Глава 21 Опять не у дел

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 21

Опять не у дел

23 октября 1922 г. премьер-министром стал Бонар Лоу, переизбранный лидером Консервативной партии. Через три дня был распущен парламент. Всеобщие выборы назначили на 15 ноября. Восстанавливаясь после операции в лондонской клинике, Черчилль опубликовал свой предвыборный манифест. Но дни господства Либеральной партии остались в прошлом. И хотя в своем манифесте он не скупился на насмешки по поводу пэров в правительстве Бонара Лоу, избирательный округ, который он в 1908 г. называл своим «пожизненным местом», по всей вероятности, был готов изменить ему. Местные консерваторы согласились не выставлять своей кандидатуры против него, но либералы Асквита на это не пошли. Против него и его напарника выступали Э. Д. Морел, крупная фигура в Лейбористской партии, и Эдвин Скримджер, бывший соперник Черчилля от шотландской партии, теперь выступавший как независимый кандидат от лейбористов.

Еще за неделю до выборов Черчилль был слишком слаб, чтобы отправиться в Шотландию. Лежа в постели, он диктовал предвыборные заявления своему стенографисту Гарри Бекенхэму. Клементина, несмотря на то что дочери Мэри было всего семь недель, отправилась в Данди агитировать за него. Луис Спирс, тоже принимавший участие в его кампании, позже вспоминал: «Клементина появилась в жемчужных бусах. Женщины плевали в ее сторону».

Черчилль готовился к поездке на север. «Если берешь с собой сержанта Томпсона, – предупредила Клементина, – вели ему вести себя максимально тактично, чтобы публика не подумала, что ты боишься. Подлые газеты обязательно все извратят. Я выяснила, что людям больше всего нравится решение ирландского вопроса. Так что выставь на первый план это, а также твою роль в предоставлении самоуправления бурам. Против тебя идея, что ты якобы поджигатель войны, но я представляла тебя как херувима-миротворца с крылышками и пухлым личиком».

10 ноября Черчилль уехал из Лондона в Данди. Следующим вечером на встрече со своими сторонниками он был настолько слаб, что выступал, сидя на специальной платформе. «Чанаккале, – сказал он, – был новой войной, которую мы старались предотвратить, и к тому моменту, когда Ллойд Джордж покинул свой пост, она была окончательно предотвращена». Он сказал, что как участник этих событий будет до конца жизни гордиться этим достижением. Затем он встал, чтобы произнести заключительную часть речи – послать «сердечный привет страдающему, борющемуся, запутавшемуся, измученному человечеству всего мира». Стоять было чрезвычайно больно, и он лишился последних сил. Через два дня, выступая перед враждебной аудиторией, он был освистан, ошикан, его прерывали так часто, что он не смог завершить выступление. «Вам ничего не светит!» – выкрикнул кто-то из толпы. «Если мне ничего не светит, – парировал Черчилль, – почему вы не даете мне нанести предсмертный удар?»

Через два дня в Данди состоялись выборы. Победителями оказались Скримджер, который в 1908 г. набрал всего 655 голосов, и Э. Д. Морел, кандидат от лейбористов, известный антиимпериалист. Каждый получил менее 30 000 голосов. Напарник Черчилля, местный шотландский национал-либерал, занял третье место с 22 244 голосами. Черчилль остался четвертым. За него проголосовали 20 466 избирателей. Только независимый либерал и коммунист получили еще меньше голосов.

Черчилль впервые за двадцать два года оказался вне парламента. Вечерним поездом он уезжал из Данди. Его провожала группа поддержки из студентов, энергично скандирующих: «Черчилль, ты должен!» Один из них, ирландец, крикнул: «Коллинз в вас верил, и мы верим в вас!» Его попросили сказать несколько слов. По свидетельству корреспондента местной газеты, он высунулся из окна вагона и сказал, «что всегда был демократом и всегда считал, что люди имеют право создавать свои организации. Он поклоняется этому и ныне, хотя считает это ошибочным».

