готовый, когда никого нет поблизости, к агрессии. Во время прогулки по дьюти-фри зашел в один из магазинчиков и долго любовался веджвудским фарфором: и «в греческом стиле», с белыми тенями-барельефами по стенам, и с нежнейшими красками на цветном. Вот тебе отсутствие в течение веков насильного прекращения традиции. Какой бы у нас был сейчас поповский или кузнецовский фарфор!

Сменили самолет, это опять «Боинг», но попроще, потеснее, без кожаной обивки. Как и в прошлый раз, из Москвы в Лондон, заполнен в лучшем случае на одну треть. Многое окупается обслуживающим персоналом. Разноцветные девочки, иногда и за тридцать, и мальчики, всё время хлопочут. Изумительная еда, от которой сейчас, утром, у меня текут слюнки. Как хорошо приготовлена курица, которую я обычно есть не люблю, какие салаты и десерты с патокой! Порции большие, в удобной посуде. Если конкуренция, то летайте самолетами «Бритиш ауэрвейс», мы полетели на самолетах этой компании и с пересадкой еще и потому, что это дешевле. Последний штрих в пользу британцев: на паспортном контроле британские стюардессы не бросали своих пассажиров, очень толково расфасовывая их по разным инспекторам в зале контроля.

В Америке! Это, конечно, очень своеобразная страна. Ты всегда не уверен: стена в гостинице из кирпича или картона? И всё, конечно, по-своему. Отключились, например, все мобильники — другая система. В гостинице утром не сможем напиться кофе — иные розетки, а переходных (китайский тип) я не взял. В номер, выходящий окном и дверью во двор, надо было идти по металлическим мосткам. Тем не менее респектабельный фасад, 42-я улица!

Встретил нас русскоговорящий пожилой человек, шофер огромного свадебного лимузина. Теперь я узнал, как устроена внутри эта безвкусная машина, которая возит, как уверяют, по Москве Киркорова. Низкая посадка, сзади два места, но можно сидеть и втроем, слева еще два таких же низких места и два впереди, у перегородки, отделяющей салон от шофера. Вся правая сторона, если смотреть сидя в салоне сзади, занята сверкающим баром: там водка, коньяк, кола, лед «Комплимент от фирмы», — пояснил шофер. На потолке салона неоновыми синими лампочками изображено ночное небо. Стоит это все 164 доллара до гостиницы. Гостиница на Манхэттене, 52. Аэропорт в Квинси, там живет до 40 процентов русских, обитающих в Нью-Йорке. Это уже незримые комментарии шофера. Когда приехал в Нью-Йорк? От этого вопроса по скрытой одесской черте характера уклонился. Пытался за 30 или 40 минут езды до гостиницы что-то нам показать, но меня от мягкой качки на поворотах в этом элегантно-киркоровском чудовище замутило, и я ничего не разглядел. Огни, сплошные стены оконных огней в небоскребах и высоких домах. Муравейники, обращенные вверх. Но вообще-то картина впечатляющая. Появление на свет небоскребов нанесло человеческой душе непоправимый урон. Что-то в душе должно было случиться, и уж во всяком случае, не проявиться гордости. Гордость и гордыня — разные слова. Должна была появиться какая-то мерзость.

Шофер сделал несколько интересных замечаний. Нью-Йорк — совершенно безопасный в течение всех 24-х часов город. Мы как раз проезжали Центральный парк: 1,5 км шириной и 5 или 6 — длиной. Ну, как же так, говорят, в парке вечером прохожих грабят! Это было 10–15 лет назад. Может быть, и у нас когда-нибудь в Москве наведут порядок? На Манхэттене метро, пробки. Стриты одна от другой в двух минутах ходьбы, вот так можно рассчитывать свое время. Утром даже люди, доход которых достигает 1–1,5 миллионов долларов, ездят в метро, в машины они садятся лишь вечером.

