Родословная дворянского рода Прутковых

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Родословная дворянского рода Прутковых

РОДОВОЙ ГЕРБ

В «Истории родов русского дворянства» (Кн. 2. М., 1991) между описанием дворянского рода Опаловых (Аполловых), с. 287–289, и дворянского рода Прутченко, с. 289–290, нами обнаружен досадный пробел: куда-то выпал дворянский род Прутковых. Мы можем любоваться гербами дворян Опаловых и Прутченко, но герба дворян Прутковых там нет. Его вообще нет нигде. Потому, исходя из исключительной важности предмета для нашего издания и проникнувшись прутковским духом, мы отваживаемся на собственную версию этой реликвии. Опишем возможный герб дворянского рода Прутковых с последующей мотивацией каждой детали.

ОПИСАНИЕ

Герб представляет собой гербовой щит, разделенный натрое: в левой верхней половине щита — лучащаяся лира, в правой — канцелярская печать. Нижнюю часть щита украшает пучок прутков.

Щитодержцы: справа моська Фантазия; слева моська, похожая на Фантазию. Обе стоят на задних лапах в позе льва.

Девиз «Смотри в корень!» покоится на вольно вьющейся ленте, обрамляющей поле щита снизу.

Намет на щите пурпурный и голубой, подбитый золотом.

По углам щита, выходя за его поле, расположены четыре различных сочетания пальцев. В правом верхнем углу — кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. В левом — кулак с оттопыренным вверх большим пальцем и отставленным вниз мизинцем. В правом нижнем углу — известная комбинация из трех пальцев, в просторечии именуемая кукишем. В левом нижнем углу — просто кулак.

Щит увенчан устремленной вправо головой Пегаса. На темя коня возложен лавровый венок.

МОТИВАЦИИ

Нет нужды объяснять, что лучащаяся лира на щите — символ литературной одаренности всего рода Прутковых. Канцелярская печать — атрибут собственно Козьмы Петровича, но и вообще оттиснутый знак доверия, точности и порядка. Пучок прутков содержит в себе родовую фамилию (Прутков) и служит напоминанием о строгости ее носителей.

Переходим к щитодержцам. Моська Фантазия есть оригинал, тогда как моська, похожая на Фантазию, есть пародия на оригинал. Внешне они почти не различимы. Однако внимательный читатель, приглядевшись попристальнее, обнаружит семь отличий пародии от оригинала: некоторые особенности последнего как бы утрированы. Львиные позы свидетельствуют о немалых амбициях оригинала и пародии.

Девиз «Смотри в корень!» присущ всему роду Прутковых. В корень зрел дед Федот Кузьмич; вглядыванием в корень пронизаны творения Козьмы. Естественно, корень помещен внизу герба — ближе к земле.

Пурпур, голубизна и золото — символы власти, чистоты и могущества: власти — над частью своих соратников и сослуживцев; собственной порядочности; должностной и творческой силы.

Теперь по поводу пальцев. Кулак с оттопыренным большим пальцем означает успех, удачный исход дела. Уверенность в победе свойственна всему жизнерадостному роду Прутковых. Кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем — предложение поднять тост за преуспевание. Среди Прутковых пьяниц не было. Но воздеть над собой бокал изрядно пузырящегося шампанского каждый из них был готов без уговоров. Комбинацию из трех пальцев (кукиш), напротив, можно рассматривать как момент отрезвляющий: ах, мол, тебе еще и шампанского?! А рукопожатие — жест сердечного расположения.

Голова Пегаса — это лирическое вдохновение. Пегас летает в облаках, недаром и на гербе голова его помещена вверху — ближе к небу. Кивер — знак воинской самоотдачи Прутковых, их готовности защищать Отечество. Лавровый венок на темени коня — признание будущих поколений.

Родовой герб дворянского рода Прутковых. Рисунок А. Ф. Лурье. 2009 г.

