Глава 6. Дерзкая штурмовка Тревожная осень. — Нет, не забыть тебя, Валенсия… — Снова на Арагонском фронте. — Бомбовый удар по «Черным стрелам». — Первый бой с «мессерами». — Не дремлет «пятая колонна». — Душевные контакты комиссара Усатого. — Смелый замысел воздушной операции. — Штурмуем Гарапенильо
Глава 6. Дерзкая штурмовка
Тревожная осень. — Нет, не забыть тебя, Валенсия… — Снова на Арагонском фронте. — Бомбовый удар по «Черным стрелам». — Первый бой с «мессерами». — Не дремлет «пятая колонна». — Душевные контакты комиссара Усатого. — Смелый замысел воздушной операции. — Штурмуем Гарапенильос. — 50 вражеских самолетов разбиты. — Письма с Родины. — Принимаем питомцев советских авиашкол. — Налет на крейсер и эсминцы
Эскадрилья Ивана Девотченко базировалась на Сагунто, а остальные группы — по побережью, вплоть до Барселоны. Мы держим путь к одному из прекраснейших городов Средиземноморья. Валенсия и ее пригороды с высоты выглядят, пожалуй, красивее, чем с земли. Под крылом стелется зелено-золотистый ковер апельсиновых рощ. Они тянутся на многие километры. И из этой зеленой ряби, словно острова, поднимаются белоснежные дома. Их становится все больше и больше, но они не вытесняют зелень, а утопают в ней — это сам город. Дальше простирается изумрудное вдоль берега море. Оно отбито от земли белой оторочкой прибоя. Мористее цвет воды становится более темным и у самого горизонта переходит в густой ультрамарин.
Удивительно красиво. Зелень ласкает взгляд. Особенно после того, как мы больше месяца видели перед собой желто-бурый, бедный растительностью пейзаж Арагона. Трудно даже поверить, что и там — уголок Испании.
Провинции страны не велики, если измерять их нашими российскими масштабами. А контрасты пейзажные и социальные — разительны. Они такие же, как в городе Валенсии или Барселоне: идешь улицей вдоль фешенебельных особняков, дворцов, а свернешь в сторону и окажешься лицом к лицу с низенькими хибарками, глинобитными постройками с рамами без стекол: не хватало стекла. И не только стекла. Я видел, как в деревнях на берегу реки Гаудалавьера (Турин) женщины отчаянно мяли, терли, колотили белье: у них не было мыла. Я голодно люди жили. Картошку сажали всюду, где только чернел клочок земли: и на цветочных клумбах, и на теннисных площадках. В Валенсии не раз в глаза бросались длинные очереди за мукой, хлебом, мясом, за растительным маслом, за рыбой. И в очередях не услышишь ни ропота, ни ссор, только видишь бледные, худые лица измученных старушек, стариков, подростков.
Там же, в Валенсии, а раньше в Барселоне мы побывали на выставке детских рисунков. На многих из них очень яркими красками — багровыми или изумрудными — изображались самолеты.
Жители Валенсии при встречах и беседах с восхищением рассказывали историю родного города — одного из древнейших в Испании. Мы узнали, что он является центром искусственно орошаемого садоводческого района Валенсийская Уэрта, располагает военной, шелковой, суконной, табачной, консервной, кожевенной промышленностью, производит фаянсовые и стекольные изделия. Гордились валенсийцы своим университетом, основанным еще в 1500 году, и музеем с великолепными картинами Веласкеса, Гойи и других мастеров кисти.
Помню, однажды разговорился с учителем, преподававшим детям испанскую литературу.
— Не одно десятилетие в прошлом, — говорил учитель, — имя Испании гремело в мире. Кто впервые пересек океаны? Испанские мореплаватели. У кого учились многие писатели всех стран? У наших соотечественников — Манрике, Кеведо, Лопе де Вега, у Сервантеса. А кто не знает на всех континентах имен Веласкеса, Сурбарана, Эль Греко? А чем стала Испания при господстве военных хунт? Вотчиной полуграмотных аристократов, местом военных заговоров и мятежей, приманкой для западных банкиров, промышленников.
Когда эскадрилья перебазировалась в Ла-Сенью, что в десяти километрах от Валенсии, нас встретили техники, обслуживающий персонал, с которыми расстались только вчера. Новая обстановка, свежий морской воздух, средиземноморские пейзажи как бы растянули время короткой разлуки. Кажется, мы расстались, по крайней мере, неделю назад. Встреча наша получилась удивительно радостной. Испанские товарищи предоставили нам один из лучших домов в пригороде — белый, с толстыми стенами. Даже в жаркий полдень в нем прохладно. Во дворике — островерхие кипарисы, кусты митра и лавра, посредине — клумба с яркими цветами, которые ласкали взор. К нашим услугам здесь и плавательный бассейн. А в нем крупные, словно лещи, золотые рыбы. Крупные — ярко-красные, а мелкие темно-сиреневые. После знойного и сурового Альканьиса мы вроде бы попали в иную страну. Правда, днем тут бывало жарковато, но не так, как в Арагоне. Пышная зелень давала много тени, а вечером мягкий ветер с моря кроме живительной прохлады приносил запах йода, высушенных солнцем водорослей.
После напряженной боевой работы в Альканьисе дни, проведенные в Валенсии, можно было считать спокойными. Мы всего один-единственный раз видели в воздухе группу самолетов противника. Да и то, очевидно получив предупреждение от «пятой колонны» о нашем вылете, бомбардировщики, еще находясь довольно далеко над морем, развернулись и ушли в сторону Балеарских островов. Но так или иначе, задачу свою мы выполняли — прикрывали город и порт и прилегающие к ним районы от возможных нападений франкистов. А с первого октября вели патрулирование на подходах к городу, чтобы не допустить к нему бомбардировщиков.
По ночам к Валенсии подкрадывались одиночные «юнкерсы» и «савойи». С ними расправлялись истребители из группы И-15. На самолетах И-16 ночные полеты запрещались. Аэродромы не имели необходимого оборудования. Посадочная же скорость И-16 велика. Малейшая неточность при приземлении грозила катастрофой.
