Глава шестая ДОРОГОЙ ПОЛКОВОДЕЦ

Глава шестая

ДОРОГОЙ ПОЛКОВОДЕЦ

Ночь на 25 июня 1950 года Ким Ир Сен провел в своем кабинете, не сомкнув глаз. Внешне он держался спокойно, но нервы его были натянуты как струна. Напряжение последних месяцев достигло своего апогея. Сидя за столом, он вновь и вновь рисовал на листке карту Кореи, чертя стрелочки танковых ударов, загонявших в горы и сбрасывавших в море армию Ли Сын Мана. Вот самая большая толстая стрелка потянулась к Сеулу, от него поменьше — к Тэгу, к Пусану… Вдруг красный карандаш, на который Ким, сам того не замечая, надавливал с удвоенной силой, сломался в его руках.

За окном зашумела вода. Начинался сезон дождей. Ким Ир Сен вспомнил, как точно такой же июньской дождливой ночью десять лет назад сидел в палатке с фонариком над картой и ломал голову, как обмануть отряды карателей и выйти из окружения. Война не окончена, пока Корея не стала единой. Если тогда его партизаны вели бои с таким мощным противником, как японцы, то теперь, располагая серьезной регулярной армией, на своей земле, разве не сможет он разгромить войска жалких сеульских марионеток? Они рассыплются в прах под атаками колонн КНА. Стоит лишь посильнее ударить. Точка в войне за освобождение родины будет поставлена только тогда, когда режим на Юге падет и над всей раскинувшейся на три тысячи ли родной землей взовьется красно-синий флаг КНДР.

Рассвет был мутным, дождь сливался с постепенно рассеивающимся туманом. Шаги в коридоре, стук в дверь. В кабинет зашел министр обороны Чхве Ён Гон. Пятидесятилетний подтянутый генерал отдал честь и отчеканил: «Дорогой Полководец! Докладываю. Войска на исходное положение вышли к 24 часам 25 июня. После интенсивной артподготовки поднялись и дружно пошли в атаку в 5.00 утра. В первые часы им удалось продвинуться на несколько километров. Противник, обороняясь, отступает на всех направлениях».

Ким облегченно вздохнул и вытер пот со лба. Теперь скорей вперед, вперед, на Сеул…

Корейская война более полувека остается одной из самых обсуждаемых тем в мировой историографии. Вопросы о том, кто и в какой степени несет ответственность за ее развязывание, как оценивать ход боевых действий и их результаты и даже кого считать проигравшими и победителями, по-прежнему являются дискуссионными. При этом с самого начала война воспринималась как конфликт коммунистического и свободного (в терминах американских историков) или империалистического (в советской литературе) лагерей. Роль самих корейских государств и их лидеров в такой постановке вопроса отходит на второй план. И совершенно напрасно. И Ким Ир Сен, и Ли Сын Ман отнюдь не были слепыми исполнителями воли Москвы и Вашингтона, а играли в событиях собственную активную роль. Корейская война в своей основе была гражданской, хотя в условиях конфронтации между двумя лагерями она и разрослась до участия девятнадцати государств и едва не перетекла в третью мировую.

Желания объединить страну силой под своей властью не скрывали как в Пхеньяне, так и в Сеуле. Особенно горячим сторонником такого решения вопроса был Ли Сын Ман. Причем свои взгляды он не стеснялся высказывать публично. Он воспринимал грядущую войну как своего рода крестовый поход против красных и всячески старался склонить на свою сторону американцев. Еще летом 1949 года он писал своему советнику Роберту Оливеру: «Корейский народ страстно желает военного похода на Север… Мы оттесним часть людей Ким Ир Сена в горный район и там заморим их голодом, тогда наша линия обороны должна быть создана по рекам Тумынь и Ялу»¹.

В интервью «Юнайтед пресс» в октябре 1949 года Ли разъяснил мировому сообществу, в чем должна заключаться роль ООН в Корее: «Мы возражаем против каких бы то ни было переговоров с руководителями Коммунистической партии Северной Кореи, так как мы боремся с Коммунистической партией за демократию. Задача ООН заключается в оказании помощи демократическому правительству в борьбе с коммунистами».

«В Северной Корее необходимо уничтожить режим, созданный при поддержке и помощи Советского Союза, созданные там вооруженные силы, и провести на Севере Кореи всеобщие выборы», — вторил своему шефу премьер PK Ли Бом Сок.

Некоторые представители южнокорейской элиты мыслили более глобально. Так, в 1948 году советник Ли Сын Мана по иностранным делам Юн Пен Гу представил шефу план войны с участием совместно войск США, Японии, Южной Кореи и гоминьдановского Китая. Согласно этому документу, наступление должно было развиваться по трем основным направлениям: южнокорейцы с американцами «освобождают» Северную Корею и Маньчжурию, Гоминьдан восстанавливает свою власть в континентальном Китае, ну а японцы двигаются на северо-восток и получают в свое владение советское Приморье с Владивостоком.

За полтора месяца до начала войны генерал Ким Сок Вон объявлял, что освобождение Севера не за горами и он скоро будет «завтракать в Хэджу, обедать в Пхеньяне, а ужинать в Вонсане». Любопытно, что Ким-южный был старым врагом Кима-северного. В 1930-е годы в Маньчжурии он возглавлял специальное подразделение по борьбе с партизанами и сталкивался с отрядом Ким Ир Сена. Его деятельность была отмечена орденом «За храбрость», полученным лично из рук императора Хирохито. А теперь Ким Сок Вон был одним из командующих войсками на 38-й параллели, где его бойцы постоянно отличались в стычках с северянами.

