Вывод суда о вине посланника

Вывод суда о вине посланника

За сентенцией (приговором) в деле о дуэли располагается еще один важный документ – записка о мере прикосновенности к дуэли иностранных лиц. К таковым военно-судная комиссия отнесла: нидерландского посланника барона Геккерена, «состоящего при французском посольстве» д’Аршиака и «находящегося при английском посольстве господина Мегенса». В отношении первого мера прикосновенности была следующая:

«По имеющемуся в деле письму убитого на дуэли Камергера Пушкина видно, что сей Министр (имеется бытовавшее тогда официальное дипломатическое звание Геккерена как посланника – министр Нидерландского Двора. – А. Н.), будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном Поручиком Геккереном. По показанию подсудимого Инженера Подполковника Данзаса, основанном на словах Пушкина, поселял в публике дурное о Пушкине и жене его мнения насчет их поведения, а из собственного Его Барона Геккерена письма, писанного к Камергеру Пушкину в ответ на вышеупомянутое его письмо, выражением онаго высказывал прямую готовность к мщению для исполнения коего избрал сына своего подсудимого, Поручика Барона Геккерена».

Судьи не были пристрастны к голландскому дипломату. Оценка Пушкиным и Данзасом преддуэльных событий и, в частности, откровенно своднической роли Геккерена-старшего в попытке сблизить своего приемного сына и жену Пушкина подтверждается мемуарными и иными свидетельствами современников. В письме Александра Карамзина брату от 13 марта 1837 г. так говорится об этом: «Дантес в то время был болен грудью и худел на глазах. Старик Геккерен сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за нее, заклинал ее спасти его сына, потом стал грозить местью». По словам Вяземского, Наталья Николаевна после получения анонимных писем «раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккеренов по отношению к ней, последний стремился склонить ее изменить своему долгу…». Барон Фризенгоф (впоследствии муж Александрины Гончаровой, также сестры Натальи Николаевны) в письме к дочери Н. Н. Пушкиной от второго брака также свидетельствует: «Старый Геккерен написал вашей матери, чтобы убедить ее оставить своего мужа и выйти за его приемного сына». Наконец, есть и монаршье свидетельство. Николай I так писал по этому поводу своему брату Михаилу: «Пушкин погиб, и, слава богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшею частью самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерена справедливо и заслуженно; он точно вел себя, как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью…» Как видно, все свидетельства основаны на пушкинском толковании своднической роли Геккерена-старшего, и пушкинское же объяснение этому, как отмечалось, было положено и в основу документа судебного дела о мере прикосновенности голландского дипломата к дуэльным событиям.

Таким образом, современники трагической смерти Пушкина сходились во мнении о своднической роли нидерландского посланника. Другое дело – объяснение ими авторства циничного диплома, в чем такого единства уже не наблюдалось. И, тем не менее, версия Пушкина об авторстве Геккеренов не была неожиданной даже для официальных властей. Так, у III Отделения поначалу на подозрении были два лица, способных изготовить пасквиль. Это – учитель, француз Тибо, живший у Карамзиных, и сам Дантес. Не случайно Бенкендорф запросил русский почерк Дантеса.[242]

Хотя и косвенный, но убедительный аргумент в пользу авторства Геккерена приводит С. Л. Абрамович. Она обратила внимание на скрупулезную точность в передаче редких и трудных фамилий адресатов на конвертах с пасквилями. Сделано это было так, как будто их списывали с пригласительного «реестра», в котором предельно точно были зафиксированы имена, титулы и звания приглашенных. Нидерландский посланник устраивал у себя приемы, на которые рассылал письменные приглашения, и, следовательно, такой список у него был. С. Л. Абрамович установила, что, например, всего лишь за месяц до истории с анонимными письмами в доме Геккерена состоялся музыкальный вечер, на котором среди прочих присутствовали чуть ли не все получатели анонимных дипломов, т. е. их имена и точные адреса, были в списке нидерландского посланника.[243]