Как-то вечером вместе с несколькими летчиками, которые отдыхали в тот день, мы пошли в кино. Демонстрировался фильм из времен первой мировой войны. По ходу действия картины (название ее не могу припомнить) немецкие аэропланы бомбят небольшой французский городок, расположенный вблизи линии фронта. И вот среди грохота бутафорских разрывов мы ясно услышали: за стенами кинотеатра рвутся настоящие бомбы. Демонстрацию фильма прервали. Зал погрузился во тьму. Наступила напряженная тишина, спиравшая дыхание. И в ней до необыкновенности четко различался вой летящих на город бомб.
Истинного направления серии сброшенных фугасок мы, конечно, не знали. Но по звуку привычно определили, что взрывы следуют все ближе и ближе к кинотеатру. Судьба сотен людей и наша тоже зависела от одного: хватит ли в серии бомб, дотянется ли она до здания, где мы находились.
Кинотеатр меньше всего напоминал бомбоубежище. Скорее, это ловушка, могила. Уж кому-кому, а нам, летчикам, не надо объяснять такие вещи.
Интуитивно определяю, что фугаска не меньше стокилограммовой разорвалась совсем рядом. Взрыв потряс здание. С потолка из темноты посыпалась штукатурка. Дико закричали женщины. Хорошо, что кромешная тьма приковала зрителей к креслам. Панический ужас, метание обезумевших от страха людей, давка бывают едва ли не страшней прямого попадания.
Я замер, втянув голову в плечи. Через какую-то долю секунды рухнет очередная бомба — «наша»! Жуткое состояние беспомощности. Сидишь и ждешь: прихлопнет тебя или минет чертова бомба.
Секунда… Другая… Ну! Ну…
Гнетущая тишина. Даже странно…
— Все! Все! — не выдержал кто-то из наших ребят. — Нет у фашиста больше бомб! «Нашу» он забыл прихватить!
Этот крик разрядил обстановку. Сказанное каким-то образом поняли испанцы, находящиеся в зале. Послышался громкий, неестественный смех. Говор, разгоравшийся с каждой минутой. Потом крики, словно разговаривали люди, тугие на ухо. Зажегся свет.
Крича, толкаясь, но соблюдая все-таки кое-какой порядок, публика хлынула к выходу.
Одни мы сидели на своих местах, сохраняя кажущееся спокойствие, хладнокровие и вроде бы безразличие к происшедшему. Но нет. Мы просто ждали, когда зрители выйдут из кинотеатра. Теперь самое страшное, как принято говорить, миновало — самолет противника улетел. Можно и не спешить…
Вышли из кинотеатра. Вокруг торчали остовы домов, освещенные недалеким пожаром. Со всех сторон слышались крики о помощи, плач, выли сирены пожарных машин, белые параболы водяных струй из брандспойтов летели в огонь. В темное небо с крупными звездами вздымались рыжие клубы дыма и пара, перевитые летящими искрами. Молчаливые суровые люди откапывали раненых и убитых. Взвизгивали сигналы санитарных автомобилей, отвозивших пострадавших.
Сжав кулаки и стиснув зубы, глядели мы на мрачную картину разрушений. А ведь вражеские летчики не могли не знать, что в этой части города нет ни военных, ни промышленных объектов. Значит, мятежники и интервенты преднамеренно сбрасывали бомбы на жилые кварталы, сознательно уничтожали мирное гражданское население.
Мы тоже носили раненых, откапывали пострадавших. Но задерживаться долго нам было нельзя, а работы после налета хватило, наверное, на сутки. В который раз мы становились свидетелями дикости и бесчеловечности фашистов. Сердца наши требовали мщения франкистам и интервентам за кровь и слезы испанского народа.
Молча возвращались к себе домой. Долго еще через окна машины были видны отсветы пожарища над черными в ночи апельсиновыми рощами, а в кабине стоял приторный запах гари, исходивший от нашей одежды.
— Что-то мы загостились в Валенсии, — проговорил как-то неожиданно Николай Иванов. — Пора в бой!
— Да! — поддержали его ребята. — Наверняка республиканцы скоро начнут наступление. Тогда уж мы развернемся.
— И я у вас загостился… — буркнул Иванов.
Мы сделали вид, что не расслышали его слов. «Загостился»…
Трудно было переоценить помощь и поддержку, которую оказал нам Иванов. Инструктор он вдумчивый, умный, взыскательный. Во многих наших успехах в боях с противником — доля его труда, забот, внимания. Немало пота и крови потратили бы мы напрасно, прежде чем разгадали секреты воздушных схваток. У Николая Иванова мы научились вести бой с использованием вертикалей, предельных перегрузок, а также другим тактическим приемам.
Николай как в воду смотрел. Вскоре его отозвали. Он возвращался в свою родную эскадрилью, к товарищам, с которыми начал путь летчика-добровольца. Мы устроили ему теплые проводы. Каждый из пилотов хотел высказаться, пожелать нашему инструктору дальнейших успехов в боевой работе, благодарили за учебу.
Добрых слов, идущих от сердца, было много, но все равно их казалось недостаточно, и мы компенсировали недостаток крепкими объятиями.
— Хватит, ребята! — освобождаясь от очередных медвежьих тисков, твердил Николай. — Будет! Что я — тенор-душка? Перестаньте, ей-богу, обижусь!
На его призывы отвечали еще более крепкими объятиями. Бока ему от избытка чувств намяли основательно.
На память учителю благодарные ученики подарили охотничье ружье.
Ребята искренне полюбили простого, скромного, трудолюбивого парня, смелого воздушного бойца, верного боевого друга, на помощь которого всегда можно было рассчитывать.
Расставшись с Николаем Ивановым, мы не забыли его. Он всегда оставался с нами, будто продолжал летать вместе. Трудно, пожалуй, назвать бой, возвратившись после которого мы не вспоминали бы Николая добрым словом за науку.