В 1949-м — первой половине 1950 года столкновения между армиями Севера и Юга на границе достигли такой силы, что ряд исследователей (например, американец Брюс Каммингс) считают этот период начальным этапом войны. За это время в районе 38-й параллели произошло 1800 вооруженных конфликтов, то есть в среднем — по два-три в день. Имели место и крупные бои с применением артиллерии. Зоной особенно ожесточенного противостояния стали район города Кэсон и полуостров Ончжин на западном побережье Кореи. Инициатором в большинстве случаев выступала южнокорейская сторона. Американский историк У. Стьюк полагает, что, идя на обострение на границе, Ли Сын Ман хотел повлиять на власти США. Однако в Вашингтоне в конце концов стали задаваться вопросом: не являются ли просьбы об увеличении поставок оружия просто уловкой со стороны Ли и не готовит ли он на самом деле поход на Север?²

К планам своего протеже американцы относились по-разному. У многих в Белом доме он вызывал раздражение своим упрямством и неуправляемостью, а также — опасения, что он может спровоцировать конфликт, а затем и большую войну, в которую будут втянуты США. С другой стороны, армейские «ястребы» имели свою точку зрения. «План похода — дело решенное. Хотя нападение начнем мы, все же надо создать предлог, чтобы иметь справедливую причину», — говорил в начале 1950 года глава военных советников США в Южной Корее генерал Робертс³.

На Севере Ли Сын Ману готовили симметричный ответ. Ким Ир Сен страстно хотел объединить Корею под своей властью. Перед его глазами были примеры победителей, на которых стоило равняться — Сталин и особенно Мао. Председатель китайской компартии уверенно вел свои войска к победе в длившейся почти 20 лет гражданской войне. Дни армии Чан Кайши были сочтены. Америка не посмела прямо вмешаться в гражданскую войну между китайцами. Так с чего ей вмешиваться в войну между корейцами? Ким верил: в случае необходимости Сталин и Мао помогут, не оставят КНДР в беде. И настойчиво убеждал «старших братьев», что пришло время действовать.

Весной 1949 года Ким Ир Сен с правительственной делегацией приехал в Москву и на встрече со Сталиным сообщил, что корейские коммунисты «настроены провести объединение военным путем». Одновременно он просил советское руководство оказать экономическую, финансовую и военную помощь КНДР и содействие в подготовке специалистов. А его представитель — начальник политуправления армии Ким Ир Сен — отправился в Пекин для консультаций с Мао, где также просил об оказании помощи офицерскими кадрами и оружием.

Мао в принципе благожелательно воспринял планы корейских товарищей и обещал помочь. Однако, учитывая, что в самом Китае еще шла гражданская война, предлагал начать наступление не ранее начала 1950 года. Сталин же и вовсе отнесся к этой идее скептически, посоветовав лишь накапливать силы.

Несмотря на отказ, Ким Ир Сен продолжал ставить вопрос о наступлении на Юг, передавая в Москву соответствующие сообщения через посла Штыкова. Но было бы неверно считать Кима главным «милитаристом» в верхушке КНДР. Он представлял консолидированную позицию партийного руководства, а в ЦК ТПСК пацифистов не было.

Самым яростным сторонником войны был Пак Хон Ён. Он был уверен, что едва северокорейские танки войдут в Сеул, его люди поднимут массовое восстание по всей стране и режим Ли Сын Мана падет сам собой. В этом бывший лидер коммунистов Юга убедил и Кима, и в конечном итоге — Москву и Пекин. Настаивать на скором начале войны Пак мог еще и потому, что в случае успешного объединения страны и вливания в партию коммунистов Юга его позиции бы резко усилились. Возможно, он мог бы и реально поспорить с Кимом за лидерство.

В конце лета Сталин дал указание изучить ситуацию в Корее, сопоставить силы и возможности Севера и Юга и представить ему докладную записку по данному вопросу. Эта записка обсуждалась на сентябрьском заседании ЦК ВКП(б). В директиве, ушедшей в Пхеньян, Штыкову поручалось встретиться с Кимом и сообщить ему, что ни с военной, ни с политической точки зрения наступление на Юг не подготовлено. Кроме того, в документе проницательно говорилось, что если военные действия начнутся со стороны Севера и примут затяжной характер, то это может дать американцам повод ко всякого рода вмешательствам в корейские дела. В завершение северокорейскому руководству предлагалось сосредоточиться на помощи партизанскому движению на Юге и укреплении армии. «Ким Ир Сен не ожидал такой реакции. Он выглядел обиженным», — отмечал Штыков.

Однако у обиженного северокорейского лидера был не тот характер, чтобы успокоиться. Ким Ир Сен упорно стоял на своем. В январе 1950 года он появился на приеме по случаю отъезда из Пхеньяна китайского представителя. Проводить коллегу пришел и советский посол. Крепко выпив на фуршете, Ким подошел к Штыкову и откровенно заговорил с ним: «Терентий Фомич! Теперь, когда освобождение Китая завершается, на очереди освобождение Кореи. Партизаны не решат дела. Я не сплю ночами, думая о воссоединении… Мао сказал, что наступать на Юг не надо. Но если Ли Сын Ман будет наступать, тогда надо переходить в контрнаступление. Но он не наступает… Мне нужно побывать у товарища Сталина и спросить разрешения на наступление для освобождения Южной Кореи. Мао обещал помощь, и я с ним встречусь. Мне нужно сделать личный доклад товарищу Сталину…»

Весь апрель 1950 года Ким с Пак Хон Ёном провел в Москве и, наконец, получил «добро» от Сталина. 14 мая он телеграфировал Мао: «Тов. Мао Цзэдун! В беседе с корейскими товарищами Филиппов и его друзья высказали мнение, что в силу изменившейся международной обстановки они согласны с предложением корейцев приступить к объединению. При этом было оговорено, что вопрос должен быть решен китайскими и корейскими товарищами совместно, а в случае несогласия китайских товарищей решение вопроса должно быть отложено до нового обсуждения. Подробности беседы вам могут рассказать китайские товарищи. Филиппов»⁴.

