ГЛАВА I ДЕТСТВО И МОЛОДОСТЬ СТЭНЛИ

ГЛАВА I

ДЕТСТВО И МОЛОДОСТЬ СТЭНЛИ

Человека, который прославился под именем Генри Мортон Стэнли, в детстве звали Джон Роулендс. Собственно, он и на это имя не имел легального права, так как это было имя его незаконного отца. Ребенком он и не назывался по отцу, а был известен под именем Джона Бэча, и лишь когда вырос настолько, что мог узнать о своем происхождении и оценить по достоинству поступок отца, бросившего его на произвол судьбы, он самовольно стал носить фамилию Роулендс, как позднее принял прославленное им имя Стэнли.

Джон Бэч, Джон Роулендс, или Генри Стэнли, родился в 1841 году в местечке Денбиг в Уэльсе, то есть в юго-западной части Англии. Мать его была дочерью бедного фермера и ее звали Бзтси Пэрри. С нею сблизился сын богатого соседнего фермера, Джон Роулендс. Последствием связи явился ребенок, будущий знаменитый путешественник. Молодой фермер хотел загладить свой проступок женитьбой на матери своего ребенка, но против этого восстал старый Роулендс, находивший женитьбу сына на бедной девушке делом неподходящим, — и молодой человек, уступая отцу, отказался от своей невесты и ребенка. Вся тяжесть воспитания ребенка, соединенная с позором его незаконного рождения, пала на восемнадцатилетнюю Бэтси Пэрри. К счастью, ее отец, Мозес Пэрри, несмотря на свою крайнюю бедность, был человеком гуманным и отнесся к проступку дочери снисходительно. Когда, возвратившись однажды домой, он неожиданно встретил в своем жилище нового жильца, звонким криком возвещавшего о своем присутствии, Мозес Пэрри радушно сказал: «Дайте-ка сюда этого милого малютку. Ну, я в нем не вижу ничего необыкновенного, но все равно. Пусть он, однако, на золоте съест свою первую кашку», — и старик на золотой монете поднес своему внуку несколько капель кашки. «Пусть у него всегда будет серебряная ложка», заключил старик свое приветствие новорожденному.

У деда Мозеса маленький Джон прожил, по одним источникам, до трех лет, а по другим — до пяти. Дед любил своего внука, баловал его и называл в шутку «человеком будущего». Но добрый Мозес Пэрри был разбит апоплексическим ударом и умер. Бэтси Пэрри пришлось идти в услужение, так как ее брат, бывший мясник, и сестры, повыходившие замуж, не хотели знать ее после того, как она родила ребенка. Ребенок мешал поступлению на какое-нибудь место, и Бэтси вынуждена была отдать его на воспитание в семью соседнего фермера Прайса. На плату за воспитание ребенка шел весь скудный заработок Бэтси, так как отец маленького Джона слышать о нем не хотел, да к тому же он скоро спился и умер после одной драки в кабаке. Что касается родственников Бэтси, дяди и теток Джона, то они также отказывали несчастной матери и ее сыну в какой-либо помощи.

В семействе Прайса Джон прожил несколько лет. Как можно представить, невеселой была эта жизнь. Грубые люди, видевшие в мальчике только средство несколько пополнять свои скудные доходы, не церемонились в обращении с ребенком. У Прайсов было двое собственных детей, и, естественно, маленькому Джону приходилось немало выносить из-за них. К тому же Бэтси далеко не всегда могла аккуратно выплачивать деньги за воспитание сына, и это еще более усиливало дурное отношение Прайсов к своему питомцу. Наконец Бэтси оказалась совсем не в состоянии платить за сына, — и Прайс отвел семилетнего Джона в рабочий дом в Сент-Азафе, где ребенок и остался на общественном попечении.

Оставленный отцом, матерью и прочими родственниками, Джон рано научился отличать отношение к нему отца и родных от отношения матери. Кроме деда, мать была единственным существом, любившим Джона в его детские годы, и он, в свою очередь, сильно привязался к ней, несмотря на то, что судьба так рано разделила их. Мальчик рано научился ценить то, что мать вынесла из-за него общее осуждение, пренебрежение брата и сестер, тяжелый труд для добывания средств на уплату за его воспитание. Он прекрасно понимал, что только полная нищета и потеря заработков принудили мать прекратить плату Прайсам и довели его до рабочего дома. Никогда он не выразил матери ни малейшего упрека за то горе, которое она невольно доставила ему. Напротив, тяжелая жизнь в рабочем доме еще более усилила его привязанность к беспомощной женщине. И эту привязанность Джон, или Стэнли, сохранял до конца дней своей матери, которой выпало на долю счастье видеть сына великим человеком, известным всему миру, но по отношению к ней остававшимся все тем же Джоном, которому она носила в рабочий дом гостинцы, приобретаемые на последние трудовые гроши. Джон с лихвою отплатил матери за ее скромные заботы о нем: он избавил ее от бедности, как только получил к тому возможность, и относился к ней всегда с сыновней любовью и почтением.