Бывшие сотрудники Черчилля поспешили выразить ему свое сочувствие. «Не сочтете ли вы неуместным, если скажу, насколько глубоко я возмущен результатами в Данди? – написал Гумберт Вольф, один из его бывших сотрудников. – Позвольте напомнить, насколько глубока и неизменна признательность к вам всех, кто имел счастье работать под вашим руководством. Мы все (я знаю!) считаем произошедшее своим личным ударом. Разумеется, все это преходяще, но, поскольку это может на время огорчить вас, можете быть уверены, что, когда вы и миссис Черчилль ожидали результатов и когда вы узнали их, вы были не одиноки». Т. Э. Лоуренс не выбирал выражений. «Что за дерьмо, должно быть, эти дандийцы», – написал он. Но у Черчилля было иное мнение. Бывшему коллеге по кабинету министров Герберту Фишеру он сказал: «Если бы вы видели, в каких условиях живут люди в Данди, вы бы признали, что им многое можно простить».

Консерваторы пришли к власти впервые после 1905 г., получив 354 места в парламенте. Лейбористы оказались вторыми со 142 местами. Национал-либералы Ллойд Джорджа получили только 62 места, а либералы Асквита – 54. Это ознаменовало конец либерализма в британской политике. Черчилль был ведущим представителем либералов в парламенте на протяжении семнадцати лет. Теперь ему предстояло определить свое место в меняющейся британской политической жизни. «Не сомневаюсь, что ваша звезда взойдет вновь, – написал ему 24 ноября бывший директор его школы доктор Уэлдон, – и засияет ярче прежнего». Не все были столь уверены в этом. Только что избранный сторонник Ллойд Джорджа либерал Джеффри Шекспир, который на этой неделе обедал с Черчиллем, позже вспоминал: «Он был в таком подавленном состоянии, что весь вечер с трудом мог говорить. Он считает, что его мир подошел к концу, по крайней мере политический мир. Я думаю, его карьера завершилась».

Через две недели после поражения на выборах Черчиллю исполнилось сорок восемь лет. Через три дня он с Клементиной и детьми уехали на юг Франции. «Кнут найдет меня, если понадобится, – написал он Луису Спирсу через три дня после выборов, – но сейчас я хочу отдохнуть». В качестве убежища Черчилль выбрал виллу Рев д’Ор недалеко от Канн. Там он провел шесть месяцев, занимаясь живописью и мемуарами. Дважды в течение полугода он приезжал в Англию – следить за ремонтом Чартвелла и обсуждать свои будущие воспоминания о войне со специалистами. В Лондоне Черчилль останавливался в отеле «Риц» и продолжал работать над мемуарами. «Я настолько занят, что почти никуда не выхожу, кроме как поесть», – писал он Клементине 30 января 1923 г. Прошло три месяца после поражения в Данди. В апреле, накануне выхода из печати первого тома его воспоминаний, он написал двоюродному брату Санни: «Здесь очень приятно. После всех этих лет было огромным облегчением не держать в голове кучу забот и проблем. Государственные дела растворились в безмятежности. Но должен признаться, прошлое меня интересует больше, чем настоящее».

Черчилль еще раз ненадолго вернулся в Лондон в марте, взяв с собой Рэндольфа. На обратном пути в Париже он зашел к Картье и купил для Клементины кинжал, украшенный бриллиантами. «Кажется, матери доставил большое удовольствие этот подарок, возможно самый лучший из всех, что он ей делал», – позже вспоминал Рэндольф. Клементина отметила тридцать седьмой день рождения. Еще шесть недель Черчилль работал на вилле Рев д’Ор над своими военными мемуарами.

В целом было опубликовано пять томов под названием «Мировой кризис» (The World Crisis). Охватывающие более чем десятилетний период, они представили и предпосылки войны, и саму войну, и послевоенный период вплоть до Чанаккале. Множество документов, юмор, ирония, взволнованное повествование, глубокие размышления и аргументированная самозащита заполнили 2150 страниц. Первый том появился 10 апреля 1923 г., когда Черчилль еще был во Франции. В рецензии, опубликованной в New Statesman, подчеркивалось: «Он написал книгу поразительно самолюбивую, но честную, которая, безусловно, надолго переживет его».