На пополнение в эскадрилью прибыли летчики Александр Рязанов и Федор Конев. Они недавно приехали в Испанию. Боевых вылетов не имели. Их инструкторами стали мы. Нам предстояло в короткий срок передать им свой небольшой опыт. Освоили они его довольно быстро. Проявили трудолюбие и упорство. Поблажек никто не хотел, зная, что в настоящем воздушном бою они обойдутся дорого.
В окрестностях Валенсии базировалась в то время не только наша эскадрилья. Республиканская авиация наращивала силы. В свободное время мы встречались с товарищами по оружию, крепили с ними дружбу. Со многими летчиками, прежде чем увидеться на земле, мы участвовали в воздушных боях крыло к крылу. Порой только при личных встречах, вспоминая проведенные схватки с неприятелем, выясняли, что человек, которому ты впервые пожал руку, уже спасал тебя в жаркой схватке, отвлекая противника на себя.
Так познакомился я со Смирновым, командиром эскадрильи, в которой служил Николай Иванов. Как-то вечером Борис Смирнов поинтересовался:
— Много восторженных отзывов я слышал о Николае. Действительно ли он такой мастер летного дела?
Избегая красивых слов, я рассказал о великолепных качествах истребителя Иванова.
— Что ж, рад за него, — улыбнулся Смирнов. — Значит, наши труды не пропали даром. Прислушался он к суровым словам товарищей.
— Новость! — удивился я. — Честно говорю — мы его в пример ставили. Отличный летчик, прекрасный товарищ, волевой, напористый.
— Разве я возражаю? Так оно и есть… теперь.
— А было? — поинтересовался я.
— Что было — то было…
Заинтригованный, я пристал к Борису, желая узнать проступок, вину Николая. Не из любопытства. Я и, конечно, другие командиры понимали, что мы воины-добровольцы, воюем в дружественной нам стране за свободу народа. И одновременно мы — полпреды Страны Советов. По нашему поведению, нашим поступкам судят о нашей Родине.
Выслушав меня, Смирнов спросил с улыбочкой:
— Не писал ли Панас… тьфу, Коля, писем франкистам?
Видя, что мои глаза готовы выпрыгнуть из орбит, Борис расхохотался:
— Ты же не знаешь, почему у нас в эскадрилье Иванова Панасом зовут!
И он поведал историю, с одной стороны, смешную, а с другой — грустную.
Вскоре после прибытия в Испанию один из пилотов, возвратившись с задания, сообщил, что, по его предположениям, он обнаружил аэродром недалеко за передним краем франкистов. Новость не могла не обрадовать командование. Было решено уничтожить самолеты неприятеля на земле. Требовалось уточнить местонахождение аэродрома.
На разведку вылетели двое с таким расчетом, чтобы возвратиться в сумерках. Это делалось из тактических соображений. Ночью перебазироваться враг не рискнет. А утречком машины противника будут находиться в полном составе на земле и не смогут взлететь. Во-первых, еще темно; во-вторых, и летчиков-то к этому времени на аэродроме не бывает — отдыхают. И еще: откуда врагу знать, что два истребителя — разведчики, а не случайные самолеты? Вряд ли франкисты догадывались, что у республиканцев уже все готово к налету.
В числе летчиков-разведчиков был Николай Иванов.
Пилоты нашли посадочную площадку противника. Сосчитали машины. Следовало уходить, чтоб не вызвать подозрений у франкистов. Пусть себе думают, будто
республиканцы наткнулись на аэродром невзначай. Но Иванов зашел на штурмовку раз, другой. Ведущему ничего не оставалось, как поддержать товарища. Две машины мятежников запылали.
Вернувшись, разведчики доложили обо всем. А Иванов еще похвастался, что не только атаковал врага, но и сбросил на аэродром франкистов записку.
— Тоже мне — запорожец! Написал письмо турецкому султану! Прямо Панас.
— А я так и написал: «Близко вы сели, фашисты», — и подпись — Панас. Знай наших! Вот переполоху будет!
Сделал это Иванов, конечно, не подумав о последствиях, о том, что самовольная атака и послание в запорожском стиле могли помочь противнику раскрыть замысел республиканского командования.
Здорово досталось Иванову на собрании партийного землячества. Вопрос стоял довольно остро. Кое-кто предлагал досрочно откомандировать его домой. Но товарищи поверили Иванову. И он своей отличной работой загладил вину. Только вот прилипло к нему запорожское имя Панас.
— У нас Иванов был образцом дисциплинированного бойца, — сказал я. — И отличным инструктором!
— Так и должно быть! — ответил Смирнов. — Иного и не ждал.
Сам Борис Смирнов в ту пору только что возвратился из длительной командировки. Он побывал на севере Испании. Этот край называли страной басков. Там Борис выполнял задание республиканского штаба ВВС.
Познакомились мы в Валенсии и с летчиками-испанцами Мануэлем Сараусом и Фернандо Клаудином, командирами эскадрилий. Это были молодые, веселые и симпатичные парни. Под стать своим командирам выглядели и другие пилоты. Для постороннего взгляда, наверное, они казались порой бесшабашными людьми, слишком легкомысленными. В действительности же это было не так. В воздухе они становились собранными, ловкими, отважными.
Мануэль Сараус и Фернандо Клаудин, хотя были молоды, имели уже солидный военный опыт, показали себя смелыми летчиками, хорошими организаторами. Они умели научить новичка многому по тактике, помочь овладеть испытанными приемами воздушного боя. Мастерство и умение не пришли к ним сами собой. Они приобрели их, пройдя все стадии летной службы от рядового пилота до командира эскадрильи.
В первых числах октября, выполнив задачу по прикрытию Валенсии, где заседал парламент, наша эскадрилья снова перебазировалась на Арагонский фронт. Мы приземлились на прежнем аэродроме Альканьис.
Продолжалось сосредоточение республиканских войск. Через несколько дней возобновились бои с целью освободить Сарагосу. В воздухе и на земле они приняли упорный, ожесточенный характер.
