Программа экономической реформы: многообещающее начало

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Программа экономической реформы: многообещающее начало

В 1986 году экономическая ситуация в стране несколько улучшилась, что естественно, связывалось с позитивным влиянием перестройки, и это было, по-видимому, действительно так. Сказались общественный подъем, повышение дисциплины и организованности. В результате удалось в полтора раза, с 2,4 до 3,3 процента увеличить прирост валового национального продукта, с 3,4 до 4,4 — продукции промышленности, с 0,2 до 5,3 — сельского хозяйства.

Я думаю, это расхолаживающе подействовало на руководство, усыпило в какой-то мере бдительность и снизило решительность в проведении экономической реформы.

И вдруг в январе произошел сбой. Возникли трудности с топливом и энергией, с некоторыми видами проката и шарикоподшипников, а также с продуктами химической промышленности. Наступил спад производства, который, впрочем, в дальнейшем удалось локализовать и нейтрализовать. Он был воспринят тогда как результат стечения некоторых неблагоприятных обстоятельств. Но в действительности это был первый признак серьезной болезни, звонок глубокого экономического кризиса, в полную силу развернувшегося через два-три года. Именно такой срок был отведен жизнью для проведения радикальной реформы, хотя в полной мере мы тогда этого еще не осознавали.

Январский сбой стимулировал возвращение к радикальной экономической реформе, работа над которой до этого шла вяло, вразброс, без должной концентрации внимания и сил. Уже в начале марта, находясь в кратковременном отпуске в Пицунде, Горбачев вел интенсивные переговоры по этим вопросам с руководителями правительства, учеными. По его поручению и я подготовил и направил ему свои соображения.

Вернувшись из отпуска Горбачев пригласил к себе Рыжкова, Слюнькова, Яковлева, меня, Болдина, Можина, Биккенина, Аганбегяна, Ситаряна и Абалкина. Состоялся развернутый четырехчасовой разговор по концепции очередного Пленума и подготовке необходимых для него материалов. Разговор до предела откровенный. Все сходились на том, что должна быть разработана целостная система управления экономикой. Об этом говорили и Рыжков, и Аганбегян, и Абалкин. Только комплексный подход мог дать шанс на успех.

Но уже на этой стадии обнаружились серьезные различия в подходах. Особенно острая дискуссия развернулась по вопросу об объемных показателях. Как заметил Горбачев, представители государственных органов управления — за то, чтобы объемные показатели держать в руках планирующих органов, а ученые — за то, чтобы обеспечивать регулирование производства через экономические методы и нормативы.

Рыжков сетовал, что правительство начинает терять нити управления материально-техническим снабжением, что цены тоже нельзя упускать и т. д. Делались ссылки на ситуацию в легкой промышленности, которая заключила договора с торговлей на 3 млрд. меньше, чем предусматривалось планом, и этим мотивировалась необходимость директивных заданий для предприятий отрасли. Но возник резонный вопрос — зачем же задания на эти 3 млрд. продукции, если на них торговля не предъявляет спроса?

Об остроте дискуссии можно судить по замечанию Абалкина: "Нельзя предложения по перестройке поручать тем, кого она касается". Справедливость его был подтверждена всем последующим ходом событий.

В дальнейшем подготовка Пленума шла как бы по двум руслам. В Волынском силами ученых и работников ЦК КПСС — Анчишкина, Аганбегяна, Абалкина, Ситаряна, Можина, Биккенина, Ожерельева — развернулась подготовка общей концепции реформы в виде тезисов, а затем и самого текста доклада. С этой группой постоянно работал я, привлекая и других товарищей, в том числе Павлова, Попова, Белоусова. Впервые был приглашен к работе группы Петраков, ставший впоследствии помощником Горбачева.

Одновременно в правительстве с участием Слюнькова шла работа над пакетом постановлений по конкретным компонентам хозяйственного механизма, и по мере готовности эти документа выносились на заседания Политбюро. В частности, обсуждались финансовая ситуация в стране и предложения по перестройке финансово-кредитного механизма, ценообразованию, об изменении планирования и материально-технического снабжения, управления научно-техническим прогрессом, предложения о структуре и функциях органов управления и некоторые другие.

На каждый из этих проектов, с учетом общей концепции реформы, нами в Волынском давалась развернутая оценка, которая широко использовалась Горбачевым в ходе обсуждения.