Что же заставило Иосифа Виссарионовича, осторожно подписывавшего свои письма Мао и Киму псевдонимами Фын Си (Западный ветер), Филиппов и Чань Фу, поменять свое мнение? Международная обстановка действительно изменилась. СССР провел успешное испытание ядерной бомбы. В Китае закончилась гражданская война и была провозглашена Народная республика. (Стоит отметить осторожный тон письма: окончательное решение вопроса Сталин оставлял именно за китайцами.) Таким образом, позиции социалистических стран существенно укрепились.

С другой стороны, госсекретарь США Дин Ачесон выступил с программной речью в Национальном клубе прессы, из которой следовало, что Корея не входит в состав оборонительного периметра США на Дальнем Востоке. А значит, Штаты, возможно, не вмешаются в войну на полуострове — сделали вывод в соцлагере.

К. Асмолов приводит еще один важный аргумент: Ким Ир Сен и особенно Пак Хон Ён убедили Сталина, что революционная ситуация на Юге уже сложилась. А СССР, который был идеократическим государством, не мог не помочь делу революции⁵.

Действительно, не стоит сбрасывать со счетов принцип интернациональной солидарности между социалистическими странами. СССР был лидером коммунистического мира. Сталин мог сомневаться и затягивать процесс, мог перекладывать часть ответственности на плечи другой страны (что он в итоге и сделал), но не мог в принципе отказать КНДР в попытке принести социализм на штыках на Юг Корейского полуострова. Тем более когда ее лидер сам на этом настаивал. Подтверждение этому можно найти в мемуарах Никиты Хрущева, которого в симпатиях к «отцу народов» не заподозришь: «Должен четко заявить, что эта акция была предложена не Сталиным, а Ким Ир Сеном. Тот был инициатором, но Сталин его не удерживал. Да, я считаю, что и никакой коммунист не стал бы его удерживать в таком порыве освобождения Южной Кореи от Ли Сын Мана и американской реакции. Это противоречило бы коммунистическому мировоззрению. Я тут не осуждаю Сталина»⁶.

После визита в Москву Ким и Пак отправились в Пекин, где были приняты Мао. Председатель полностью поддержал их планы и заверил, что вся необходимая помощь будет оказана. Подготовка к войне вступила в свою финальную стадию.

Согласно Харперской энциклопедии военной истории, к моменту начала горячей фазы конфликта Северная Корея располагала десятью дивизиями общей численностью 130 тысяч человек и имела в запасе еще 100 тысяч резервистов. На вооружении имелось 180 самолетов (Ил и Як), 258 танков (Т-34), около 1600 орудий и минометов. Южнокорейская армия состояла из восьми дивизий численностью около 100 тысяч человек (кроме того, имелись полицейские силы примерно в том же количестве). Южане испытывали острую нехватку танков, боевых самолетов, артиллерии среднего и крупного калибра. Однако имели серьезное превосходство над северянами в противотанковых орудиях и минометах⁷.

Вооруженные силы на Севере отстраивались по советскому образцу начиная с 1946 года. К 1950 году Корейская народная армия представляла собой эффективный боевой механизм. Незадолго до начала войны в ее ряды влились несколько дивизий корейцев, воевавших в составе армии Мао в Китае. Этот опытный контингент и стал главной ударной силой КНА. Слабой стороной были молодость и неопытность личного состава КНА, недостаточная подготовка офицерского корпуса. Даже из высшего командования мало кто получил систематическое военное образование. В лучшем случае — опыт партизанской войны или обучение в 88-й бригаде.

В Республике Корея дела обстояли значительно хуже. В условиях постоянной внутренней напряженности приоритет отдавался полицейским силам, а не армии. Всерьез ее формированием занялись лишь с уходом американских войск в 1949 году. Костяк офицерства составляли бывшие военнослужащие Квантунской армии и бойцы Армии независимости и Армии Шанхайского временного правительства, часто с недоверием относившиеся друг к другу, поскольку ранее стояли по разные стороны линии фронта. Ли Сын Ман особенно не надеялся на свои силы и рассчитывал на помощь американцев, справедливо полагая, что Юг в случае конфликта сам по себе долго не продержится⁸.

В мае 1950 года группа советских и северокорейских офицеров под руководством генерала Николая Васильева сверстала план боевых действий. Войну собирались завершить за 50 дней, водрузив флаг КНДР в Пусане, на самом юге полуострова к 15 августа — пятой годовщине освобождения Кореи. Ким Ир Сен внес в документ свои коррективы: сперва потребовал перенести сроки начала операции с июля на июнь, затем — изменить ее ход, атакуя не только на сеульском направлении, а по всему периметру разделительной линии. В июне началась переброска войск к границе. К двадцатым числам северокорейцам удалось собрать на 38-й параллели внушительную группировку: соотношение сухопутных сил составляло 1:2, танков — 1:6, автоматов —1:13, самолетов — 1:6. Все было готово к броску.

Для Южной Кореи стремительное наступление северян, начавшееся утром 25 июня, оказалось полной неожиданностью. Войска, прикрывавшие Сеул, который от границы отделяет всего 60 километров, стали откатываться назад. При этом пропаганда утверждала, что армия PK ведет успешное контрнаступление и вскоре обязательно возьмет Пхеньян. Серьезность положения первым понял американский посол Джон Муччио* отдавший приказ о немедленной эвакуации американских граждан.