В первые дни республиканцы понемногу продвигались вперед. Но потом самые отчаянные атаки не приносили желаемых результатов. Попытки франкистов ускорить контрнаступление тоже оказывались бесплодными. Противнику не удавалось сломить героическое сопротивление республиканских войск.
Едва ли не на следующий день после начала второго наступления на Сарагосу мы возвращались эскадрильей на свой аэродром, выполнив задание по прикрытию с воздуха наступающих наземных войск. Все шло как обычно. Мы отогнали группу вражеских самолетов, пытавшихся атаковать наши позиции. В бою Иван Панфилов сбил истребитель неприятеля. Он удачно зашел ему в хвост и с одной очереди отправил противника к земле. «Фиат» задымился и вскоре врезался в каменистую землю. Два других истребителя подбили ребята. После этого враг покинул поле боя.
Вдали уже можно было различить аэродром. Настроение у нас было отличное.
Совсем неподалеку от нашего строя я увидел звено истребителей, идущих параллельным с нами курсом и на той же высоте.
Что за машины? Почему они идут к нашему аэродрому?
Да это же «фиаты»! Точно!
Встреча как для нас, так и для противника оказалась неожиданной. В первый момент мы никак не могли поверить, что встретили в нескольких километрах от своей базы истребителей врага. Такого еще не бывало. И хотя силуэты «фиатов» не походили ни на одну из наших машин, взяло сомнение:
«А что, если это все-таки наши? То-то посмеются над нами! Да и свет заходящего солнца, на фоне которого мы видели самолеты, мог исказить силуэты машин…»
Само собой, если это противник, надо немедленно атаковать! И все же стоило проверить, точно убедиться, что перед тобой враг. Вместе со своим ведомым Иваном Соколовым иду на сближение.
Когда сомнений не осталось — перед нами враг, — момент внезапности оказался упущен. За несколько мгновений до того, как мы перешли в атаку, летчики противника тоже опознали нас. Дав полную мощность моторам, они ринулись вперед и вниз, стараясь оторваться.
Пальцы почти непроизвольно легли на гашетки, но я сдержал себя и не открыл огонь. Созревало новое решение.
«Фиаты» удирали от нас, но, удирая, не разворачивались, а уходили в глубь нашей территории. С каждой минутой они удалялись от линии фронта, и, чтобы вернуться к своим, самолетам придется снова пройти это же расстояние. А хватит ли им горючего на обратный путь? Значит, открывать огонь пока не имело смысла. Другое дело, если они попытаются развернуться. Тогда надо стрельбой воспретить им сделать это. Гнать и гнать в глубь нашей территории, прижимать к земле, посадить на один из своих аэродромов.
Подаю команду:
— Внимание!
Сближаюсь с противником метров на триста. И пошел на этой дистанции.
Летчики правильно поняли мой замысел. Никто из них не выходил вперед меня, чтобы атаковать. Огня не открывали.
«Не прозевать бы момента, когда неприятель все-таки попробует развернуться и уйти», — подумал я.
Замечаю, что головной «фиат» пытается развернуться.
Открываем огонь. Ведущий «фиат» занимает прежнее положение.
Поговорили!
Мы держим «фиаты», словно гончие, сзади и с боков. Они обложены, будто волчья стая. Проходит минута, другая. «Фиаты» должны что-то предпринять. Смешно, если бы они смирились. Держимся начеку.
«Фиаты» резко сбрасывают газ. В какую-то долю секунды никто не мог предположить, что они поступят именно так.
Мы тоже убираем газ. Но по инерции налезаем на противника, сближаясь до ста метров.
Ничего не скажешь — решение ведущего «фиатов» неожиданное, рискованное. Чтобы развернуться, «фиаты» уже дали полную мощность моторам и веером пошли в разные стороны. Ведомые противника управляемым переворотом на большой скорости проскакивают вниз, под наш боевой порядок, а ведущий пошел вверх, видимо, чтобы облегчить уход своим подопечным. Однако рывок вверх с последующим разворотом не под силу мотору. Машина зависает. В этот момент я, а за мной Соколов открываем огонь. Дистанция метров восемьдесят. Промаха быть не может.
Вижу, как «фиат» ведущего проваливается перед носом моего самолета и устремляется к земле, оставляя за собой дымный хвост. Делаю управляемый переворот вниз и назад, чтобы проследить за ним.
«Фиат» под большим углом пикирует к земле. Чуть в стороне раскрывается купол парашюта. Это другое дело. Успокоенный, иду вверх. Вижу: остальные звенья эскадрильи, хотя и с запозданием, сделали разворот «все вдруг» и быстро догнали «фиаты». После двух-трех атак все было кончено. Одного сбило звено Смолякова, другого — звено Панфилова.
Ведущего, который выбросился на парашюте, взяли в плен. Он оказался капитаном итальянской армии, командиром эскадрильи. На допросе рассказал, что их подразделение недавно прибыло под Сарагосу. Это был их первый боевой вылет на Арагонском фронте. Всей эскадрильей они производили облет района. Севернее Бельчите их атаковали истребители И-16. Они приняли бой, но вскоре вышли из него, и эскадрилья рассыпалась. Он со своим звеном временно потерял ориентировку. Решил идти к реке Эбро и от нее дальше на север на свой аэродром. Иного выхода не было. Они заблудились. Тут-то мы и встретили их.
Важным в его показаниях было и другое. Во-первых, он сообщил, что около Сарагосы, в местечке Гарапенильос, находится большой, хорошо замаскированный и прикрытый сильным зенитным заслоном аэродром. Во-вторых, северо-западнее Бельчите сосредоточивалась итальянская дивизия «Черные стрелы». Она предназначалась для нанесения контрудара по наступающим республиканцам. «Черные стрелы» имели задачу: после разгрома противостоящих республиканских войск развивать успех, содействовать ускорению наступления франкистов на всем участке фронта.
Основываясь на показаниях пленного итальянского капитана, республиканский штаб ВВС решил после доразведки нанести бомбовый удар по месту сосредоточения итальянской дивизии и сорвать ее наступление.
