Айседора Дункан
Айседора Дункан
Свой день рождения в 1921 году Сергей Есенин отмечал в коммунальной квартире на Богословском, где проживал с Анатолием Мариенгофом. Кроме них в коммунальной квартире жили рабочие, приветливо относившиеся к молодому поэту. И в этот день они его тепло поздравляли. В длинной, большой кухне Есенин играл с жильцами в карты, шумно и весело обсуждая свои проигрыши и выигрыши. Каждый старался выпить с ним за его появление на свет, желая имениннику счастья, радости и здоровья. К вечеру поэт сильно притомился от веселья и похмелья. Стоило ему прилечь, как сон захватил его полностью.
Встречать гостей и накрывать стол пришлось артистке Камерного театра Анне Никритиной, будущей жене Анатолия Мариенгофа, которую Есенин звал Мартышкой, Мартишоном. К вечеру пришли поздравить именинника режиссер Всеволод Мейерхольд, художник-имажинист Георгий Якулов, знакомые артисты. Решили не будить спящего Есенина, За скромно накрытым столом много говорили о приезде в Москву знаменитой танцовщицы Айседоры Дункан, приехавшей летом в Россию по приглашению наркома по просвещению А. В. Луначарского для создания балетной школы для детей из пролетарских семей.
Айседоре Дункан выделили на Пречистенке особняк бывшей балерины Большого театра Александры Балашовой. В. Мейерхольд был хорошо осведомлен о трудностях открытия школы Дункан в голодной и холодной Москве, так как работал заведующим театральным отделом в Наркомпросе. В школу отбирали одаренных детей. Желающих попасть в балетную школу было много. Привлекало не только желание познать искусство танца, но также быть накормленным и одетым, а это в бедных семьях считалось большим счастьем.
На следующий день о гостях и разговорах Есенин узнал от Мариенгофа и Никритиной. О знаменитой Дункан он слышал в разговорах друзей в «Стойле Пегаса», но они еще не привлекали его внимания. Нужно было разобраться в превратностях своей личной любви.
Он был сильно увлечен Галиной Бениславской. Обрадовался, что у этой прекрасной девушки он оказался первым, а ведь ей уже 21 год и жизнь прожила она не столь простую. Сожалел, что она не пришла к нему на день рождения. Но это же поправимо.
5 октября Есенин отправил записку по почте на Шереметьевскую улицу, 3, зная, что Галина жила в квартире Козловских: «Я очень и очень бы хотел, чтобы Вы пришли сегодня ко мне на Богословский к 11 часам. Буду ждать Вас! За д… Спасибо. Без…». В этом сокращении «д» можно усматривать слово «девственность», а неоконченная запись после слова «без» означала «без подруги», которые обычно сопровождали Галину. Примечательно, что именно в этот день заочно Народный суд в Орле принял решение о расторжении брака С. Есенина с З. Райх.
Встречи продолжались в последующие дни, чаще в Богословском переулке, где жил Есенин. Нельзя сказать, что Галина восторженно оценила свою «интимную близость» с любимым. Скорее всего, ее состояние, по ее мнению, было туманным.
Сразу же возник вопрос: кто она теперь: любовница или возможная жена, долго ли будет это продолжаться или же это кратковременное увлечение. Позже, вспоминая эти встречи с Есениным, Галина писала: «Я подумала: «Ну вот, началось и уже повторилось, а дальше — опять видеться и… — как всегда и все — «любовница», и какое-то чувство скуки и неудовольствия промелькнуло. И это тогда, когда я была и чувствовала себя счастливой. И я знаю, что затянись это — скука выплыла бы даже при той любви, которая была. А вот не случилось, и я не могу примириться с мыслью, что все прошло, мне недостаточно двух дней».
Бережно хранила подаренную ей Есениным 8 октября «Библию», которую поэт читал с карандашом, подчеркивая понравившиеся ему абзацы. В седьмой главе любопытна помета о любви и отношении к женщинам. Возможно, что Есенин предполагал, что Галина обратит на это внимание.
В выделенном абзаце говорилось: «И нашел я, что горче смерти — женщина, потому что она — сеть, и сердце ея — силки, руки ея — оковы; добрый орел Богом спасется от нея, а грешник уловлен будет ею». И далее: «Что еще искала душа моя, и я не нашел? — Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел».