В рабочем доме Джон пробыл до пятнадцати лет. Это была тяжелая, суровая школа. Кто хочет знать, что такое детские приюты английских рабочих домов, особенно чем они были 40 лет тому назад, когда попал в рабочий дом наш Джон, тот может прочитать ужасающее описание их в романе Диккенса «Оливер Твист». В детских приютах царила тюремная дисциплина. Несчастные дети были постоянно голодными, оборванными, мерзли в неотапливаемых помещениях. Телесные наказания практиковались в самых широких размерах и обыкновенно применялись по всякому поводу и без повода. Администрация приютов состояла из людей грубых и своекорыстных, смотревших на приюты лишь как на доходную статью. Во главе того приюта, куда попал Джон, стоял человек жестокий, находивший в мучении вверенных ему детей какое-то сладострастное наслаждение. Особенно плохо приходилось от него Джону, который, подобно Оливеру Твисту, не был в состоянии сносить варварства, царившего в приюте, протестовал против него, насколько это было доступно десяти-двенадцатилетнему ребенку, и наконец, подобно Оливеру, бежал из приюта. Долго он бродил без копейки и без куска хлеба, пока, наконец, голод не заставил его подойти к мясной лавке, которая, как он знал из слов матери, принадлежала его дяде. Мальчика заметили, узнали по сходству с матерью, накормили — и, снабдив шестью пенсами, отправили снова в приют, где за бегство его ожидала генеральная порка. Присужденного к такому наказанию привязывали к скамье и заставляли всех питомцев приюта по очереди сечь виновного. Джону пришлось не раз подвергаться этой экзекуции.

Как ни отвратительны были порядки детского приюта, но и в них была светлая сторона. Она состояла в том, что содержавшимся в приюте детям давали недурное начальное образование. Джон обнаружил в приютской школе такие выдающиеся дарования, что заинтересовал своих учителей, и они дали ему возможность узнать гораздо более чем полагалось по программе школы. Но особенно много пользы принесло Джону в этот период его жизни чтение, которому он имел возможность отдаваться в приюте сколько душе угодно. Любимым чтением его были описания путешествий, и уже в этом раннем возрасте в нем развивалась жажда странствований по неисследованным местностям, жажда открытий. Успехи в занятиях и любовь к чтению обратили на Джона внимание даже жестокого начальника приюта, и он не раз говорил дяде Джона о талантах его племянника и о том, что родне Джона следовало бы сделать что-нибудь для него. Под влиянием таких аттестаций одна из теток Джона, имевшая небольшую ферму и кабак, в 1856 году, когда Джону было пятнадцать лет, взяла его к себе и поручила ему пасти своих овец. Это значило «сделать что-нибудь для племянника».