ГЕНЕАЛОГИЯ

Козьма Прутков страшно беспокоился по поводу своей родословной. Ему очень хотелось, чтобы его собственная гениальность, которую он так пестовал и славил, не с неба упала, а была следствием необычайной литературной одаренности его предков и причиной одаренности потомков.

Здесь уместно построить генеалогическое древо Прутковых, исходя из имеющихся на сей счет сведений — весьма отрывочных, скудных, а порой и противоречивых. По стволу вглубь дальше прадеда дело у нас не двинется. Козьма Прутков хорошо знал своего деда Федота Кузьмича и немало им гордился. Однако уже о прадеде Кузьме ничего не слышно. Точно так же мы ничего не знаем о внуках Козьмы Петровича. Значит, временной интервал нашего рассмотрения будет ограничен пятью поколениями Прутковых. Это тот максимум, который дают документальные источники.

Родословная дворянского рода Прутковых будет, по-видимому, представлена впервые. Насколько нам известно, разрозненные данные никогда еще не собирались вместе.

Мы станем строить генеалогию Прутковых по правилам построения реальной родословной. Общепринятая нумерация такова, что первая цифра означает персонаж данного поколения, а цифра после тире представляет номер его отца.

Поскольку речь идет о вымышленных героях, то и наш труд представляет собой пародию на родословную, что, впрочем, отвечает духу Козьмы Пруткова — классика литературной пародии.

I колено

1. Кузьма.

К сожалению, никаких сведений о Кузьме — прадеде Козьмы Пруткова — не сохранилось.

II колено

2–1. Федот Кузьмич Прутков, 1720–1790(7).

Дата рождения дана внуком твердо в «Предисловии…» к «Выдержкам из записок моего деда», а дата смерти — тоже твердо, но уже по-прутковски, то есть предположительно, на основании его логического умозаключения, однако тоном, не допускающим возражений.

Дед был премьер-майор и кавалер. Что это значит? Воинский чин премьер-майора относился к офицерским. Он приравнивался к чиновнику восьмого класса (из четырнадцати), занимая в Табели о рангах среднюю позицию. А кавалером в старину называли лицо, пожалованное орденом. Какой именно наградой был отмечен ратный труд дедушки Федота, неизвестно.

На покое Федот Кузьмич занялся мемуаристикой, но не свою жизнь вспоминал боец, а назидательные анекдоты былых времен, собранные внуком под рубрикой «Гисторические материалы». Внук же в «Новых досугах»[127] звонкими стансами воспел де-да-патриота (слова, выделенные курсивом, поясняются ниже):

СЕМЕЙНАЯ ГОРДОСТЬ

Мой дед — майор Прутков Федот

Владел не хуже слогом,

Чем Юлий Оттович фон Додт,

Представший перед Богом.

А в части дислокации,

Военного азарта

Изведал пертурбации

Почище Бонапарта.

В Прутках — имении своем —

Построил плот фасонно

И вел сражения на нем

Изряднее Нельсона.

Был в частной переписке он

С Вольтером (больше лета),

И слал свои записки он

(Но, правда, без ответа).

Майор не просто, а премьер!

Завидней ухажера

В Европах — ну-тко?.. Кавалер!

И чин премьер-майора.

Отсюда прямо пишется,

Без толмачевой блажи:

«Пусть чужеземец пыжится,

Но мы ничуть не слабже».

Личность упомянутого в стихотворении Юлия Оттовича фон Додта, к несчастью, не установлена. По-видимому, он происходил из обрусевших немцев. Однако несомненно, что в плане мемуаристики Юлий Оттович был образцом для Федота Кузьмича.

Тот факт, что некое имение Прутки якобы принадлежало деду (отсюда, очевидно, мыслится и происхождение фамилии — Прутковы), не подтверждается никакими иными источниками. Все они говорят лишь о деревне Тентелевой под Сольвычегодском.

Насколько нам известно, в бумагах Вольтера записок деда Федота Кузьмича пока не обнаружено.

III колено

3–2. Петр Федотович Прутков.