Остановились в гостинице «Трейвал инн» («Постоялый двор»), это 42-я улица, и это надо ценить. Не знаю, остановились ли мы за счёт Тур-колледжа или за счет Ренаты Григорьевны, матери Сони. Встретились мы с ними только вечером, после семи. Я подарил дамам одну из своих книг и две кассеты со всеми картинами сериала «Идиот». Они повели нас в какой-то довольно известный и дорогой рыбный ресторан в центре. Кормили вкусно — креветки в тесте. Разговор был не очень интересный, когда становился общим, но целый ряд деталей я постарался запомнить, по крайней мере, они меня заинтересовали. Но что нас, русских, могло заинтересовать? Только русское, Россия.

Во-первых, Соня развелась с Сережей. Фамилия его оказалась Петров, и он не был вовсе здоровым и предприимчивым московским евреем, как я предполагал. Сережа из самой простой русской семьи из Петушков. В своё время, кажется, был связан с людьми предприимчивыми, с братками и пр. Теперь они расстались, но Сережа снова женился и живет в Нью-Йорке. В порядке шутки рассказывали, что вроде бы он написал письмо прокурору, где указал, что семья С. Ромы дала ок. 1 млн. долларов за Гран-при в Гатчине. Занятно. Сейчас у Софии новый проект. Она с успехом поставила свою пьесу в стихах о цыганах, о мистике, Големе, и теперь собирается снять ее в кино. Есть люди, которые этот проект готовы финансировать. Одержимость приносит свои плоды. Зарабатывает она тем, что читает лекции, в том числе и для начинающих спичрайтеров. Она похудела, тонка, собранна и предельно непрактична. Двигатель, как мне кажется, мама. Экзамены у нее в субботу и в воскресенье.

Всё утро мы посвятили большой прогулке. Мне кажется, что все главные чудеса Нью-Йорка мы уже увидели. В конце 42-й улицы (из отеля — направо) на Гудзоне стоит у стенки огромный старый списанный авианосец «Энтерпрайз». Похоже, в него даже пускают, снизу видны и люди на палубе. Огромный сгусток овеществленных человеческих мыслей, дерзости и опыта. Сколько знаний и уменья должно было быть собрано в этих надстройках, башнях и башенках, в этих палубах и якорях, нависших над причалом.

Второе чудо — это Нью-йоркская городская библиотека. В одном из залов — список жертвователей. Роскошное здание прошлого века: огромные залы, тяжелые, «штучные» удобные кресла для посетителей, много современной бесплатной компьютерной техники — чудо для работы. Внизу охрана проверяет сумки, на 3-м этаже — выставка картин. Запомнился портрет С. Морзе, уродливое большое лицо, портрет Томаса Манна в Америке — затянутое крахмальным полотном горло, трость в руках, и большая картина «Мильтон диктует своим дочерям «Потерянный и обретенный рай».

И наконец, третье чудо — Центральный парк, мы прошли его значительную часть. Чего же здесь описывать? Это просто волшебно и замечательно. В прогулке вокруг озера, обнесенного решеткой, нас застала гроза. Кто-то из посетителей, когда мы все столпились под огромной липой, пустил меня под свой зонтик. Оказался русским.

Огромный, поставленный на небольшой скале памятник героям «Алисы в Стране чудес». Надпись: «В память о моей жене Маргарите Делакорт, которая любила всех детей». Лучшего применения для денег не придумаешь. Опять — думая о наших капиталистах.

Состоялся очень интересный разговор с А.И. Зиминым о т. н. общечеловеческом праве, о праве естественном, о разговорах о свободе, которые неизбежно возникают в обществе, когда государство начинает эти свободы теснить. Мы говорили еще о мире мусульманском. Только что пришло известие, что иракцы взяли в плен английского журналиста и отрезали ему голову. Существует множество полярных миров, и не нам определять, какой из них лучший.

Созвонился с Марком Авербухом. Зовет нас на пятницу в Филадельфию.

