Письма оттуда. 1929–1932 гг
Письма оттуда. 1929–1932 гг
…Удивляюсь на свои способности столько писать.
Г. Александров
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ[111]
Berlin 31/VIII-29 г.
Что было бы?
Дорогая Перл[112], если бы не было Вас?
1-е. У нас не было бы денег, ибо мы получили сейчас только благодаря сценарию, который вовремя поспел[113].
2-е. Я умер бы от тоски по Ольге, ибо от нее самой я не получил ни одной весточки. А вы мне хоть несколько слов о ней написали.
3-е. Мы ничего не знали бы о Москве, а ваши, Перл, письма, хоть и не очень обширные, но очень хорошие.
Вы можете мне не верить (тогда вы будете сволочь), но я должен сказать, что Ваши письма в берлинской обстановке на меня производят такой же эффект, как они производили в Пензенской губернии.
Несмотря на многомиллионные впечатления и бешеную скорость, хорошее впечатление от Ваших писем остается долго в наших сердцах, и мы ждем их с большим нетерпением.
На это вы можете ответить, что мы сволочи и мало пишем. Но вы же сами понимаете, что слава и популярность связаны с большими делами, визитами, банкетами, встречами и путешествиями.
Мы не живем – мы бежим, как белка в колесе. Из одних рук мы попадаем в другие, из одного дома в другой, из одной машины в другую, и таким образом наш день начинается с 8 утра и кончается в 2–3 часа ночи. Обедаем через день – не хватает времени. Похудели.
Но я с уверенностью могу сказать, что умею снимать картины вдвое лучше, чем до сих пор.
Я даже не знаю, с чего начинать, чтобы передать то буквально ПОТРЯСАЮЩЕЕ впечатление от Европы, которое сейчас владеет моими мыслями и чувствами.
Только две доминанты моего состояния служат мне семафорами и дают возможность ориентироваться. Это замечательная любовь к Ольге, несмотря на миллионы европейских женщин, и великолепное дружеское отношение к Вам, дорогая моя Перл.
Я мог бы сейчас написать поэтическое письмо, ибо творческие импульсы – встревоженные и возбужденные – трепещут во мне, но обстановка, в которой пишу, не располагает к этому.
Пишу в просмотровом зале, пока Арнольд Цвейг[114] смотрит картину («Старое и новое». – Ю. С.), чтобы сделать немецкие надписи.
А вы сами понимаете, как трудно писать в темном зале, да еще при разговоре.
Вот завтра я сделаю попытку написать Вам о наших впечатлениях, делах и планах.
1. Я непременно должен описать скандал в кино «Универсум», когда освистали тон-фильм «Душитель».
2. Расписать о тонфильмах (мы видели почти все, что есть в Европе).
3. О торжественных приемах, которые устраивают нам немцы.
4. Прислать Вам вырезки из прессы.
5. И еще миллион всяких впечатлений.
Простите за небрежность письма – в темноте очень трудно писать.
Завтра летим в Швейцарию, в Цюрих. Нас пригласил швейцарский «Прометеус»[115] делать доклады в четырех городах. Заедем на конгресс к мадам Мандро[116], и если будем иметь директивы не участвовать в Конгрессе, то предполагаем с соответствующим скандалом удалиться с него[117].
Если что будет срочное – сообщите по адресу Конгресса (мне неизвестному).
По всей Швейцарии и обратно в Берлин нас будут возить на авто.
…Картина кончается, должен кончить и я.
Сердечные приветы от С. М. и Э. К.
«Швейцария – сказочная, великолепная страна…» – так восторженно передавал свои впечатления в письмах впервые попавший в Европу в конце 1920-х годов Григорий Александров.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Привет, дорогая Перл!
Только что прибыли в замок к мадам Мандро. Приключений масса. Напишу, когда буду в Германии. На это есть уважительные причины (конспиративные – Ю. С.).
Швейцария – сказочная, великолепная страна…
Жить будем в этом самом замке[118].
Подробно о конгрессе напишу завтра.
Оленьке передавайте мои приветы и любовь.
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН[119]
Ленинград, Таврическая 5, кВ. 21.
Привет из Швейцарии!
Живем в этом самом замке La Zarraz у мадам Мандро на Конгрессе кино (тоже на открытке замка. – Ю. С.).
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН и Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Дорогая Эсфирь Ильинишна!
Шлем сердечный привет из этого богоспасаемого места – дворца Мандро, где играют в Конгресс, а мы отдыхаем на лоне природы.
5 сентября 29 года.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Дорогая Эсфирь Ильинишна!
Привет из швейцарской столицы, из Берна! Катаемся по этой великолепной стране и собираемся делать очень странные вещи[120], о которых подробно письмом.
Гриша.
7/IX 29 г.
П. АТАШЕВА – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
(в письме С. Эйзенштейну)
Гришенька! Ольга, конечно, вышлет вам «Преступное ремесло». Ой, что вы затеваете! Хотя цикл подобран правильно – аборт, детская мука и, наконец, проституция. Но что-то не лежит душа у меня к этому делу – (вам видней).
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
14 сентября 29 года, Швейцария.
Дорогая Перл!
Я должен был написать Вам вчера, но дело, которое обсуждалось, было слишком важное. Судите сами. Ротшильд летит на аэроплане в Африку на охоту на один месяц (декабрь). И может, мы полетим с ним. Вчера были предварительные переговоры с летчиком Миттельгольдом, который нас вчера утром катал на своем аэроплане над альпийскими снежными горами и потряс наши мозги на всю жизнь – сильными впечатлениями.
Вот почему не мог написать Вам вчера, а сегодня тоже важные дела.
В кинотеатре «Бельво» в 10 утра состоялся доклад С. М. о советском кино. Доклад был устроен швейцарским «Прометеусом» для представителей прессы и общественности.
После доклада были показаны 2 части из «Потемкина», 2 части из «Октября» и 2 части «Генеральной». Первая и последняя картины и доклад С. М. имели большой успех. Но к концу сеанса выяснилось, что полиция уже информирована и что дальнейшее выступления С. М. запрещаются за революционность.
