4. Дезинтеграция

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. Дезинтеграция

Не в совокупности ищи единства, но более в единообразии разделения…

Козьма Прутков

Как я уже отмечал, угроза для общества была не только в идеологии беззакония, не только в сознательно поддерживаемой сверхсекретности и бесконтрольности, но и в самой структуре КГБ. Это была всепроникающая, автономная, независимая, подчиненная одному лицу система организаций, способных вместе решать любые политические и ограниченные военные задачи. Комитет одновременно занимался разведкой, контрразведкой, охраной и обеспечением информацией и хозобслуживанием высших органов государственной власти, пресечением и расследованием государственных преступлений, борьбой с организованной преступностью, организацией специальных видов связи, шифровальной работы, обеспечением сохранности госсекретов, охраной границы, поддержанием готовности пунктов управления страной и Вооруженными Силами и имел к тому же собственные войска. Если к этому добавить мощную развитую инфраструктуру от медицины до строительства и почти монопольное право на производство и использование спецтехники, сеть особых отделов в армии, то мало кто будет сомневаться в реальной мощи КГБ. Нужна была срочная дезинтеграция. Выгодная со всех сторон. При самостоятельности и независимости каждой службы возрастает ее ответственность, проявляется действительная координация. А главное, резко уменьшается опасность сговора, антиконституционных действий.

Уже в первую неделю моего председательства Комитет стал лишаться своих подразделений. Не могу сказать, что на первых порах процесс этот был уж слишком болезненным. Как мне показалось, многие структуры с нескрываемым удовольствием уходили из-под эгиды КГБ. Да это было и понятно. Мало кому грела душу мысль о принадлежности к столь несимпатичной организации. Кроме того, уход из КГБ чаще всего приводил к повышению статуса откалывавшейся структуры в государственной иерархии, что не могло не вдохновлять сотрудников этой структуры.

Прежде всего КГБ лишился нескольких десятков тысяч войск специального назначения. Это были дивизии, которые Крючков взял под командование в марте 1991 года, вероятно, надеясь опереться на них в период введения чрезвычайного положения. На своей первой пресс-конференции 30 августа я мог с полным основанием констатировать: «Эти войска Указом Президента СССР уже передаются в Советскую Армию, и сейчас я даже в какой-то мере счастлив, что не обладаю никакой возможностью «двинуть» какие-либо войска куда бы то ни было. Их просто у меня нет, и даже если бы я захотел, я уже не смогу этого сделать. Но, я надеюсь, вы меня не подозреваете в таком желании».

Довольно быстро решили со Службой охраны. Безусловно, было совершенно ненормально то, что организация, которая охраняет Президента, ему напрямую не подчиняется и может его изолировать по приказу Председателя КГБ, как это произошло в августе. «Девятка» была передана в непосредственное подчинение Президенту СССР и должна была также выполнять функции охраны Президента Российской Федерации. Руководителем нового органа, который получил официальное название Управление охраны при аппарате Президента СССР, стал Владимир Редкобородый.

Как я уже говорил, Управление охраны пополнилось за счет дислоцированных в Москве подразделений группы «А» 7-го Управления («Альфа»), командиром которой стал Михаил Головатов. К сожалению, из-за затянувшейся неразберихи по отлаживанию механизма использования суперпрофессионалов по их прямому назначению возникла реальная угроза развала самой «Альфы». Ведь готовилась она не для охраны, а прежде всего для решения антитеррористических задач. У ее офицеров — своя профессиональная гордость. И главное — психология не охранников. Если они будут только и делать, что сопровождать черные лимузины, то либо потеряют профессионализм, либо просто разбегутся. Пока же самые «суровые» испытания на долю «Альфы» в ее новом качестве выпали во время сопровождения Бориса Ельцина в его поездке по Армении и Азербайджану в ноябре 1991 года, когда была угроза прорыва кордонов заграждения в ходе выступления Президента России перед многочисленной аудиторией.

Без каких-либо проблем произошло выделение из КГБ комплекса управлений, отвечавших за правительственную связь, шифровку и радиоэлектронную разведку, на долю которых приходилась четвертая часть всего бюджета прежнего КГБ. Уже 29 августа по моему представлению Горбачев подписал Указ о передаче Управления правительственной связи, 8-го Главного управления и 16-го Управления в свое собственное подчинение. На их базе был создан Комитет правительственной связи (КПС) при Президенте СССР, который возглавил бывший заместитель начальника УПС по науке Александр Старовойтов, профессионал, надежный и порядочный человек.

Теперь Председатель КГБ уже не мог своим решением отключить связь у кого бы то ни было.

Информация от КПС поступала прямо президентам Союза и России, а не через Председателя КГБ, как это было раньше. Тем самым создавался альтернативный поток информации от спецслужб, что позволяло надеяться на лучшую информированность в будущем руководителей исполнительной власти. Данные, которые поставлял КПС, были лишены какой-либо предвзятости.

Перед КПС вскоре встали проблемы, общие для всех спецслужб в тот период, — взаимодействие с республиками. Я считаю, что Старовойтов сделал единственно правильный выбор, пойдя на переговоры с республиками об образовании Координационного совета комитетов правительственной связи. В тот период удалось договориться, что делить общее информационное пространство бывшего СССР экономически невыгодно и технически сложно. В основу взаимодействия был положен принцип «связь в интересах всех президентов», который предполагал, что техническое оборудование правительственной связи (АТС, связная, канальная, коммутационная и криптографическая техника) — собственность той республики, на чьей территории она находится, но деятельность всех республиканских и региональных комитетов правительственной связи координируется из КПС.

