КОНТРРАЗВЕДКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КОНТРРАЗВЕДКА

Впервые с делами на шпионаж я встретился в конце 40-х годов. После увольнения из армии с должности командира танковой роты я был принят в МГБ Узбекской ССР. Начал работать в службе наружного наблюдения. После недельной учебы и стажировки мы с напарником, который обучал меня, получили задание вести наблюдение за иностранной гражданкой под кличкой Кнопка.

В это время в Узбекистан прибыла так называемая Демократическая Армия Греции (ДАГ), которая после тяжелейших боев с монархо-фашистскими войсками в горных районах Граммо и Вице вынуждена была эмигрировать основной частью в СССР, а остальной — в Болгарию, Румынию и Югославию.

Значительное количество левых экстремистов, троцкистов, социал-демократов западного толка, наконец, просто отъявленных проходимцев и обычных плутократов создавали весьма сложную обстановку среди греческих политэмигрантов. Имелись оперативные данные о том, что в этой среде были агенты иностранных разведок.

По ряду признаков появление вышеуказанной Кнопки в Ташкенте расценивалось как попытка противника выяснить размещение полков ДАГ в Узбекистане и возможность выполнения ею роли связника с кем-либо из агентов противника, затаившегося в ДАГ.

Задание для наружного наблюдения было такое: не упустить, зафиксировать места, посещения, установить личность тех, с кем Кнопка общалась. Естественно, сделать все следовало конспиративно и, как говорится, не засветиться. Легко сказать, но выполнить это задание в условиях пригорода Ташкента мне, тогда еще зеленому работнику, было весьма непросто.

Кнопка жила в районе Куйлюка, куда от вокзала ходил 5-й номер трамвая по одноколейному пути. Только на трамвайных остановках были разъезды для встречных вагонов. Поэтому 5-й всегда ходил переполненным, люди висели даже на подножках с обеих сторон вагонов.

Мы с напарником вышли на задание после обеда, приняли у товарищей "объект", как говорят, в движении. Минут через пятнадцать наша Кнопка в зале ожидания вокзала, "дала связь", то есть заговорила с неизвестным, одетым на западный манер мужчиной, который сидел на крайней к выходу скамье. Более опытный напарник, тут же решил установку личности "связи", как более сложную задачу, взять на себя.

Кнопка всем своим поведением давала понять, что собирается ехать домой. Мне предстояло ее сопроводить. Доведя ее до дома, я продолжал наблюдение за подъездом из-за укрытия, ожидая напарника. Прошло более двух часов, а он все не возвращался. Стали сгущаться сумерки. Я уже начал нервничать, крутить головой, надеясь увидеть его, и... прозевал выход из дома Кнопки. Увидел ее с молодой женщиной уже на подходе к трамвайной остановке, куда так некстати приближался трамвай. Первое, что вспомнилось мне,— "не упустить"! И я бросился со всех ног догонять трамвай. Кнопка и ее подруга стояли на задней площадке вагона и энергично подбадривали меня, освободив часть места рядом с собой. Ничего не оставалось, как запрыгнуть на площадку трамвая и поблагодарить их за поддержку. Как-то нужно было выходить из создавшегося положения, тем более — установить личность подруги Кнопки, с которой она ехала в город. После банальных любезностей выяснилось, что они едут в парк имени Горького на танцы. Тогда это было общепринято. Последовал вопрос, кто я и куда спешу. Чтобы не запутаться, представился демобилизованным из армии офицером (что соответствовало действительности), что подыскиваю себе работу на гражданке, а сейчас я по старой памяти — в Дом офицеров. С предложением поехать с ними я согласился, целый вечер протанцевал, угощал их мороженым, а затем проводил каждую до дому.

Как и следовало ожидать, моей вынужденной инициативы начальство не одобрило и после хорошей взбучки отстранило от работы по Кнопке.

Кстати, о работе наружного наблюдения в конце 40-х годов на периферии. Оперативных машин в те годы в нашей службе не было, портативных радиостанций — тоже. Фототехника камуфлировалась в чемоданчиках, портфелях, дамских сумках и была очень неудобна в обращении.

Для связи между собой пользовались специальным кодом, действовавшим на расстоянии зрительной видимости. Он немного напоминал разговор глухонемых.

В то же время отсутствие возможности немедленно связаться с руководством заставляло разведчиков самостоятельно принимать решения, проявляя при этом инициативу. И наше общее дело от этого только выигрывало.

Напарник, оставшийся устанавливать "связь" от Кнопки на вокзале, вместе с мужчиной выехал в Самарканд, где тот проживал, установил его личность. Сделал он все конспиративно, без излишней суеты.

Несколько позднее, перейдя на работу во 2-й отдел, я проявил интерес к материалам на вышеуказанную Кнопку. К моей радости, подозрения в отношении ее как агента-связника не подтвердились.

Однако по приходе во 2-й отдел МГБ Узбекской ССР мне вскоре пришлось столкнуться с настоящими агентами иностранных разведок, которых разоблачали путем оперативной разработки и последующего ведения следствия. Некоторые из них длительное время находились под нашим наблюдением в связи с наличием очень серьезных улик о их возможной принадлежности, в частности, к американской разведке, однако объективная сторона состава преступления в их действиях отсутствовала, по крайней мере на территории СССР, что не давало оснований для привлечения их к уголовной ответственности.