Доклад для публики состоится, даже если не будет получено разрешение от полиции. Но доклад будет происходить так: Эйзен будет сидеть на сцене и молчать, а другой человек будет читать его доклад с листа.
Вот почему я не мог написать Вам сегодня. Это послание нельзя считать за письмо, ибо пишется оно опять в просмотровом зале («письма из просмотрового зала») во время перерыва. Но на этот раз просматриваются куски той картины, которую мы снимаем здесь (это по секрету). Картина об аборте.
Завтра в 3 часа утра выезжаем на авто в снежные вершины горы Юнг-Фрау.
Информацию о докладе пустите в печать.
Секрета, на который рассчитывал Александров, как помним, не получилось.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Привет, дорогая Эсфирь Ильинишна!
Летим в Берлин. Сейчас осматриваем архитектурные достижения Франкфурта. Замечательно. Письмо напишу при первой же возможности.
Гриша.
1929 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Франкфурт. 19 сентября
Летим в Берлин!
Вчера утром вылетели из Цюриха, покинув Швейцарию. По пути останавливались в Штутгарте и ночевали во Франкфурте, чтобы осмотреть новые города, построенные примерно как наш совхоз в «Генералке»[121].
Осмотрели здесь и старые города – это тоже потрясающее зрелище. Я думал, что такие дома и улицы выдумали для оперетты «Фауст», оказывается, люди до сих пор живут в таких декорациях.
Сегодня в 2.45 – прямо в Берлин, где я надеюсь иметь письма от Вас и от Оленьки.
Так как вам сегодня многое нужно посмотреть, я не буду вдаваться в собственные переживания и впечатления, а расскажу только то, что совершенно необходимо.
15 сентября в Цюрихе состоялся второй доклад С. М. – этот доклад был для публики. Билеты были проданы, публика аплодировала и докладу, и картинам, но этот вечер мне не хочется описывать, ибо следующий вечер был самым сильным, и о нем Вам следует рассказать.
С полицией, как видите, дело удалось уладить до последнего доклада, а после нам не разрешили ни часу оставаться в Швейцарии, и утром мы улетели.
17 сентября в рабочем районе, в кинотеатре «Форум», не таком чистом, как «Бельво», но зато вмещающем 1500 человек, состоялся третий и последний доклад С. М. о советском кино.
Публика совсем другая, нежели в центре. В общем, швейцарские рабочие одеты так же, как наши, и 400 «красных фронтовиков» (участники организации «Рот-Фронт». – Ю. С.) выделяются из массы своими поднятыми кулаками, как это у них полагается. И троекратное «РОТ-ФРОНТ» прогремело в театре. Затем опять овация, Эйзенштейну передают большой букет цветов – и еще аплодисменты.
Эйзен начинает с того, что высказывает свою радость – сегодня он может говорить не «дамы-господа», а просто сказать: «Товарищи». Это вызывает бурю восторга, крики «браво» и хлопки.
Доклад проходит великолепно, слушают с напряженным вниманием. И хотя Эйзен говорит о кино, он все же рассказывает о Советском Союзе, и доклад получает большой пропагандистский смысл. Он несколько раз прерывался аплодисментами, а кончился овацией.
…Мы приехали сюда, когда показывали хронику – на экране проплывали памятники из Сан-Суси (дворец в Потсдаме под Берлином. – Ю. С.), и когда крупно появлялись выгравированные на граните памятников надписи за здравие императоров – общий хохот зрительного зала предупреждал нас о революционной настроенности данной аудитории.
Наконец открылся занавес, и мы были убиты – задний фон был задрапирован красным бархатом.
Эйзен вышел без предупреждения, был узнан немедленно и встречен громовой овацией.
Когда она стихла, руководитель «Красных фронтовиков» отдал команду – «фронтовики» встали.
В фойе, на улице перед кинотеатром долго не расходился народ – к нам подходят люди, жмут руки, трогательно говорят, что этого они не забудут всю жизнь.
Полицейские посты на улице не дали возможности устроить овацию, когда Эйзен садился в автомобиль…
Ну вот, а теперь летим в Берлин.
Если из моих несвязных рассказов можно сделать информацию в прессу, то, пожалуйста, дорогая Перл, сделайте.
А засим целую, жду Ваших писем и остаюсь преданный Вам – Ваш Гриша. Оленьке привет и любовь.
P.S. Надо Вам сказать, Перл, что С. М. по-немецки говорит гораздо лучше – темпераментнее, и даже голос его звучит весьма приятно[122].
Картины проходят под частые аплодисменты.
Хлопают, когда «Потемкин» отвечает выстрелом на зверства казаков в Одессе.
Хлопают при встрече «Потемкина» с эскадрой. Общим словом – все места, на которые мы рассчитывали, вызывают громовые крики «браво» и аплодисменты.
«Парад тракторов» в «Генеральной линии» вызывает самые большие восторги, и аплодисменты звучат до самого конца.
Другие доклады в Базеле, Берне и Женеве были запрещены полицией.
Узнав об этом, левые художественные группы приехали на последний доклад в Цюрих и принимали участие в выражении восторгов.
После доклада ночью они говорили с Эйзенштейном о советском искусстве.
Интерес к новой России огромный – рабочая публика и партийная бредит поездками в Москву. Многие удивляются, что и мы в восторге от СССР, ибо бывает так, что приезжают люди и скептически говорят о нашей стране.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
27 сентября 29 г. Берлин
Спасибо за письмо и вырезки. Очень хорошо получилась информация о Швейцарии. Как кончим съемки, напишу пару фельетонов о Швейцарии и пришлю.
В немецкой прессе появились сведения, что Эйзен ставит в театре Пискатора, но они не соответствуют действительности[123].
В Берлинском советском клубе состоялся мой доклад для сотрудников торгпредства о Советском кино, о работе нашей группы. О впечатлениях социалистического строительства, в связи с нашей поездкой по СССР[124]. Был большой успех.
В тот же день Эйзен делал доклад по радио. Отзывы блестящие, особенно в «Роте-фоне»[125]. Вырезки пришлю.
Вот!
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Berlin. 4/X 29 г.
Не сердитесь, дорогая Перл!
Писать нет никакой возможности, ибо снимаем для заработка.