Ли Сын Ман сообразил, что происходит, лишь в ночь на 26 июня, и позвонил командующему американскими силами на Тихом океане генералу Дугласу Макартуру в Токио. Тот мирно спал. Адъютант отказался будить его, на что Ли закричал: «Находящиеся в Корее американские граждане будут по одному погибать, а генералу желаю приятных сновидений!» — и швырнул трубку. Через сутки он уже был вынужден эвакуироваться из столицы, записав перед отъездом патриотическую речь: мол, Сеул ни при каких обстоятельствах сдан не будет. Бегство Ли и армейского командования оказало деморализующее воздействие на войска и население. В суматохе мосты через реку Хан были взорваны раньше, чем многие военные и простые сеульцы успели эвакуироваться. Люди переползали на другой берег по их руинам.

Военное время диктовало свои условия, и схема руководства Северной Кореей резко поменялась. 26 июня на заседании Политкомитета ЦК ТПСК был образован Военный комитет КНДР как высший государственный руководящий орган. Ким Ир Сен стал его председателем. В его состав также вошли зампредседателя Пак Хон Ён, Хон Мён Хи и Ким Чак, министр обороны Чхве Ён Гон, министр внутренних дел Пак Ир У и председатель Госплана КНДР Чхон Чун Тхэк. Было объявлено военное положение, в стране началась всеобщая мобилизация. Вскоре Ким стал также Верховным главнокомандующим КНА, сосредоточив всю власть в своих руках.

«Дорогие братья и сестры! — по-сталински начал он свое радиообращение к нации. — 25 июня войска марионеточного предательского лисынмановского правительства начали по всему фронту наступление на территорию, находящуюся севернее 38-й параллели. Мужественно сражающиеся охранные отряды республики приняли на себя удар врага и в упорных боях приостановили наступление марионеточной армии Ли Сын Мана. Обсудив создавшееся положение, правительство КНДР отдало приказ нашей Народной армии перейти в решительное контрнаступление и разгромить вооруженные силы врага. Выполняя приказ правительства Республики, Народная армия отбросила противника с территории, находящейся севернее 38-й параллели, и продвинулась на Юг на 10–15 километров, освободив, таким образом, города Ондин, Енан, Кэсон, Пякчен и ряд других населенных пунктов»⁹.

Северокорейская армия стремительно продвигалась вперед. Уже 28 июня, на третий день войны, Сеул был взят, а знамя КНДР взвилось над бывшей резиденцией Ли Сын Мана. Отличившиеся при взятии города 3-я и 4-я дивизии и 105-я танковая бригада получили почетное наименование «Сеульских», а их командиры и военнослужащие представлены к наградам.

Вскоре в городе начала налаживаться новая жизнь. На улицах стали появляться портреты Сталина и Ким Ир Сена. Сам Ким обратился с приветствием к сеульцам, поздравив их с «освобождением от фашистского ига предательской клики Ли Сын Мана» и призвав быстрее восстанавливать «распущенные реакцией» народные комитеты. Порядка 60 депутатов Национальной ассамблеи PK, включая Ким По Сика, остались в городе и приветствовали новую власть.

Лидеры коммунистов Юга вернулись назад. В город выехал Пак Хон Ён, мэром был назначен его соратник Ли Сын Ёп — министр юстиции КНДР и один из лидеров местной фракции. Наладить нормальную жизнь, работу фабрик и заводов в условиях войны новая власть оказалась не в состоянии. По данным южнокорейского историка Ким Сон Чхиля, в городе прекратили централизованное снабжение продовольствием, введя талонную систему только для госслужащих. В результате многие сеульцы голодали¹⁰. Всякое недовольство Пак и Ли подавляли железной рукой. Вскоре стало ясно, что с полутора миллионами жителей города надо что-то делать. Ким решил часть населения призвать в армию, часть использовать на промышленных предприятиях Севера, а часть переселить в деревню.

Северокорейские биографы Кима пишут, что он несколько раз бывал в Сеуле, руководил преобразованиями в занятых КНА провинциях Юга и даже лично выезжал на линию фронта, чтобы перевоспитать командиров, «зараженных низкопоклонством и цеплявшихся за приемы боя, не отвечающей условиям Кореи»¹¹.

Несмотря на успех наступления, уже с первых дней войны КНА столкнулась с серьезными проблемами. Штыков писал в Москву, что сразу же была потеряна связь между штабом, дивизиями и другими подразделениями, командиры зачастую действовали на свой страх и риск. Кроме того, командный состав в боевом отношении оказался неопытным, плохо организовал использование артиллерии и управление боем.

После взятия Сеула войска неожиданно выдержали паузу в течение нескольких дней, не развивая наступление. Этот факт трактуют по-разному, объясняя его трудностями в транспортном продвижении, сложностями с управлением войсками и, наконец, растерянностью Кима и его соратников из-за того, что в стране так и не началось всеобщее восстание и не произошло окончательного падения режима Ли Сын Мана. В любом случае драгоценное время было потеряно. Сталин, внимательно следивший за событиями, с тревогой спрашивал Штыкова, почему нет информации о продвижении вперед, и настаивал, что наступление следовало бы продолжить немедленно.

Тем временем ситуация изменилась коренным образом. В ход войны вмешались американцы. Узнав о начале боевых действий, президент Гарри Трумэн, по свидетельству очевидцев, воскликнул: «Во имя Господа Бога, я собираюсь их проучить!» В Вашингтоне сделали вывод: «дядюшка Джо» пытается прощупать крепость западных держав. Если сегодня уступить красным Корею, то завтра Советы попытаются захватить весь мир.

Трумэн, позже называвший принятие решения об участии в Корейской войне самым трудным за годы своего президентства, не стал проводить долгие дебаты в конгрессе об объявлении войны КНДР, а предпочел действовать через Организацию Объединенных Наций. Он всегда придавал большое значение ООН как структуре, способной разрешать международные конфликты. Сейчас это было тем более удобно, что СССР бойкотировал заседания Совета Безопасности, протестуя против того, что Китай в ООН представляло гоминьдановское правительство, а не коммунисты. 26 июня экстренно собравшийся Совет Безопасности принял резолюцию с осуждением северокорейского нападения и призвал вывести войска за 38-ю параллель. В тот же день Трумэн приказал использовать ВВС и ВМС США на Дальнем Востоке для поддержки Южной Кореи. Американские самолеты начали наносить удары по наступающим войскам КНДР.