«Считаю, твоя книга – настоящий шедевр, – написала жена Асквита Марго. – Она написана тепло, без лишнего самовосхваления, живо, с четкостью и драматизмом, превосходящими Маколея». Марго дала ему и политический совет: «Затаись на время, не лезь в политику, продолжай писать и рисовать, не уподобляйся бывшим коллегам, которые всеми возможными способами выставляют себя глупцами. Сохраняй друзей, никого не теряй. Пусть в данный момент ты вне боевых действий, но если ты обладаешь терпением Дизраэли, то тебя, с твоим самообладанием, светлым умом и немстительным характером, ждет великое будущее».

В середине мая Черчилль вернулся в Лондон. «После семнадцати лет тяжелой государственной службы, – сказал он в клубе «Олдвич» 24 мая, – могу заверить, что существует много такого, что хуже, чем частная жизнь». Летом он следил за завершением ремонта и отделки Чартвелла, арендовав дом по соседству. В конце августа, оставив Клементину следить за ходом налаженных им работ, он отправился на Атлантическое побережье Франции на борту яхты своего друга герцога Вестминстерского, взяв с собой верстку второго тома мемуаров.

Клементина не хотела перебираться из Лондона в сельскую местность. Она не чувствовала привязанности к Чартвеллу и беспокоилась, что такой большой дом потребует чрезмерных расходов. 2 сентября Черчилль написал ей: «Дорогая моя, прошу, не беспокойся о деньгах. Напротив, главная цель нашей семейной политики – стабильность (как у Бонара Лоу!). Чартвелл будет нашим домом». Через три дня он рассказывал ей: «По утрам я, как обычно, пишу и работаю в постели. Если светит солнце – рисую». Единственным его политическим комментарием было замечание по поводу обстрела итальянцами греческого острова Корфу: «Ну и свинья же этот Муссолини».

В конце октября Черчилль вернулся в Лондон. К этому времени вышел из печати второй том «Мирового кризиса». От преемника Бонара Лоу на посту премьер-министра Стэнли Болдуина, которому Черчилль послал экземпляр, пришла доброжелательная записка: «Если бы я мог писать так, как вы, то перестал бы произносить речи». Книга содержала многие документы, которые отказалась публиковать комиссия по Дарданеллам. Лео Эмери, однокашник по Харроу, ставший первым лордом Адмиралтейства, написал, что восхищен «мастерством повествования», и выразил сочувствие Черчиллю в его «борьбе против педантизма и страшного болота нерешительности».

В ноябре 1923 г. Болдуин объявил, что назначает новые всеобщие выборы и намерен вернуться к политике протекционизма в торговле. У Черчилля тут же прорезался голос. Он объявил политику, против которой так яростно боролся два десятилетия назад, чудовищным заблуждением. Не менее семи либеральных объединений обратились к Черчиллю с просьбой стать их кандидатом. 16 ноября, выступая в Манчестере, он призвал к объединению либералов Асквита и Ллойд Джорджа под руководством Асквита. «Либерализм, – заявил он под громовые аплодисменты, – единственный верный, трезвый, надежный курс – курс здравого смысла и высоких принципов». Через три дня он принял предложение объединения либералов Западного Лестера стать их кандидатом. Местная газета Leicester Mail была враждебна, но Сесил Робертс, издатель другой городской газеты Nottingham Journal, поддержал его и даже выделил грузовики, чтобы распространить тираж по всему округу.

Среди тех, кто помогал распространять тираж Nottingham Journal, был Брендан Брекен, молодой человек, с которым Черчилль познакомился совсем недавно. Так было положено начало дружбе и сотрудничеству, которые сохранились на всю жизнь. Но сама кампания прошла плохо. На одной из встреч, как злорадно отметила Leicester Mail, Черчилля с женой «встретили гулом и шиканьем, не раздалось ни единого приветственного возгласа». Где бы он ни выступал, постоянно кто-нибудь выкрикивал: «А как насчет Дарданелл?» Одному из таких крикунов он ответил: «А что вы знаете про Дарданеллы? Дарданеллы, возможно, сохранили миллионы жизней. Не думайте, что я стыжусь Дарданелл. Я горжусь этим».