Нет ни пьяных днем на улице, нет и пьяных подростков, бредущих с открытыми бутылками пива. Здесь закон: с 21 года.

Удивительное свойство нашей гостиницы, хотя из ее окон и виден самый знаменитый небоскреб Америки, но пока ощущение, что над ней работают огромные электромоторы — всё время что-то шумит.

13 мая, четверг. Я не очень представляю себе, как смогу полно описать этот, один из самых необыкновенных, дней в моей жизни. Собственно, с чего начать? С недельных записей? А тут всё замелькало на протяжении нескольких часов. Встреча прошлой осенью во Франкфурте, на книжной ярмарке, с Марком Авербухом и его женой Соней? Наши переговоры с ним по компьютеру? Созвон по телефону уже из Нью-Йорка? Волшебное «приеду за вами, это в двух часах езды!» Замечательное, волшебное слово «Филадельфия», тающее, как виноградина во рту? Что-то про Вашингтона и Франклина? Во время Войны за независимость, здесь, в Филадельфии, было провозглашено образование США.

Если по импрессионистической укороченной схеме, то так: выезжаем из Нью-Йорка на машине. Марк поясняет: обычно в Нью-Йорк на мюзикл или концерт они с женой Соней ездят на поезде — и быстрее и менее утомительно. Через знаменитый Линкольновский тоннель под Гудзоновым заливом выбираемся на асфальтовые просторы Америки. Марк не очень уверенно ведет машину, поэтому в трудных местах я умолкаю, прекращаю его расспрашивать. Но как мы вцепились друг в друга с самого начала поездки, о чем мы только не говорим! Это, наверное, поколенческое? Или один общий жизненный интерес к литературе, которую Марк знает? Это приблизительно общие мысли о стране Россия, о стране Америка, о Харькове, где он родился? О чем в дороге говорим? О Лимонове, он харьковчанин. О Павлове, с которым Марк знаком по Франкфурту. О его дерзкой поездке любителя-книжника из Америки на ярмарку. «Я прочел список из ста писателей, которые туда едут, это же цвет! Другого такого случая не предвидится». На сиденье сзади, как мышонок, внимая обрушившемуся на него водопаду сведений, притаился доктор филологических наук С.П. и умнеет.

Потом, уже в Филадельфии, в доме у Сони и Марка, я найду подтверждение нашей общности. Наверное, традиционный, как в кино, стандартный дом-секция. Всего секций шесть: на шесть семей, у каждой наверху несколько спален и туалетных комнат, внизу гостиная и кухня, гараж с открывающимися от нажатия кнопки воротами. «Механизм не подводил ни разу за 15 лет». В каждой секции отдельный вход, и здесь же крошечный садик. У секций и дверей окраска одинаковая. Садики — 30–40 квадратных метров каждый — разные: газончик, цветочки. Есть еще во всю площадь дома подвал. Это почти так же, как у Андрея Мальгина на даче — комфортабельно, свободно. Толстый ковер под ногами, кресла, стол с компьютером, и по всем стенам стеллажи с книгами. Они уехали из России, кажется, в середине семидесятых — с собой взяли все книги, которые были собраны дома. Как же трудно было тогда купить хорошую и достойную книгу! У меня сложилось ощущение, что здесь всё то же, что я достал тогда же за то же время. Как много значит общий круг чтения!

Но все это позже. Едем. У меня все время перед глазами начало знаменитого фильма «Филадельфия», когда с вертолета идет панорама, начинающаяся со скульптуры, стоящей на верхушке какого-то здания, на куполе. Кто же это, думаю я: Франклин, Вашингтон?.. Когда через два часа мы въедем в центр Филадельфии, я увижу ту же скульптуру на здании мэрии. Это фигура Уильяма Пенна, знаменитого английского политического деятеля. В конце ХVII века получил от английского короля хартию на право феодального владения огромной территорией Северной Америки, на которой он основал колонию, известную потом под названием «Пенсильвания». Именно здесь, в этой колонии, была провозглашена веротерпимость. Надо при этом заметить, что сам Пенн был квакером, т. н. пуристом. Но именно здесь было провозглашено, что Америка — это страна сосуществования множества религий. После этого объяснения и в фильме, в его символике мне многое стало понятно.