Северокорейские историки Ким Чхан Хо и Кан Гын Чжо утверждают, что резолюция № 82 противоречит ряду статей Устава ООН и несправедлива, поскольку являлась актом вмешательства во внутренние дела корейского народа¹². Действительно, ООН вмешалась в гражданскую войну в Корее. Не говоря уже о том, что эта «миротворческая» организация выступила как участник боевых действий, поддержав одну из конфликтующих сторон. В конце июля в интервью «Юманите» Ким Ир Сен утверждал, что, если бы не иностранная интервенция, война бы уже кончилась. Он был недалек от истины: судьба Ли Сын Мана и его режима была предрешена, однако благодаря вмешательству ООН война растянулась на долгих три года, унесла миллионы человеческих жизней и окончилась с нулевым результатом.

27 июня Совет Безопасности собрался снова, одобрил использование американских войск в Корее и рекомендовал другим странам поддержать эти действия. «За» голосовали Великобритания, Франция, Тайвань, Куба, Эквадор, Норвегия, США. Против — Югославия. Индия и Египет воздержались. Началось сколачивание международной коалиции под флагом ООН. В общей сложности в ней приняли участие 16 государств: США, Южная Корея, Великобритания, Австралия, Канада, Новая Зеландия, Турция, Бельгия, Люксембург, Франция, Греция, Нидерланды, а также Колумбия, Эфиопия, Таиланд и Филиппины. Участие экзотических стран придало войне особый колорит: «На поле боя можно было встретить двухметровых эфиопов, полудиких алжирцев из французского батальона, турок, в совершенстве владеющих искусством штыкового боя, таиландцев, виртуозно владеющих ножами и другими инструментами "ближнего боя", и даже пуэрториканцев, в редкие минуты отдыха отплясывающих зажигательные танцы»¹³. Основная тяжесть боевых действий легла на плечи американцев. В составе сухопутных сил их доля составляла 50,3 процента (южнокорейская — 40 процентов), в ВМФ — 85,9 процента и в ВВС — 93,4 процента. Главнокомандующим войск ООН стал семидесятилетний генерал Дуглас Макартур.

Дуглас Макартур (1880–1964) родился в американской глубинке, в штате Арканзас. Его отец был военным, сам он с детства привык к разъездам по гарнизонам и не представлял себе иной карьеры, кроме армейской службы. Дугласу удалось поступить в престижное военное училище Вест-Пойнт и окончить его с отличием. В конце Первой мировой войны он принял участие в боевых действиях во Франции и стал самым молодым генералом американской армии. Уже тогда многие отмечали, что своей блестящей карьере он был больше обязан личному обаянию, умению ладить с начальством и правильно общаться с прессой, чем успехами на полях сражений.

К началу 1930-х годов Макартур становится начальником Генштаба. В этой должности он прославился разгромом своих бывших товарищей — ветеранов Первой мировой войны. Во время Великой депрессии власти перестали выплачивать им денежные пособия. Многие лишились средств к существованию. 15 тысяч ветеранов отправились искать правду в Вашингтон, где проводили демонстрации и митинги. Макартур, которому президент Герберт Гувер поручил решить проблему, немедленно взялся за дело и атаковал их палаточный лагерь с помощью регулярных войск. В «битве при Анакостии» несколько десятков мирных манифестантов были убиты, сотни — ранены. Сам генерал заявил, что — ни много ни мало: «Марш так называемых ветеранов за пособием был заговором красных, а поскольку я сокрушил сей заговор, Кремль занес меня в список людей, подлежащих уничтожению».

Вторую мировую Макартур встретил на Филиппинах. Там он занимался созданием армии по просьбе местных властей, получив от них звание фельдмаршала и кличку Лусонский Наполеон (от второго по величине города архипелага — Лусона). В декабре 1941 года на Филиппины напали японцы. В самый разгар тяжелых боев Лусонский Наполеон бросил свои войска и улетел в Австралию. Остатки его армии сдались в плен, где погибли десятки тысяч солдат и офицеров. Впрочем, через три года ему удалось отыграться. В начале 1945 года американцы очистили Филиппины от японцев, а осенью он уже принимал капитуляцию Японии на борту линкора «Миссури» в Токио. Именно Макартур возглавил американские оккупационные войска в Японии, став полновластным хозяином страны. К своим титулам он прибавил новый — в СМИ его стали называть Проконсулом Востока.

Для миллионов американцев Макартур был национальным героем. Поэтому президент Трумэн, хотя и относившийся к нему с осторожностью из-за политических и личных амбиций генерала, долго не думал. По сути, ни времени, ни выбора у него не было. Макартур получил приказ вести войска в бой и остановить солдат Ким Ир Сена.

Американские подразделения начали спешно перебрасывать в Корею. Несмотря на быстрое продвижение КНА и хаос в южнокорейской армии, янки были уверены, что обратят врага в бегство. «Мы вышвырнем северокорейцев, а если вмешаются русские, то вышвырнем и их», — заявил, прибыв во временную столицу PK Тэчжон, генерал-майор Джон Черч¹⁴. Однако действительность оказалась совсем иной.

Древняя столица страны Тэчжон была следующей целью северокорейских войск. Операции по взятию города придавалось исключительное значение. Фронт по указу Ким Ир Сена возглавил заместитель председателя Кабинета министров Ким Чак, а начальником штаба фронта стал другой бывший партизан — Кан Гон. Было запланировано взять город танковыми цепями в клещи с двух сторон и создать там «котел» для американских и южнокорейских войск.