Даты жизни неизвестны. Отец Козьмы, изрядно пишущий, не успел прославиться утерянной комедией «Амбиция», но сумел — эпиграммой на эту комедию Сумарокова («Ликуй, парнасский бог! — Прутков уж нынь пиит!..»), стихотворным посланием Дмитриева («Под снежной сединой в нем музы веселятся…») и опереттой в трех картинах «Черепослов, сиречь Френолог».

Из «Материалов для моей биографии» Козьмы Пруткова мы уже знаем и потому лишь коротко повторим, что дворянин Петр Федотович Прутков владел деревней Тентелевой неподалеку от Сольвычегодска и жил «в просторном деревянном с мезонином доме» со своей супругой (сведений о ней не осталось) и «бывшей немецкой девицей Штокфиш»; что дружил он с Петром Никифоровичем, которого когда-то все знали, а теперь почему-то позабыли; что барин жил широко, любил принимать гостей: сольвычегодского откупщика Сысоя Терентьевича Селиверстова с женой почтмейстера Капитолиной Дмитриевной Грай-Жеребец. Для маленького Козьмы родной отец нанял учителя — святого отца Пролептова Иоанна, добрейшего приходского священника. Тот преподал Козьме семь наук, но своей гуманностью ввел ученика в соблазн вольнодумства. Отрок стал чернить бумагу ироническими баснями, за что ему не поздоровилось. В день именин Петра Федотовича сын вместе с товарищем по учебе Павлушею вначале прочел стихи, посвященные имениннику. Поскольку виновник торжества, согласно вкусам времени, более всего в поэзии ценил высокопарность и менее всего лад, то стихи ему ужас как понравились. Но надо же было случиться за обедом соседу — помещику Анисиму Федоровичу Пузыренко! Старый провокатор пустил по рукам басню Козьмы «Священник и гумиластик», не предназначенную не только для печати, но и для чтения по рукописи. В итоге текст, описав дугу, дошел до отца. Петр Федотович, только что целовавший сына-декламатора, углубился в суть, сразу посуровел и надавал по шее отпрыску-баснописцу, после чего сдал его в юнкера — благо шел 1816 год, и в армии, победившей Наполеона, порядки царили строгие.

Если верить балладе «Поездка по Императорской железной дороге»[128], Петр Федотович был пассажиром одного из первых паровичков, пущенных из Москвы в Петербург. Путешествие на поезде считалось тогда делом рискованным и опасным. Оно попахивало авантюрой. Вас могло закоптить, оглушить свистком, обдать горячим паром; вагоны — не дай бог! — могли сойти с рельс. От бешеной скорости 12 км/ч все мелькало перед глазами и у милых дам кружилась голова… Немудрено, что перед отходом поезда Прутков-старший предусмотрительно обратился к гадалке — бабке Савишне.

Вот фрагмент баллады, по недостоверным данным, сочиненной Козьмой Прутковым.

Набирая ход, поезд мчится в сторону Твери.

<…>

А вагончики трясутся:

Стык на стык… мосток… мастак…

Вкривь и вкось окошки трутся,

Дверцы хлопают, раз так.

В том окне — султан улана,

Здесь — парадный аксельбант,

Крест на рясе капеллана,

Белой грудки бриллиант.

И, наверно, где-то рядом, —

Озорник всегда таков, —

Со своим невинным взглядом

Петр Федотович Прутков.

Он давно забыл про бабку!

Совершенствуя талант,

Он в Твери целует лапку,

В Бологое — бриллиант…

<…>

IV колено

4–3. Козьма Петрович Прутков, 1801 или 1803–1863.

В линии судьбы главного героя нашего жизнеописания было четыре точки перегиба — четыре кардинальных поворота. Остановимся на каждом из них.

Первая точка перегиба (учебная). 1816 год. Недоросль — юнкер.

Об этом мы уже знаем. Именины отца. Дерзкая басня, вызвавшая отцов гнев. Вольготное время беспечного отрока кончилось. Началась юнкерская учеба, а позже — служба в гусарах.

Вторая точка перегиба (карьерная). 1823 год. Гусар — чиновник.