3 декабря Черчилль выступил на трех больших предвыборных встречах в Лондоне. После одной из них какой-то человек разбил стекло машины, на которой он пытался уехать от враждебно настроенной толпы. Машине плевали вслед. Тем временем в Западном Лестере Клементина продолжала выступать в поддержку мужа. «Очень многие думают, что он крайне воинственный, – говорила она. – Но я его очень хорошо знаю, он совсем не такой. На самом деле один из его величайших талантов – это талант миротворца».

Выборы состоялись 6 декабря, через неделю после сорок девятого дня рождения Черчилля. Попытка вернуться в парламент провалилась. «Все было против нас, – написал он Сесилу Робертсу через месяц. – Отсутствие местной прессы, отсутствие организации, выступления постоянно прерывались».

Решение Болдуина провести выборы оказалось серьезной ошибкой. Консерваторы потеряли почти сотню мест. Хотя они и остались крупнейшей парламентской партией, лейбористы и либералы, объединившись, могли бы победить их. Черчилль хотел, чтобы либералы поддержали консерваторов, сформировав коалицию. Когда Асквит заявил, что не станет этого делать, Черчилль был возмущен. «Лейбористское правительство, – сказал он дочери Асквита Вайолет, – подорвет торговлю и экономику». В письме, опубликованном в Times, он заявил, что это бросит «губительную тень на все формы национальной жизни».

Через три дня после публикации этого письма либералы и лейбористы палаты представителей объединились и нанесли поражение консерваторам. Болдуин ушел в отставку. Премьер-министром стал лидер лейбористов Джеймс Рамсей Макдональд. Черчилль отправил Макдональду письмо с пожеланиями успехов, на которое тот собственноручно ответил: «Ни одно письмо, полученное мной в это время, не доставило мне столько удовольствия, как ваше. Хотелось бы, чтобы у нас было меньше разногласий. Но они есть. В любом случае надеюсь, вы разделяете мои чувства. Я лично всегда очень высоко ценил вас».

4 февраля Черчилль снова получил приглашение баллотироваться от либералов, на этот раз в Западном Бристоле. Он отказался, пояснив, что не хочет выступать против консерваторов. Через две недели, отдыхая в Мимизане близ Бордо, он написал Клементине, что еще не определился со своим политическим будущим. «Мне нужно время, – писал он. – Хотя бы несколько месяцев».

22 февраля в Лондоне у Черчилля состоялся продолжительный разговор с Болдуином. «Он явно очень хочет моего возвращения и сотрудничества», – написал Черчилль Клементине. Часть парламентариев-либералов были недовольны тем, что их партия выступает в поддержку лейбористов, и были склонны к объединению с консерваторами. Болдуин хотел, чтобы Черчилль возглавил эту группу. Через два дня после встречи с Болдуином в письме кандидату от консерваторов, баллотирующемуся на дополнительных выборах в Бернли, он призвал местных либералов, у которых там не было своего кандидата, не голосовать за лейбориста. На следующий день письмо было опубликовано в Times. «Темперамент заставляет его всегда быть в гуще событий, – комментировала Glasgow Herald. – Мистер Черчилль определенно сторонник индивидуализма, которому он служил всю свою политическую жизнь – под любым флагом».

Теперь Черчилль решил выступить как независимый кандидат на дополнительных выборах в округе, представляющем Вестминстерское аббатство. Это был один из основных консервативных округов. Он надеялся убедить Болдуина не выставлять там против него кандидатов и заручиться поддержкой как консерваторов, так и либералов. «Дорогой мой, не выдвигайся, пока не будешь реально уверен в победе, – писала ему Клементина с юга Франции. – Идея партии тори снова привлечь тебя только родилась, ее нужно пестовать, лелеять и воспитывать, пока она не обретет силу». Клементина, либерал по воспитанию и убеждениям, не одобряла возвращение мужа к консерваторам, но и не возражала. «Не позволь тори заполучить тебя слишком дешево, – писала она. – Они так плохо относились к тебе прежде, что должны заплатить за это».

