Культурная мозаика

Культурная мозаика

Персональные компьютеры появились в результате развития технологий и, главным образом, благодаря созданию микропроцессора — микросхемы, расположенной на печатной плате и выполняющей все функции компьютерного процессора. При этом общество тоже сильно влияет на инновации — новые технологии несут в себе черты породившей их культурной среды. А в Сан-Франциско и его окрестностях в начале 1960-х бурлила уникальная смесь культур, которая оказалась превосходной средой для кустарного производства компьютеров.

Из чего же состоит этот культурный сплав?³ Сначала в район залива Сан-Франциско переехало несколько военных компаний-подрядчиков, например Westinghouse и Lockheed, и вслед за ними в регион перебралось немало инженеров (из числа тех, кто чрезмерно увлекался технологиями и предпочитал работу общению). Также здесь начали активно развиваться коммерческие стартапы, среди них — компании Intel и Atari, где превозносили творческий подход и презирали нелепую бюрократию. Сюда же перебрались гениальные программисты из Массачусетского технологического, помешанные на гаджетах, которые можно было покрутить в руках, поиграть с ними. Развивалась также целая субкультура программистов-сетевиков и радиотехников-любителей, занимавшихся компьютерными и телефонными сетями. Забавы ради они взламывали телефонные линии Bell System или суперкомпьютеры больших корпораций. Наконец, Сан-Франциско и Беркли были родиной идеалистов и общественных активистов, которые — со слов Лизы Луп, одной из них, — “хотели использовать передовые технологии на благо прогресса и таким образом искоренить бюрократию в головах”⁴.

В эту культурную мозаику вплелись три контркультурных течения. Первое — хиппи, которые вышли из битников Сан-Франциско и подогревали свое веселое бунтарство галлюциногенами и рок-музыкой. Второе — “новые левые”, организаторы “Движения за свободу слова” в Беркли и антивоенных протестов в университетах по всему миру. И, наконец, третье — люди, которые следовали заветам “Каталога всей Земли”[65], жили в коммунах, вели натуральное хозяйство, верили в совместное использование ресурсов, проповедовали нонконформизм и отрицали централизованную власть, навязанную элитой.

Некоторые из этих групп и течений были совсем не похожи друг на друга, но их миры, система взглядов и ценностей во многом переплетались. Эти люди были убеждены, что могут сделать все своими руками, ведь в детстве они собирали радиоприемники из наборов Heathkit, в университете читали “Каталог всей Земли” и мечтали жить в коммуне. Они глубоко верили в недопонятую Токвилем американскую идею о том, что индивидуализм и желание объединяться в группы совместимы и такой симбиоз даже взаимовыгоден, особенно когда речь идет о коллективном производстве. В Америке люди, создававшие вещи своими руками, всегда больше склонялись к идее “сделаем вместе”, а не “сделай сам”, ведь американцы всегда коллективно решали сложные хозяйственные задачи, например, строили амбары или шили стеганые одеяла. Наконец, “свободные люди” Сан-Франциско конца 1960-х недолюбливали правящую элиту и стремились сами контролировать информацию. Считалось, что технологии должны быть доступны и понятны каждому, что они не могут быть инструментом пропаганды, чем-то по-оруэлловски пугающим. Ли Фельзенштейн, один из пророков этих культурных течений, говорил: “Мы хотели иметь персональные компьютеры, чтобы не зависеть от корпораций и госучреждений”⁵.

Вдохновителем хиппи-культуры был Кен Кизи. Он окончил Университет Орегона, в 1958 году переехал ближе к Сан-Франциско и стал учиться писательскому ремеслу в Стэнфорде. Во время учебы он по ночам подрабатывал санитаром в психиатрической больнице и в качестве “подопытного кролика” участвовал в экспериментах ЦРУ, в частности в проекте MKUltra, где на людях тестировали психоделик ЛСД. Кислота Кизи понравилась, даже очень. В его жизни опасно сочетались галлюциногены, работа с душевнобольными и литературное творчество, что вдохновило Кизи написать свой первый роман — “Пролетая над гнездом кукушки”.