Сон о голом бригадном генерале — искушение военной карьерой. Решение выйти в отставку. Поступление на гражданскую службу в Санкт-Петербургскую Пробирную Палатку департамента соляных и горных дел Министерства финансов. Штатская карьера. С 1841 года и пожизненно в должности директора.

Третья точка перегиба (личная). 1826 или 1828 год. Холостяк — женатый.

Антонида Платоновна Проклеветантова, жена.

По свидетельству внучатого племянника Калистрата Ивановича Шерстобитова, «Козьма Петрович Прутков на 25-м году жизни соединил судьбу свою с судьбою любезной моей тетушки Антониды Платоновны, урожденной Проклеветантовой». Поскольку в годах рождения Козьмы есть разночтения, то они переходят и на год свадьбы. Так или иначе, но молодые поженились. Известно, что жених взял невесту благородной девицею и обратил ее в чадолюбивую супругу. Но странно, что ни прижизненная, ни последующая критика не обратила никакого внимания на тот факт, что у Пруткова нет стихов, посвященных жене. Есть только одно стихотворение, в котором жена фигурирует «за кадром». Оно адресовано приятелям («К друзьям после женитьбы») и предостерегает всех потенциальных любовников от амурных поползновений в сторону Антониды Платоновны. Для защиты чести и достоинства у поэта найдется все необходимое:

Нож вострей швейцарской бритвы,

Пули меткие в мешке;

А ружье на поле битвы

Я нашел в сыром песке…

Замеченная странность — отсутствие стихов, обращенных к жене, — разрешится, если мы вспомним, что в арсенале Козьмы Петровича имеется масса неопубликованных творений. И действительно, «Новые досуги» представляют несколько опусов на означенную тему. Один из них со всей откровенностью вскрывает противоречие между любовью и литературным призванием, семейными обязанностями и властью лиры. Поскольку сочинять директор Пробирной Палатки стал в зрелом возрасте, обогащенный опытом супружеской жизни, то, очевидно, приводимые ниже стихи относятся ко второй половине XIX века, когда Прутков с Проклеветантовой уже хорошо пожили вместе и некоторые недоразумения не могли не накопиться.

* * *

           Супруга мне сказала: «Досуга

Я с вами не имею. Да-с!» —

           И тряпочкой отерла досуха

Жбан с кислой надписею: «Квас».

           Вскипела в сердце кровь бурунами:

— Я с вами б разделил досуг,

           Когда бы лира всеми струнами

Моих не связывала рук!

           Мои «Досуги» в быстротечности

Оставят память потому,

           Что их повертываю к Вечности —

Не к жбану бренному сему![129]

Антонида Платоновна родила Козьме Петровичу шестерых дочерей и семерых сыновей. Имена дочек история не сохранила, зато сыновей в памяти потомства осталось целых шестеро. Но о них — дальше.

Четвертая точка перегиба (творческая). 1850 год. Директор — поэт.

Да, именно в январе 1850 года на сцене Императорского Александринского театра увидела свет рампы первая комедия Козьмы Пруткова «Фантазия» и, несмотря на ее провал, директор почувствовал себя поэтом. Вскоре, вспомнив увлечение юности, он станет сочинять басни, которые будут опубликованы в лучшем столичном журнале «Современник» и встретят горячий отклик читателей и критики.

Затем последуют годы (точнее апрели, еще точнее, 11-е апрели) творческих дерзаний, породившие образцы сочинений в разных жанрах. Все это позволит Козьме Пруткову назвать себя гениальным поэтом и мыслителем.

Илиодор Проклеветантов, родственник жены.

Губернский секретарь.