Снимаем секретно конец картины «Ядовитый газ» и зарабатываем монету.
Осталось два дня, после чего напишу подробно.
Работаем с 8 утра до 12 ночи. Устаем.
Эйзенштейн же гуляет по знакомым знаменитостям и получает деньги за работу[126].
С Америкой дело пока задерживается, ибо мы не можем окончательно договориться, пока из Москвы не придет бумажка с печатями Совкино, предоставляющая нам право лично подписывать договор.
В Англию едем на той неделе, ибо в пятницу выезжаем в Гамбург, Киль и еще пару городов для докладов.
Ну, пожалуйста! Не сердитесь! Честное слово, нет времени. Целую и с искренней радостью приветствую.
Ваш Гриша.
Эсфирь Шуб – кинорежиссер-документалист, сценарист, киномонтажер, киновед. Автор документального фильма «Падение династии Романовых» (1927).
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Привет, дорогая Эсфирь Ильинишна, из Гамбурга и его замечательных улиц, переулков, кабаков, гавани и пр. Описывать, конечно, можно, только в книге, но не в письме. Каждый день – книга, каждый час – глава.
Очень интересно. Привет!
20 октября 29 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
London. 1/XI. 29 г.
В Лондоне я чувствую себя, как в гостях у Перы.
Весь Лондон напоминает Перину квартиру, а наша квартира – Перину комнату. Дочь хозяйки нашей очень на Перу похожа и так же говорит по-английски. А когда мы были в Берлине, то против наших окон всегда горела вывеска «Konditorai “Pera”».
Вот поэтому, очевидно, мне все время кажется, что я много Пере пишу, а когда подумаешь – выходит не очень много.
Извините, Перл! Извините! Но еще немного часов, чтобы разобраться в этой сложной стране, и тогда напишу.
Еще минутка есть…
Писать придется много и интересно. Видели 4 тонфильма. Тонфильм будет сильнейшим и интереснейшим искусством из всех существующих ныне искусств. Техника потрясающая, а работники дураки, абсолютно не понимают возможностей. Дня через 3–4 выяснятся сроки нашей работы над «Генералкой», и я подробно Вас информирую.
Я должник, Пера, Ваш, ибо непременно должен написать о Гамбурге – это потрясающее и ужасное место на земле.
Что делать с Оленькой? Не представляю пока – никаких возможностей не было, и денег в обрез. Скучаю страшно по ней и по Вас, ибо, хоть и по-разному, я обеих ведь очень люблю.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН[127]
Дорогая Юлия Ивановна, не сердитесь…
Я ежедневно собираюсь описать Вам наши приключения и нашу жизнь. Но каждый день неожиданно срочные дела, и не хватает времени.
В общем, все очень хорошо. Впечатлений много. Здоровы все и веселы. Не сердитесь – напишу.
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
London 4/XI-29 г.
Перл!
Вчерашний день в моем дневнике записан так: «Наш переулок называется японским».
Это потому, что на Лондонском еврейском рынке к нам подошел человек и сказал:
«Очень приятно слышать русский язык». «Вы давно из России?» – спросил я. «С 1902 года. Наш переулок – японский. А вы откуда? Ай!» – возмутился человек из Одессы.
Половина рынка оказалась из Одессы.
Чудный город Лондон и требует описания. Времени, времени нет!
Это ужасно и вместе с тем замечательно. Не сердитесь, что такое идиотское письмо. Пишите сами.
Пишите, Перл!!!
Вы нас совсем забросили и забыли – и Вы, и Ольга. А любим мы Вас и скучаем очень.
Пишите. Старик и Эди целуют[128].
Посылаю Вам пригласительный билет на вечер, который состоялся после просмотра «Потемкина».
«Эти несколько дней “творю” Вам письмо: пессимистическое, трагическое и минорное. Если выйдет “очень”, порву, не отправлю. А пока обнимаю, Старик». (Приписки С. Эйзенштейна – Ю. С.)
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
London 14/XI. 29 г.
Привет, дорогая Эсфирь Ильинишна, и траур всего Лондона в честь долгой разлуки с Вами. Извините, что не пишу. Но это только от того, что много надо писать.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Paris 23/XI. 29 г.
«Для кого-то Париж потускнел, но парижанки остались такими же грациозными, какими были и раньше». А. В. Луначарский.
Привет, Перл, из этого очаровательного города, в который мы прибыли вчера и устали смотреть уже многое. Подробности своевременно.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Дорогая Эсфирь Ильинишна!
Большое спасибо за открытку из Ялты. Меня извините, что не пишу, но это от того, что пишу дневник, который становится многотомной книгой[129]. Приказ о подарках будет выполнен.
Ваш Гриша.
Paris 29/ XI-29 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
(на фото открытки с Эйфелевой башней)
Привет с наивысшей европейской точки!
Гриша.
Paris 4/ XII.29 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Paris 11/ XII-29 г.
Ну, знаете, ПЕРЛ!
Можно раз, можно два – но нельзя не получать от Вас писем два месяца. Так подохнуть можно от скуки по Вас и вообще без сведений.
Я затрудняюсь в момент определить, кто тут сволочь. Почта, что ли, берлинцы или еще кто-нибудь[130]. Очень интересно иметь от Вас хоть маленькие записочки – о больших письмах мы уже и мечтать перестали.
2 декабря опять едем в Лондон в силу деловых обстоятельств, и там, я, кажется, буду иметь возможность упорядочить огромный литературный материал и завалить Вас статьями и фельетонами.
Новый год будем встречать в Сан-Морице – самом шикарном курорте нашего времени.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
London 10/ XII-29 г.
Перл!!! Дорогая!!!
Можете верить… можете – нет…
Я никогда так много не писал, как в эти дни Европейского путешествия…
Я ежедневно пишу несколько страниц дневника, записываю технические вещи и сижу за письменным столом по несколько часов. И от этого набухают чемоданы записными книжками, и из этого могут получиться хорошие книги и мемуары, если на старости лет мне удастся обработать эти стремительные записки сумасшедшего 25-летнего Александрова.