Несмотря на усилия Болдуина избавить Черчилля от конкурентов, Вестминстерское объединение консерваторов решило все же выставить собственного кандидата, тридцатидвухлетнего выпускника Харроу. Кампания началась 5 марта. На следующий день Times охарактеризовала Черчилля как «исключительно разрушительную силу». Клементина поспешила из Франции на помощь мужу. Его кандидатура оказалась в центре внимания. «Телефон в его доме звонит чаще, чем у любого другого человека за всю историю этого изобретения», – писала Evening News.

В обращении к избирателям 9 марта Черчилль отметил, что Болдуин открыто призвал к сотрудничеству с либералами против лейбористов. «Я поддерживаю его идею ставить интересы страны выше интересов партии», – заявил Черчилль. В свою очередь, лейбористы обрушились на него с нападками за попытки, как они говорили, «уничтожить большевистскую Россию» и «безрассудство при Дарданеллах». Заместитель секретаря кабинета министров Томас Джонс отметил: «Дарданеллы преследуют Черчилля абсолютно несправедливо. Это была одна из важнейших идей, и, если бы она была осуществлена, это могло бы ускорить окончание войны на пару лет».

Болдуин был вынужден поддержать официального кандидата от консерваторов. Но когда Бальфур написал письмо, выразив желание снова использовать, как он выразился, «блестящие таланты» Черчилля в палате общин, именно Болдуин поспособствовал тому, что это письмо стало широко известно. Голосование состоялось 19 марта. Во время подсчета последней партии бюллетеней кто-то повернулся к Черчиллю и крикнул: «Вы впереди на сотню». Весть о победе дошла до толпы, собравшейся на улице, и потом разлетелась телеграммами по всему миру. Но она оказалась ложной. На самом деле он проиграл. Официальный кандидат от консерваторов опередил его на сорок три голоса.

Но Черчилль был решительно настроен вернуться в парламент. 2 апреля он встретился с Болдуином и предложил себя в качестве лидера пятидесяти либералов – парламентариев и кандидатов, готовых сотрудничать с консерваторами в палате общин против лейбористов, если на выборах против них не будут выставляться официальные кандидаты от консерваторов. Через две недели он писал Клементине, что консерваторы пытаются подобрать ему округ, в котором у него не будет конкурентов.

Одновременно Черчилль активно занимался ремонтом Чартвелла. «Весь день вчера и сегодня перекапывали и ровняли землю. Моторная газонокосилка работает безупречно, мы сделали все, за исключением тиса, который надо посадить около огорода». Дети помогали ему, работая «как негры». «Пью шампанское за каждой едой, – продолжал он, – ведра кларета с содовой в промежутках, cuisine[30] простая, но превосходная. По вечерам заводим граммофон (который отняли у Мэри) и играем в маджонг».

7 мая Черчилль отправился в Ливерпуль. Выступая перед пятью тысячами консерваторов – впервые за двадцать лет, – он заявил, что для Либеральной партии как самостоятельной силы в британской политике больше нет места. Только Консервативная партия предлагает достаточно прочную базу для успешной борьбы с социализмом. Либералы должны объединить усилия с консерваторами на широкой прогрессивной платформе. Через два дня представители консерваторов попросили его быть их кандидатом. На этой же неделе поступили предложения еще от двух объединений консерваторов, а до конца месяца – еще от четырех.