Как бы то ни было, Геккерен действовал, разумеется, не в одиночку, и уже сразу же после дуэли в петербургском обществе настойчиво назывались два имени, с которыми связывалось составление пресловутых дипломов. Это – П. В. Долгоруков и И. С. Гагарин. Первому во время написания диплома было неполных двадцать лет, и по своим дружеским связям он принадлежал, так сказать, к великосветской «золотой» молодежи, был близок к Дантесу (в дальнейшем политический эмигрант, издатель журналов, автор многочисленных биографических очерков сановников Российского государства). И. С. Гагарин – приятель Долгорукова, двумя годами старше его, вместе с ним живший на одной квартире, вхож в общество Геккеренов (впоследствии, как и Долгоруков, покинул Россию и вступил в орден иезуитов). Общее мнение о причастности Геккерена, Долгорукова и Гагарина к изготовлению и рассылке дипломов выразил в своей дневниковой записи 1845 года H. М. Смирнов: «Весьма правдоподобно, что он (Геккерен-старший. – А. Н.) был виновником сих писем… Сколь ни гнусен был сей рапорт, Геккерен был способен составить его. Подозрение падало также на двух молодых людей – кн. Петра Долгорукова и кн. Гагарина; особенно на последнего. Оба князя были дружны с Геккереном и следовали его примеру, распуская сплетни. Подозрение подтверждалось адресом на письме, полученном К. О. Россетом: на нем подробно описан был не только дом его жительства, куда повернуть, взойдя на двор, но какой идти лестницей и какая дверь его квартиры. Сии подробности, неизвестные Геккерену, могли только знать эти два молодых человека, часто посещающие Россета… Впрочем, участие, ими принятое в пасквиле, не было доказано, и только одно не подлежит сомнению – это то, что Геккерен был их сочинитель».

Уже в советское время (в 1927 г.) с помощью судебно-почерковедческой экспертизы была сделана попытка установить имя того, кто лично изготовлял эти пасквили. Организатором этой экспертизы был П. Е. Щеголев. Он представил на исследование эксперту два подлинных экземпляра диплома-пасквиля и подлинные письма Геккерена-старшего, Долгорукова и Гагарина. Экспертизу проводил ленинградский криминалист А. А. Сальков. Он дал следующее заключение: «На основании детального анализа почерков на данных мне анонимных пасквильных письмах об А. С. Пушкине и сличения этих почерков с образцами подлинного почерка князя Петра Владимировича Долгорукова в разные годы его жизни, а также с умышленно измененным почерком анонимного письма шантажного характера к князю Воронцову в 1855 году, отождествленного с почерком князя Петра Владимировича Долгорукова… я, судебный эксперт Алексей Андреевич Сальков, заключаю, что данные мне для экспертизы в подлинниках пасквильные письма об Александре Сергеевиче Пушкине в ноябре 1836 года написаны несомненно собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым».[244]

В 1966 году по инициативе пушкиниста М. И. Яшина была произведена новая криминалистическая экспертиза, на основании которой эксперт В. В. Томилин, не отрицая авторства Долгорукова, указал, что некоторые надписи в предложенных для исследования текстах дипломов были выполнены Гагариным и лакеем его отца Завозкиным. Этот вывод был оспорен экспертом Любарским. Однако следующая, более тщательная и полная, экспертиза этих и дополнительных документов, проведенная в 1974 году опытнейшими криминалистами-почерковедами, пришла к выводу о том, что тексты дипломов писали не Долгоруков и не Гагарин, а кто-то другой.[245] Следует, однако, иметь в виду, что исследованию подвергались лишь два дошедших до нас диплома, и вполне возможно, что не все они были написаны одной рукой. У современников, как уже отмечалось, были достаточно веские основания для такого тяжкого обвинения указанных лиц.

Еще одним потенциальным автором гнусного анонимного диплома не без основания считается жена вице-канцлера, стоявшего во главе Министерства иностранных дел, К. В. Нессельроде – М. Д. Нессельроде. Этой версии посвящена специальная работа В. Ходасевича. При этом он ссылался на дневник современника поэта, близкого к придворным кругам директора канцелярии начальника Главного штаба военного министерства, а впоследствии министра двора В. Ф. Адлерберга. В нем зафиксирован разговор Александра II с кн. Долгоруковой. На вопрос последней, известно ли ему, кто был автором пресловутых анонимных писем, толкнувших Пушкина на дуэль с Дантесом, Александр ей ответил: «Это – Нессельроде» (имеется в виду не сам вице-канцлер, а его жена). Ходасевич указывал, что чета Нессельроде была в очень хороших отношениях с Геккеренами (отцом и сыном). Супруга вице-канцлера была посаженной матерью на свадьбе у Дантеса. Когда же после смерти поэта он (Дантес) был отвергнут не только друзьями Пушкина, она и тогда не порвала связи ни с ним, ни с его приемным отцом. Близость графини Нессельроде к Дантесу подтверждается и письмом нидерландского посланника к своему приемному сыну, написанным во время следствия и суда над ним. В письме, в частности, говорится: «Мадам де Н., графиня София Б. шлют тебе свои пожелания. Обе они горячо интересуются нами». Пушкинисты почти категорически расшифровывают имя «мадам де Н.» как Нессельроде.