Большой интерес у общественности, особенно у деловых кругов, вызвала инициатива КПС сдавать в аренду банкам, коммерсантам, различным предприятиям и организациям защищенные каналы правительственной связи, которые во множестве освобождались после ликвидации партийных структур. Это только начало. И скоро мы придем к пониманию, что коммерческая тайна, деловая информация нуждаются в защите ничуть не меньше, чем правительственная, государственная.

Я видел здесь еще один аспект: превращение спецсвязи из монополии обитателей высоких кабинетов в более широкое средство общения могло способствовать повышению эффективности, оперативности управления.

Что мне, откровенно говоря, не очень понравилось в КПС, так это стремление его руководства «выбить» себе побольше генеральских должностей и раздуть структуру. Там, где в КГБ было три управления, в КПС их стало 16, и количество начальников управления сразу неимоверно возросло. Впрочем, узнал я об этом поздно, когда повлиять на эту «доброту» новых президентских структур было уже не в моей власти.

Следующим по хронологии шагом по структурной дезинтеграции центрального аппарата КГБ стало выделение из него Управления по Москве и Московской области. Переговоры на сей счет велись с Президентом России, мэром Москвы и Председателем КГБ России. На основе согласованного решения всех заинтересованных сторон был подготовлен Указ Президента СССР, по которому Управление переходило под руководство российских органов и должно было именоваться УКГБ РСФСР по Москве и Московской области. Было подписано специальное соглашение о взаимодействии и ответственности.

Гавриил Харитонович Попов позвонил мне и попросил принять для беседы кандидата на пост начальника Московского управления. Пришел бородатый красавец с мягкой интеллигентной манерой общения, явный интеллектуал, Евгений Вадимович Савостьянов.

Абсолютно гражданский человек, не имеющий никакого отношения к спецслужбам. Но я уже успел оценить его организаторские способности. Когда собирались несколько политиков и академиков, чтобы организовать движение демократических реформ, было видно, что без хорошего администратора — Савостьянова — у них ничего не получится.

Конечно, я дал согласие и не ошибся, узнав его поближе в нашем недолгом общении. Савостьянов — большое приобретение для новых спецслужб, если они все-таки станут новыми. Правда, назначили его не сразу. Были «звонки влияния», политическая возня. Кое-кто из «влиятельных» был против. Но все благополучно закончилось к пользе дела. С появлением этого гражданского человека, представителя демократического движения, в ключевом, столичном управлении пробивалась еще одна брешь в милитаризованной и консервативно-кастовой системе старого КГБ.

После первых, сравнительно небольших по масштабам структурных изменений подошла очередь самых крупных подразделений Комитета — разведки, контрразведки, военной контрразведки, пограничных войск.

Вряд ли наше поколение доживет до тех времен, когда разведки всех государств прекратят свое существование. Некоторые утверждают, что разведки вообще никогда не прекратят свою деятельность, доказывая, что они — определенный элемент доверия. Одно дело — что говорят политики, дипломаты, другое дело — когда их слова подтверждаются данными разведки, возрастает доверие к информации. Не берусь судить, насколько такое мнение оправданно. Конечно, по мере того как мир будет становиться все более взаимосвязанным и открытым, все больше сведений можно будет узнавать из средств массовой информации и прямых контактов. Уже сейчас реализация международных соглашений об инспекциях на местах для контроля над вооружениями позволяет получить столько ранее секретных данных, сколько не снилось всем разведкам мира, вместе взятым. Но это вовсе не значит, что секретов, задевающих национальную безопасность той или иной стороны, которые можно добыть только разведывательными путями, больше не существует.

Однако из ПГУ на мой рабочий стол продолжало поступать много информационного мусора, который зачастую имел не большую ценность, чем вырезки из газет.

В новых условиях необходима была коренная реформа самой концепции разведывательной работы. Прежде всего я считал нужным избавиться от всеохватности, от стремления иметь «своих» людей повсюду, даже там, где им делать явно нечего. Познакомившись с работой ПГУ, я пришел к выводу, что резкое сокращение его штатов не нанесло бы ущерба нашим разведывательным возможностям, а сужение целей и повышение внимания «нелегалам» повысило бы их.

В сентябре 1991 года в КГБ началась паника, связанная с сообщениями ряда центральных газет о якобы достигнутой договоренности между руководством союзного Министерства иностранных дел и КГБ отозвать всех сотрудников Комитета из МИД СССР. Конечно, никакой такой договоренности с Борисом Панкиным у меня не было и быть не могло. Такое решение означало бы фактическую ликвидацию зарубежной разведки, основу которой традиционно составляли резидентуры в посольствах. Именно так, с опорой на посольские резидентуры, работают и разведки практически всех крупных западных стран. В чем министр иностранных дел был, безусловно, прав, так это в целесообразности сокращения численности представителей ПГУ в наших посольствах за рубежом.