В первые месяцы пребывания в Узбекистане греческих политэмигрантов, по просьбе руководства ДАГ ряд бывших греческих офицеров должны были поступить на специально организованные для них курсы военной переподготовки. Этим обстоятельством мы и воспользовались. Дело в том, что в первоначальный период, после прибытия ДАГ, никто не знал, как к ним подступиться, как наладить их оперативное изучение.

Даже переводчиков греческого языка приходилось вызывать из Крыма и Одессы, так как местные греки, в свое время были либо репрессированы, либо принудительно высланы с Черноморского побережья в Среднюю Азию и им выказывалось политическое недоверие.

Так вот, в связи с предстоящими курсами для отбора слушателей создали мандатную комиссию, куда стали вызывать всех офицеров. Это позволило в то время получить на них биографические данные, в какой-то степени установить черты их характера, выяснить их лояльность к СССР. Этому способствовало также владение многими греческими офицерами французским, немецким, английским и другими языками, что открывало возможность дополнительного их изучения.

На втором или третьем заседании мандатной комиссии я и столкнулся с агентом английской разведки. Произошло это следующим образом.

В комнату, где заседала комиссия, зашел очередной абитуриент, подтянутый мужчина лет 35-37 и представился: "Капитан ВВС Греции К." Стали уточнять, почему ВВС, ведь в ДАГ авиации не было. К. объяснил, что еще до войны он служил в Греческой королевской авиации в чине капитана. На вопрос, хочет ли он поступить на офицерские курсы, он ответил:

— Нет, не хочу. Мне надоела война. Да и вы от меня сами откажетесь.

— Почему?

— Я английский агент. Думаю, что вам, русским, это не понравится, хотя на всякий случай прошу учесть, что сотрудничал я с английской разведкой во время второй мировой войны ради нашего общего дела — победы над фашизмом. По нашей просьбе в скупых словах он поведал свою одиссею. Как известно, греко-итальянская война 1939-1940 годов, которая вначале проходила на территории Албании, закончилась после вмешательства фашистской Германии оккупацией Греции. Король со своей свитой и правительством и частично армейскими частями эвакуировались в Египет. Туда же эвакуировалась греческая авиация, а с ней и К. Обида за оккупацию родины, желание отомстить за это врагу, да и сильно пошатнувшееся материальное положение привели в конечном итоге к тому, что он дал согласие на предложенное ему в Александрии сотрудничество с Сикрет интеллидженс сервис в качестве агента-нелегала.

Через 5 месяцев, после краткосрочного индивидуального обучения, он был заброшен с подводной лодки на территорию Югославии в район Сплита, затем перебрался в Грецию, в дальнейшем через Болгарию ушел в Стамбул, откуда с помощью английского консула вновь возвратился в Египет.

На наш вопрос, в чем конкретно заключалось содержание его задания, К. отвечал весьма неохотно. Однако стало ясно, что выполнял он роль связного, передавая осевшим в Европе английским агентам деньги, питание к рациям, инструкции. Установочных данных английских агентов он так и не назвал по тому же мотиву: все они в то время делали доброе дело — работали против фашизма, а, обнародовав их имена, он может повредить их последующей жизни.

Ко второй своей нелегальной ходке, по словам К., он приступил в конце августа 1944 года. Ему надо было нелегально проникнуть в окрестности города Хасково на Балканах, где попытаться легализоваться среди колонии местных греков. В дальнейшем с ним должны были связаться и дать задание.

Пробираясь к месту назначения в Родопских горах, он натолкнулся на партизанский отряд, где, на его счастье, в руководстве оказался один из его старых знакомых, в прошлом греческий офицер, занимавший в отряде пост начальника штаба. (Партизанское движение в Греции во время войны называлось ЭЛАС). Этот товарищ и предостерег К. от дальнейшего выполнения задания, объясняя это тем, что то место, куда он двигался, уже занято или в ближайшее время будет занято советскими войсками, так что это может грозить для него неприятными последствиями. И К. остался в отряде ЭЛАС.

После изгнания из Греции немцев и с приходом в страну англичан он в течение длительного времени был у них на подозрении, как лицо уклонившееся от выполнения задания. А когда вновь возродилось партизанское движение в горах и была образована Демократическая Армия Греции, он решил примкнуть к ней.

Разрабатывая в дальнейшем К., мы сильно сомневались в том, что он самостоятельно решил примкнуть к ДАГ. Мы не без основания полагали, что он мог это сделать и по заданию английской разведки, которая, используя его боевое прошлое как легенду, ввела своего агента в интересующую их среду. Поэтому К. находился под нашим постоянным наблюдением.