В связи с этим про меня черт знает, что думают: сифилис, педераст и еще хуже. А я на все положил и занимаюсь исключительно профессиональным делом[131]. Привет Оленьке…
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ[132]
Дорогой Гирш!
Как ни странно, я доехал благополучно. Этим пароходом ехать очень хорошо. Сидел один в четырехместной каюте, нисколько не блевал, и даже не было потуг на это.
Сегодня ночую здесь.
Из разговора с Риндичем (личность не установлена. – Ю. С.) выяснилось, что Шамито (немецкий продюсер и кинопрокатчик. – Ю. С.) к «Генералке» относится вообще незаинтересованно и скверно. Поэтому постарайся с ним сговориться обстоятельно о выпуске в Берлине.
Я думаю, что надо берлинскую копию делать согласно английской.
Может быть, для этого послать эту копию в Берлин? Иначе досрут картину вконец!
Название «Sturmer der Erde» (нем. «Штурм земли». – Ю. С.) не годится – ассоциация с «Штурм над Азией»[133] и вообще говно. Без нашего согласия названия чтоб не давали. Можешь пригрозить прессой <…>
Смотрите, не блядуйте. От Тиссэ пока ничего нет. От Перы только одно письмо.
Обнимаю, всегда твой, Старик <…>
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Ницца 1-1-30 г.
Уважаемая Юлия Ивановна!
Вы, наверное, сердитесь на меня, что пишу Вам редко. Но Вы же понимаете, как молниеносно мы живем, и как мало времени остается у нас для писем и сна.
Французские дела наши улаживаются[134], а об американских узнаю по приезду в Париж, где С. М. ими занимается.
Сердечный привет. Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ и А. МОНТЕГЮ[135]
Telegrafiruite dessiatoro do debiati utra shlite deneg.
Privet. Grisha[136].
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ и А. МОНТЕГЮ
Shlite deneg! Pogibaem!
Grisha, Boris[137].
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
20-12-29
Мы держим путь по печальной дороге, по которой прошла война[138]. Ужас! Ужас! Два дня мы будем изучать изувеченную войной землю. Подробности письмом.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУб
Гаага 15.I.30 г.
Тысяча извинений, Эсфирь Ильинишна, за молчание, но подробнее напишу при первой возможности. А пока сердечные голландские приветы из экспресса на ходу.
Гриша.
«Сентиментальный романс» – первый музыкальный фильм Григория Александрова и Сергея Эйзенштейна, в котором авторы сделали попытку освоения звука в кино, снимался на парижской киностудии. В нем героиня исполняла старинный русский романс «Жалобно стонет ветер осенний».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
15. I.30 г. Rotterdam
Голландские приветы будут иметь последствия полезные для нас и для нашей прессы, но немного позже, ибо надо все увидеть и записать.
Целую. Гриша.
Пока Александров на все смотрел и записывал «для прессы», Эйзенштейн под тем же псевдонимом «О Рик», опубликовал в Москве один из таких «голландских приветов».
«О нечестивом Эйзенштейне и храбрых католиках», – назвал он свой «привет» и рассказал:
«В почетный комитет для приема советских гостей вступил даже редактор католической газеты “Маас Босте” и член цензурного комитета патер Хиацинт Херманс.
Это, конечно, не могло послужить поводом к большому увеселению группы (советской. – Ю. С.). На следующий день на страницах “Маас Боста” появилась престранная и поучительная статья:“Им показалось странным, что патер принял участие в приветственной комиссии. Они, должно быть, не понимают, что и католики способны наслаждаться их глубоко человечными и благородными произведениями…”
Патер Хиацинт? Верить ли глазам своим? Поэт и автор “Героической песни римских деяний”, главный редактор римско-католических киноуказателей, советник центрального цензурного комитета! Достаточно известно, что советские агенты готовы вступить в сделку с самим дьяволом, чтобы служить идее своего бога Ленина. Но чтобы в Роттердаме их встречали с кропилом и святой водой… этого мы терпеть не можем!»
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
(без даты)
Дорогая Перл! Извините!
Не пишу оттого, что времени нет, а главным образом потому, что переживаю ВЕСЬМА сложный психологический (вульгарно выражаясь) момент.
Переломный момент. Огромное количество впечатлений и возможность сравнений сделало свое дело, и старого (вернее, молодого) Александрова уже нет.
Новый Александров напишет Вам через несколько дней, когда уляжется буря и мозги примут положение равновесия.
Ежедневно пишу по 20–25 страниц дневника – и удивляюсь на свои способности столько писать.
Голландия интересна и особо своеобразна, и невозможно в письме о ней написать.
Сейчас С. М. получил Ваше письмо – читает, не дает, но говорит, что с деньгами какая-то ерунда. Перл – хорошая моя – напишите и мне, ибо люблю Ольгу сильно, и ее денежный вопрос меня беспокоит.
Не могу, не могу писать в эти дни. Письма не могу писать. Вот отчего мои письма редки и бессодержательны. Ибо все деловое настолько хорошо, что требует внимательной проработки и четкости. А в этих стремительных жизненных волнах (каждый день такой, какой бывает перед отъездом, когда не успеваешь сделать всех необходимых дел) нет возможности остановиться, взвесить факты, события и мысли.
Вся моя надежда на «Сан-Мориц», на две недели, которые мы проведем в этом швейцарском курорте и в течение которых я мечтаю написать много статей и настоящих писем.
Мы ждем визы швейцарской для Эйзена, ибо у меня виза есть, а Тиссэ уже там.
Там же мы будем встречать Новый год, для чего вынуждены заказать завтра смокинги в кредит, ибо без этой прозодежды пообедать даже не пустят, «е… и… мать!».
20-го, в пятницу, С. М. прибыл из Лондона на вечер, который устроило парижское постпредство СССР. Показывали «Генералку» – успех большой. Французы в восторге. Постпредство тоже.
Доклады Эйзена в Лондоне прошли хорошо.
Мы еще должны после Швейцарии 2 доклада в Бельгии и 3 доклада в Голландии.
После чего вернемся в Париж, и к этому времени решим, с какой фирмой связывать свою судьбу, и, очевидно, подпишем договор.
Интересных вещей огромное количество – дай Бог силы все это написать и сообщить.