В деятельности разведки, на мой взгляд, на первый план должны были выходить проблемы, представляющие угрозу для всего человечества: контроль за нераспространением ядерного оружия и критическими технологиями, на основе которых возможно создание оружия массового уничтожения; борьба с международным терроризмом, наркобизнесом. Нельзя было оставлять без внимания вопросы внешнеэкономической безопасности, понимаемые, конечно, не как кража передовых технологий, а предвидение мировых технологических прорывов, отслеживание случаев незаконных экономических акций, посягавших на интересы нашего государства. Никуда не деться от разведки военной, поскольку вооружения, нацеленные на нас, продолжают производиться и размещаться. В условиях нового политического мышления, перехода от двухполюсного к многополюсному миру не только не падает, но, наоборот, возрастает значение разведки политической. Безусловно, речь уже идет не об отслеживании «реакции на официальное заявление» и сборе сплетен из официальных кругов, а о таком анализе развития политической, межнациональной, религиозной, социальной ситуации в отдельных странах и регионах, который позволял бы с большой долей достоверности прогнозировать эту ситуацию, соотнося ее с интересами безопасности нашей страны и ее граждан.

Но главное, что требовалось изменить в концепции работы разведки, это отказаться от образа врага, от взгляда на «империализм», на Запад только как на источник возможных бед и напряжений. Знаменитая формула Уильяма Гладстона об отсутствии у его страны постоянных врагов и наличии только постоянных интересов была созвучна и моим мыслям.

Таких общих принципов в организации разведывательной деятельности придерживался я в тот период, когда ПГУ находилось в составе КГБ. Однако это дело политиков и президентов ставить цели перед разведкой. Дело профессионалов — определять, в какой пропорции для их достижения наиболее эффективно использовать агентуру и электронику.

Первоочередным шагом — и прежде всего для спасения разведки — я считал необходимость скорейшего выделения ее из КГБ в независимую службу. У этой идеи было много сторонников, как и немало противников.

Противники полагали губительным разделять разведку и контрразведку, которые всегда работали в тесном контакте, часто решая общие задачи. Доказывали, что с уходом элитного ПГУ с его исследовательскими институтами снизится общий интеллектуальный потенциал Комитета. Говорили о невозможности разорвать единую инфраструктуру хозяйственных служб и обслуживающих подразделений. Все эти аргументы не имели под собой серьезных оснований. Разделение не исключает, а, наоборот, побуждает к действительно независимому полноправному сотрудничеству профессионалов. В одной же организации всегда превалирует не сотрудничество, а команда вышестоящего начальника.

Более убедительными были доводы сторонников «развода» КГБ и разведки, главным из которых выступал сам начальник ПГУ Шебаршин. По его словам, это требование уже давно вызревало в коллективе разведчиков, и ему в прежней ситуации приходилось сдерживать своих коллег, как бы ни был он с ними согласен. Шебаршин полагал, что только создание самостоятельной службы центральной разведки позволит ей избавиться от неприятного кагэбэшного «хвоста», который за ней тянулся, и ограничить ее выполнением только тех функций, которые действительно нужны государству.

На чаше весов сторонников самостоятельной разведки были также аргументы из мировой практики, в частности, Соединенных Штатов с их независимым Центральным разведывательным управлением. Мне также импонировало то, что с выделением ПГУ будет создан еще один центр получения и предоставления информации, независимый от КГБ.

Обстоятельством, которое в первую очередь заставило меня спешить с принятием решения о «разводе», стало все более отчетливое стремление ряда республик под шумок разговоров о реформе КГБ растащить разведку по национальным углам. Такие устремления могли привести только к одному — к полному развалу разведки. Нельзя было допускать, чтобы ПГУ было разделено на киргизскую, украинскую, российскую и другие разведки. Это привело бы к полной утрате ее дееспособности. Вместе с тем я был решительным сторонником того, чтобы единая разведка обслуживала не только и даже не столько союзное правительство, как это было в прошлом, сколько республики, действуя в соответствии с запросами и потребностями их собственной национальной безопасности.

Предвидя нависшую над разведкой угрозу, я направил Президенту Горбачеву записку, в которой предлагал оперативно решить вопрос о создании независимой центральной службы разведки. Там же я предлагал, учитывая важность этой организации, назначить на должность ее руководителя одного из видных государственных или общественных деятелей.

Первой в этом списке была фамилия академика Евгения Примакова.

Как я уже говорил, Горбачев и Ельцин поддержали мою точку зрения. 1 октября Примаков, в соответствии с Указом Президента СССР, возглавил ПГУ, сначала на правах первого заместителя КГБ. Не могу сказать, что это назначение было встречено ортодоксами КГБ и политики с большим восторгом. Во главе ключевого главка появлялся еще один как будто бы непрофессионал, который сам не работал в «поле» и не знал организации. Я же был убежден, что в руководстве разведки нужен был именно политик такого масштаба, как Примаков. Разведке хватало профессионализма. Ей не хватало четкого выбора политических приоритетов, нравственных ориентиров, понимания того, для кого и во имя чего она работает.