В медиумическом сеансе с того света Козьма Прутков упоминает родственника со стороны жены — некоего Илиодора Проклеветантова. Однако этот родственник — неудачный. Он служил под началом Козьмы Петровича в Пробирной Палатке и за вольнодумство был уволен благодетелем с работы. Уже на том свете он пытался оговорить Козьму Петровича, распространяя о нем всякие небылицы, отчего прослыл в глазах Пруткова несчастным сплетником. На оборванном лоскуте писчей бумаги сохранилось якобы несколько строк, адресованных директором своему бывшему секретарю, причем поврежденными оказались только имя и фамилия кляузника:

Когда ты мелешь сущий вздор

По поводу моих талантов.

Мне жаль тебя, Илио…

           Проклевет…!

И самый подлый наговор

Не возмутит мой профиль Дантов.

Позор тебе…иодо…

          …клеветант…!

Кто вольнодумничать остёр,

Тому не место среди грандов.

Сгинь с глаз моих…одор

          …ветантов!

V колено

5–4. N Козьминична Пруткова.

6–4. N Козьминична Пруткова.

7–4. N Козьминична Пруткова.

8–4. N Козьминична Пруткова.

9–4. N Козьминична Пруткова.

10–4. N Козьминична Пруткова.

К сожалению, никаких сведений о дочерях Козьмы Петровича не имеется, кроме того, что все они были добропорядочные девицы и могли составить семейное счастье шестерым достойным молодым людям.

11–4. Фаддей Козьмич Прутков.

Поручик и кавалер, сын Козьмы Пруткова, родился, как это ни странно, еще до рождения отца и задолго до бракосочетания отца с матерью. Этот несколько удивительный факт следует из того обстоятельства, что, согласно «Церемониалу» (см. девятую главу), «погребение тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П<руткова>» произошло сразу после 22 февраля 1821 года, поскольку «Церемониал», то есть распорядок погребения, был «составлен аудитором (полковым юристом. — А. С.) вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года (именно! — А. С.), в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова»[130], и утвержден господином полковником.

Козьма Прутков появился на свет, как мы помним, либо в 1801-м, либо в 1803 году (в источниках имеется расхождение). Свадьба же Козьмы с Антонидой состоялась спустя двадцать пять лет, то есть или в 1826-м, или в 1828-м. Сколько лет могло быть в 1821 году Фаддею Пруткову? Даже если двадцать, то это означает, что он родился в один год с отцом или на два года раньше. Но вряд ли двадцать. Ведь он уже поручик, уже кавалер, заслуженный воин. Тридцать? Сорок? Вот это вероятнее. Но тогда Фаддей Козьмич начал свой жизненный путь в конце XVIII века, намного опередив появление на свет Божий отца. И уже без всяких предположений мы можем судить о том, что Фаддей Козьмич покинул земную юдоль (1821 год) за пять — семь лет до свадьбы родителей (1826 или 1828), а значит, и до своего собственного рождения, поскольку до свадьбы Антонида Платоновна была девицей и родить сына не могла. Таким образом, в духе прутковской буффонады Фаддей Козьмич прожил жизнь и умер, не родившись… Сам Фаддей ничего не сочинял. Зато его успение вызвало к жизни целый рифмованный «Церемониал», сочиненный полковым аудитором вместе с адъютантом и снабженный примечаниями г. полковника и полкового иерея отца Герасима.

12–4. Антон Козьмич Прутков.

13–4. Агапий Козьмич Прутков.

Эти сыновья Козьмы Пруткова настолько хорошо изучили современную им французскую действительность, что представили ее в форме драмы «Торжество добродетели».

14–4. Кузьма Козьмич Прутков.

Подавал большие надежды, однако почему-то никак не проявился.

15–4. Андроник Козьмич Прутков.

Волею судьбы Андроник связал свое имя с драмой «Любовь и Силин».

16–4. Парфен Козьмич Прутков.

О нем известно только то, что он был убит в Крымской войне под Севастополем.

17–4. N Козьмич Прутков.

Никаких сведений не сохранилось.

У Козьмы Пруткова оставались еще три внучатых племянника, много сделавших для увековечивания его памяти. Это — уже упоминавшийся Калистрат Иванович Шерстобитов, Тимофей Шерстобитов и поручик Воскобойников: по-видимому, все — сыновья дочерей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.