Само собою разумеется, что Джон не мог долго оставаться пастухом, и при первой же возможности переменил эту профессию на совершенно иную. В числе родственников Джона по матери был школьный учитель Мозес Оуэн. Ознакомившись с познаниями Джона, вынесенными из приюта, Оуэн взял его к себе в помощники. Недолго пробыл Джон и на этом месте. Оуэн был человеком совершенно невежественным, но крайне самолюбивым. Увидев, что Джон знает больше его самого, Оуэн перестал допускать его к занятиям с учениками, а заставлял исполнять обязанности сторожа. Джон должен был чистить сапоги, мести комнаты, топить печи и так далее, не получая к тому же за всю свою работу ни гроша. Джон скоро оставил и этого «доброго» родственника и отправился в Ливерпуль. Здесь он нашел место приказчика у одного мясника. В Ливерпуле жила одна из его теток, и он поселился у нее. Положение его было по-прежнему далеко не блестящим. Место приносило ему так мало, что жалованье шло почти целиком на уплату за содержание. А каково было это содержание, можно видеть из того, что Джон должен был спать на одной кровати с сыном тетки, который с самого же начала стал питать к нему враждебные отношения, приводившие чуть не каждую ночь к драке. Но как ни плохо приходилось Джону, он не унывал, у него была уже в это время определенная цель, ради которой он и перебрался в Ливерпуль. Цель эта состояла в том, чтобы отправиться в Америку, составить себе там карьеру, разбогатеть и, вернувшись к дорогой матери, избавить ее от нищеты. Чтобы скопить сумму, нужную для уплаты за переезд в Америку, Джон отказывал себе во всем, но дело плохо подвигалось вперед. К тому же он оставил свою тетку, жить у которой долее оказывалось совершенно невозможным, а скоро затем потерял место и у мясника. Но Джон в это время уже представлял собою человека, который никогда не падал духом и не оставлял раз намеченной цели, пока она не достигнута. Он стал работать на разгрузке кораблей, ночевал на пристани и, питаясь всякой дрянью, продолжал копить деньги. Однако скоро ему пришлось убедиться, что новое ремесло еще менее способно дать ему нужные для переезда в Америку средства. Тогда он отправляется к капитану корабля, готовившегося к отплытию в Новый Орлеан, и просит принять его в состав корабельного экипажа. Капитан отказал, заявив, что экипаж уже полон. Джон объяснил, что ему, собственно, нужно переехать на корабле в Америку, что у него недостает фунта стерлингов для уплаты за переезд и что он предлагает за недостающий фунт свой труд. На этих условиях капитан согласился принять его юнгой, обязанности которого Джон и исполнял, пока корабль не прибыл в Новый Орлеан и не высадил искателя счастья на берег. В это время Джону было 17 лет.

Как видим, к семнадцати годам своей жизни Джон испытал столько превратностей судьбы, сколько не многим выпадает в течение целой жизни. Незаконный сын чуть не нищей, питомец чужой семьи, пансионер рабочего дома, учитель, приказчик, рабочий на пристани и, наконец, юнга — таковы разнообразные положения, в которые судьба ставила Джона в детстве. И во всех этих положениях он не встречал ниоткуда ни малейшей поддержки, но всегда должен был рассчитывать только на себя. Сталкиваясь всюду с враждебным настроением, получая отовсюду обиды, Джон не озлобился, не очерствел сердцем, — быть может, именно благодаря горячей, хотя и беспомощной любви своей матери; но зато он закалился в испытаниях и в характере его развились те черты, которые впоследствии служили основою успеха его смелых до дерзости предприятий. Отвага, упорное стремление к намеченной цели, необычайная энергия, отсутствие малодушия при неудачах — все это обнаружено Джоном в детстве в такой же мере, в какой и путешественником Стэнли — в зрелых летах. Те же качества мы видим и в юноше, высадившемся без гроша денег в Новом Орлеане искать счастья.

В Новом Орлеане Джону пришлось вынести немало горя. Совершенно чужой всем, он долго не мог найти никакого занятия, перебиваясь случайной работой, какую можно было найти на улицах большого города. Случалось ему в это время не раз голодать, а ночевка на улице была для него обычным делом. Из такого печального положения его вывел случай. Случай вообще играл большую роль в жизни Джона, что и понятно, так как случаи выпадают на долю преимущественно тех, кто их ищет. В этом смысле может быть названо счастливым случаем и то обстоятельство, что, идя однажды по улице, Джон, внимательно присматривавшийся ко всем объявлениям, заметил в окне молочной лавочки лоскуток бумаги с надписью: «Требуется мальчик». Джон направляется в лавку и предлагает свои услуги в качестве мальчика. Хозяин лавки, желая узнать его почерк, заставил его скопировать надпись, видневшуюся на всех мешках лавки: «Н. М. Stanley». Это была фамилия лавочника, ставшая затем фамилией и Джона. Почерк Джона понравился купцу, и он принял его в свою лавку. У Стэнли Джон прослужил три года. За это время он так понравился хозяину своей расторопностью, сообразительностью и трудолюбием, что тот произвел его из «мальчиков» в старшие приказчики, а затем и усыновил его, благодаря чему наш Джон и превратился в Генри Мортона Стэнли. К сожалению, в 1861 году, когда Стэнли было двадцать лет, его приемный отец умер, не оставив никакого распоряжения относительно своего наследства. Оно перешло к его родственникам, а Стэнли осталось одно имя покойного, и с этим единственным достоянием он должен был начинать свою карьеру снова.