Перед ПГУ после путча встала проблема, связанная с публичными призывами со стороны высокопоставленных представителей спецслужб ряда стран к советским разведчикам с предложениями переходить на их сторону, с обещаниями всяческих мирских благ в обмен на информацию о нашей разведке. К чести ее сотрудников надо сказать, что эти беззастенчивые призывы, даже учитывая непростой моральный климат в разведке и безрадостную ситуацию на Родине, не встретили отклика. В конце года Примаков констатировал, что за время его пребывания в должности не было отмечено ни одного случая «бегства» из рядов разведки. Но, как известно, в последнее время ситуация несколько изменилась…

Тогда я поддерживал стремление Примакова сохранить единую службу внешней разведки, не отрицая при этом права республик создавать любые нужные им структуры, включая разведку, и прежде всего разведку с территории. Мне представлялись здравыми его указания о прекращении агентурно-оперативной работы в советских колониях за рубежом, которая являлась отголоском старой шпиономании, тотального подозрения каждого нашего гражданина в возможной «измене»; о ликвидации программы слежения за внезапным ракетно-ядерным нападением на СССР (ВРЯН). В реализации этой программы с разной степенью интенсивности в течение десятилетий участвовал почти весь загранаппарат КГБ и ГРУ Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Поглощая огромное количество средств из государственной казны, она была крайне неэффективной, показушной и сводилась по сути лишь к составлению регулярных донесений, что та или иная страна не собирается в ближайшие дни сбросить на СССР ядерную бомбу. Еще один атавизм «холодной войны» был ликвидирован.

Если реализация идеи о выделении из КГБ разведки не вызвала особых противоречий, иначе обстояло дело с 3-м Главком, который я первоначально, соглашаясь с маршалом Шапошниковым, планировал передать Министерству обороны.

Вопрос о военной контрразведке имеет давнюю предысторию. Были времена, когда она входила в военное ведомство, как, например, в период Отечественной войны. После ее окончания боязнь Сталина потерять контроль над армией вынудила его вернуть военную контрразведку в систему госбезопасности, наделив ее функциями «надсмотрщика» за Вооруженными Силами. Августовские события, когда некоторые органы военной контрразведки оказались в первых рядах путчистов, заставили вновь вернуться к этому вопросу. Новое руководство 3-го Главного управления, которое позже возглавил Юрий Булыгин, казалось, проявляло некоторое безразличие к своей судьбе. Сначала они высказали энтузиазм по поводу перехода в Министерство обороны и даже начали готовить совместно с ним ряд соответствующих документов. Потом с неменьшим энтузиазмом Булыгин стал доказывать необходимость 3-му Главку остаться в КГБ, ссылаясь на неподготовленность перехода в организационном и психологическом отношениях.

Было еще одно соображение, которое заставляло меня не спешить расставаться с военной контрразведкой. Передача ее Министерству обороны сделала бы ее «карманной», послушной руководству министерства. Это противоречило самой идеологии создания «сдержек и противовесов», которой я руководствовался, усиливало монополизм, но только уже не КГБ, а другой силовой структуры — армии.

Но и самое главное, в чем мне пришлось убедиться с первых дней: в армейской среде из-за политической неразберихи, застарелых социальных болезней нарастала нестабильность, падала дисциплина. А какая ситуация складывалась вокруг подразделений, имеющих на вооружении ядерные боеголовки? Кто-то независимый должен был помогать министру обороны, командующим округов получить по этим вопросам объективную информацию. Взвесив все «за» и «против», вместе мы решили так. Пока армия остается единой и для того, чтобы она оставалась единой, армейская контрразведка тоже будет единой. В итоге 3-й Главк остался в моем подчинении.

Наконец, предстояло определиться с пограничниками. С самого начала я взял курс на то, чтобы они стали пограничными войсками СССР, а не погранвойсками КГБ. Такие предложения были подготовлены еще в августе.

Но если в случае со Службой охраны или Комитетом правительственной связи, которые переходили в аппарат Президента СССР, достаточно было Указа Горбачева, то выделение пограничных войск (так же, как и разведки), получавших права центральных органов государственного управления, требовало решения Государственного совета СССР и последующего утверждения Советом Республик Верховного Совета СССР. Кроме того, с отделением разведки и погранвойск фактически исчезала та структура, которая долгие годы именовалась КГБ СССР. Вопрос о ликвидации КГБ СССР также был вне рамок компетенции Президента СССР. Строго говоря, это вопрос Верховного Совета СССР, но он тоже был существенно реформирован, да и никак не мог собраться.

Конечно, начинать надо было с Госсовета. И надо было спешить, так как, судя по его первым заседаниям, мало было шансов, что он начнет регулярно и результативно работать.

Однако, когда на первом заседании Госсовета я заикнулся о необходимости выделения бюджетных средств на IV квартал и повышения денежного содержания личному составу, мне было предложено выполнить поручение, полученное при назначении. Внести эти вопросы вместе с предложениями по изменению структуры КГБ.

22 октября 1991 года вопрос о реогранизации органов ГБ рассматривался главами государств и Президентом СССР на заседании Госсовета.

Дело было в Кремле. На третьем этаже у Горбачева. Там, где не так давно заседало Политбюро ЦК КПСС.