Практически каждый раз пришлось и мне высказывать нелицеприятные замечания по проектам правительства. На этой почве нередко возникали перепалки с Рыжковым, болезненно воспринимавшим критические замечания, мои отношения с ним временами становились напряженными.

В чем суть этих споров? Конечно, проекты, выходившие из недр правительства, не могли не откликаться на насущные потребности перестройки экономического механизма. Но это было отступление с боями, сопротивление оказывалось на каждом рубеже. Можно было почти физически ощущать насколько был труден и мучителен для правительственных структур отход от сложившихся стереотипов, централистских методов управления.

Постепенно выявилась их позиция, на которой решено было «застолбиться» и дать главный бой сторонникам радикальных экономических перемен. Она касалась трактовки контрольных цифр и госзаказа. По сути дела речь шла о том, чтобы предложить новые термины, но сохранить в этом облачении старую систему централизованного планирования. Контрольным цифрам по объему продукции в рублях стремились придать обязательный характер, а госзаказ, навязываемый сверху, распространить на подавляющую часть номенклатуры производимой продукции. Таким образом, в рамках жесткой централизации оставались и объем продукции и ее номенклатура.

Наша позиция, которую поддерживал и Горбачев, состояла в том, что контрольные цифры могут носить для объединений и предприятий лишь ориентировочный характер. В основном же они должны использоваться на макроуровне для изучения и регулирования народнохозяйственных пропорций. Что касается госзаказа, то он должен выдаваться предприятиям на поставку лишь, некоторых видов продукции для удовлетворения особо важных государственных и общественных потребностей. Он должен стимулироваться и ценами, и гарантированным обеспечением ресурсами, не навязываться предприятиям, а быть выгодным для них.

В правительственных проектах явственно прослеживалась тенденция к затягиванию сроков осуществления ценовой реформы, перехода к оптовой торговле средствами производства, причем, применялся казавшийся их авторам неотразимым аргумент: оптовая торговля хорошо, но переход к ней невозможен до тех пор, пока не преодолен дефицит в ресурсах. С немалым трудом удалось внедрить истину, что дефицит ресурсов сам является неизбежным следствием карточной системы распределения ресурсов, неизбежно порождается ею. Образуется порочный круг, который надо разрубать, иначе ни на шаг не продвинуться вперед.

Пакет правительственных документов дорабатывался вплоть до Пленума, но с моей точки зрения, так и не был доведен до состояния, адекватного докладу. Я считал, что их не следует принимать на Пленуме, а лишь одобрить в основном, а после этого подвергнуть доработке с учетом итогов Пленума. Чтобы иметь официальную концепцию реформы, мы предложили принять на Пленуме адекватный докладу документ — "Основные направления перестройки управления экономикой". Так и было сделано: такой документ был подготовлен в Волынском и предложен Политбюро, а затем и Пленуму.

После некоторого перерыва, вызванного совещанием ПКК в Берлине, и состоявшегося сразу после этого визита Горбачева в Бухарест, в которых я также принимал участие, наступила заключительная фаза работы над подготовкой доклада, в которой помимо Генерального секретаря участвовали Яковлев, Слюньков, Болдин и я.

В субботу, 20 июня, уже после того, как доклад разослали членам Политбюро, в Волынском произошло решающее объяснение по тем вопросам, которые были предметом горячих споров на протяжении всех этих месяцев. В Волынское прибыли Рыжков с помощником и, по-моему Талызин. В результате еще одной дискуссии в проекте документов Пленума вместо туманных формулировок включено ясное указание на то, что контрольные цифры не имеют директивного характера. Вместе с тем в перечень контрольных цифр включен не только объем продукции, но и платежи в бюджет, а также показатели научно-технического прогресса и социального развития.

22 июня доклад обсужден на заседании Политбюро, в ходе которого был воспроизведен по сути дела весь спектр мнений, выявившийся задолго до этого. Заслуживает быть упомянутым, пожалуй, лишь одно — позиция Ельцина, который, как я хорошо помню, высказался в том духе, что Пленум и особенно конкретные правительственные постановления недостаточно подготовлены. А еще раньше, по-моему, при обсуждении тезисов, он, правда, в сослагательном наклонении заметил, что не следует ли с докладом на Пленуме выступить Рыжкову?

В отношении пакета правительственных решений внутренне я был согласен с ним. Но откладывать проведение Пленума было уже некуда. И без того было потеряно много времени. На этом этапе он заключал в себе серьезное продвижение вперед, но все дело состояло в том, чтобы быстрее двинуть вперед разработанные решения.