Торчу на фабриках, на съемках, сам снимаю маленькие эксперименты и чувствую всю огромную силу этого нового явления в человеческой жизни.
Люблю Ольгу безумно и скучаю!
Глава этих дней в моих дневниках называется «В ВЕЛИКОЙ ТЕНИ»[139]. Это обо мне.
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
3. II.30 г.
Дорогая Перл!
Извиняться нечего, ибо день и ночь снимаем[140]. Осталось три-четыре дня, чтобы кончить декорации. Потом будет легче. Снимать тонфильм очень интересно и очень тяжело. На подготовку и регулировку каждого куска уходит час или два.
Но в общем снимаем хорошо. Научились многому и каждый день учимся еще[141].
Что будет?
Эйзен изредка приезжает гостем с журналистами и дает интервью. В общем, все в порядке.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
28. II.30 г.
Перл!
Павильоны окончены.
Безжалостная точность работы ателье сменяются партизанщиной неопределенной работы на натуре.
Теперь мы зависим от капризов солнца, и в моменты этих капризов будет время писать письма, статьи и собраться с мыслями.
А от одной мысли, что надо собраться с мыслями, берет страх, ибо собраться с таким количеством мыслей, которые у меня в голове навалены – это страшнее, чем собраться умереть.
Я поставил себе чрезвычайно сложное задание, чтобы понять возможности тонсъемки. И от этого паузы и ошибки, но результаты все же вдвое или втрое лучше, чем все, что здесь делается.
Это приятно, и за это люди уважают. Зато в следующей работе этих ошибок не будет, а следовательно, и качество еще возрастет. Школу ателье я закончил. Теперь предстоит более тонкая учеба, ибо едем на берега океана (в Бретань. – С. Ю.) снимать бурю, и моей изобретательности надо будет бодрствовать и быть начеку.
Извините за отрывочность мысли, но пишу в вестибюле, пока грузят аппаратуру в автомобиль.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Fontainebleau, 4.III.30 г.
Спасибо за записочки в письмах С.М. Но все же хочется иметь побольше. Или Вы уже меня уважать перестали?
Тем не менее, приветы из замечательных парков Фонтебло. Здесь снимаем.
Гриша.
На открытке, соответственно, с красотами Fontainebleau.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
10. III. 30 г.
Дорогая моя Перл!
Спасибо за письмо с интимными и материнскими инструкциями. Серьезное спасибо, потому что в вихре европейской жизни, путешествий и кинематографической работы забываешь самые важные вещи и упускаешь иногда из виду, что ты и сам – тоже человек.
Неиспользованные богатства и у меня самого копятся и мстят – но это нисколько не соблазняет меня на графинь и княгинь, которые присылают цветы в мою скромную комнату Монпарнасского отеля.
Смешного хотите Вы? Это возможно будет описать в следующем письме, ибо эти дни очень серьезны и ответственны для нашей дальнейшей судьбы.
Завтра уезжают в Америку люди, и они увозят наши желания. Поэтому желания должны быть продуманы и организованы.
Пишем мы с С. М. мало потому, что редко видимся, мало говорим и интересуемся разными состояниями человеческой деятельности. Он по гостям и редакциям, по балам и театрам, а я по лабораториям, фабрикам и специалистам по звук-кино. Вот потому это и происходит.
Не было еще дня, чтобы у меня хватило времени все успеть. Не было еще дня, чтобы я мог присесть и подумать. Быстро и стремительно надо жить, чтобы все видеть, слышать и понимать.
Во французских ателье работают, по крайней мере, вдвое медленнее и втрое хуже, чем в наших.
Французская кинематография курам на смех. А какие возможности… Ах!
Я почти написал статью об ошибках в тонфильмах и о «Возможностях звуковой съемки». Я хотел бы сделать иллюстрации – фото звукозаписи и пр. И до тех пор не публиковать их. Но если со временем не будет выходить, то пришлю без иллюстраций – и так интересно.
Письмо же – информационное и интересное – напишу при первой возможности. Сейчас была заминка с Тиссэ, болевшим гриппом – теперь он здоров, и съемки продолжаются.
Бодрости и веселья от души желаю.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
(на открытке с фотографией двух бретанских «красоток»)
15. III.30 г.
С самого кончика Европы, с берегов Атлантического океана, из суровой Бретани мой привет дорогой Перл!
Имейте в виду, что это самые красивые девушки, выбранные из всех бретанок, и потому не подозревайте меня.
Эйзен остался в Париже, ибо очень есть к тому сложные обстоятельства, о которых, я думаю, напишет сам.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
29. III.30 г.
Вот за такое письмо спасибо!
А я уж думал, что Вы презираете меня и потому не пишете.
Чтобы было ясно и понятно наше положение и наши желания, надо много кой-чего писать, но, как говорится, Господнего дерьма не перетаскать.
Вот в данную минуту мне должны позвонить, сколько дней нам разрешат оставаться во Франции. Может, надо будет укладывать чемоданы и катиться в более гостеприимные места.
В префектуре и в тайной полиции заведены дела о наших личностях. И как говорят, ДВЕСТИ документов и доносов неоспоримо доказывают, что С. М. – начальник фильмовой пропаганды Комитета (по кинематографии СССР. – Ю. С.), а я агент ГПУ, приставленный к нему для политической окраски его поведения. Вот так о нас говорят, такими нас считают. А надо Вам объяснить, что нет в Европе более страшных слов, чем агент ГПУ и Коминтерна.
Эйзена уже высылали, но наши заступники задержали исполнение приказа до сегодняшнего дня. Идут усиленные хлопоты о продлении визы, о возможности закончить фильм «Романс» («Сентиментальный романс». – Ю. С.) и т. д. Но чем все это кончится, пока неизвестно.
Дневники мои наполняются интереснейшими записями – техническими, художественными, бытовыми. И особенно смешны бытовые, ибо дружба с нашими шпиками, их рассказы, их жизненные идеалы достойны увековечивания.
Наши отношения с С. М. полны нервностей, и еще неизвестно, как они пойдут. Я ему пока верен в дружбе, ибо имею возможность и предложения лично, самостоятельно ехать в Голливуд и ставить картины. Но пока не делаю этого.