Прошло два месяца после начала моей «деятельности по развалу КГБ». Я подготовил на Госсовет короткий доклад, в котором рассказал, что из себя представлял КГБ, чем он должен был заниматься, насколько неэффективна и небезопасна для государства его работа. Доложил о реформе КГБ и что уже в этом направлении сделано:

«Меньше всего сделано в части правового обеспечения служб безопасности, повышения эффективности работы. Нарабатывают проекты новых законов. Но пока мы в тупике. Выбор ограничен. Либо руководствоваться старой подзаконной базой, либо полностью бездействовать.

Открытость КГБ для общественности внутри страны и контакты с зарубежными спецслужбами начинают становиться более заметными.

Мы перестали искать врага в инакомыслии и «империалистической угрозе». Но еще не научились анализу.

Вместе с тем, хотя все это, по моему глубокому убеждению, является шагами в правильном направлении, серьезного, кардинального реформирования КГБ пока не происходит.

Тому имеется целый ряд субъективных и объективных причин:

1. Нет союзного договора, а следовательно — не может быть определена концепция совместной, общей безопасности.

2. Странная позиция парламентской комиссии по расследованию деятельности КГБ. С этой комиссией, по существу, нет принципиальных разногласий, но эта комиссия, с одной стороны, торопит, рекомендуя Госсовету «в ближайшие дни сделать официальное заявление о радикальной реорганизации КГБ», а с другой стороны, блокирует любые шаги. И даже не имеющее никаких правовых последствий поручение Президента «внести предложения…» требует отменить.

Благодаря энергичному вмешательству Президента России Б. Н. Ельцина удалось удержать комиссию от принятия еще более странного решения: вначале «упразднить КГБ», а потом «незамедлительно» приступить к переговорам, в ходе которых решить вопрос о создании, условно говоря, нового межреспубликанского КГБ…

Не лучше ли наоборот?

Вначале переговоры, получить ясность что делать, а потом упразднение… Структуры безопасности разрушить очень легко, но очень опасно, и маловероятно, что после неопределенности можно будет их воссоздать вновь даже на нашем весьма невысоком уровне.

Странно выглядят рекомендации комиссии «руководству КГБ» (т. е. Бакатину) воздержаться от осуществления структурных изменений и кадровых перемещений…

Чем же заниматься?

Как известно, и то и другое является правом Председателя КГБ, а, главное, есть поручение Госсовета внести предложения по реорганизации КГБ.

В связи с возникшей ситуацией я прошу Госсовет подтвердить свое поручение и мои полномочия.

Нельзя спешить, но и нельзя терять впустую время. Безопасность государства и общества находится на самом низком уровне. Настроения после путча в коллективах очень сложные. Есть опасность реакции.

Предложения от имени КГБ мною в Госсовет внесены. Их поддерживают большинство руководящего состава и председатели республиканских комитетов.

Не все пока поддерживают передачу военной контрразведки в Советскую Армию. Поэтому этот вопрос прошу снять.

Все остальное прошу принять. Откладывать больше нельзя.

Неопределенность — худшее из того, что может быть в политике».

Доклад, как говорится, выслушан был с большим интересом, но обсуждение не было слишком бурным. Заготовленные резкие возражения белорусского лидера Станислава Шушкевича против передачи в армию военной контрразведки повисли в воздухе, так как я сам снял это предложение. Б. Ельцин позицию поддержал. Кроме того, он был, пожалуй, более других информирован о предполагаемых изменениях и обещал мне поговорить с комиссией Степашина, которая в какой-то момент попала под влияние политиков, желавших немедленно забрать в Россию все, что было «союзным», а значит, и КГБ, а уж потом разбираться.

Некоторую неясность и споры вызвала формулировка «объединенное командование погранвойск», но вопрос в конце концов прошел.

По итогам обсуждения было принято постановление № ГС-8, которое явилось первым крупным шагом к ликвидации КГБ СССР:

«1. Считать необходимым упразднить Комитет государственной безопасности СССР. Комитеты государственной безопасности республик и подчиненные им органы считать находящимися в исключительной юрисдикции суверенных государств.

2. Создать на базе Комитета государственной безопасности СССР на правах центральных органов государственного управления СССР:

Центральную службу разведки СССР — для разведывательной работы в целях обеспечения безопасности республик и Союза в целом;

Межреспубликанскую службу безопасности — для координации работы республиканских служб безопасности и проведения согласованной с ними контрразведывательной деятельности;

Комитет по охране государственной границы СССР с объединенным командованием пограничных войск — для организации охраны государственной границы на суше, море, реках, озерах и других водоемах, а также экономической зоны СССР.

Установить, что финансирование и материально-техническое обеспечение указанных органов осуществляется за счет средств союзного бюджета и союзных фондов».

В тот период в прессе начались разговоры о том, что якобы Госсовет, пойдя на поводу у Президента СССР, специально рассмотрел вопрос о реформе органов госбезопасности за несколько дней до завершения работы Государственной комиссии Степашина, чтобы принять решения, противоречащие рекомендациям этой комиссии. Президент СССР здесь был совершенно ни при чем. Как я уже говорил, противоречия были не в сути, а в той «новой» политической линии, которая в конечном счете пробила себе дорогу, ликвидировав СССР со всеми его институтами. Со Степашиным и большинством членов комиссии у нас было полное совпадение позиций по основным направлениям реформирования спецслужб — ив том, что касалось принципов, и в конкретных аспектах структурной реорганизации. В этих условиях затягивать решение об упразднении КГБ до следующего заседания Госсовета — значило просто продлевать агонию старого Комитета, не давая новым структурам безопасности обрести официальный статус.