Бомбовые удары по расположению дивизии «Черные стрелы» должны были нанести группы СБ и Р-зет. На прикрытие им выделялись пять истребительных эскадрилий. Две эскадрильи оставались в резерве штаба ВВС. Наша эскадрилья вошла в состав ударной группы вместе с эскадрильями Девотченко и Сарауса. Командование ударной группой возлагалось на Ивана Еременко, командира истребительной группы.
Ознакомившись с приказом, мы поняли, что операция, в которой нам предстояло принять участие, была одна из крупнейших за все время нашего пребывания в Испании. В воздух должно подняться около ста самолетов. Задачу им поставили ответственную: упредить контрнаступление на самом важном участке всего фронта борьбы республиканской армии не только с франкистскими мятежниками, но и с регулярными частями итальянцев. Время бомбежки почти совпадало с намеченными сроками наступления. Поэтому предусматривался и запасной вариант. В случае если доразведка не обнаружит противника на указанных пленным итальянским капитаном рубежах, на наблюдательном пункте ВВС республиканцев будет выложен крест. Если же доразведка подтвердит показания пленного, то на НП ВВС выложат стрелу. В первом случае, авиация действует по запасным целям в поддержку наземных войск.
С аэродрома в городок Альканьис мы уехали позже обычного. Хотелось совместно с механиками и оружейниками проверить готовность машин к завтрашнему вылету.
— Вы все-таки не задерживайтесь на аэродроме, — подгонял нас, как обычно, начальник штаба эскадрильи Михаил Викторович Кригин. — Пора в город. И времени на отдых больше, и спокойнее.
Это он говорил часто, а в тот вечер был особенно настойчив. Все опасался, что на нас нападут бандиты из «пятой колонны». Его настороженность казалась нам излишней. Уже не один месяц мы в Испании, а о «пятой колонне» хотя и слышали-переслышали, но сами с ней не сталкивались. Однако Кригин настойчиво применял свой метод профилактики от «пятой колонны». Мы выезжали с аэродрома в город только все вместе — этакой процессией из нескольких машин, и не в полной темноте, а в сумерках.
Добрались благополучно. Посмеивались над Михаилом Викторовичем, призывавшим к бдительности. Ребята так разошлись, что пришлось их приструнить.
— То, что мы не встречались с предателями, не повод для веселья. Ведь для кого-то из нас такое свидание может оказаться первым и последним. Оружие у них — не хлопушки с конфетти.
Утренний подъем прошел дружно. На рассвете на машинах проскочили по спящим улочкам городка. Кто-то острил: «пятая колонна» спит. Шутника не поддержали. Впереди нас ждал серьезный бой. Ребята выглядели сосредоточенными, подтянутыми. Ответственность перед предстоящей операцией была понятна каждому.
Миновав последние домики городка, выезжаем на ровное плоскогорье, каменистое и холодное. Ветер гонит по земле пыль, похожую на снежную поземку.
Вот и аэродром. Осмотр машин. Уточнение задачи. Разъезд по самолетам. Звонок по телефону с КП. Над аэродромом повисает зеленая ракета — искра на фоне розовой зари.
Взревели моторы. И вот уже две зеленые искры взмывают вверх. Мы взлетаем. Делаю круг над аэродромом, собирая эскадрилью. Отправляемся на место сбора ударной группы. Эскадрильи прибывают к месту вовремя. Принимаем соответствующий боевой порядок. Командир группы Иван Еременко берет курс к линии фронта. На подходе встречаем наших замечательных друзей, чудо-парней, как меж собой мы прозвали ребят из эскадрильи капитана Алонсо. Впрочем, Алонсо уже не капитан. В конце сентября ему присвоили звание майора. Проходя над группой Р-зет, покачиваю крыльями, приветствую майора Алонсо и его товарищей. В этой операции группу легких бомбардировщиков сопровождает испанская эскадрилья И-15.
Взошло солнце. Оно светит за нашими спинами. Впереди у линии горизонта виден дым разрывов, клубится рыжая пыль. Республиканские войска продолжают наступление.
Перед линией фронта Иван Еременко подает сигнал, и ударная группа истребителей уходит вперед, обгоняя боевые порядки остальных самолетов. Нам надо первыми пройти на территорию противника, чтобы перехватить истребители врага, если таковые появятся, и не допустить их к нашим бомбардировщикам.
Район КП ВВС. Вот и условный знак — стрела. Отлично! Значит, доразведка подтвердила показания итальянского капитана со сбитого нами «фиата». Наша армада отправляется «утюжить» позиции итальянской дивизии «Черные стрелы».
Несколько ниже нас и в стороне, обгоняя группу Р-зет, двигались СБ. Их вел Александр Сенаторов. Средние бомбардировщики прикрывали И-16, которые вел Фернандо Клаудин. Еще ниже нас истребители прикрытия наземных войск — эскадрилья И-16 Григория Плещенко и эскадрилья И-15 Анатолия Серова. Что и говорить, мощный кулак, надежное прикрытие.
Бомбардировщики Александра Сенаторова первыми оказались над районом расположения «Черных стрел». Они обрушивают на итальянцев бомбы и вместе с истребителями прикрытия отходят на нашу территорию. Следом за СБ ложатся на боевой курс самолеты Алонсо. Испанские товарищи прекрасно выполнили боевую задачу. На земле — паника. Но небо, где только что прошли СБ и Р-зет, пестрит разбросанными клоками ваты. Это разрывы зенитных снарядов. Сбили кого-то из наших? Трудно пока сказать. Наблюдаем за подходами к месту боевой работы наших товарищей и за воздушным пространством, чтобы не просмотреть истребители противника. Но по-моему, все обошлось благополучно. Провожаем взглядом уходящие на свою территорию бомбардировщики. Наша миссия выполнена.