5 июля американцы и северокорейцы впервые встретились на поле боя. Колонна танков 105-й бригады и бойцы 4-й пехотной дивизии КНА подошли к деревне Осан между Сеулом и Тэчжоном. Там их уже поджидали 400 пехотинцев американского спецотряда Смита, залегшие на возвышенностях вдоль дороги. Сперва артиллерия, а затем и солдаты открыли огонь по танкам. Им удалось подбить несколько машин, однако остальные проследовали вперед. Затем в дело вступила северокорейская пехота, которая начала преследовать американцев. К вечеру часть их была убита, часть — отступила по окрестным рисовым полям.

8 июля Ким Ир Сен вновь выступил по радио. Его речь была целиком и полностью посвящена США и их вмешательству в войну. Он апеллировал к патриотическим чувствам корейцев, призывая сплотиться против внешнего агрессора:

«Американские империалисты начали вооруженное нападение на нашу родину и на наш народ. Их авиация варварски бомбит города и села нашей страны, убивает мирное население. Военно-морские эскадры американских империалистов, незаконно вторгнувшиеся в наши территориальные воды, беспощадно обстреливают наши прибрежные города и села, а части американских войск, высадившиеся на еще не освобожденной части нашей родины, своими окровавленными сапогами топчут родную нашу землю, расширяют фронт, бешено пытаются остановить продвижение нашей армии на юг, совершают всевозможные зверства…

Пусть в этой священной борьбе за свободу и независимость родины воинов нашей Народной армии и весь наш народ вдохновляют на героические подвиги славные дела и доблесть наших предков — полководцев Ылти Мун Дэка, Кан Гам Чана, Ли Сун Сина и других, беззаветно защищавших нашу родину от иностранных захватчиков! Вперед к полному изгнанию американских империалистов с нашей родной земли, где покоится прах наших предков и растет наше любимое поколение! Завершим нашу справедливую освободительную борьбу победой, чтобы славное знамя Корейской Народно-Демократической Республики развивалось и в Пусане, и в Мокпхо, и на острове Цзедюдо, и на горе Ханнансан.

Вперед, к победе! Да здравствует свободная и независимая Корея!»¹⁵.

Источник вдохновения угадывается сразу же. Это сталинская речь во время битвы за Москву: «Пусть осеняет вас знамя Суворова и Кутузова!»

«Котел» вокруг Тэчжона вскоре замкнулся. Остатки войск, оборонявших город, оказались в окружении. Во время Тэчжонской операции северокорейцы захватили множество пленных. В их числе оказался и командующий 24-й пехотной дивизией США генерал Уильям Дин. Он стал первым и единственным американским генералом, попавшим в плен за все время после Второй мировой. Всю войну Дин провел в плену. По его собственному признанию, генерал развлекался, убивая мух, которых за долгие три года уничтожил 40 671 штуку.

Следующей целью КНА были выход к реке Нактон и взятие городов Тэгу и Кимчхон, открывавших путь к Пусану. Поначалу наступление развивалось успешно. К середине августа 90 процентов территории Республики Корея были в руках северян. В Пусане, переполненном беженцами и солдатами, началась паника. Все, кто мог, стремился эвакуироваться в Японию. Казалось, победа была уже близка.

Однако тут северокорейцы столкнулись с упорнейшим сопротивлением войск союзников. Солдаты КНА уже были измотаны до предела. А противник постоянно вводил в бой свежие силы. К концу августа силы южнокорейцев и союзной коалиции насчитывали 180 тысяч человек. Это в 2,5 раза превосходило количество северокорейцев, причем союзники имели подавляющее превосходство в артиллерии и кораблях. В воздухе господствовала авиация США, бомбившая как войска КНА и занятые ими территории, так и города КНДР. Похожий на бульдога повадками и внешностью новый командующий американскими сухопутными войсками генерал Уолтон Уокер был категоричен: «Мы ведем сражение за время. Они ведут борьбу за пространство. У нас нет другой линии, к которой мы могли бы отступить. Отступление к Пусану станет величайшей мясорубкой в истории. Мы должны воевать до конца»¹⁶. Отчаянные попытки северокорейцев начать наступление на Пусан были остановлены, и к 8 сентября КНА была вынуждена перейти к обороне.

В этот же день от взрыва бомбы погиб Кан Гон. Талантливому военачальнику, воспитаннику партизанской детской роты и 88-й бригады едва исполнилось 32 года. Когда в 1948 году Кан Гон, только назначенный главой штаба КНА, поехал с визитом в СССР, советские генералы не скрывали удивления его молодостью.

Несмотря на успехи первых недель и месяцев войны, Ким Ир Сен не предавался эйфории. Он понимал опасность создавшейся ситуации. Ведь воевать с самого начала пришлось не с Ли Сын Маном, а с американцами и возглавляемой ими коалицией. Молодая северокорейская армия не могла победить такого противника. Поэтому Ким всеми способами пытался решить главную задачу — добиться помощи и поддержки СССР и Китая. А они, в отличие от США, не спешили активно вмешиваться в конфликт на Корейском полуострове.

Совпосол Штыков регулярно докладывал Сталину о ходе боевых действий, просьбах Кима и оценке им ситуации. По этой переписке видно, как менялось его настроение. В письме от 1 июля товарищ Фын Си интересовался, как отнеслись корейские руководители к налетам американской авиации на северокорейские районы, не испугались ли они или продолжают стойко держаться. Штыков отвечал, что руководство КНДР и КНА, включая Ким Ир Сена, правильно оценивает сложившуюся военно-политическую обстановку в Корее, верит в полную победу и направляет все усилия к дальнейшему широкому наступлению на Юг. Однако некоторые руководящие деятели, в том числе Ким Ду Бон и Хон Мён Хи, высказываются о трудностях ведения войны против американцев силами Кореи и пытались выяснить у Ким Ир Сена позицию СССР в этом вопросе.

