Глава 7. РАСЦВЕТ ГОРНОГО ЦАРСТВА

Глава 7.

РАСЦВЕТ ГОРНОГО ЦАРСТВА

«Достиг я высшей власти…»

Ощущение, что удача снова поворачивается к нему лицом, возникло у Акинфия еще в 1735 году, в следующем — стало отчетливым. Еще через год, в октябре 1737-го, в налоговых счетах с ним была поставлена окончательная точка[594]. Долги и штрафы были насчитаны неразорительные, взятки доказать не удалось. Получили свое и правдолюбцы, самый из них неугомонный отправился в Сибирь.

Одновременно с вопросами, ради которых затевалось Следствие, по ходу его было решено еще несколько, в том числе важных. Решения закрепили законодательные акты.

Датированная 12 декабря 1735 года резолюция кабинет-министров на прошение Акинфия отменила присутствие на его заводах путавшихся под ногами шихтмейстеров. Любопытна мотивировка решения: они сведены от него потому, что плохо знают арифметику и не могут правильно вести бухучет. (Демидовские приказчики, почем зря переписывавшие учетные книги, конечно, знали его лучше.) Этот же документ устранил другие ограничения, источником которых Демидов считал Татищева: запретил переводить плавильных и других мастеров с частных заводов на казенные, принуждать детей заводских работников обучаться в школах, предоставил заводчикам право обсуждать условия с мастеровыми[595].

Соблюдая хронологию, следует упомянуть еще один указ (именной) этого времени, а именно от 7 января 1736 года, к «демидовской серии» не относящийся, но исключительно важный и для них, и для многих других заводовладельцев. В первом пункте резолютивной его части значилось: «Всех, которые поныне при фабриках обретаются и обучились какому-нибудь мастерству, принадлежащему к тем фабрикам и мануфактурам, а не в простых работах обретались, тем быть вечно при фабриках»[596]. Пожалуй, после петровского указа 1721 года, разрешившего заводчикам из недворян покупать к заводам населенные деревни, это был наиболее важный акт промышленной политики государства в той ее части, которая регулировала обеспечение заводов рабочей силой. Вольнонаемные квалифицированные работники как группа с особым статусом отныне исчезали — лица, ранее ими являвшиеся, фактически становились собственностью заводовладельца. Петр I немало сделал для того, чтобы русская промышленная мануфактура стала мануфактурой крепостной. Эту работу продолжали его преемники на троне, Анна Иоанновна в их числе. «Общий дух неволи распространялся на все общество», — заметил по этому поводу историк Е. В. Анисимов[597]. Не забудем, однако, что неволя вчерашних вольных мастеров была долгожданным подарком для промышленников, с самого рождения российской частновладельческой мануфактуры старавшихся уловить и закрепить специалистов при заводах. Не забудем и того, что на этот вызов (неволю) общество, во всяком случае его низы, ответ давно знало. Им стало широчайшее распространение побегов и жизнь беглецов вне закона или на его грани. Именно так на Урале и Алтае у Демидовых (и не только у них) жили старообрядцы, о которых еще скажем. Все усилия репрессивного аппарата в борьбе с ними оказывались неэффективными, по сути — бесполезными.

Еще об одной победе Демидова объявил именной указ от 15 апреля 1736 года. Он сделал его заводы фактически недостижимыми для Татищева: изъял их из ведома местных горных властей, подчинив Коммерц-коллегии. Больше того, предписал «взятых с заводов его на казенные Наши заводы и в другие места мастеров и подмастерьев и работных людей, каких ни есть чинов, всех возвратить…»[598].

В предыдущей главе упоминалась резолюция императрицы Анны Иоанновны на доношение Демидова в Кабинет министров, данная 12 ноября 1736 года. Поскольку текст исходного документа (доношения) принадлежал Демидову, в нем говорилось в основном о правах и привилегиях — о восстановлении прежних и предоставлении новых. Так, другим заводчикам запрещалось (с оговорками) добывать руду вблизи демидовских рудников. Был затронут и неизменно актуальный для Демидова вопрос о рабочей силе. Указ разрешил пришлых крестьян других владельцев, обучившихся мастерству на заводах, оставить на них вечно, приписав к казенным слободам и компенсировав ущерб прежним владельцам передачей им демидовских крепостных. Было подтверждено освобождение рабочих от рекрутской повинности[599]. Ряд благоприятных для Акинфия решений касался демидовских заводов в Западной Сибири.