Сигнал Ивана Еременко. Начинаем разворот к линии фронта. Направляемся на поддержку нашим истребителям, прикрывающим войска. За командиром ударной группы разворачиваются эскадрильи Девотченко и Сарауса. Мы пока продолжаем патрулирование, пропуская наши эскадрильи. Небо чисто от неприятельских самолетов. Пора уходить и нам. Последний раз окидываю взглядом воздушное пространство. Только собрался начать разворот, вдруг замечаю в синем небе черные черточки. Насчитываю четыре девятки бомбардировщиков и две девятки истребителей противника. Они идут к линии фронта. Вот еще впереди и выше группа истребителей. Эскадрильи две-три. Не меньше.
Ничего себе подарочек!
Впереди идут чистильщики, их задача — отогнать нас, чтобы не мешали ударной группе бомбардировщиков сбросить свой груз на наступающие республиканские войска. Это их ударная группа. А основной бомбовый удар, который должна нанести армада бомбардировщиков, должен был обеспечить успешное контрнаступление «Черных стрел». Несмотря на то что по дивизии «Черные стрелы» уже отработали наши СБ и Р-зет, однако остановить начавшуюся военную операцию было так же невозможно, как сорвавшуюся с гор снежную лавину.
Убеждаюсь, что чистильщики не замечают нас. Ведь мы находимся по отношению к ним со стороны солнца. Оно слепит противника. Прервав разворот и поднабрав высоты, пропускаю девятку бомбардировщиков под собой и бросаюсь в атаку. Панфилов и Ильин атакуют истребители прикрытия. За ними еще две пары связывают «фиаты» боем.
Больше пока я ничего не вижу. Глаза не отрываются от прицела. Улавливаю ведущий самолет эскадрильи бомбардировщиков. С дистанции метров 300 даю очередь. Меня поддерживает Соколов. Нити трассирующих пуль, поблескивая, впиваются во вражескую машину. Выход из атаки. Но свою цель я не выпускаю из поля зрения. Бомбардировщик с большим креном уходит под строй. Он пытается вывести самолет из пике и крена — не удается. Бомбардировщик резко идет вниз. Экипаж выбрасывается на парашютах. В небе раскрываются четыре белых купола. Атака увенчалась успехом. Машина с полной бомбовой нагрузкой взрывается где-то в расположении своих частей. Может быть, в том же районе сосредоточения «Черных стрел».
Оглядываю поле боя. Женя Соборнов и Жора Шубин расправляются с правым звеном ведущей девятки. Их атаки не так удачны. Звено противника рассыпается, но и одиночными самолетами они продолжают идти прежним курсом. Дружная пара Соборнов — Шубин не оставляет их в покое. Они атакуют самолеты врага с разных сторон. Наконец неприятель не выдерживает. Побросав бомбы, не доходя до цели, бомбардировщики уходят на запад. У Соборнова хватает выдержки, он не преследует противника. Ведь цель — не количество сбитых машин врага. Нам нужно ликвидировать угрозу бомбардировки участка фронта, на котором наступают республиканцы.
И хотя после наших атак девятка противника рассыпалась — одна машина сбита, три уходят, — пятерка бомбардировщиков продолжает движение к цели. Упорные, черти.
При выходе из очередной атаки ищу Смолякова. А он с ведомым обрабатывает замыкающую девятку. И в той девятке ведущий пошел вниз. Потом вижу белые купола парашютов. Очень хорошо! Правда, остальные машины эскадрильи разомкнутым строем все-таки шли к цели. Стрелки бомбардировщиков не прекращают огонь. Трудно разобраться, глядя против солнца, что предпринял командир группы Еременко. Вот и они. Развернувшись, эскадрилья Девотченко обрушилась на девятки бомбардировщиков противника, оказавшихся меж двух огней: головную девятку атаковали мы, а хвостовую — Смоляков.
Рассказывать о воздушном бое не менее сложно, чем вести репортаж о футбольном матче. Ведь гол бывает забит в результате активных действий всей команды, даже если она играет на «звезду». В воздушном бою так же ярко проявляется и коллективизм летчиков, и их личное мастерство.
Уловить ситуацию на поле боя искусный командир обязан очень быстро. Оценить ее нужно в считанные секунды.
С начала нашей атаки головной эскадрильи врага прошло не более чем полминуты. Только тогда нас атаковали истребители ударной группы противника. Но приблизиться к нам им не позволили. По пути их перехватили «москас» Сарауса. Однако противник превосходил нас, по крайней мере, вдвое. Нескольким истребителям удалось прорваться к своим бомбардировщикам. Теперь они атакуют нас и эскадрилью Девотченко, стараясь связать обе наши группы боем и не дать в обиду подопечные бомбардировщики. А они продолжали идти к цели — позициям республиканцев.
Схватка приняла общий характер. Наши истребители бились одновременно с истребителями противника ударной и прикрывающих групп и в то же время атаковывали бомбардировщиков. Подошла и вступила в бой с бомбардировщиками эскадрилья Плещенко, прикрывавшая наземные войска.
Это была очень острая схватка в небе. Разобраться в ее перипетиях мог человек, знающий, что такое броуново движение. Подобно тому, как только физик может объяснить столкновение взвешенных в воде частиц, так лишь опытный авиатор может обрисовать сложные эпизоды разыгравшегося воздушного сражения.
Суть этого сражения состояла в том, что, несмотря на все наши попытки заставить франкистов сбросить бомбы, они все-таки продолжали группами и в одиночку тянуть к позициям республиканцев — к своей цели. Мы, связанные боем с превосходящим числом истребителей, не могли полностью преградить им путь. Часть бомбардировщиков противника все же прорвалась к позициям республиканцев, сбросила на них бомбы. А потом «юнкерсы» ушли на свою территорию под защиту зенитного огня и истребителей прикрытия.
К нам на помощь пришли две эскадрильи И-16 — резерв командующего авиацией. Подошла подмога и к противнику. Сражались теперь лишь истребители. После нескольких атак разошлись по своим аэродромам.