Хотя это решение Госсовета, с точки зрения правовых норм, требовало еще подтверждения Верховным Советом Союза, в своей практической деятельности мы с этого момента стали исходить из новых реалий. Вскоре последовали указы Президента СССР о назначении Примакова директором Центральной службы разведки (ЦСР), Калиниченко — председателем Комитета по охране государственной границы (КОГГ), меня — руководителем Межреспубликанской службы безопасности (МСБ).

С этого момента формально вопросы внешней разведки и охраны границ к моей компетенции не относились. Моя основная забота заключалась в создании дееспособной МСБ, которая по своим задачам и функциям, пожалуй, ближе всего сравнима с Федеральным бюро расследований США. Велась разработка структуры организации, подготовка положения об МСБ, налаживание координации между всеми службами безопасности.

Временное положение о Межреспубликанской службе безопасности, которое должно было заложить правовой фундамент под нашу деятельность, было утверждено Указом Президента СССР 28 ноября 1991 года. МСБ руководствовалась в своей деятельности законодательными и другими нормативными актами республик и Союза ССР (если акты не опротестованы республиками), а также собственно Временным положением. МСБ подчинялась непосредственно Президенту СССР, а контроль за ее деятельностью был возложен на Верховный Совет СССР, Государственный совет СССР. В компетенцию Межреспубликанской службы безопасности входила прежде всего выработка «общих принципов в деятельности органов безопасности республик и координация их деятельности в целях наиболее эффективного использования имеющихся возможностей в интересах безопасности Союза и республик».

Из множества возлагавшихся на МСБ функций я выделил бы в качестве приоритетной прежде всего проведение согласованной с органами безопасности республик контрразведывательной работы по предотвращению и пресечению деятельности специальных служб иностранных государств и зарубежных организаций, наносящих ущерб безопасности Союза и республик.

Что такая деятельность ведется, я думаю, ни у кого сомнений нет. В октябре в одном из своих выступлений Президент США Джордж Буш заявил: «Успех в борьбе против коммунизма не означает, что работа ЦРУ завершена. Мы можем и должны найти лучшее применение для ресурсов, которые требовались для проникновения в советские секреты. Мы не собираемся ликвидировать наши разведывательные возможности, создать которые нам стоило стольких трудов. Однако мы должны приспособить их к новым реальностям». Ослабления активности спецслужб других стран на территории Советского Союза также не было замечено. Более того, у некоторых из них она даже возросла и все чаще проявлялась в деликатных предложениях нашим соотечественникам об оказании им помощи при каких-либо финансовых затруднениях.

Но, как и американцам, нам предстояло тоже приспособиться к новым реальностям. Мы уходили от «расширенного» понимания контрразведывательной работы, которая ранее заключалась чуть ли не в поголовном контроле за всеми иностранцами и знакомыми с ними советскими гражданами.

Слишком большие перемены произошли в мире, во внешней и внутренней политике нашей страны, чтобы продолжать проповедовать такой подход к организации контрразведки.

Кроме того, исходя из реальной ситуации в стране, я считал важным использовать профессионализм и оперативные возможности 2-го Главка для борьбы с организованной преступностью, прежде всего — международного характера. Контрабанда, валюта, терроризм, наркотики, коррупция.

Перед органами военной контрразведки ставились задачи обеспечения не только внешней безопасности Вооруженных Сил, понимая под этим контрразведку в ее традиционном смысле, но и внутренней — ограждения армии от организованной преступности, терроризма, хищения и торговли оружием.

Таким образом, в один ряд с традиционной для КГБ «ловлей шпионов» становилась вторая задача — борьба с высшими, наиболее опасными формами организованной преступности.

Актуальность этой задачи очевидна. Организованная преступность в условиях политической и экономической нестабильности в стране беспрецедентно возросла, создавая реальную угрозу безопасности не только граждан, но и всего общества, государственности как таковой. В этих конкретных условиях я отошел от своего старого предложения объединения КГБ и МВД, считая, что сегодня монополизм был бы опасен. Кроме того, надо на чем-то остановиться. Нельзя держать спецслужбы в состоянии непрерывной реорганизации. В конце концов, успех дела решают не структурные построения.

В то же время я считал необходимым срочно определить и разграничить в нормативном порядке круг правовых полномочий и компетенции различных правоохранительных органов в борьбе с организованной преступностью и коррупцией, что, безусловно, не исключало бы совместные меры и оправданный параллелизм на ряде участков этой работы.

Конечно, о каких-либо успехах КГБ или МСБ в борьбе с организованной преступностью говорить было нельзя. Тем не менее ряд операций можно назвать. Сотрудниками Управления «ОП» совместно с представителями МВД и прокуратуры была возвращена партия валюты, похищенной еще в декабре 1989 года в аэропорту «Шереметьево-2». 6-е управление и московская милиция выявили и задержали преступную группу, вымогавшую конвертируемую валюту у граждан, имевших счета во Внешэкономбанке СССР. Питательной средой для мошенничества в данном случае являлось несовершенство в функционировании учреждений Внешэкономбанка, которое делало весьма затруднительным для советских людей, работавших за рубежом, получать свою валюту с банковских счетов без «посреднических услуг» мафии. В средствах массовой информации сообщалось также о серьезной операции, проведенной совместно с германскими спецслужбами, по отслеживанию преступной группы и изъятию большой партии переправлявшихся ею на Запад через территорию Советского Союза наркотиков. Но все это — капля в море. Серьезной, системной работы, основанной на глубоком анализе закономерностей и причин взаимопереплетающегося организованного преступного бизнеса, в МСБ налажено не было. Хотя поручения и приказы по организации этой работы были подготовлены.