Что касается самого Пленума, состоявшегося 25–26 июня, то тут повторилась та же картина, что и в январе. Несмотря на то, что члены Пленума располагали и тезисами, и пакетом документов, уровень их выступлений слабо корреспондировался с постановкой в докладе проблем кардинальной экономической реформы. Опять обилие общих оценок и заверений, увлечение сравнительно узкими местными или отраслевыми вопросами.

Значимость Пленума была подчеркнута принятием постановления о созыве XIX партийной конференции. Изменился состав Политбюро, пополненный Слюньковым, Яковлевым и Никоновым. Кандидатом в члены Политбюро избрали Язова, сменившего на посту министра обороны СССР Соколова.

Как известно, толчком для этой замены послужил казус с полетом и приземлением на Красной площади Руста. Об этом мы узнали в Берлине, и возмущению порядками в Вооруженных Силах не было предела. На обратном пути в самолете, обсуждая это событие с Михаилом Сергеевичем, Шеварднадзе и я, не сговариваясь, посоветовали ему принять самые срочные и жесткие меры по этому поводу, в том числе в отношении руководства Министерством обороны. Как выяснилось на Политбюро, такой же позиции придерживались и все другие наши коллеги.

Вечером в Волынском собрались Яковлев, Болдин, Лукьянов, Разумовский, был и Кручина, поздравили нового члена Политбюро. А на следующий день Михаил Сергевич, как и в январе, пригласил нас с Яковлевым и Болдиным на дружеский обед в Кремле.

Повторю, я воспринимал это как знак дружеского доверия и признательности и как случай для обсуждения ситуации. Мне казалось, что этим жестом Горбачев, как и в январе, хотел также снять некоторую неловкость, которая возникала в связи с тем, что Яковлева он продвинул в Политбюро, а я оставался в прежнем качестве. Кое-кто из нашеп-тывателей пытался поиграть на этом, но я с пониманием относился к шагам Генсека, зная обстановку на идеологическом участке и понимая необходимость укрепления позиций Яковлева.

Непросто, в трудных поисках, столкновении мнений рождался план проведения реформы. С учетом печального опыта реформы середины 60-х годов, на сей раз исходным моментом был определен перевод на новые методы работы первичного звена народного хозяйства. Попытки в прошлом начать преобразования с верхних этажей не удавались, встречали сильнейшее сопротивление прежде всего со стороны тех органов управления, которые должны были сами ограничить свои права.

Замысел состоял в том, чтобы в низовых звеньях создать бастионы новых экономических структур и затем, опираясь на них, перестраивать экономический механизм на более высоких этажах. По мысли авторов реформы несущей конструкцией и своеобразным камертоном при принятии и осуществлении всех других решений по хозяйственной реформе должен служить Закон о предприятии, принятый Верховным Советом СССР 30 июня. Его решено было ввести в действие через полгода, с 1 января 1988 года.

Одновременно предполагалось развернуть постепенный переход на оптовую торговлю средствами производства, перестроить финансово-кредитную систему и готовить реформу ценообразования, чтобы провести ее в начале 1989 года. Имелось в виду, что переход на новые методы хозяйствования позволит вначале укрупнить отраслевые министерства, а затем постепенно их упразднить. Вместе с тем партийные органы постепенно освободились бы от функций экономического управления.

Таким образом, предполагался некий переходный период сосуществования старых и новых методов хозяйствования продолжительностью примерно в 3–4 года. Можно, конечно, по-разному оценивать план реформы 1987 года. Я и сегодня считаю, и не потому, что причастен к ней, что она была серьезной попыткой экономических преобразований, прогрессивна для своего времени, и что очень важно — комплексно решала основные проблемы. С точки зрения сегодняшнего дня некоторые ее важные слагаемые представляются недостаточными, робкими, компромиссными и даже наивными, но надо было начать реформу, а жизнь помогла бы выработать дальнейшие шаги, внести коррективы.

Необоснованно растянутыми оказались сроки реализации намеченных мер. Мы правильно оценили ситуацию в экономике страны в середине 80-ых годов как предкризисную. Как показал дальнейший ход событий более или менее сносная конъюнктура сохранялась в течение 1987–1988 годов, а уже в 1989 и особенно в 1990 годах кривая отчетливо пошла вниз. Это значит, что времени на осуществление радикальной экономической реформы нам было отпущено не 3–4 года, а значительно меньше. Надо было принимать экстраординарные меры, решительно переходить к рыночным отношениям.