«Тогда считать мы стали раны». Наша эскадрилья в полном порядке вернулась в Альканьис. Кое-какие машины оказались изрядно потрепаны. И ни одна не возвратилась без пробоин. Сейчас уже не припомню, у кого именно было рекордное число пробоин — двадцать. То, что в таком массовом и трудном бою мы отделались незначительными повреждениями материальной части, говорило о возросшем мастерстве пилотов, их умении быстро и четко ориентироваться в сложной боевой обстановке. Конечно, никто из нас не думал, что мы раз и навсегда избавились от ошибок. В конце концов, схватка в воздухе проходит не по заранее разработанному шаблону, как это может показаться на первый взгляд человеку несведущему. Например, в этом бою мы столкнулись с классическим построением времен сопровождения и охраны бомбардировщиков как с нашей стороны, так и со стороны франкистов. Но результаты-то получились разные, не в пользу врага. Или еще пример. Всего за несколько дней до этого мы встретили звено итальянских истребителей. Мы имели подавляющее большинство — 4:1. Поэтому удалось сбить всех, ведущего взять в плен, получить от него ценнейшие сведения. Примени мы другую тактику, возможно, итоги боя получились бы иные.
После приземления мы узнали точные цифры сбитых вражеских самолетов и наши потери. Четырех: летчиков не досчитались мы в эскадрильях, принимавших участие в этом крупном бою. Ведь в воздухе в тот день находилось почти одновременно около двухсот самолетов! До того времени еще не было в воздушном бою столь много самолетов.
Только в бою с нашей группой противник потерял четыре бомбардировщика и три истребителя.
В упорном сражении мы сорвали массированный удар авиации франкистов по наступающим республиканским войскам. Противнику не удалось ослабить сопротивление республиканцев при нанесении контрудара дивизией «Черные стрелы».
Наш удар по дивизии «Черные стрелы» задержал наступление, ослабил ее силы. Дивизия не достигла сколько-нибудь значительного успеха, по крайней мере, такого, на который рассчитывал враг, планируя операцию. Его расчеты оказались опрокинутыми своевременными и упреждающими действиями республиканской авиации.
Через несколько дней после этого крупного сражения произошло, на мой взгляд, событие чрезвычайной важности. Мы впервые встретились в воздухе с немецкими истребителями «Мессершмитт-109». Еще в сентябре, когда мы находились в Валенсии, нам довелось слышать много рассказов наших летчиков об этой машине и немецких пилотах, воюющих на «мессерах». Борис Смирнов, Анатолий Серов и их ребята встречались с «мессерами» еще в Брунетской операции. Но потом «мессеры» на несколько месяцев исчезли с горизонта в прямом и переносном смысле.
По мнению Серова и Смирнова, их исчезновение было продиктовано следующими причинами: «мессер» имел слабый хвост, при очень резком выходе из пикирования хвостовое оперение самолета отламывалось в воздухе. Правда, вскоре немецкие механики стали укреплять хвост «мессера» расчалками, но это почти не помогало. Очевидно, поэтому Ме-109 и не участвовали в боях. Видимо, машины проходили доводку в заводских условиях. Теперь они, надо полагать, появились модернизированными.
Предупреждали нас ветераны и об одной особенности немецких летчиков. Они открывали огонь с большой дистанции — 800–700 метров и вели его длинными очередями до 300–350 метров. Такая длительность очереди вызывала у нас удивление. Наши пулеметы не могли так стрелять — перегревались. И не верилось в результативность огня на большой дистанции.
Честно говоря, я придерживаюсь мнения, что дистанция при ведении огня на поражение играет решающую роль. Возьмем хотя бы такой пример. В ходе учебно-боевой подготовки были упражнения, на которые давалось двадцать патронов, и летчик получал «отлично», если в мишени насчитывали пять его попаданий с дистанции от 350–300 до 50 метров. А при стрельбе в 800-1000 метров давалась оценка «отлично», если из ста патронов мишень поражалась двумя пулями.
Безусловно, это не значит, что надо отказаться от огня с большой дистанции. Мы пришли к выводу, что следует улучшить качество оружейной стали наших пулеметов.
Нам говорили: немецкие летчики ведут бой, имея преимущество в высоте. Мы учитывали это в боях с Ме-109. После того как мы изрядно потрепали «Черные стрелы» и сорвали операцию франкистов, враг стал очень интересоваться нашими аэродромами. Можно понять столь «пылкую любовь»!
Вспоминается такой эпизод. Вражеские бомбардировщики шли к республиканскому аэродрому Каспе. С командного пункта ВВС получаю приказ идти на перехват. Наша эскадрилья и эскадрилья Ивана Девотченко перехватили противника в нескольких километрах от аэродрома. С ходу пошли в атаку. Мы намеревались заставить неприятеля сбросить бомбы, не доходя до цели. Вдруг, уже в самый момент атаки, замечаю: выше и несколько позади бомбардировщиков — истребители, длинные серебристые самолеты. Когда они разворачивались, солнечные лучи заискрились на фюзеляжах и плоскостях машин.
«Мессеры»! — пронеслось в голове.
Они шли растянутым строем «пеленг». Ошибиться было довольно трудно. О появлении на фронте вражеских машин каких-либо других марок мы не слышали, а описания их силуэта и внешнего вида совпадали с увиденным.
«Мессеры» с полупереворота ринулись на нас. Основной удар приняла на себя эскадрилья Девотченко. Она шла впереди. Прекратив атаку бомбардировщиков, мы рванулись навстречу Ме-109. От «мессеров» к нашим самолетам потянулись светящиеся следы трассирующих пуль. «Мессеры» открыли огонь с большой дистанции и продолжали его до того момента, когда стрельба наших пулеметов не оказалась эффективной. Прекратив наскок, «мессеры», используя скорость, приобретенную на пикировании, стали круто уходить вверх.
Что и говорить, все это выглядело красиво, эффектно, но безрезультатно. Длинные очереди с большой дистанции, набор высоты, строгий строй, образцовая слетанность — все это подтверждало, что перед нами немецкие летчики.