Ругаю его часто, ибо он кокетничает своей репутацией, созданной здесь.
Меня зовут. Напишу вечером. Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
28. III.30 г.
Сегодня погуляем в Моне, а завтра Марсель. Удивительно красивая страна Франция. И консервативно скучная, но снимать можно замечательно. По мере возможностей это и делаем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
29. III.30 г.
Если знаете адрес И. Бабеля, пошлите ему мой привет из европейской Одессы – Марселя. Его рассказы об этом поразительном городе помогают его понять и оценить.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
30. III.30 г. Марсель.
Эта ночь стоит многих по количеству впечатлений и по удивительным ситуациям, о которых напишу в письме – своевременно или несколько позже.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – М. ШТРАУХУ
30. III.30 г. Марсель.
Ну, – знаете!… Максим Максимыч!
Марсель – это ДА!!!
Привет идее.
Едем с Тиссэ по маршруту из Парижа в Ниццу.
Известный советский артист Максим Штраух, как и Григорий Александров, начинал свой творческий путь в Первом рабочем театре «Пролеткульта» – самом авангардном театре того времени, которым руководил Сергей Эйзенштейн.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – М. ШТРАУХУ
31. I.30 г.
Не могу не приветствовать Максима от «Святого Максима».
Написал бы мне на парижский адрес…
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
31. III.30 г. Монте-Карло.
Мы играем в гораздо более опасную игру, снимая кинокартины, чем эта. Поэтому меня не уговорили поставить даже франк. Пишу из вестибюля Монте-Карло. Впечатление потрясающее.
Жажду видеть Ольгу и Дуга (четырехлетний к тому времени сын Александрова. – Ю. С.) и, как ни странно, скучаю по Вас.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
6. IV.30 г. Corps.
Едем обратно в Париж. Ночуем в этом месте, откуда в 1815 году начинал Наполеон, бежав с острова Эльба. Ничего с тех пор в нашей гостинице не изменилось. А кругом красота снежных гор.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
17. IV.30 г.
Ах, дорогая Перл!
Сейчас, кроме лирических приветов и ничего не значащих замечаний, не могу Вам описать ничего из того, что глаза мои видели собственноручно (так! – Ю. С.).
Но по прошествии времени – когда улягутся страсти и когда притупится острота обстоятельств, – мои рассказы будут небезынтересны именно Вам.
Эйзен катается сейчас на авто по средиземноморским берегам и ждет моей телеграммы в Тулоне. А телеграфировать я ему буду по поводу американских дел.
Завтра приезжает небезызвестный вам Ласке из «Парамаунта», который принял все наши предложения, и наша работа в Голливуде будет с периодическими отпусками в Москву. Договор хороший, но и подробности выясним только с ним. Вот по этому поводу буду телеграфировать Эйзену. И как только выяснится что-либо, срочно напишу Вам. Желаю хорошего. Жму руки.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
7. V.30 г.
Дорогая Перл!
Эйзен и Тиссэ на пароходе «Европа» отбыли сегодня с Ласке и Цуккором. Я тоже вчера подписал договор и догоню их. Поеду 23-го.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
24. V.30 г.
Не ругайтесь, дорогие мои.
Нет ни времени, ни сил, ни нервов писать сейчас, ибо идет телеграфная ругань с Нью-Йорком, т. е. с Эйзеном[142].
Пароход за пароходом уходят ежедневно, а я еще не согласился ехать. Торгуемся зверски – выдержка нужна большая.
И картину в эти дни синхронизировать, и тон монтировать надо было. Полагаю одержать победу к вторнику, 27-го, и выехать в среду, 28-го, в Америку.
Вот с парохода подробно напишу.
Сообщите адрес знакомой из Свердловска, ее фамилию и имя – той, которая в Нью-Йорке[143].
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
24. V.30 г.
Тысяча извинений, уважаемая Юлия Ивановна!
Что не писал Вам целую вечность и не пишу теперь.
Подробное письмо придется написать Вам с парохода, на который сажусь 28-го в Шербурге.
А сейчас, перед отъездом – много, много дел и паники.
Картину парижскую кончил снимать – монтировал круглыми сутками и только теперь кончаю.
С. М. хорошо.
В Америке восторженный прием, судя по прессе.
Настроение и уверенность его после подписания договора сильно окрепли.
Теперь он в замечательном состоянии.
Думаю, американская наша картина будет – что надо!
И работать будем, конечно, вместе.
Итак, с парохода подробно.
Целую, ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – О. АЛЕКСАНДРОВОЙ[144]
Пиши – Голливуд, студия «Парамаунт».
Прощай, Париж, тебя я все-таки когда-нибудь увижу.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ВАСИЛЬЕВУ[145]
Догоняю Эйзена. Думаю, догоню в Чикаго. Америка превзошла все ожидания.
3. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
6. VI.30 г.
С большими приключениями удалось мне попасть в Америку. Сидел на «Острове слез»[146].
Но все же – Перл!
Америка превзошла все мои мечтания. Через час еду в Чикаго догонять Эйзена. Какие не знаю, но приключения будут.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Разве что с силой Ниагарского водопада можно сравнить силу моих американских впечатлений[147].
Привет. Г. Alexandroff.
8. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ВАСИЛЬЕВУ
Для «Спящей красавицы» эта опера[148] не годится, потому как «Город весь стоит на одном винте и весь электродинамомеханический».
Удивительная страна!
Гриша.
8. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Все в порядке. С. М. весел и здоров. Едем в Колорадо и удивляемся Америке на каждом шагу. Желаем хорошего.
Ваш Гриша.
8. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
14. VI.30 г. Arizona (Последняя изображена на открытке с текстом):
Это существует, и потому это действительно поразительно!
Ваш Гриша!
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
15. VI.30 г.
Колорадо. В пустыне Аризона. Костюм ковбойский. Поэтому не смейтесь. Гриша[149].
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ, Э. ТИССЭ – РЕДАКЦИИ ГАЗЕТЫ «КИНО»
Прибыли в Голливуд. Шлем горячий товарищеский привет советским киноработникам, общественности и кинопечати.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ВАСИЛЬЕВУ
Этот видик из окна управления «Парамаунта», где будем сотрудничать[150].
