Отец

Отец

Соломон Самуилович Кэмрад, биограф Маяковского:

В феврале 1929 года он снова едет в Париж. Возвращается оттуда в первых числах мая. Однажды в отсутствие поэта И. И. Адамович позвонил к нему на квартиру. Откликнулся женский голос.

– Где Володя? – спросил Адамович и услышал в ответ:

– Он опять к своей девчонке поехал. <…>

Маяковский вернулся в Москву. Заехал на своем «красавце серой масти» – маленькой машине «Рено», купленной им в Париже в декабре, – за Соней Шамардиной, в ЦК Рабис(Центральный комитет работников искусств), членом Президиума которого она являлась.

Сели в машину. Поехали. Маяковский был очень мрачен. За все время их многолетней дружбы она ни разу не видела его таким мрачным.

Решила отвлечь его от каких-то, видимо, тяжелых мыслей, рассеять его настроение. Спросила игривым тоном, имея в виду его поездку в Париж (к Т. Яковлевой. – Сост.):

– Ну, как там твоя девчонка?

Маяковский вздрогнул. Он не ожидал этого вопроса. Предположив, что Соня спрашивает его о дочери, между тем как он никому ничего не говорил о ней, в удивлении уставился на Соню:

– А ты откуда знаешь?

Соня ничего не знала. Продолжая ту же игру, тем же тоном ответила:

– Ну, как же, знаю…

И вдруг увидела, что своим вопросом и ответом достигла прямо противоположных задуманному результатов. Маяковский помрачнел и нахмурился еще больше. Не сомневаясь, что Соня действительно все знает, с глубокой душевной болью сказал:

– Понимаешь, я никогда не думал, что можно так тосковать о ребенке. Ведь девочке уже три года. Она больна рахитом. А я ничем, абсолютно ничем не могу помочь ей. Даже деньгами, от которых мать сейчас категорически отказывается. Кроме того, ее воспитывают в католичестве. Пройдет каких-либо 10 лет, и, после конфирмации, она, возможно, станет правоверной католичкой. А я и тут ничего, ровным счетом ничего не могу сделать, чтобы помешать этому. Ведь не я считаюсь ее отцом…

В одной из последних записных книжек Маяковского на совершенно чистой странице можно увидеть написанное карандашом только одно слово: «ДОЧКА».