Изредка Есенин продолжал встречаться и с Надеждой Вольпин. Она приходила к нему в Богословский переулок, когда поэт сидел дома из-за сильной простуды. Но угроза Бениславской исходила не от Н. Вольпин.
Неожиданно у Есенина начался бурный роман с Айседорой Дункан. Встречи с Бениславской прекратились.
Галина была наслышана о приезде в Москву Айседоры Дункан, о ее школе танца, но для нее это была обычная информация из культурной жизни страны. И совершенно по-иному стал относиться к сведениям о Дункан Сергей Есенин. Эта женщина привлекала его и своей мировой славой, о которой он читал в газетах, и героическим поступком, каким был ее приезд из Запада в разрушенную экономически Россию. Он не мог найти повод для встречи с ней лично, но в кругу друзей интерес к Дункан не скрывал.
Большой восторг вызвало у Есенина первое публичное выступление Айседоры в Большом театре во время празднования 7 ноября четвертой годовщины Октябрьской революции. Он привел с собой в театр друзей. С каким-то внутренним волнением следил за пластическим танцем Дункан под трагические ритмы Шестой симфонии П. И. Чайковского. Ему не до конца была понятна философия танца под звуки музыки, но исполнительская красота танцовщицы держала его в напряжении. Он не мог отрешиться от мысли, что все это чародейство с танцем совершает красивая, божественная женщина.
Его впечатления совпадали с оценкой знаменитой танцовщицы в прессе. Газета «Известия ВЦИК» писала 9 ноября: «Это был гармонический праздник освобожденного человеческого тела. Айседора Дункан — танцовщица, но здесь не было танца в его обычном техническом смысле. Это было полное красоты пластическое и мимическое толкование музыкальных шедевров, притом толкование революционное».
Встреча танцовщицы и поэта состоялась в один из ноябрьских вечеров в мастерской художника Г. Якулова, знавшего о желании Есенина познакомиться с Дункан и обещавшего помочь ему. И такой случай представился.
Г. Я. Стырская вспоминала, как холодным, дождливым осенним утром в комнату, где она сидела с мужем, Э. Германом, вбежали Григорий Якулов и Анатолий Мариенгоф, мокрые и возбужденные.
— Господа, — обратился Г. Якулов, — приходите ко мне сегодня праздновать! Будет Айседора Дункан, Таиров, Мейерхольд, все, все будут. Придет куча людей. Вы непременно должны явиться!
Понимали, что энтузиазм нужно подкреплять материально, поэтому к Якулову пошли с небольшим запасом закусок. Каждый приносил что мог. Как бы то ни было, но длинный, похожий на верстак стол в мастерской художника оформили фисташковыми орехами, дынями, колбасой, конфетами, карамелью, яблоками и хлебом. При этом хлеб был белый. Его достали под большим секретом, как и вино, которое законом было запрещено продавать.
«Непрерывно звонил телефон, — вспоминала Г. Стырская. — У аппарата хлопотал Борис Пронин, старый мальчик, некогда принадлежавший к молодой питерской богеме. Актеры, поэты, художники, люди из Наркоминдела, и даже кто-то из Моссовета, спорили и шумели. Ждали комиссара культуры Анатолия Васильевича Луначарского. Но пока его представляли два помощника — Захарий Григорьевич Гринберг и Давид Петрович Штеренберг. Георгий Якулов говорил о революционных путях в живописи. Все толпились перед огромным холстом, на котором Якулов изобразил битву. Есенин и Мариенгоф были одеты лучше других, они сохранили свой гардероб. На Есенине был тщательно вычищенный и выглаженный костюм. Явно возбужденный, он бесцельно бродил по ателье. Вечер затянулся, многие ушли. За шумом голосов шелест осеннего дождя не был слышен»
Айседора Дункан приглашение приняла с удовольствием. Она любила бывать среди молодой интеллигенции, особенно среди артистической молодежи, раскованной и творческой. Но какое-то предчувствие ее тревожило, она не могла понять, в чем суть ее напряженного состояния.