7 июля, после первых столкновений с американцами, число колеблющихся возросло: «У некоторой части руководящих работников появилось опасение за успех в боевых действиях своих войск против высаживающихся в Корее американских войск. Только небольшая группа руководящих работников (Ким Ир Сен, Ким Чак, Пак Ир У) проявляют уверенность и спокойствие.

8 беседе со мной Ким Ир Сен, откровенничая, заявил, что ему тяжело, так как многие министры — Ким Ду Бон, Ким Дар Хен — в осторожной форме высказывают опасения за исход войны в связи с интервенцией американцев.

Далее он сообщил, что Ким Ду Бон ежедневно посещает его и спрашивает, какие действия намерено предпринять советское правительство; а Пак Хон Ён прямо поставил перед ним вопрос о необходимости официально просить советское правительство прикрыть Северную Корею авиацией, а перед китайским правительством — о вводе в Корею китайской армии.

Ким Ир Сен не высказал своего мнения по этим вопросам, а сказал, что он их выругал и просил не расстраивать его, так как он сам и без этого начинает нервничать»¹⁷.

Северокорейцы просили Москву использовать в наступающих на Юге частях КНА военных советников из СССР. Кан Гон прямо говорил Киму, что без советников ему ехать в Сеул нечего, так как он не в состоянии руководить войсками. Штыков впервые за все время встреч видел Кима таким «расстроенным и несколько растерянным». Он предлагал удовлетворить его просьбу. Но Кремль молчал.

8 июля Ким лично обратился с письмом к Сталину с просьбой использовать 25–30 военных советников в штабе фронта КНА, так как «национальные кадры еще недостаточно овладели искусством вождения войск». Однако «отец народов» был непреклонен. Считая, что появление советских военных на Юге или взятие кого-то из них в плен может привести к резкому обострению отношений с США, такого разрешения он не дал. В итоге за все время боевых действий они так и не пересекли 38-ю параллель.

Зато Сталин приложил усилия к другому вопросу — оживлению контактов Пхеньяна и Пекина. Товарищ Филиппов указал китайскому руководству на необходимость иметь своего представителя в КНДР, а также о том, что желательно сосредоточить девять дивизий на границе. Вскоре китайский поверенный прибыл в Пхеньян и передал Ким Ир Сену, что правительство КНР готово помочь всем необходимым в войне.

19 августа, не выдержав постоянного напряжения, Ким заболел и слег в постель. Он передал Штыкову просьбу прислать «интернациональные летные силы» для прикрытия с воздуха подвергающихся американским атакам войск. «За последнее время у Ким Ир Сена несколько подавленное состояние. Он сильно переживает бомбежку американскими самолетами промышленных объектов и ж. д. транспорта, заявляя, что американцы разрушат всю промышленность и нам долго не удастся создать такие заводы. А сейчас, в связи с усилением налетов на войска, он переживает, что нам нечем прикрыть войска», — писал Штыков.

Однако Сталин в ответ высказал лишь слова поддержки: «В такой войне не бывает сплошных успехов. Не было сплошных успехов и у русских во время гражданской войны и тем более во время войны с Германией… Кроме того, тов. Ким Ир Сен не должен забывать, что Корея теперь не одинока, что она имеет союзников, которые оказывают и будут оказывать ей помощь. Положение русских во время англо-франко-американской интервенции в 1919 году было в несколько раз хуже, чем положение корейских товарищей в настоящее время»¹⁸.

Вряд ли эти слова вместо реальной помощи, которую ждали в Пхеньяне, утешили Кима. Тем более что очень скоро положение на фронте изменилось и стало куда хуже, чем у «русских в 1919 году».

Макартур, думая о том, как обеспечить перелом в войне, пришел к выводу, что удар нужно наносить по растянутым коммуникациям КНА. Для высадки морского десанта в тылу противника он выбрал залив Инчхон на западном побережье Кореи, неподалеку от Сеула. Решающим должен был стать фактор внезапности. Атака здесь считалась маловероятной, поскольку для высадки были пригодны лишь несколько часов в сутки, причем в это время береговая линия заполнялась жидкой грязью. Обороняли Инчхон всего 3 тысячи северокорейцев, а прикрывавший гавань островок Вольми — две роты морской пехоты.

С 10 по 12 сентября авиация и корабли союзников подвергли Вольми и Инчхон интенсивной бомбардировке. Несколько дней защитники острова, у которых остались только два орудия и один пулемет, не давали 45-тысячному контингенту США начать высадку. Американцы смогли ступить на остров лишь 15 сентября, когда почти все оборонявшие его моряки погибли. Вольми назвали «корейской Брестской крепостью».

Начался второй период войны, который в КНДР именуется «стратегическим отступлением». Высадившиеся в Инчхоне американцы двинулись к Сеулу. Одновременно с пусанского плацдарма перешла в наступление 8-я армия США. Сеул пал 24 сентября. Вскоре два фронта соединились, а в начале октября союзники вышли к 38-й параллели.

Вопрос о том, следует ли переносить боевые действия на Север, обсуждался в американском истеблишменте и в ООН. Успешно начавшееся наступление привело к тому, что и там, и там возобладала точка зрения «ястребов»: двигаться вперед до полного разгрома коммунистов. 29 сентября ООН приняла соответствующую резолюцию (правда, на сей раз американцы провели ее не через Совет Безопасности, куда вернулся советский представитель, а через Генеральную Ассамблею, где решения принимались простым большинством голосов). Макартур обратился к северокорейским властям с призывом сложить оружие и сдаться, а также оказать содействие ООН по созданию объединенного, независимого и демократического правительства Кореи.