Произошло же нечто обратное — некое самоуспокоение и даже отступление от принятой программы экономических реформ. Подспудно активизировались инерционные, консервативные силы в в недрах того аппарата, который был призван практически реализовать принятые решения. Предприятия стали душить госзаказом, обволакивать системой нормативов. Не происходило и реальных подвижек в переходе к оптовой торговле средствами производства. Оказывалось яростное сопротивление упрощению и сокращению управленческих структур.

По-существу та борьба, которая велась при подготовке Пленума, не прекратилась и после него, напротив, разгорелась с новой силой. Тут многое зависело от Рыжкова, к которому в руководстве сохранялось полное доверие. Я думаю, он не был противником реформы, и тем более его трудно заподозрить в какой-то двойной игре. Но он находился под сильнейшим давлением со стороны могущественных экономических структур, не мог ему противостоять.

Меня особенно встревожил начавшийся спустя несколько месяцев после Пленума отход от реформы ценообразования. Госплан, Минфин и Госкомцен стали выдвигать различного рода урезанные ее варианты, например, провести только реформу оптовых цен, не затрагивая розничных, что было равнозначно отказу от общей реформы ценообразования. Такие предложения вносились в Политбюро, а правительство при этом занимало выжидательную позицию.

Массированная кампания против пересмотра розничных цен с чисто популистских позиций была развернута в печати. Никакого противодействия ей не оказывалось. От реформы цен начали отворачиваться и ученые… — те самые, которые были ее соавторами.

В середине августа 1987 года у меня состоялся разговор с Горбачевым, который находился в это время на юге. Он спросил:

"Вадим, не изменилась ли твоя позиция в связи с тем, что мнения по вопросу о ценообразовании разделились и произошла их поляризация?"

"Нет, не изменилось и не изменится, ибо это сама судьба реформы. Без нее все разговоры о перестройке экономического механизма — пустопорожняя болтовня. Конечно, лучше было бы проводить реформу в 1987 году или в 1988, но отодвигать ее и с 1989 года — это безрассудство."

Горбачев поручил мне посоветоваться с учеными и высказать обитую точку зрения. В дальнейшем у меня произошло несколько встреч со своими коллегами — экономистами, и я убедился: большинство из них пришло к выводу, что реформу ценообразования в ближайшее время проводить нельзя. Последний разговор состоялся 6 ноября с участием Абалкина, Петракова, Шаталина, Куликова и Ожерельева. По сути, я оказался в изоляции. В какой-то мере лишь Петраков занимал приемлемую позицию. Я без обиняков назвал такое мнение коллег отступничеством. Самый легкий путь: вместо того, чтобы пойти против сиюминутных общественных настроений, двигаться вперед, предлагают все затормозить и тем самым обречь реформу на неудачу: ведь дальше нас ничего хорошего не ожидает.

В итоге сложился своего рода консенсус между правительственными кругами, учеными, прессой и общественным мнением. Причем, позиция правительства была примерно такой: "Мы-то не против, но видите, какое настроение в стране".

Тут нужно было проявить огромную настойчивость, твердую волю, пойти против течения. Запас политической прочности, авторитета власти, доверия к ней, да и экономическая ситуация позволили еще в 1988 и даже в начале 1989 года начать болезненные, но необходимые экономические меры. К сожалению, этого сделано не было.

А затем обстановка стала быстро меняться. Нарастание экономических трудностей, дезорганизация потребительского рынка и денежного обращения из-за утраты контроля над денежными доходами населения, принятия под давлением популизма нереальных социальных программ и т. д. Всплеск политических страстей, начавшееся противоборство левой и правой оппозиций, падение авторитета Горбачева вообще поставили под вопрос осуществление радикальных экономических реформ.

С осени 1988 года я стал меньше заниматься экономическими делами в связи с переменами в моей деятельности, о которых я скажу ниже. Но, участвуя в работе Политбюро и Секретариата, с тревогой наблюдал, как быстро ухудшается экономическая ситуация и уходит время реформ. И не только наблюдал, но и высказывал свое мнение на этот счет, но оно каждый раз воспринималось правительством как вторжение в чужую епархию. По-видимому, и у меня сказывалось все-таки недостаточное понимание опасностей, нависших над экономикой, не были использованы полностью все возможности влияния на Горбачева. Я это говорю не в порядке оправдания, ибо оправдания нет и быть не может. Я, как член Политического руководства того времени, не могу снять с себя ответственность за то, к чему мы пришли в экономике, в других сферах жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.