В результате бесед в мандатной комиссии, да и в последующем, в наше поле зрения попадали и другие весьма интересные в оперативном отношении лица. Например, П. 1924 года рождения, как выяснилось позднее, уроженец Нью-Йорка (США). Отец его в конце 40-х годов был крупным торговцем и содержал в США два магазина. С помощью друзей из стран народной демократии нам тогда удалось установить, что в ДАГ П. вступил всего за 20 дней до ее эмиграции в Советский Союз. Для этого он самолетом из Нью-Йорка прибыл в Париж, оттуда поездом — в Будапешт, затем на автомашине переехал в город Скопле (Югославская Македония), а уже оттуда проник в отходящие в Албанию войска Демократической Армии Греции. Сейчас, уже за давностью, трудно вспомнить, каким образом нам в руки попала часть подлинных документов П., в том числе его американский паспорт, какое-то служебное удостоверение, в котором налагалась просьба администрации США оказывать помощь его предъявителю. Даже греки, проживавшие с П. в одном военном городке в Ташкенте, называли его "янки с нечистой совестью". И если он имел какое-либо задание американской разведки, выполнить его в сложившейся вокруг него ситуации было сложно. Может быть, поэтому через три года посольство США в Москве направило дипломатическую ноту Советскому правительству с просьбой отпустить П. к родителям в США. "Баба с возу — кобыле легче",— решили мы и с легкой душой дали согласие на его отъезд.

В целенаправленной работе среди политэмигрантов нам удалось выйти на лиц, которые до войны проживали в СССР, в различных местах Черноморского побережья, а затем выехали на постоянное местожительство в Грецию. Их дети, еще с юных лет впитавшие в себя советскую идеологию, так и не смогли перестроиться на буржуазный лад, не смирились с фашистско-монархическими порядками. Они вступили в ряды вооруженного Сопротивления и проявили себя как активные борцы против фашизма. Именно эта категория лиц нам помогала. Кстати, способствовали этому знания ими русского и греческого языков.

Изучая среду политэмигрантов, мы нередко чувствовали, что кто-то помимо нас ведет подобную работу. Это нас весьма насторожило и вызвало определенную тревогу, так как, если в лице сил противодействия мы встретились с действующей резидентурой иностранной разведки, она постарается навести нас на ложные объекты. И все-таки нам удалось установить, кто параллельно с нами занимался негласным изучением греческим политэмигрантов. Произошло это следующим образом.

Изучали мы одного грека И. Он привлек наше внимание тем, что, выполняя по линии греческого командования обязанности офицера связи, постоянно разъезжал по так называемым городкам, в которых были расквартированы бывшие полки Демократической Армии Греции. Таких городков в Ташкенте и вокруг него насчитывалось четырнадцать. Так вот, мы установили за И. наблюдение и выявили одну закономерность: заканчивая свои дневные разъезды, он постоянно помимо штаба ДАГ посещал один неприметный домик. Не помню почему, но это нас насторожило, и мы решили негласно установить, что это за таинственная контора расположилась в том домике. Вначале решили проконтролировать визуально, благо местность позволяла это сделать. И что же вызвало у нас интерес?

Действительно, значительную часть этого домика занимал склад — кажется, личных и общественных вещей политэмигрантов. Но в конце дома была другая дверь, в которую с оглядкой заходили отдельные греки, в том числе и наш И. Туда же регулярно наведывался один из функционеров штаба майор Ф., который последним уходил из этого домика и уносил с собой какие-то бумаги. К этому времени мы обоснованно полагали, что, сохранив при эмиграции в СССР свою администрацию и полки, греческое командование могло сохранить и свою контрразведку, деятельность которой на территории СССР оно тщательно скрывает и оберегает. Выход на Ф. укрепил наши предположения.

После дополнительных проверок и получения подтверждений в пользу нашей версии, сомнений и колебаний мы все же вышли с предложением в Москву о проведении целенаправленной беседы с Ф. Как обычно в таких случаях нашлись и сторонники, и противники, но, поскольку все это происходило сразу после окончания войны, когда еще был силен наступательных дух в методах и приемах работы советской контрразведки, разрешение мы получили.

Ф. при встрече без нажима, с улыбкой сказал примерно следующее:

— Я ждал этой встречи и понимаю, что русская контрразведка не допустит, чтобы ее функции в СССР исполняла иностранная служба. Усилия моего командования сохранить деятельность второго бюро, которое я имею честь возглавлять, в тайне, как я и предполагал, оказались тщетными. Не скрою от вас, что я старался тщательно конспирироваться, чтобы не остаться без должности...

— Почему без должности? — спросили мы.

— Мне не простят провала. Особенно те из руководства, у кого сохранились мелкобуржуазные замашки...