Мы давно уже в городе. «Национальный центр Конституции». Огромное здание с массой залов и комнат. Из окон видно стоящее через площадь здание, где, собственно, и была подписана Декларация о независимости. Как мы плохо знаем и чужую, и свою историю! История в деталях, Дом плотника, в котором встречались сейчас «революционеры-реформаторы», тогда «заговорщики». Фраза Окуджавы «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке» имела свой первоисточник в словах Вашингтона: «они перевешают нас поодиночке». Именами революционеров назвали города: Вашингтон по филологической задумке не очень-то отличается от Ленинграда, Сталинграда или Молотова. Сердце центра — небольшой зал, где прямо на полу в человеческий рост установлены фигуры джентльменов, которые осмелились подписать Декларацию независимости. Они расположены группками, как бы беседуют друг с другом в этом зале. Под их ногами, в бронзовых же медальонах, их фамилии и возраст. Средний возраст, наверное, лет 35–40, это деятели, делегаты от штатов, графств, земель. Среди них и Франклин — ему 81. Я вспоминаю роман Фейхтвангера «Лисы в винограднике», о котором мы говорили с Марком в машине.

Последняя деталь — вся комната заполнена детьми, которых привезли на экскурсию. Бронзовые руки и нос сидящего на бронзовом стуле Франклина блестят от прикосновения детских рук. История с тобою один на один. Тут же, на специальной тумбе, огромный фолиант: это текст Конституции, которую каждый присутствующий здесь маленький или большой американец может подписать. Каждый становится деятелем истории.

Марк хорошо помнит и русский менталитет, и современные русские возможности интеллигенции. Еще в Нью-Йорке он предупредил: мы его гости и — ни-ни, Марк похлопал себя по карману — платит за все он. После посещения центра Марк устроил еще один аттракцион. После посещения павильона со знаменитым «Колоколом свободы» (трещина в колоколе кажется мне символичной) мы увидели здание, в котором, собственно, и проходило подписание Декларации, памятник Вашингтону перед ним и тут же, сбоку, у тротуара, несколько прогулочных колясок, запряженных лошадьми. Поехали! Нашего коня звали Мерлин. По жаре, привычно реагируя на движение транспорта и светофоры, Мерлин потащил нас вокруг ухоженных исторических кварталов. Кирпичные домики с белыми наличниками, уютные газоны. На козлах молодая девушка четко, на ясном английском, вела рассказ о достопримечательностях. Я мало что из этого образцового английского понимаю. С.П. глубокомысленно погружен в свои мысли, впрочем, иногда из новых сведений что-нибудь подбрасывал и мне.

Осталось только описать меню и вылощенный до блеска дом, где хозяйничает Соня. Прекрасная, как в кино, гостиная, замечательные гостевые спальни на втором этаже, модерновая посуда. Вся закуска была из «русского магазина», вкусно и сытно. В Филадельфии сейчас живет около 50 тысяч русских. Какая после закуски солянка, какой замечательный десерт! За столом разговоры о жизни и об Америке. Соня: «Я люблю эту страну». Соня ясно и трезво на всё смотрит. Говорили в том числе и о людях, которые здесь умирают от голода. Все есть и в Америке.

Я хорошо помню, что одиннадцатого у Барбары состоялась операция. Но никто нас не предупредил, в Америке отказали все наши телефоны. Здесь, в Филадельфии, у Марка, выйдя наконец на интернетовскую связь, мы сразу же послали запрос Вилли. Как там? Молчание.