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд. 20.VI.30 г.
Первое письмо, написанное мужчиной[151].
Дорогая Перл!
Наконец-то я нашел время, чтобы написать и рассказать Вам о Южной Калифорнии. Самом замечательном, самом восхитительном месте на земле, как утверждают сами калифорнийцы. Извиняюсь, что не писал: я был слишком занят тем, что прятался от кинозвезд, которые то и дело норовили пожать мне руки, и занимался в основном тем, что рвал с деревьев апельсины, авокадо, фиги и пр. А также наблюдал, как добывают из нефтяных скважин «жидкое золото». Занимался также тем, что ходил по местам, где калифорнийцы развлекаются так, как это могут делать только калифорнийцы. Так что, как видите, я чудесно провожу время на этом великом Юго-Западе. А кто бы смог отказаться от такого?
Почти каждый день, даже зимой здесь ярко греет солнце. Конечно, бывают и дождливые, и пасмурные дни, но это скорее… как бы это сказать… слишком высокие туманы.
Теперь я Вам расскажу о Лос-Анджелесе. Население города больше, чем один миллион 427 тысяч 408 человек. Город занимает территорию больше, чем 440 кв. миль, и в ближайшем будущем надеется подмять под себя все, что вообще осталось от Калифорнии.
Голливуд (хотя это и секрет) является частью Лос-Анджелеса.
Он населен киноактерами, скорее, желающими стать киноактерами, и массой других людей. Студии охраняются, как монетный двор, и просто ходить и смотреть на них запрещено. Но если ты уж очень знаменит или слишком нагл, то возможно, и попадешь внутрь студии. Однако если не хочешь разочароваться, лучше не ходи туда, ибо ты сразу обнаружишь, что твоя любимая «звезда» – блондинка теперь уже брюнетка, а твой любимый герой курит уже не «Lackj», а «Kamel». Прилегающие к Голливуду места – Беверли-хилз и Пассадена – известны тем, что там, в небольших деревянных коттеджах, окруженных огромными газонами, обитают миллионеры. Но калифорнийцы редко сидят дома. Они практически живут в своих автомобилях, которые возят их по бесчисленным шикарным дорогам. На машинах они могут добраться в короткое время в «Оранжевую империю», где выращивают апельсины, в горы высотой 10 000 футов, до пустынь с фантастическими кактусами, пальмами, деревьями Джошуа[152]. На автомобилях они могут ездить в приморские города Лонг-Бич и Санта-Монике, которые представляют массу развлечений, в том числе купающихся, но всегда почему-то сухих красоток.
Остров Каталины[153] – это еще одна здешняя достопримечательность. Там можно видеть летающих рыб, выскакивающих из воды, или наблюдать за ними через специальные, сделанные из стекла, днища лодок.
Прежде чем закончить письмо, я хотел бы упомянуть Сан-Габриэль и Сан-Фернандо. Там находятся старые строения, воздвигнутые еще индейцами под руководством испанских специалистов. Это как бы религиозный центр индейцев, и он – единственное, что напоминает о романтическом прошлом Калифорнии.
Надеюсь, вам понравились эти мои описания, которые я сам иллюстрировал[154], и что у вас все в порядке. Остаюсь преданный Вам старый друг Гриша.
P.S. А на обороте – карта тех мест, о которых я вам рассказывал, и остальная территория страны[155].
Все дороги ведут в Голливуд… «Голливуд принял нас неожиданно почтительно, ласково и хорошо».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. НИКУЛИНУ[156]
30. VI.30 г.
Уважаемый Лев!
Прежде всего, разрешите приветствовать Вас с вершин голливудских высот. Под вершинами понимаются действительные высоты калифорнийских гор, на которых стоит наш дом (ха-ха) в испано-итальянском стиле.
Своевременно или несколько позже я вышлю Вам фотографии из жизни новоиспеченных звезд[157]. Причем можно заранее сказать, что фотографии будут курьезные.
Голливуд принял нас неожиданно почтительно, ласково и хорошо.
Мастера, которых мы уважаем, оказывается, и нас уважают, и от этого первое знакомство переходит непосредственно в дружбу.
Д. Фербенкс считает нас давнишними друзьями и потому встречал на вокзале[158]. Чаплин сидит у нас вечера, рассказывает и показывает уморительные истории и сцены. В домашней обстановке Чаплин веселее, чем на экране. Обо всех этих людях буду писать специально в газету, как ближе узнаю и пойму.
Все наше время уходит пока что на визиты, приемы, знакомства, банкеты. Которые, кстати, американцы устраивают с пышностью, несравнимой с европейской.
Знакомимся также и с производством, просматриваем лучшие образцы тонфильмов. В данный момент затруднений с тоном уже не существует, и можно делать все, что вздумается.
О сценарии еще вплотную не думали, пока не выясним возможностей: денежных, организационных и технических. Вот почему сегодня не могу сказать Вам, как поступить с материалом о РОБОТАХ[159].
Думаю, надо еще подержать эти материалы за нами, а как только выяснится с нашими темами и сценариями, я Вам немедленно напишу.
Выбор сценария – дело весьма в данной обстановке ответственное. Дело в том, что вся передовая публика Голливудская заявила нам, что смотрит на нас как на спасителей и что мы должны определить направление и развитие тонфильма.
Спасителями, может быть… и лестно, но весьма ответственно и страшновато.
Вот почему будем выбирать сценарий обдуманно и не торопясь.
Технически-организационная часть съемок на здешних фабриках может обойтись без самокритики, и это нисколько не ухудшит ее качества.
Пишите о Москве, о ее делах и безделиях.
Пишите о людях, картинах, организациях. Спрашивайте, что интересует Москву.
И поправляйте свои нервы до хорошего конца.
Миссис Монтегю[160] с нежностью вспоминает парижский вечер и отзывается о Вас самыми лестными выражениями.
Приветствуют Вас все жители нашего дома, в том числе и я.
Пишите всурьез… информацию о Москве[161].
Все, что требуется для создания замечательной фильмы, нам предоставлено, и теперь дело только за нами.