Беседы с Ф. растянулись на достаточно длительный срок. Во-первых, ему трудно было ответить на все наши вопросы за один раз. Во-вторых, исходя из складывавшейся обстановки, мы были вынуждены сокращать время встреч, чтобы греческое командование не зафиксировало его отлучек. Тем более мы к тому времени еще не решили, что нам выгоднее — распустить эту иностранную службу или использовать ее в наших целях с учетом того, что Ф. ничего от нас не скрывал. И решение было принято: ф. стал нам помогать. Причем мы не пытались выяснить всей агентурной сети, которая числилась за 2-м бюро ДАГ, а просто перед Ф. ставился, допустим, такой вопрос: есть ли возможность прояснить, какие намерения вызревают в тех или иных группировках политэмигрантов, часть которых, по нашим данным, больше тяготела к политике Югославии, чем к Греции? (Пусть правильно поймет меня читатель, но тогда, в 1949-1951 годах этот вопрос считался особо актуальным, так как Югославия, по сообщению Коминформбюро от 1947 года, была объявлена как наш политический и идеологический противник.) Как правило, от Ф. поступал полный и исчерпывающий ответ, вплоть до того, сколько лиц объединилось на националистической основе, кто у них лидер, их ближайшие и перспективные планы и т.д. При этом мы предполагали, что при добыче исчерпывающей информации во 2-м бюро ДАГ, так же как в других подобных организациях западных стран, могут использоваться провокационные методы. Нам это категорически запрещалось, и, чтобы обойти стороной этот деликатный вопрос, мы сознательно не спрашивали Ф., как он добыл те или иные интересующие нас сведения.

Много ценной информации мы получили через этого человека. Выяснили настроения в среде греческой политэмиграции, какие существуют группировки, кто поддерживает Захариадиса, кто — Калояниса, кто — Парцалидиса, какой урон нанес армии ЭЛАС бывший командующий Карагеоргиос, заключив кабальный мир с англичанами в местечке Варкиза. Выяснились и другие вопросы, в том числе и самые конкретные.

Ряд таких конкретных вопросов мы решали с помощью прокуратуры и следствия. Но нередко возникали вопросы, требовавшие нашего незамедлительного вмешательств. Причем промедление могло принести, как мы считали, весьма тяжкие последствия. Из множества случаев вспоминается один, наиболее характерный. В один из сентябрьских субботних дней 1950 года, в конце дневного рабочего времени[1], раздался телефонный звонок от Ф., который передал следующую информацию.

Среди колонии политэмигрантов существовала группировка греческих моряков, ранее служивших на американских, английских, французских и других судах. Они, как правило, никаких политических вопросов не поднимали, занимаясь в основном улучшением для себя бытовых условий. Поэтому, как заявил Ф., они не считали нужным ставить о них нас в известность. Но случилось непредвиденное: лидеры группы моряков уговорили остальных нелегально уйти за кордон, добраться до Организации Объединенный Наций, где выступить с заявлением в каком бедственном положении в СССР, как они считали, находятся греческие политэмигранты и, в частности, моряки.

По сообщению агента Ф., который находился среди моряков, беглецов, изъявивших желание уйти за кордон, было 24 человека. Они раздобыли оружие, карты, веревки и другие переправочные средства и приготовились к поездке в район Термеза, где решили форсировать Амударью и уйти в Афганистан.

Последнее, что сообщил Ф.: экипированная всем необходимым группа покинула греческий городок и сосредоточилась в пустом бараке в районе поселка Дурмень, откуда завтра она двинется по маршруту бегства.

Срочная рекогносцировка местности показала, что интересующий нас барак расположен метрах в тридцати от проселочной дороги, по которой изредка движутся люди и машины в направлении расположенного неподалеку заводика и обратно. С другой стороны барака был обрыв, внизу которого протекает глубокий арык. У входа в барак моряками выставлен часовой, чтобы он вовремя предупредил их о возникшей опасности.

Решение начальством было принято одно: группу задержать, пока она не покинула барака. Возможности беглецов в бараке для сопротивления будут ограниченны, особенно если провести задержание их на рассвете, когда моряки еще будут спать. Но часового нужно было снять бесшумно, по всем правилам партизанского искусства.

Весь вечер и ночь готовилась операция по захвату. Но как бесшумно снять часового? Окончательное решение созрело уже на месте захвата, на рассвете.

В это время на заводике кончилась ночная смена. Около двух десятков рабочих, мужчин и женщин, окончивших смену, прошли домой недалеко от барака. Часовой на них никак не реагировал. Более того, часовой сам вышел к проселочной дороге и что-то спросил у проходящих. Решение созрело немедленно. Геннадий Дурандин и Володя Борташевич "одолжили" у завода две промасленные спецовки, слегка "прикоптили" свои лица и под видом рабочих, окончивших смену, двинулись мимо барака. Продолжая якобы ранее начатый разговор, они остановились невдалеке от часового, не обращая на него никакого внимания. А тот наблюдал за ними. Геннадий и Володя в разговоре достали папиросы и стали искать спички. То ли от сырости, то ли еще по какой причине они не загорались, и тогда один из них показал рукой на костерок возле часового. Не торопясь, продолжая между собой разговор, они подошли к нему попросили достать тлеющий уголек. Далее всё, как принято было говорить в то время, было делом техники. Через 15 секунд часовой с кляпом во рту и закрученными назад руками лежал на земле, а мы, группа оперработников, молча бежали к окнам и двери барака, перекрывая беглецам пути отхода...

Среди изъятых у моряков вещей были парабеллум и бельгийский 15-зарядный пистолет, несколько ножей, карты с начертанными маршрутами передвижения в Афганистан, около 600 американских долларов, которые я держал тогда в руках впервые.