Возращение к консерваторам вызывало у Черчилля сомнения. В той же степени, в какой он не любил лейбористов, он хотел сохранить связи и отношения с либералами, наработанные за время министерской работы. В середине июня он размышлял над возможностью создания новой политической партии либералов, которые, назвав себя либерал-консерваторами, могли бы выступить на следующих выборах независимым объединением в поддержку консерваторов. Из этого, впрочем, ничего не вышло. В июле он заручился согласием Болдуина, что на следующих выборах выступит как конституционалист с официальной поддержкой консерваторов. Болдуин также согласился подыскать ему надежный консервативный округ в Лондоне или неподалеку, чтобы с началом предвыборной кампании он мог свободно выступать по всей Британии против экономического займа Советской России, предложенного Макдональдом, и предостерегая от угрозы социализма.

Лето Черчилль провел в комфорте и покое в своем новом доме в Чартвелле. Он осушил озеро около дома и построил дамбу, чтобы соорудить плавательный бассейн; проложил узкоколейку, по которой могла передвигаться землеройная машина для расчистки дна озера. На это был мобилизован его охранник. «Мы с Томпсоном возимся в самой черной грязи, какую ты только можешь представить, и в страшной вонище, пытаясь ликвидировать всю эту гадость», – рассказывал Черчилль Клементине.

Осенью Черчилль попытался навести мосты между консерваторами и либералами. 31 августа на тайной встрече с Ллойд Джорджем в доме бывшего премьера в Чарте он уговаривал того поддержать консерваторов на следующих выборах, основываясь на их общем отрицательном отношении к займу, который Макдональд собирался выдать России. Ллойд Джордж отнесся к этому благосклонно. «В тот момент, когда лейбористы связали себя этим договором, – сказал он Черчиллю, – они сунули пальцы в шестерню, которая затянет их целиком и перемелет».

11 сентября Черчилль принял приглашение баллотироваться от консервативного округа Эппинг на северо-востоке Лондона. Через три недели он выступал в Эдинбурге на встрече с шотландскими консерваторами. Вместе с ним в качестве группы поддержки находились три ведущих политика Консервативной партии – его бывший противник лорд Карсон, сэр Роберт Хорн и Бальфур. Черчилль заявил, что не существует «непреодолимых противоречий между консерватизмом и либерализмом. Угрозу представляет социализм, экономический заем Советской России и желание Макдональда заключить англо-советский договор. И все перечисленное должно быть отвергнуто. Все, что предлагают лейбористы, совершенно очевидно неприемлемо: наш хлеб большевистскому змею, наша помощь врагам всех нормальных стран, наше благодушие к социалистам по всему миру – все это у Штатов, нашей заокеанской дочки, от которой зависит будущее британских островов и британского народа, вызывает лишь холодное презрение».

Выступление Черчилля широко освещалось в прессе и было хорошо принято консерваторами. «Уинстон снова вышел на тропу войны после длительного отдыха, от которого получал удовольствие», – написала мать Клементины, леди Бланш Хозьер, своей подруге.

На следующей неделе после выступления в Эдинбурге Черчилль опубликовал статью в Nash’s Pall Mall об опасности будущей войны. Позже в виде брошюры, выпущенной тиражом четверть миллиона экземпляров, она распространялась в Соединенных Штатах. «Разве не может быть создана бомба величиной с апельсин, – вопрошал он, – которая может разрушить целый квартал или, более того, даже город? Разве нельзя уже существующие взрывчатые вещества поместить на летательные аппараты, которые будут направляться автоматически, по радио или какими-то лучами, без участия пилота, нескончаемой чередой на вражеские города, арсеналы, лагеря или судоверфи?»

Появление такого оружия уже предсказал Герберт Уэллс, с произведениями которого Черчилль был хорошо знаком. Но в своем интересе к науке Черчилль подпал под другое влияние: он познакомился с тридцативосьмилетним профессором из Оксфорда Фредериком Линдеманном, блестящий ум и быстроту мышления которого сразу же оценил. Отец Линдеманна родился в Эльзасе еще до того, как его аннексировала Германия. Он родился в Германии, на курорте Баден-Баден, где принимала процедуры его мать-американка, а образование получил в Берлине и Париже. С 1915 по 1918 г. работал в лаборатории военно-воздушных сил в Фарнборо, где научился летать, чтобы самому исследовать аэродинамический эффект авиационного штопора.