Надо иметь в виду, что нигде в правовых государствах спецслужбы не являются органами управления. Их важнейшая функция — добывать и поставлять руководителям исполнительной и законодательной власти информацию, которая поможет предотвратить развитие опасных для общества тенденций, выявить проявления нелегальной и экстремистской антиконституционной деятельности, зафиксировать возникновение очагов социальной напряженности.

МСБ должна была заняться координацией информационно-аналитической работы органов безопасности республик в общих интересах обеспечения безопасности, а также совместной со спецслужбами республик эксплуатацией автоматизированных информационно-аналитических систем и информационных банков Единой системы информационного обеспечения контрразведки, реализацией договорных обязательств по разработке аналитических систем. В нашем ведении оставались оперативные архивы и оперативные учеты.

Кроме того, в функции МСБ входили разработка и осуществление совместно с органами безопасности республик мер по обеспечению безопасности объектов оборонной промышленности, атомной энергетики, космоса, транспорта, связи, других военных и стратегических объектов, находящихся на территории республик.

Разработка и осуществление во взаимодействии с органами безопасности республик мероприятий по обеспечению мобилизационной готовности пунктов управления Вооруженными Силами СССР и страной.

Учитывая ситуацию в стране, где в некоторых регионах, по сути, идет «горячая» война, а экстремисты все чаще захватывают у армии оружие и военное снаряжение, нетрудно себе представить, сколько бед могут натворить фанатики, которые прорвутся на атомную электростанцию или, того хуже, если в их руки попадут ядерные или химические боеприпасы. Исключить даже малейшую возможность этого — актуальнейшая задача спецслужб.

За МСБ оставалась и подготовка, переподготовка, повышение квалификации кадров для органов безопасности Союза и республик.

Прежняя централизованная система КГБ предполагала подготовку кадров прежде всего в Москве, далеко не во всех республиках существовали учебные заведения, готовившие кадры офицеров госбезопасности. Изменить это положение в один момент было невозможно, и поэтому было признано целесообразным сохранить подготовку кадров за МСБ, оставляя двери ее Высшей школы открытыми для абитуриентов из независимых республик.

Конечно, в кардинальных изменениях нуждалась вся система преподавания, в которой прежде явно непропорциональное место отводилось идеологической накачке, работе по пресечению «подрывной деятельности» мнимых врагов строя в лице демократов и прочих «некоммунистов», пропаганде «чекистских традиций».

Еще 21 сентября я издал приказ о первоочередных мерах по приведению содержания профессионального образования в соответствие с изменившимися задачами, стоящими перед органами госбезопасности в условиях демократического общества. Исключить идеологизацию программ, сделать упор на освоение действительно необходимых профессиональных знаний и навыков. Управлению кадров, самим учебным заведениям было поручено совместно с подразделениями центрального аппарата представить проект концепции реформы системы образования, ее научного обеспечения; перечень специальностей и квалификаций, по которым необходимо готовить кадры по заявкам республик и территориальных органов; радикально пересмотреть учебно-методические материалы, разработать проекты новых учебных планов и программ учебных дисциплин. Для реализации этой реформы создавалась специальная программно-методическая комиссия. Председателем назначен Николай Столяров, его заместителем — Вячеслав Титаренко, который позднее стал начальником Высшей школы.

Конечно, перестройка преподавания — дело долгое, и надежд на быстрые перемены у меня не было. Но импульс к переменам был дан.

Важнейшим для МСБ, как считали многие руководители республиканских спецслужб, должна была стать разработка, изготовление и поставка органам безопасности республик по их заявкам специальных технических средств, оказание методической помощи в их использовании.

У МСБ предполагался также еще ряд функций — централизованное материально-техническое снабжение органов республик, реализация режимно-правовых мер обеспечения безопасности и безопасности специальных и военных перевозок, оказание методической помощи республиканским органам в организации их правовой работы и т. п. Всего не перечислишь.

Как мы полагали, численность МСБ могла бы вполне уложиться в цифру до 40 тысяч, а ее бюджет, в ценах декабря 1991 года, — около одного миллиарда рублей. Такая относительно компактная спецслужба вполне была способна обеспечить контрразведку и координацию работы республик в вопросах безопасности.

Проведенная дезинтеграция Комитета государственной безопасности СССР не встретила серьезных возражений со стороны Верховного Совета СССР, который, правда, почти на полтора месяца затянул утверждение решения Госсовета об упразднении КГБ и о создании ЦСР, МСБ и КОГГ. Первый законопроект, который Президент СССР без комментариев направил парламентариям и обсуждение которого почему-то прошло без участия «сторон», был с возмущением сразу отвергнут и направлен на проработку в комитеты. Последовали согласования на уровне экспертов, затем у меня было несколько встреч с председателями комитетов по безопасности Александром Котенковым, Владимиром Стадником, которые были решительными сторонниками законопроекта и, на мой взгляд, намеревались серьезно и профессионально поставить на современную правовую основу деятельность спецслужб и проблемы безопасности республик и Союза.