С учетом накопленного мною опыта, а также сохранившегося фронтового задора и энергии руководство МГБ приняло решение назначить меня начальником группы по оперативному обслуживанию интернированного в СССР отряда иракских курдов под командованием Моллы Мустафы Барзани.

В 1930-1940 годах фамилия руководителя большого курдского племени Барзани была широко известна на территории Ближнего и Среднего Востока. Знали об этом племени и политики империалистических государств. Англичане, занимавшие в то время превалирующие позиции в политике народов Ближнего и Среднего Востока, настороженно следили за каждым шагом семьи Барзани, не без основания полагая, что они в своем движении за объединение всех курдских племен в единое государство смогут нанести урон их имперским интересам. Поэтому не только следили, но и всячески исподтишка противодействовали курдам. Но внешне они всячески заигрывали с Барзани, одобряя и восхваляя его политические и практические шаги, когда им это было выгодно.

Не дремали и политики немецко-фашистского рейха и его разведка, склоняя курдов, сартов, фарсов, арабов и другие маленькие народности, населявшие территории Ирана, Ирака, Сирии, Турции, различных арабских эмиратов, к центробежным тенденциям, к восстанию против английского ига и прочее. И в ряде случаев они добивались успеха!

Так случилось в 1943 году, когда кончался протекторат, то есть срок пребывания английских войск в Ираке. Королевское правительство Ирака не было склонно продлевать пребывание на своей территории английских войск, что значительно ослабило бы позиции англичан в этом регионе. Тем более что, это сильно осложнило бы положение их оккупационных войск, находившихся совместно с Советской Армией в Иране.

В это время глава племени Шейх Ахмад Барзани и его брат Молла Мустафа Барзани находились в ссылке в Сулеймании за попытку поднять в 1932 году восстание курдских племен и добиться создания нового государства — Курдистан. Восстание, конечно, было жестоко подавлено, а его руководителей представители Интеллидженс сервис отправили в почетную ссылку. Они понимали, что вожаки племени им могут еще пригодиться. Так и случилось в 1943 году, когда королевское правительство Ирака не склонно было продлевать Англии протекторат.

В Сулейманию на самолете срочно вылетел английский разведчик Джонсон с заманчивым предложением для Барзани. Обрисовывая обстановку на Ближнем и Среднем Востоке, Джонсон от имени правительственных кругов Великобритании заявил, что именно сейчас назрела обстановка, при которой курды могут поднять с их помощью восстание для объединения курдов в единое государство.

— Мы вас переправим в Иран, на территорию, оккупированную советскими войсками. Там вы сколотите небольшой отряд, оружие для него мы дадим. Затем вы двинетесь к Ираку, на земли Барзанского района, которые сплошь заселены курдами. Они обязательно вольются в ваш отряд. Не исключаем, что вас поддержат другие курдские племена, такие, как шамзини, шервани. А это будет уже означать, что своей цели, которую вынашивали десятки лет, вы добьетесь!

Примерно такими словами уговаривал Джонсон Моллу Мустафу Барзани, которому к тому времени было 40 лет и он был полон желания бороться за свободу и независимость курдов.

И восстание курдов началось. Под знамена Барзани стали стекаться не только бедные и обездоленные люди, но и грамотные и состоятельные лица, служившие при иракском короле Фейсале, в том числе в генштабе Ирака. Англичане, как и обещали, выделили для восставших 3 тысячи винтовок. В отряд Барзани почти повально стали переходить курды с оружием в руках, которых было много в различных полицейских участках и охранных формированиях. Их военно-полицейские навыки, основанные на дисциплине и безоговорочном исполнении приказов, цементировали в курдских отрядах военный порядок и укрепляли их маневренность. Так восстание из чисто локального явления как-то быстро переросло в государственное, международного масштаба.

Иракское королевское правительство было уже не в состоянии подавить разросшийся мятеж и вынуждено было пойти на поклон к англичанам. Одним из условий англичан было продление протектората — пребывания их войск в Ираке и еще целый ряд политических и экономических уступок, связанных с использованием морских портов, дорог, обеспечением и снабжением войск и т.д. Восстание с помощью английской авиации, артиллерии и танков было подавлено. Молле Мустафе же было заявлено, что техника была закуплена Ираком ранее и англичане, как могли, сдерживали королевские войска, но, к сожалению, пока неудачно...

Не знаю, каким образом, но англичанам удалось убедить Моллу Мустафу в своей невиновности и даже лояльности к нему. Примерно в это же время на части территории Ирана, оккупированной Красной Армией, под воздействием национальных и демократических сил стала создаваться новая государственная автономия, назвавшая себя Республикой Иранского Азербайджана и Курдистана. Во главе ее стали Кази Магомед от азербайджанской общины и Пешевари от курдской.

Англичане тут же порекомендовали Барзани, якобы в целях сохранения частей повстанческого движения, уйти вместе с ними в Иран и предложить свои услуги Кази Магомеду и Пешевари. В данном случае они убивали сразу двух зайцев. Путем увода из Ирака повстанцев они укрепляли свои отношения с королем Фейсалом. В то же время происходило усиление агентурных позиций Сикрет интеллидженс сервис в создаваемой на территории Ирана Республике Иранского Азербайджана и Курдистана.