С благополучным для Акинфия завершением Следствия о заводах начинается короткий, меньше десятилетия, период относительно спокойного развития его бизнеса, отмеченный чередой замечательных достижений и побед.

Успехи сопровождают поощрения и пожалования со стороны власти. Упорными усилиями, продуманными, последовательными действиями (праведными и не очень) отношения с ней он отрегулировал идеально. В 1740 году «за размножение рудокопных заводов» получил чин статского советника (соответствовал армейскому чину бригадира) — первое отличие после пожалованного в 1726 году дворянства[600]. Прикрепленное к чину обращение — «ваше высокородие» — особенно впечатляет, если помнить, что родом Акинфий был из кузнецов, что первый уральский завод отец и он просили, по преданию, представ перед царем, придававшим немалое значение «пристойной униформе»[601], в простых «кожанах». 30 сентября 1742 года за статским последовал чин действительного статского советника (соответствовал рангу армейского генерал-майора)[602]. Наконец, за год до его смерти императрица Елизавета Петровна издала указ (от 24 июля 1744 года), в котором объявила о намерении «содержать» заводчика «в собственной протекции и защищении»[603]. Историк Н.И. Павленко, перечислив, что это давало, заключил: «В истории металлургии России ни один заводовладелец не пользовался столь обширной привилегией, какая была предоставлена Акинфию Демидову»[604].

Впрочем, чинов, даже таких, Акинфию Никитичу было уже мало. В последние годы жизни он хлопотал о получении баронского титула. Будь больше времени — мог бы и его получить.

Чины и титулы — формальное выражение социального признания личной успешности. Успешность очевидна, о ней говорят выдающиеся достижения на стезе предпринимательства. А вот то, как они оценивались, в немалой степени определялось отношением к Акинфию элиты — императриц Анны Иоанновны, позже Елизаветы Петровны и лиц, окружавших трон. Письмо, из которого узнаем об Акинфиевых планах в отношении титула, было написано им Бирону[605]. Сближение с ним Демидова относят приблизительно к 1735 году[606], но не исключаем, что началось оно раньше. Оба — и Демидов, и Бирон — знали, чего друг от друга хотели. Бирон искал дополнительные источники дохода. Придворная жизнь требовала больших трат, а он к тому же строил два дворца в Курляндии, оба по проектам Растрелли: с 1736 года в Руетале (Рундале), а с 1738-го еще и в Митаве (Елгаве). В 1740 году оба здания были возведены, но предстояла отделка, требовавшая немалых средств[607]. При таких расходах 50 тысяч рублей, «одолженных» Бирону А.Н. Демидовым[608], были герцогу очень кстати. Вполне естественно, что жертвовавший частью своего богатства заводчик рассчитывал на покровительство герцога. «…Как усилился брат мой у Регента, тогда и поминать было невозможно»[609], — напишет уже после смерти Акинфия его брат Никита в письме, объясняя, почему он тогда не жаловался на неравно разделенное отцовское наследство. Подразумевался, разумеется, не только короткий период между объявлением Бирона регентом малолетнего императора Ивана Антоновича (16 октября 1740 года) и его, Бирона, арестом (9 ноября того же года). Акинфий вел дела с герцогом Курляндским задолго до определения того регентом.

В сентябре 1736 года ключевой фигурой в управлении горной отраслью при содействии Бирона стал генералберг-директор барон Шемберг. И с ним, главой Генералберг-директориума, верховной структуры горного ведомства, Акинфий сумел выстроить приемлемые отношения. Демонстрируя лояльность, он предоставил барону собственный дом в Петербурге, на Васильевском острове[610].

Акинфию Демидову удалось навести мосты и в отношениях со многими высокопоставленными персонами нового двора, в частности с кабинетсекретарем императрицы Елизаветы бароном И.А. Черкасовым. Указ 1744 года о взятии Акинфия в «протекцию и защищение» состоялся не без их содействия.