G. Alexandroff.
Paramount Publix Corporation – это адрес.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Голливуд 9 июля 1930 г.
Привет, дорогая Эсфира Ильинишна!
Привет из жаркой замечательной Калифорнии и интересного кинематографического Голливуда.
Жить здесь хорошо, работать – как пока видно – тоже неплохо.
Приняли нас с уважением и почтением здешние «звезды», и надо отметить, что с большим уважением, чем многие «не звезды».
О том, какой замечательный Чаплин, я напишу Вам специально, как только будут фотографии наших совместных прогулок на остров Каталина. Три дня мы провели с Чаплином на его яхте в Тихом океане и видели его во всех видах, в каких только можно видеть человека.
Да, многое мне придется написать Вам при случае. Многое мы видели, слышали, поняли. Многое и надо рассказывать.
Сейчас мучаемся с выбором сценария. Вы понимаете ответственность момента. В Голливуде можно технически и со звуком, и со съемкой сделать все, что хочется. Вот от этого и усложняется работа, потому что хочется много.
О каждом случае, о каждой встрече с хорошими и знаменитыми людьми надо писать особо. Поэтому извините меня за никчемность этого письма, так как оно имеет главной целью доставить Вам через Атлантический океан и Европу мои приветы и наилучшие пожелания.
Жму руку и надеюсь в мечтах получить от Вас хоть записочку. Напишите нам о Москве, это для нас очень интересно.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
9 июля 30 г.
Были в этом месте на концерте. Сами понимаете, Перл, что грандиозно[162].
В концерте участвовали силы всех голливудских студий и конфирировал небезызвестный Фрид Пибло. Очень хорошо играл оркестр, сконструированный из оркестров нескольких студий.
Теперь ведь хорошо. На каждой кинофабрике певцов и говорунов больше, чем в театре.
Чтобы Вы поняли, что такое Голливуд, Вам надо только заехать сюда и посмотреть, и я убежден, что это случится.
Ха-Ха!
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд, 11 июля 1930 г.
Перл!
Замечательный друг мой!
Словами и извинениями хамства не исправим и одним письмом не сообщим всех приключений, переживаний и событий.
Но все же я решил написать это письмо и попробовать извиниться перед вашей совестью за долгое неписание, тем более что у совести Вашей тоже не все в порядке. Письмишек от Вас немного видал.
Мы с Вами виделись последний раз в той же комнате, что и в первый. Это был день нашего отъезда… С этого дня прошло 11 месяцев…
Я никогда раньше не предполагал, что за такое время можно увидеть, понять, научиться больше, чем за всю предыдущую жизнь.
Чувствовать себя первым в деревне у себя – хорошо. Но! Чувствовать себя ничтожеством среди Нью-Йорских небоскребов, щенком среди мастеров, красавцем среди красавцев*, режиссером «Парамаунта», это не только хорошо, это интересно и замечательно.
*Красавцем меня называют в прессе, а красавиц в Голливуде действительно много!
Я пишу смешно и интимно, но иначе я сейчас не могу писать, так как сижу на веранде нашей виллы. Дом стоит на горе, и с веранды видно многомиллионное море электрических огней Голливуда и Лос-Анджелеса. Полная луна и чувственные мелодии гавайских гитар из радиопродуктора служат причиной моего настроения.
Дома никого нет, так как Эйзен беспрерывно на банкетах, приемах, в гостях. Беда с ним! Работать разучился окончательно.
Беспечное состояние С. М. сейчас главная причина моего беспокойства. Вы ведь его знаете, он никогда не любит работать, а теперь, кроме всего прочего, он за 11 месяцев триумфальных путешествий разучился окончательно.
Вы кое-что знаете о наших с ним конфликтах. Так вот теперь много лучше и легче стало жить, так как подошел момент серьезной работы и во мне почувствовалась необходимость.
Вы ведь сами видели, какой он добрый, когда ему что-либо надо. Последний месяц мне было очень тяжело. Тяжело, так как конфликт перманентно обострялся. ПОЖАЛУЙ, НЕ БЫЛО У МЕНЯ В ЖИЗНИ ТАКИХ ТЯЖЕЛЫХ ДНЕЙ, КАК ЗА ЭТО ВРЕМЯ[163].
Теперь легче, и вот почему я могу начать писать Вам письма.
Надеюсь, что работа выправит окончательно исковерканные отношения, и черные дни отойдут в прошлое.
Итак, с печалью надо кончать, так как печаль не средство для побед и успехов.
Работаю я сейчас так.
Основная работа – это подыскивание и выбор сценария. Хороших материалов так много, что трудности выбора большие.
Главная же трудность в том состоит, что в голливудских ателье нет задержек ни в чем. Что захотел, то и делай – пожалуйста. Все возможно!
Вот при таких обстоятельствах захотеть-то и трудно. Хочется захотеть большего и хорошего, а что такое хорошее – черт знает!
Поэтому мозгам работы много, и работают они по этим направлениям день и ночь.
Пока что думаем взять темой историю Йогана Зуттера, который открыл и основал КАЛИФОРНИЮ[164].
Тема замечательная, так как много в ней легендарного и сильного материала.
Вы можете прочесть в книге Стефана Цвейга, которая называется «РОКОВЫЕ МГНОВЕНИЯ», новеллу «Йоган Зуттер». Из этого маленького эскиза можно понять и почувствовать прелесть кинематографических возможностей этой калифорнийской легенды.
Кроме того, учусь премудрости музыкальных композиций и игре на рояле[165]. Теория музыки – замечательная и совершенно необходимая отрасль знаний для режиссера вообще и тем более для режиссера звуковых картин. Наш профессор из Голливудской консерватории очень правильно ведет курс. Американские методы обучения изумительны.
Основным качеством является быстрый темп, и их система создана так, что выжаты все сгустки, вся квинтэссенция, вся сущность предмета и организована в таком порядке, который дает возможность понять и изучить быстро и хорошо.
Сегодня был пятый урок, и я уже смог сыграть по нотам отрывки из «Евгения Онегина» (ха! Ха!). К четвертому уроку я мог написать и мелодию, сочинить к ней аккомпанемент и все, что полагается[166].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.