Молла Мустафа Барзани с вооруженными отрядами повстанцев влился в новую автономию. Поскольку слава о барзанских повстанцах, борющихся за свободу и независимость, широко облетела многие страны Ближнего и Среднего Востока, они были приняты с теплотой и сердечностью. Отряды барзанцев послужили костяком для армии новой республики. Командиры повстанцев получили в ней должности и офицерские звания до полковников включительно. Сам Молла Мустафа Барзани был назначен командующим армией, и ему было присвоено звание генерала.

Нет возможности описать все подробности деятельности барзанских курдов в Иране, вернее, на территории Иранского Азербайджана и Курдистана, так как в силу ряда политических, экономических, этническо-национальных причин, а возможно, происков английской агентуры эта республика просуществовала недолго, всего несколько лет, и после второй мировой войны распалась. Кази Магомед и Пешевари, якобы для переговоров были вызваны шахиншахом в Тегеран и там казнены.

Быстрый развал государственной надстройки коснулся и армии, возглавляемой Барзини.

Помимо армии к ее воинам в Иран постепенно прибывали из Ирака их семьи, и всем куда-то нужно было деваться. На совете командования и шейхов было принято решение: всем вернуться на родину, в Барзанский район Ирака.

Войско с многочисленными родственниками громоздким обозом двинулось из Ирана в Ирак. За ними сзади, буквально по пятам, шли иранские воинские части, а на границе их встретили развернувшиеся к боевым действиям иракские войска. У пограничного столба стоял иракский королевский офицер, который и предъявил Молле Мустафе примерно следующий ультиматум:

"Королевское правительство Ирака считает всех бывших повстанцев изменниками, которые подлежат смертной казни в случае появления их на территории Ирака. Что же касается их жен и детей, а также шейхов и других лиц духовного звания, то им въезд на территорию Ирака не возбраняется"

Итак, спереди развернувшиеся к бою регулярные части Ирака, сзади — иранские войска. Что делать?

И Молла Мустафа принимает единственное правильное решение. Оказавшись как бы в коридоре между иранскими и иракскими войсками, он, отобрав в свой отряд только смелых и решительных бойцов, по коридору рывком уходит вправо и врывается на территорию Турции. Сделав во время этого ночного марш-броска крюк, вновь заходит на территорию Ирана, но уже в тылы иранских войск и, громя тыловые базы, спешно устремляется на север, к границе Советского Союза.

Советские пограничники в течение суток слышали бомбовые удары на территории Ирана, затем увидели, как на другом берегу пограничной реки Аракс стали накапливаться вооруженные группы людей. Через реку переправился человек, который на сносном русском языке заявил:

— Я прибыл по поручению генерала Барзани. Зовут меня Давид Юхан Дихно Ловко. Отряд Моллы Мустафы Барзани спасается от преследования превосходящих сил иранских войск. Он просит предоставить нам убежище, чтобы избежать полного физического уничтожения.

Почти в течение суток задерживался ответ из Москвы на срочную телеграмму пограничников. Бомбовые удары слушались все более явственнее. На берегу появился Барзани, и по его короткой команде курды тотчас начали массовую переправу на советский берег.

Так был интернирован в СССР отряд иракских курдов Моллы Мустафы Барзани. Удивило количество перешедших границу. Их было ровно 500 человек. Настороженность вызвало и то обстоятельство, что среди них оказался полностью управленческий аппарат отряда: заместитель Моллы Мустафы полковник Хушави, начальник штаба бывший полковник генштаба иракской армии Мирхадж Ахмет, командиры батальонов, рот и взводов. Вопросы идеологии, верности корану, законам шариата и безоговорочной дисциплины решали прибывшие вместе с отрядом духовные лица — шейхи.

Вначале отряд как самостоятельная боевая единица был размещен в Азербайджане. Курды вели себя крайне настороженно. Распоряжений администрации Советской власти не выполняли, пока не получали указания или одобрения со стороны Моллы Мустафы или его приближенных. Получалось какое-то инородное тело. С другой стороны, среди местного населения и военнослужащих восточной национальности появился нездоровый, как посчитали тогда, интерес к исламу, обрядам, отправляемым курдами, и мусульманским проповедям их шейхов. Все это вместе взятое повлияло на принятие кем-то наверху волевого решения о роспуске отряда. Под предлогом передислокации отряда в Узбекистан курдов партиями стали отправлять в дорогу. На новом месте курды были расчленены на еще более мелкие группы, вплоть до одиночек, которых разбросали по всем областям Узбекистана как спецпоселенцев, приравняв их право к положению, в котором находились сосланные ранее в эти районы крымские татары. Молла Мустафа был сослан в Муйнакский район Каракалпакии и под бдительным контролем комендатуры МВД пристроен весовщиком в одном из хлопковых совхозов...