14 мая, пятница. Я спал в поистине королевской спальне. Здесь розовые шторы, причудливая, между роскошью и безвкусицей, мебель, толстые ковры. Естественно, ночью возникло беспокойство, и, проснувшись между тремя и шестью, я писал Дневник. Утром осмотрели дом, с особенным вниманием я рассматривал ту часть подвала, отделенную от кабинета, в которой находится котел, снабжающий водою дом, отопление, всякие воздуходувки. Всё это удобно, мило, но лестница на второй этаж слишком крута, и прав Ефим Лямперт: сколько стариков привозят к ним с переломом ног; звукоизоляции никакой. Но ощущение приватности, активной индивидуальности, ощущение владельца — есть. Не думаю, что даже по местным ценам дом Марка стоит дороже моей квартиры в Москве. Кстати, я видел, как подобный дом строят. На фундаменте устанавливается каркас из легкого бруса, почти всё обшивается. Это опять легче и дешевле, чем мой дачный дом. Все это на географической широте Неаполя.

Утром же обошли всю округу. Мир построен одинаково, всё находится во взаимной связи, за всё надо платить. Газон за домом, и хозяин должен обрабатывать его сам, но за невидимой чертой в 12–15 метров уже земля, которую косит муниципалитет. С соседями можно не контактировать, но кивнуть обязательно. Всё можно делать по-своему, но если ты делаешь что-то не так, тебе укажут, и жестко. Внутри любого демократического сообщества жесткий демократический фашизм. Марка заставили убрать плющ на стенах его дома — ни у кого больше в округе такого плюща не было.

После завтрака — остатки вчерашнего роскошного ужина — поехали обратно в Нью-Йорк. Соня интересно говорила о своей любви к Америке. Она натура активная и деятельная и здесь смогла получить то, чего в нашей стране по праву её энергии, силы и деловитости ей бы не дали. Стоит ли так осуждать эмиграцию, в частности еврейскую? У нас, у русских, слишком сильно представление о государстве как о защитнике и помощнике. Но наше государство сейчас — это Нарусова и Греф.

На обратном пути, как мы ни торопились, Марк завез нас в Принстон. Я восхищаюсь его императиву, весьма, кстати, справедливому: так надо! Роскошный, стилизованный под XVII век студенческий городок. Театр, в котором, по рассказу Марка, он смотрел «Три сестры», поставленные Товстоноговым. Строительство и идея этого самого дорогого и престижного в Америке университета принадлежали еще, кажется, Англии. Империя всегда по-настоящему начинается не с идеи ограбить, а с идеи сделать территорию своею, с ощущения всеобщей родины. Такова была первоначальная идея и Советского Союза, недаром, чтобы поднять окраины, грабили и притесняли центр.

Простились с Марком в Нью-Йорке, перед домом, где живет Рената Григорьевна. Я так в полной мере и не смог осознать и понять феномен этого человека. Он человек империи, её культуры и истории. Его еврейские корни будоражат его, заставляют метаться, раздваиваться, но мощная культура империи ласкает и убаюкивает. О, если б навеки так было! Попросил меня достать ему «Как закалялась сталь», которую не может купить здесь! Как вообще труден и непонятен человек, как сложно привести его к какому-нибудь единому интегралу, как трудно поймать сложное явление в сети слов!

За время нашего маленького путешествия нас переселили из очень удобной гостиницы домой к Ренате Григорьенве. Она живет в огромном жилом доме на Пятой авеню-Амстердам, угол 87-й стрит, в доме 175, чудный район, рядом и Центральный парк. В лифте метр на метр металлическая доска с кнопками этажей производит сильное впечатление. Квартиры здесь нумеруются по этажам с буквами. Потом с высоты 26-ти этажей я увидел крыши этого района, Гудзон, зелень на крышах. Это прекрасная, чистенькая и ухоженная квартира, в которой, видимо, живет Соня. Здесь детские игрушки, в ванной комнате детское мыло и кремы. Обычный интеллигентский быт.