Наконец, 27 ноября Совет республик приступил к повторному рассмотрению проекта закона «О реорганизации органов госбезопасности». В выступлении перед депутатами я сделал упор на следующие моменты:

«Очевидная необходимость реорганизации КГБ не является самоцелью. Она логично вытекает из преобразования всего политического и национально-государственного устройства страны.

После провала августовского переворота, в подготовке которого активно участвовали некоторые руководители КГБ, эта необходимость стала неотложной, не терпящей какого-либо промедления.

К такому выводу пришла Госкомиссия по расследованию деятельности госбезопасности, потребовавшая «незамедлительно упразднить КГБ СССР и осуществить коренную реорганизацию его структур».

В условиях переходного периода, когда еще не были задействованы новые законодательные органы, Государственным советом была признана целесообразность упразднения Комитета госбезопасности и создания на его базе Центральной службы разведки, Межреспубликанской службы безопасности, Комитета по охране государственной границы.

Безусловно, целостная структура, а тем более функции спецслужб не могут быть окончательно определены, прежде чем будет подписан Договор о Союзе Суверенных Государств. Тем не менее, поскольку законодатели никогда не исходили из позиции ликвидации союзного государства и поскольку дальнейшее промедление с внесением определенности в структуру спецслужб недопустимо, прошу уважаемых депутатов рассмотреть и принять предлагаемый проект Закона. Представляется важным этот первый шаг реального правового взаимодействия между Госсоветом и Советом Республик.

В той мере, в какой это возможно в переходный период, Закон внесет ясность в вопрос государственной важности и позволит продолжить работу по реформированию спецслужб…

Важный принцип реформы, который особенно следует подчеркнуть и который, собственно говоря, и составляет суть реформы, — это полная самостоятельность республиканских органов безопасности. Союзный сверхцентрализованный КГБ в условиях независимости республик существовать уже не может. Межреспубликанская служба безопасности будет осуществлять главным образом и прежде всего функции координации контрразведывательной работы самостоятельных республиканских структур, а также участвовать в координации деятельности всех самостоятельных и независимых спецслужб страны…

Принципы сотрудничества: исходить из государственной независимости республик. Согласование действий по защите их жизненно важных интересов и Союза в целом. Сохранение за межреспубликанскими структурами только тех функций, осуществление которых передается в их ведение республиками и которое в реальных условиях возможно только на межреспубликанском уровне.

Конечно, организационные функциональные изменения сами по себе мало что решают. Сокращение численности сегодня, возможно, и необходимо в ряде структур… И хотя деньги надо начинать считать, главное в реформе спецслужб, конечно же, не арифметика.

Главное — от идеологии вседозволенности и тайного насилия прийти к осознанию необходимости строгого соблюдения законности и прав человека. Перейти от государственной безопасности в системе партия — государство к безопасности личности, общества в системе правового государства. Видеть смысл деятельности спецслужб не в поисках внутренних и внешних врагов, а в стабилизации общественных отношений.

Спецслужба должна способствовать также становлению рынка, борьбе с искусственным монополизмом. Без этого идея «свободных» цен погибнет в зародыше, и «свободу» будет диктовать рыночная перекупочная мафия. Мы не должны быть в стороне и от борьбы с инфляцией, имея в виду, что успех здесь определяется прежде всего политической поддержкой, согласием общества, а уж потом профессионализмом экономистов».

Завершил я свою речь оставшимся незамеченным пассажем, касающимся больше Союза, чем МСБ…

«Сегодня народы республик осознали преимущества свободного суверенного развития перед прессом централизма, перед диктатом идеологической монополии. Но не все еще успели осознать преимущества экономической свободы производителя в политическом сообществе перед изоляционизмом. Еще не все успели осознать опасность национал-сепаратизма в уникальных исторических условиях нашей многонациональной страны. Совершенно очевидно, что процесс осознания идет. Важно, чтобы он не затянулся. Республикам придется добровольно взаимно поступиться частью суверенитета во имя общего блага и от «демократии вседозволенности» опять встать на путь строительства правового государства, где место спецслужб, безусловно, необходимо, но должно быть определено законом.

Сегодня в этом направлении может быть сделан первый исторический шаг.

Прошу вас, уважаемые депутаты, узаконить упразднение КГБ СССР и начало жизни новых спецслужб».

Не могу сказать, что обсуждение было легким. Пришлось отвечать на вопросы. Разведка и Погранвойска почти не вызывали сомнений. Но не всем было ясно, зачем нужна МСБ. Обойдемся в республиках и без нее. На этот вопрос я ответил очень просто: «В той же мере, в какой вам нужен конфедеративный или какой-то иной, но Союз, в той мере, в какой нужны республикам вы — Верховный Совет Союза, в такой же мере нужна Межреспубликанская служба безопасности…»

А. Котенков от имени Комитета также призвал депутатов утвердить закон. Однако сделать этого так и не удалось. На заседании, как это часто бывало в Верховном Совете в те дни, не оказалось кворума.