В самом начале 50-х годов, когда в Иране начались антишахские волнения, которые возглавил тогда премьер-министр Моссадык, у нас вспомнили об отряде Моллы Мустафы и, как тогда нам говорили, по указанию самого Сталина их вновь стали собирать в отряд, место дислокации которому определили на территории садсовхоза № 9 Янги-Юльского района Ташкентской области. Молле Мустафе был выделены в качестве резиденции загородный особняк Совета Министров Узбекской ССР в поселке Кибрай в 15 километрах от Ташкента. На содержание отряда была определена дотация правительства в сумме 4 миллионов рублей. К этому надо добавить, что среди курдов существовало правило отчислять из зарплаты каждого курда 50 рублей в личную казну Моллы Мустафы.

Обо всем, что здесь описано, нам предстояло еще негласно разузнать, найти документальные подтверждения.

Для этого нужны были люди из числа руководящего состава отряда, могущие ответить на интересующие нас вопросы о прошлом и, главное, о том, как поведет себя отряд, если его используют в освободительном движении на Востоке. Однако если установить контакт с рядовым членом отряда было архитрудно, то выйти на приближенных Моллы Мустафы было практически невозможно. Я не преувеличиваю — так было на самом деле.

Как ни странно, но найти единомышленников, наших помощников в отряде, помогло разрозненное пребывание курдов на спецпоселении. За это время они сумели отвыкнуть от рабского, беспрекословного повиновения, царившего в их отряде, ежедневных поклонений и рапортов шейхам, совершения утренних и вечерних намазов. По сравнению со всем этим отметки курдов раз в неделю в комендатуре могли им показаться раем свободы, так как во все другое время они были предоставлены самим себе.

Немалую помощь в ломке рабского повиновения у ряда курдов сыграло их желание обзавестись женами. Долгие годы холостяцкой жизни в отряде, боевые операции, марш-броски и переходы, безусловно, склоняли к смене уклада жизни. И когда они попали в среду крымских татар, девушки и женщины которых были весьма красивы и ходили с открытыми, без паранджи, лицами, сердца курдов начали оттаивать, они стали более покладистыми, и с ними стало возможно вступать в оперативные контакты.

Не буду кривить душой: к отдельным руководителям из отряда мы сознательно подослали женскую агентуру, которая постепенно влияла на них в нужном для нас направлении. Женщины-агенты шли на это добровольно и вполне сознательно: черноглазые, высокие и стройные курдские мужчины не могли им не нравиться.

Последующая идеологическая обработка авторитетных лиц из числа курдов привела к тому, что они, будучи непосредственными свидетелями описываемых событий, раскрыли все перипетии связи Моллы Мустафы Барзани с английской разведкой в годы второй мировой войны.

Среди наших помощников были и штабной работник, нередко обеспечивавший охрану Моллы Мустафы при встрече с английскими разведчиками, и командир батальона его отряда, и командиры роты — прямые свидетели многих интересовавших нас событий.

Проводить встречи в ними было весьма сложно. Подчас на явку нужно было ползти по-пластунски огородами, а агент через открытое окно негромко рассказывал оперработнику о намечаемых в отряде тайных мероприятиях. Пренебрежение конспирацией оборачивалось подчас печальными результатами.

Наш оперработник, выступавший под "крышей" администрации совхоза, довольно часто и не всегда конспиративно стал встречать с интересовавшим нас человеком из числа курдов. О встречах этого курда с администратором совхоза шейхи донесли Молле Мустафе. По указанию Моллы Мустафы курда раздели донага, привязали к железной кровати и стали истязать, желая получить показания, о чем он говорил с русским представителем. Издевательства удалось приостановить, а жертву по его желанию отправили из отряда к месту бывшего спецпоселения. Недели через три этого курда нашли убитым. Ему перерезали горло от уха до уха. Так, шейхи расправлялись с непокорными в назидание другим.

В связи с этим делом вспоминаются и другие, подчас курьезные, подробности. Так, получив сообщение об убийстве, мы быстро сколотили оперативно-следственную группу из числа работников МГБ, милицейских криминалистов, прокуратуры и, захватив служебно-розыскную собаку, выехали в один из отдаленных районов Голодной степи Узбекистана, где ранее жил этот курд. Предварительно с большим трудом удалось дозвониться до районного начальника МГБ. Сообщили о выезде к нему из Ташкента оперативно-следственной группы и высказали просьбу: сохранить в неприкосновенности место убийства и обеспечить группе условия для плодотворной работы по розыску.

Жара стояла жуткая. Дорога к этому району была только проселочная. В условиях Средней Азии это означало, что на всем пути следования лежала пыль примерно в 15-20 сантиметров. Поэтому наши машины поднимали в воздух пылевую завесу метров на пятнадцать. Приехали мы все серые от пыли, и благо, что на месте нас ожидал местный начальник МГБ и несколько мальчиков с кувшинами воды. Сняв одежду, вытряхнув пыль и умывшись, я спросил местного начальника:

— Все ли готово для работы криминалистов?

— Конечно, конечно,— ответил он и бодрым шагом повел нас во двор дома председателя местного колхоза.

Каково же было наше удивление, когда во дворе мы увидели накрытый стол, рядом кипящий самовар, в огромном казане варился душистый плов, а в арыке виднелись горлышки бутылок...

Не хочу передавать содержания разговора с этим местным чиновником, думаю, что он не понял меня. По неписаным там правилам так принимали всех начальников, приезжавших в район из центра. По линии же МГБ к нему, в такую глушь, приехали впервые, и он не хотел ударить в грязь лицом.