Ким Ир Сен, однако, сдаваться не собирался. «Если понадобится, уйду опять партизанить в горы», — говорил он своим генералам с улыбкой. 11 октября он выступил по радио, требуя «кровью защитить каждую пядь родной земли и направить все силы на сокрушительные удары по врагу». Оставаться в Пхеньяне стало опасно, и Ким вместе со своим Кабинетом министров, а также дипломатами и военными советниками эвакуировался в северные районы страны, поближе к китайской границе.

Советским гражданам в эти тяжелые дни доводилось слышать весьма неприятные слова в свой адрес. В разговоре с одним из военных специалистов начальник политуправления армии Ким Ир закричал ему в лицо: «Нам нужны не советники и их советы, а реальная помощь!» Штыков сообщил об этом Киму, и тот обещал принять меры: назначить на место Ким Ира Ли Сын Ёпа, благо от обязанностей мэра Сеула его пришлось освободить.

Союзники наступали по двум основным направлениям: на Пхеньян и далее к реке Амнок, и вдоль восточного побережья — к Вонсану и Чхончжину. Макартур использовал свою излюбленную тактику высадки десантов с воды и воздуха. 20 октября американские самолеты сбросили большую группу парашютистов севернее Пхеньяна, возле Сукчена. Генерал My Чжон, оборонявший город, предпочел оставить его без боя, чтобы не попасть в окружение. Столица была взята, однако захватить в плен северокорейское руководство, на что рассчитывал Макартур, не удалось.

С 20 по 25 октября морской десант был высажен в порту Вонсана. К этому времени, однако, в городе уже стояли южнокорейцы. Американцы потеряли много времени, расчищая акваторию от мин. После успешной высадки войска выдвинулись в северные районы КНДР, в сторону советской границы.

24 октября союзники на отдельных участках вышли к Амноку. Южнокорейцы набрали флягу воды и отправили ее Ли Сын Ману, а американцы по своей воинской традиции помочились в реку. Казалось, слова Макартура о том, что война закончится ко Дню благодарения (23 ноября), а Рождество солдаты будут праздновать дома, уже почти стали реальностью. Во время встречи с Трумэном на острове Уэйк генерал убеждал президента, что ни Китай, ни СССР в конфликт не вмешаются. Однако ни он, ни его собеседник не знали о тех интенсивных переговорах, что шли в эти октябрьские дни между Кимом, Мао и Сталиным.

Еще 29 сентября Ким Ир Сен и Пак Хон Ён обратились с письмом к советскому лидеру: «В момент перехода вражеских войск севернее 38-й параллели нам очень необходима непосредственная военная помощь со стороны Советского Союза. Если по каким-либо причинам это невозможно, то окажите нам помощь по созданию международных добровольческих частей в Китае и в других странах народной демократии для оказания помощи нашей борьбе»¹⁹.

Реакция Сталина была незамедлительной. Глубокой ночью 1 октября он надиктовал телеграмму. Но не в Пхеньян, а в Пекин: «Я нахожусь далеко от Москвы в отпуску и несколько оторван от событий в Корее. Однако по поступившим сегодня ко мне сведениям я вижу, что положение у корейских товарищей становится отчаянным». Товарищ Филиппов советовал Мао «немедля двинуть к 38-й параллели хотя бы пять-шесть дивизий».

«Макартур требует, чтобы мы подняли руки. Но у нас никогда не было такой привычки», — сообщил Ким в тот же день китайскому послу. Он передал Мао телеграмму, в которой выразил надежду, что Народно-освободительная армия Китая окажет непосредственную помощь в боевых действиях.

3 октября премьер Госсовета и министр иностранных дел КНР Чжоу Эньлай пригласил к себе посла Индии и передал ему, что Китай будет вынужден вмешаться в конфликт, если американские войска пересекут 38-ю параллель. Эта информация была передана властям США и проигнорирована ими. Макартур был уверен, что китайцы блефуют.

В Пекине начались долгие обстоятельные дискуссии среди партийного руководства. Мао не был единоличным властителем, он должен был выслушивать своих соратников из ЦК КПК, прежде чем принять решение. За чашкой зеленого чая бесконечно обсуждались и взвешивались аргументы «за» и «против». По вопросу о Корейской войне мнения разошлись кардинально. У противников вмешательства были весомые аргументы: в Китае только что закончилась многолетняя гражданская война. Необходимо было восстанавливать лежавшую в руинах страну, а не воевать с таким сильным противником, как американцы.

Чжоу Эньлай утверждал, что активное наступление — лучшая оборона. Мао также склонялся к оказанию помощи Ким Ир Сену, полагая, что китайцы «будут чувствовать тяжесть на сердце, если будут только стоять и наблюдать, когда другая нация находится в кризисной ситуации». Точка зрения Председателя в итоге возобладала. 13 октября Чжоу сообщил Сталину о принятом решении немедленно двинуть войска в Корею. Откинувшись на спинку кресла, тот удовлетворенно произнес: «Все-таки китайские товарищи хороши, все-таки хороши!» А затем пообещал ускорить поставки вооружения и обеспечить в будущем авиационное прикрытие наступления в Корее.

А. Панцов полагает, что Мао пошел на участие в Корейской войне «лишь для того, чтобы ублажить Сталина»²⁰. Вряд ли можно согласиться с этим утверждением. И по прагматическим, и по идеологическим причинам Китай не мог остаться в стороне. Именно корейское направление было наиболее уязвимым для него. Нельзя было допустить присутствия американских войск на границе Маньчжурии, откуда подвергались опасности северо-восточные районы страны и столица. Наличие же на Тайване войск Чан Кайши, не скрывавшего желания вернуть себе основную часть Китая и даже бомбившего территорию КНР, создавало прямую опасность войны на два фронта. «Корея с Китаем связаны как губы с зубами, как врата с домом», — было сказано в заявлении политических партий и организаций Китая. Разбив губы, американцы могли выбить и зубы. Это прекрасно понимали в Пекине.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.