«Айседора надела свою длинную танцевальную тунику и золотые сандалии, — писала Мэри Дести, ближайшая подруга танцовщицы, — а на голову — золотой газовый шарф. Губы накрасила ярко-красной помадой, глаза подвела черной тушью. Ей хотелось своим видом бросить вызов суровости и страданию, на которые она достаточно нагляделась. Все тело ее трепетало при мысли о настоящей оргии артистов. Когда русские что-то затевают, то делают это от души. Никакие ограничения, законы, нужда не помешают русским художникам устроить великолепную вечеринку, если они решат ее устроить. Я сама видела, как они выходили из дома в полночь без копейки и возвращались нагруженные дичью, икрой, сыром, фруктами, водкой и шампанским. Один Бог знает, где они все это доставали».
Приехала Айседора в сопровождении своего секретаря Ильи Шнейдера, приемной дочери Ирмы Дункан поздно, чуть ли не в первом часу ночи.
— О, Айседора! — приветствовал хозяин вечеринки. — Почему так поздно? Наш молодой поэт Есенин уже перевернул пол-Москвы, разыскивая тебя. Он слышал о твоей славе и заявляет, что не заснет, пока с тобой не увидится.
Айседора внимательно рассматривала присутствующих, всматривалась в лица, словно стараясь их запомнить, торопливо отвечала по-французски, по-английски и по-немецки на многочисленные вопросы со всех сторон. По русскому обычаю ей преподнесли штрафной стакан водки, требовали выпить, весело скандируя «Пей до дна! Пей до дна!». Такой дозы было достаточно, чтобы забыть сырость и холод на улице, отрешиться от разных надоедавших мыслей и окунуться с головой в шум и суматоху вечеринки.
Никто не пытался ее познакомить с Есениным, который внимательно рассматривал Айседору из другого угла комнаты. Она почувствовала его взгляд, ответила ему откровенной улыбкой и неожиданно поманила его к себе. Это была судьба!
Об этом эпизоде писали по-разному. Более достоверны воспоминания Г. Я. Стырской, хорошо знавшей С. Есенина:
«Есенин сел у ног Айседоры, он молчал. Он не знал иностранных языков. На все вопросы он только кивал головой и улыбался. Она не знала, как с ним говорить, и провела пальцами по золоту его волос. Восхищенный взгляд последовал за ее жестом. Она засмеялась и вдруг обняла его голову и поцеловала его в губы. С закрытыми глазами она повторила этот поцелуй. Есенин вырвался, двумя шагами пересек комнату и вспрыгнул на стол. Он начал читать стихи. В этот вечер он читал особенно хорошо. Айседора Дункан прошептала по-немецки: «Он, он — ангел, он — Сатана, он — гений!». Когда он во второй раз подошел к Айседоре, она бурно зааплодировала ему и сказала на ломаном русском языке: «Очень хорошо!». Они смотрели друг на друга, обнявшись, и долго молчали. Под утро она увела его с собой».
Эту любовь никто не мог остановить, хотя друзья стали предостерегать Есенина от последствий, особенно подчеркивая разность в возрасте, предыдущую бурную жизнь Дункан с мужьями и любовниками. Все было напрасно. Вскоре Есенин переселился в дом на Пречистенке, стал приглашать в гости многочисленных гостей.
Ну, а его любимые? Надежда Вольпин поверила в страстную и искреннюю любовь Айседоры, но сомневалась в ответных чувствах Есенина, отнеся их к простым сексуальным отношениям.
Галина Бениславская о переменах в отношении к ней Есенина 22 декабря 1921 г. записала в дневнике:
«Я не знаю, хорошо или плохо. Сначала стало спадать, проходить было дорогое нам милое воспоминание и одно из сердечных свиданий с ним, таким большим. А сейчас опять шквал. И так приятны слова: «Но для меня непоправимо милый, и чем теплей, тем трогательней ты» (цитата из стихотворения А. Ахматовой. — С. З .).
Теперь он небрежен, но и это не важно. Внутри это ничего не меняет. Надо только внимательно обдумать каждый шаг. И надо быть умней. (…) А изменять мы ничего не в силах.
А приятно, очень приятно чувствовать в себе преданность без конца и вместе с тем знать, что, если надо, скажу:
А ты думал — я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня…
И знать, что вместо нежного я могу сказать другое, злое и чуждое, и не бессознательно, а так, рассчитав, бросать камни. От этого больше любишь…».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.