МОЯ СТРАСТЬ, ЕЖ, ВОРОНЫ И ПОЧЁТНАЯ КРЕМАЦИЯ КОТА

МОЯ СТРАСТЬ, ЕЖ, ВОРОНЫ И ПОЧЁТНАЯ КРЕМАЦИЯ КОТА

Моя «страсть» началась именно с утра нового дня. Я, пом­нится, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу: я уже пе­рестал быть просто парнем; я был влюбленный. Я уже ска­зал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог ещё при­бавить, что и страдания мои начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствие Кати: ничего мне на ум не шло, все из рук валилось, я по целым дням напряженно думал о ней... Я изнывал... но в ее присутствии мне не становилось легче. Я ревновал, я сознавал свои нелепые поступки, я глупо дулся и зачастую потворствовал всей этой глупости, и все-таки не­преодолимая сила влекла меня к ней, и я всякий раз с неволь­ной дрожью счастья переступал порог ее корпуса.

Катерина тотчас же догадалась, что я в нее влюбился, да я и не думал это скрывать; она потешалась над моей стра­стью, дурачила, баловала и мучила меня. Впрочем, не я один влюбился в нее: несколько парней из тусы, были от ней без ума и она их всех держала на привязи, у своих ног. Ее забав­ляло возбуждать в них — то надежды, то опасения, вертеть ими по своей прихоти, а они и не думали сопротивляться и охотно покорялись ей. Во всем ее существе, живучем и краси­вом, была какая-то особенно обаятельная смесь хитрости и беспечности, искусственности и простоты, тишины и резвости; над всем, что она делала, говорила, над каждым ее дви­жением носилась тонкая, легкая прелесть, во всем сказыва­лась своеобразная, играющая сила. И лицо ее беспрестанно менялось, играло тоже: оно выражало, почти в одно и то же время, насмешливость, задумчивость и страстность. Разно­образнейшие чувства, легкие, быстрые, как тени облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам.

Каждый из ее поклонников был ей зачем-то нужен и она их всячески использовала, поэтому мне приходилось выдер­жать идиотскую конкуренцию, на что в прошлом и будущем я не согласился бы никогда — Играть на чужом поле.

Хуже всего я понимал отношения, существовавшие ме­жду Катей и Вадимом. Что-то сомнительное и фальшивое чудилось в нем даже мне, четырнадцатилетнему парню, и я дивился тому, что КАТЯ этого не замечает. А может быть, она и замечала эту фальшь и не гнушалась ею. Неправиль­ное воспитание, странные знакомства и привычки, все, начи­ная с самой свободы, которую пользовалась молодая девуш­ка, с сознания ее превосходства над окружавшими ее людь­ми, развило в ней какую-то полупрезрительную небрежность и невзыскательность.

Она постоянно играла со мной, как кошка с мышью. Она, то кокетничала со мной, и я волновался и таял, то она вдруг меня отталкивала, и я не смел, приблизиться к ней, не смел даже взглянуть на нее.

Как-то раз вечером, в пасмурный день мы сидели с Ка­тей, как голубки на перилах веранды и гоняли разные телеги. Я люблю поговорить на разные темы, но с Катей мне всегда было говорить очень трудно:

— Я не понимаю КЭТ, а что тебе за охота — гулять с жид­ком Вадиком?

—  Да не думаешь ли, что я его люблю?! Да и как я, могла бы его любить, если я смотрю на него сверху вниз. Мне надоб­но такого, который сам бы меня сломил... Да я на такого и не наткнусь, наверное! — сказала она задумчиво, и её взор устре­мился куда-то вдаль, в сторону рощи за пожарным прудом.

—  Стало быть, ты никогда ни кого и не полюбишь?

—  А тебя-то Сержик? Разве я не люблю? — сказала она и ехидно подмигнула мне. Она ацки потешалась надо мною. Но я этого не заметил, а заметил, как вороны подлетели к МЁРТ­ВОМУ ЕЖУ! Она мне ещё, что-то говорила, но я словно был заворожён. Её слово просто каким-то эхом, приходили мимо меня отдалённым бэкграундом, я словно СНОВА ВОЗВРА­ТИЛСЯ САМ в СЕБЯ! Из влюблённого в «ГР клуб».