«Немцы очень боятся потерять превосходство в высоте…» — вспомнилось напоминание товарищей, уже воевавших с асами третьего рейха. Но тут, с ходу, в бою, предпринять что-либо для набора высоты было уже поздно. Пришлось в доли секунды выбирать иную форму схватки, которая лишила бы немцев преимущества.
Раз мы не можем добиться в свою пользу преимущества в высоте — немцы нам его не уступят, — то следует найти другой тактический прием борьбы, прежде всего с бомбардировщиками противника. И мы пошли вниз, под строй бомбардировщиков. Атаковали их снизу. При выходе из атаки старались не вырываться над их строем, чтобы не угодить под огонь «мессеров». Так мы бомбардировщиками противника прикрыли себя от атак истребителей врага, не желавших терять преимущество в высоте. «Хейнкели» выполняли роль щита — не станут же немецкие летчики вести огонь сквозь строй своих самолетов! Так нам удалось лишить немцев их главного преимущества.
«Мессеры» бросались лишь на те машины, которые в пылу схватки все-таки выходили выше строя бомбардировщиков или далеко в сторону, но опять-таки вели огонь со значительной дистанции и никак не желали спуститься к нам под строй «Хейнкелей-111». Чувствовалось, что «мессеры» находятся в замешательстве. В ходе боя они не могли найти тактический прием, чтобы напасть на нас с большим толком.
Два «мессера» все-таки попытались подобраться к нам снизу. Но мы их заметили вовремя. Четверка И-16 дружно набросилась на врага. Один Ме-109 сбили. Другой поспешил убраться наверх подобру-поздорову.
Изолировав себя от «мессеров», мы уничтожили два бомбардировщика. Остальные вынуждены были сбросить бомбовый груз, не долетев до аэродрома Каспе. Лишь одиночным машинам удалось сбросить бомбы на летное поле. Наши самолеты с этого аэродрома уже находились в воздухе.
В эскадрилье Девотченко погиб один летчик. Он вырвался в атаке очень высоко, в стороне от основной группы. Там его и прижали «мессеры».
Крепко досталось и Ивану Девотченко. Как потом мы узнали, на его самолете оказалась перебита система выпуска шасси, пробиты покрышки и поврежден один цилиндр в моторе. Однако все обошлось. Иван сумел посадить самолет на брюхо.
О боях с «мессерами» мы говорили много. Их появление на нашем участке фронта было неожиданным. В первом бою мы не могли с ходу найти верный тактический прием для борьбы с ними, хотя знали, что немецкие летчики дерутся, обладая превосходством в высоте. Этот воздушный бой мы подробно разобрали вместе с летчиками эскадрильи Девотченко. В разборе приняли участие Иван Еременко и командиры других эскадрилий. Совместными усилиями мы выработали новые тактические приемы для наращивания ударов по «мессерам».
Один из тактических приемов заключался в следующем.
В каждой эскадрилье выделялось две пары наиболее подготовленных и физически крепких летчиков. Им предстояло идти на 1000–1200 метров выше общего боевого порядка эскадрильи и несколько позади. Когда эскадрилья вступит в бой с «мессерами», эта четверка должна атаковать врага сверху и гнать вниз, где их подхватывали бы другие пилоты. Находясь все время над «мессерами», эта четверка должна была внимательно следить за действиями противника и ни в коем случае не позволять ему уйти выше себя. Так мы навязывали немецким летчикам наш план, нашу тактику боя, заставляли вести схватку в невыгодных для них условиях.
В группу высотных чистильщиков, как мы ее назвали, сначала решили взять добровольцев. Оказалось, что каждый летчик пожелал быть высотным чистильщиком. Пришлось назначить четверку приказным порядком. В нашей эскадрилье высотными чистильщиками стали Платон Смоляков, Виктор Скляров, Виктор Годунов и Иван Соколов.
Возможность проверить наши теоретические расчеты немцы предоставили нам безотлагательно. Словно по заказу.
Мы получили задание и вылетели на патрулирование — прикрывать наземные войска от возможных налетов бомбардировщиков. Свой боевой порядок построили по-новому. Четверка Смолякова держалась выше эскадрильи примерно на тысячу метров, несколько сзади и в стороне. Как мы и ожидали, через несколько минут появились «мессеры». Их было пятнадцать. Они шли прямо к линии фронта, метров на 600 выше нашего основного порядка. Знали мы и другое — за истребителями должны следовать бомбардировщики врага. Связывать себя боем нам, естественно, не хотелось. Поэтому пытаемся обойти «мессеров», не вступать с ними в схватку и выйти на основную цель — бомбардировщики, атаковать их, заставить сбросить смертоносный груз на своем территории. Этот маневр основывался на расчете, что «мессеров» свяжет боем другая наша эскадрилья, которая патрулировала в соседнем районе. Но так не получилось. «Мессеры», едва почуяв, что мы хотим пройти к бомбардировщикам, кинулись в атаку, используя свое превосходство в высоте.
Разворачиваемся, чтобы встретить врага лицом к лицу. Немцы уже, видимо, предвкушали легкую победу. И вот в критический момент, когда дистанция между нами не превышала 1000—900 метров и «мессеры» каждое мгновенье могли открыть огонь со своей излюбленной дистанции, группа высотных чистильщиков во главе со Смоляковым кинулась на врага.
Это было для немцев полной неожиданностью. Видимо, лишь разглядев трассы пуль, идущие сверху, они поняли, откуда по ним стреляют. Атака «мессеров» не получилась. Ведь они представления не имели, какова численность атакующих сверху, и растерялись. Часть машин пошла вниз. Тут уж мы не дали им опомниться и встретили очередями. Другие самолеты противника рванулись наверх, чего только и ждали ребята из группы Смолякова. С первой же атаки они подожгли один Ме-109.
Бой завязался в двух ярусах. Внизу мы схватились с основной частью нападавших, вверху четверка Смолякова сражалась с четверкой «мессеров». Видя, что путь наверх им отрезан, немцы решили выйти из боя. И тут, как бывает в подобных случаях, один из Ме-109 замешкался, и звено Ивана Панфилова расправилось с ним.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.