Линдеманн быстро стал его близким другом. Он часто приезжал из Оксфорда в Чартвелл на выходные и поражал Черчилля своими рассказами о новейших изобретениях и возможностях науки. Вскоре после начала работы над статьей для Nash’s Pall Mall Черчилль написал Линдеманну: «Я начал писать о вероятности будущей войны и о том, насколько страшной она может оказаться для человечества. На эту тему у меня много идей, но мне бы очень хотелось после той интереснейшей беседы, что у нас с вами состоялась последний раз, поговорить еще. Я прочитал, что изобретен луч, который может убивать мышей на расстоянии. Все это, конечно, может оказаться мистификацией, но мой опыт научил меня не говорить «нет» в качестве ответа».

Черчилль также обсуждал с Линдеманном сравнительную военную мощь Германии и Франции и вероятность возобновления их конфликта. В статье от 24 сентября он писал о страстном желании Германии отомстить за поражение 1918 г. и пересмотреть Версальский договор: «Франция стремится сохранить договор и относительную слабость Германии за счет своего технического превосходства, чернокожих солдат, системы союзов даже с мельчайшими европейскими государствами и в данный момент подавляющего преимущества в силе. Но чисто физическая сила, – предупреждал он, – нестабильна и не дает надежной основы безопасности. Германия – более мощное образование, чем Франция, и ее нельзя держать в постоянном подчинении».

На 29 октября были назначены всеобщие выборы. В своем манифесте Черчилль заявил: «Я полностью поддерживаю Консервативную партию». Он баллотировался как «конституционалист», поддержанный консерваторами в Эппинге, надежном округе, который предоставил ему Болдуин. Единственной сложностью избирательной кампании была его жесткая оппозиция англо-ирландскому договору, но зато критика займа Советской России приветствовалась избирателями. 29 октября он победил в борьбе с кандидатами от либералов и лейбористов. Черчилль получил более 9000 голосов и после почти двухлетнего перерыва снова стал членом парламента. Впрочем, в ряды Консервативной партии он формально еще не вернулся.

В стране результаты выборов вообще стали триумфом консерваторов: они получили 419 мест против 151 у лейбористов и менее 40 у либералов, кандидатом от которых Черчилль был еще десять месяцев назад. «Думаю, скорее всего, меня не пригласят работать в правительство, – писал он приятелю 4 ноября, – поскольку с учетом подавляющего большинства оно, вероятно, будет состоять только из безупречных консерваторов». Но Черчилль ошибался. В окружении Болдуина обсуждались различные министерские должности для него, в том числе – Министерство торговли, Министерство по делам колоний, Военное министерство и Адмиралтейство. Все эти посты он в разное время занимал и раньше. Сам Болдуин высказывался за Министерство по делам Индии. Остин Чемберлен предложил Министерство здравоохранения. Это же пришло в голову и Клементине, когда 5 ноября Болдуин пригласил Черчилля к себе. Она призывала мужа согласиться на Министерство здравоохранения, если оно будет ему предложено, поскольку в социальной сфере требовалось сделать очень многое. «Вы хотите помогать нам?» – спросил Болдуин. «Да, если я вам действительно нужен», – ответил Черчилль. «Хотите Министерство финансов?» – спросил Болдуин. Хочет ли утка плавать? – собирался ответить Черчилль, но, как сам он вспоминал позже, «поскольку это был официальный и важный разговор, я сказал: «Это полностью отвечает моим желаниям. Я до сих пор храню отцовскую мантию канцлера. Буду горд служить вам в этом замечательном месте».

Черчилль вернулся в Чартвелл. Там, вспоминал он, «мне потребовались огромные усилия, чтобы убедить жену, что я ее не разыгрываю». Друзья Черчилля были в восторге. «Уинстон, дорогой мой, – написал ему бывший председатель парламентской фракции Либеральной партии Джордж Ламберт, – у меня хороший инстинкт на политиков. Надеюсь дожить до твоего премьерства».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.