Пока другие открывали вокруг Стэнфорда компьютерные компании, Кизи взял гонорар за книгу, психоделик, “реквизированный” им во время экспериментов ЦРУ, и основал хиппи-коммуну “Веселые проказники”. В 1964 году Кизи со своими кислотными братьями отправился путешествовать по стране на старом школьном автобусе International Harvester, который они покрасили в психоделические цвета и назвали “Далше” (позднее ошибку исправили).

По возвращении Кизи стал устраивать у себя дома “кислотные тесты”, вечеринки с раздачей ЛСД, а в 1965 году, решив, что он не только хиппи, но и бизнесмен, сделал их открытыми для всех. Один из первых таких “тестов” прошел в декабре того же года в музыкальном клубе Big Ng’s в Сан-Хосе, куда Кизи пригласил поиграть одну из своих любимых групп, только что сменившую название с Warlocks на Grateful Dead, с Джерри Гарсией во главе⁶. Началась эпоха “детей цветов”.

Параллельно с этим развивался такой культурный феномен, как движение за мир, также пропитанный духом протеста. Настроенные против насилия хиппи создали яркие символы того периода — забавные для нас сейчас, но сильные и глубокие по своему значению тогда: психоделические плакаты, призывающие “заниматься любовью, а не войной”, и пестро выкрашенные кислотные футболки с “пацификом”.

Хиппи и антимилитаристы с подозрением относились к компьютерам, по крайней мере вначале. Громоздкие мейнфреймы, жужжащие лентами и мигающие лампочками, казалось, сошли со страниц антиутопий, обезличивали людей и служили сомнительным целям корпораций, Пентагона и властей. Социолог Льюис Мамфорд в своей работе “Миф машины” предостерегал, что развитие компьютеров может сделать человека “пассивным и бесполезным животным, подконтрольным машинам”⁷. Предупреждение “не сгибать, не прокалывать и не сминать”, которое печаталось на перфокартах, стало ироничным лозунгом антивоенных митингов и хиппи-коммун от Спраул-плазы в Беркли до Хейт-Эшбери в Сан-Франциско.

Однако настроения стали меняться в начале 1970-х, когда на горизонте показались именно персональные компьютеры. “Из орудия бюрократического контроля компьютеры превратились в средство самовыражения и раскрепощения”, — писал Джон Маркоф в книге “Что сказала соня”⁸. Профессор из Йеля Чарльз Райх в книге “Озеленение Америки”, ставшей манифестом новой эпохи, осуждал старые корпоративные и социальные структуры и призывал строить новые иерархические модели, которые бы стимулировали коллективную работу и личностный рост. Он видел в компьютерах не орудие устаревшей власти, а технологию для преобразования сознания человека — только надо было сделать компьютеры персональными. “Созданные машины можно использовать на наше благо, чтобы человек вновь стал творцом своей жизни, изменял и преобразовывал ее”⁹.

В обществе стали появляться техно— и кибертечения. В коммунах и студенческих общежитиях все обязательно читали таких IT-гуру, как Норберт Винер, Бакминстер Фуллер и Маршалл Маклюэн. В 1980-х проповедник ЛСД Тимоти Лири изменил свою известную мантру “Включайтесь, настраивайтесь и отпадайте” на “Включайтесь, загружайтесь, подключайтесь”¹⁰. В 1967 году поэт Ричард Бротиган был приглашен в качестве лектора в Калифорнийский технологический институт. Он запечатлел дух того времени в стихотворении “И все под присмотром автоматов благодати и любви”¹¹. Оно начиналось так:

Мне хочется думать (и чем скорее, тем лучше!)

о киберлугах

где люди, звери, компьютеры

живут вместе

в программо-гармонии,

как чистая вода

и ясное небо[66].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.