— Вы просили создать условия для работы? Я их и создал. Сейчас покушаете, отдохнете, а под вечер, когда спадет жара, пойдете к убитому. Покойнику торопиться некуда, он может полежать и до вечера,— сказал он без тени смущения.

Как и следовало ожидать, место убийства не охранялось и любопытные всем кишлаком ходили туда посмотреть, так что следы преступника почти пропали. Но нам повезло: убийца то ли обронил, то ли выбросил недалеко от дома окровавленный нож, по которому собака все же взяла след, протащила нас по бездорожью 8 километров и подвела к зарослям камыша на берегу соленого озерка, образовавшегося с весны от разлива Сырдарьи. В камышах стоял чемодан убитого, в котором, как выяснилось позднее, лежало 2 тысячи рублей. Это как будто подтверждало нашу основную версию о цели убийства.

Недалеко от чемодана мы нашли место, где преступники сделали короткий привал. Там валялись три окурка и смятая пачка сигарет "Прима", что усилило наши уже определенные подозрения, так как в округе сигарет "Прима" не продавалось в течение года, а курдов снабжали в качестве пайка именно этими сигаретами. У них же мы выяснили, что найденный нож похож на тот, что они видели ранее у Моллы Хассана, фанатика, приближенного Барзани, которого он тайно направлял в Москву для встречи с послом Ирака.

В конечном итоге мы решили пойти на обыск в дом, где проживал Молла Хассан, рассчитывая найти там новые улики. Нас особенно интересовали следы крови на одежде убийцы. К этому времени экспертиза установила, что кровь убитого была какой-то редкой группы с отрицательным резусом, так что отличить ее пятно от других пятен не представляло сложности. Видимо, мы были на правильном пути. Но через 10 минут после начала обыска в дом ворвалась группа курдов, оттеснила нас в угол, и только выдержка и спокойствие спасли нас от их агрессивных действий. Минут через пятнадцать они по чьей-то незаметной команде дружно покинули дом. Дальнейший обыск оказался бессмысленным.

Примерно в таких условиях проходила оперативная работа. Курды устраивали неоднократно сидячие забастовки перед зданием Совета Министров Узбекской ССР, были и тайные ходки в Москву для встречи с сотрудниками посольств, наконец, нелегальный побег Моллы Мустафы в Москву в апреле 1953 года и его задержание в Спасских ворот Кремля.

В конечном итоге в работе по этой линии все было расставлено по своим местам. Основная масса курдов — это бесстрашные бойцы, готовые по приказу своего предводителя Барзани броситься и в огонь и в воду. В то же время это очень добродушные и весьма заботливые люди — в этом мы неоднократно убеждались по их отношению к соседям, женщинам. Верхушка — руководители отряда — состояла из зажиточных шейхов, баев, имевших целью в политической и вооруженной борьбе не только получение автономии, но и решение своих чисто меркантильных задач. На этот счет характерно высказался о себе и своем окружении бывший заместитель Моллы Мустафы полковник Асад Хушави: "Если в наши руки попадет нефть Абадана и Керкука, то этого нам всем хватит надолго".

Таким образом, простые курды оставили у меня теплые воспоминания, а вот их руководители доверия на внушили. В последующем история подтвердила наши выводы. После свержения короля и революции в Ираке курды вернулись на свои земли и снова начали вооруженную борьбу. Снова началось их гонение и притеснение. Молла Мустафа Барзани так и умер в изгнании, кажется в США, у пригревших его американских "ястребов".

В 50-х годах меня перевели на работу в Москву. Навсегда покинув Узбекистан, я и сегодня с глубокой благодарностью и теплотой вспоминаю те места, где родился, учился и работал. Навечно сохранил в памяти уважение к узбекскому народу, который, несмотря на неимоверные трудности, порожденные вековым имперским притеснением и байско-феодальным гнетом, сумел сохранить в себе черты доброты и порядочности, проявил теплоту и бескорыстие к людям других национальностей.

Во время Великой Отечественной войны Узбекистан приютил на своей земле сотни тысяч эвакуированных из Польши, Украины, Прибалтики, Белоруссии. Смоленской, Московской, Ленинградской и других областей РСФСР, разместил на своей территории множество различных заводов и предприятий, военные академии, десятки училищ, госпиталей. Сюда же на спецпоселение или под негласный контроль были насильственно сосланы тысячи крымских татар, карачаевцев, ингушей, чеченов, греков, турок-месхетинцев, курдов, часть немцев Поволжья, представителей других национальностей. Еще в период правления Тамерлана на земли Узбекистана были насильственно переселены тысячи армянских ремесленников. С прошлого века в связи с развитием промышленности, дорог, телеграфа значительный вклад в развитие республики внесли прибывшие туда представители русского народа. А если учесть проживание в Узбекистане еще тысяч семей уйгуров, татар, таджиков, бухарских евреев, то можно представить сколько доброты было в душе узбеков, которые приютили у себя этих людей, обогрели и накормили, разделили с ними радости и невзгоды.