Тогда начиналась борьба южных и северных американских штатов. Обыкновенно борьбу эту представляют как войну за освобождение негров. В действительности это было далеко не так. Как среди северян рядом с людьми, стремившимися к освобождению негров, боролись люди, которым не было никакого дела до негров, и таких насчитывалось большинство, так и среди южан рабовладельцы составляли ничтожную горсть, большинство же шло сражаться за самостоятельность штатов. Армии обеих сторон вербовались почти исключительно из добровольцев, и, конечно, тот энтузиазм, который охватил весь Юг, давая ему силы бороться так долго и так мужественно с несравненно большими силами северян, был вызван не увлечением интересами рабовладельцев. Вопрос о неграх был только одним из элементов борьбы, искусно выдвинутым на первый план северянами. Для большинства же южан в этой борьбе решался вопрос: должен ли каждый штат представлять собой самостоятельное государство, которое принимает решения общего конгресса и даже остается в составе всей федерации лишь до тех пор, пока само того желает, или штаты должны быть нераздельною частью одного государства и обязаны подчиняться решению всего конгресса, как бы отрицательно к этому решению отдельные штаты ни относились. Говоря короче, вопрос шел о пределах автономии отдельных штатов, и в то время, как Юг стоял за безусловную автономию, Север, а за ним и Запад, ограничивали эту автономию авторитетом целого союза. Юг отринул этот союз, объявив себя самостоятельным государством, а Север решился с оружием в руках принудить его возвратиться к прежнему союзу. Ошибка южных автономистов состояла в том, что они для усиления своей мощи соединились с аристократами-рабовладельцами, чем воспользовался Север и благодаря чему он победил.

Энтузиазм, охвативший южан, не миновал и Стэнли. Двадцатилетний юноша тогда еще не вдумывался в значение великой борьбы и видел в ней только ратоборство желавшего быть самостоятельным Юга с притязаниями Севера. Стэнли, подобно многим тысячам молодежи южных городов, которая шла на смерть для защиты политической самостоятельности Юга, поступил в армию южан, под команду храброго генерала Джонстона. Он участвовал во всех походах этой армии и данных ею сражениях. Это была тяжелая для южан борьба. Беспрерывные походы и почти ежедневные стычки страшно ослабили южную армию. Стэнли был до того измучен и утомлен, что по своей худобе походил скорее на скелет, нежели на человека. Наконец в сражении при Гитсбурге Стэнли был взят в плен и вместе с другими пленными обречен на расстрел. Несчастных посадили в клетки и повезли в главную квартиру северян, где должны были совершиться формальности военного суда и затем расстрел. Во время переезда Стэнли, воспользовавшись своею феноменальною худобою, пролез между палками клетки и убежал. Сопровождавшие клетки с пленниками северяне дали по беглецу несколько выстрелов, но пули счастливо миновали Стэнли, и он успел скрыться в соседнем лесу.

Освободившись от опасности, Стэнли некоторое время пробыл в бездействии. Ему нужно было отдохнуть и собраться с силами. К тому же им овладело сомнение — действительно ли он борется за благородное дело, присоединившись к южанам? Поступив в армию, он скоро увидел, какую громадную роль начали играть в ней аристократы-рабовладельцы и как первоначальная цель борьбы — отстаивание самостоятельности южных штатов — все более уступала элементу, бывшему сначала случайным в деле, — борьбе за рабовладение. Негры, которым северяне объявили свободу, естественно, сделались их союзниками и как знатоки местности оказывали им бесценные услуги, в то же время всячески вредя армиям южан. Это вызвало сильнейшее раздражение против негров среди южан — и дело рабовладельцев все более становилось делом всего Юга, а варварское отношение к неграм делалось на Юге всеобщим. Такое положение вещей не могло не показать благородному Стзнли, что, каковы бы ни были первоначальные причины борьбы, в данный момент симпатии людей гуманных должны быть на стороне Севера, ибо результатом его победы должно быть великое дело освобождения негров, тогда как победа Юга отодвинула бы это освобождение на многие десятки лет. И вот, едва оправившись, Стэнли поступает простым матросом на один из кораблей, действовавших тогда против Юга.

На морской службе Стэнли пробыл три года, с 1863 по 1866 год, когда была окончена война. Все это время он ревностно исполнял свои обязанности — сперва матроса, а затем мичмана. В мичманы его произвели за смелый и опасный подвиг. Корабль, на котором он служил, вывел из строя неприятельское судно, которое, однако, стояло под выстрелами неприятельской крепости, так что его невозможно было взять. Стэнли бросился в воду, проплыл под выстрелами разделявшее оба судна расстояние и привязал к неприятельскому судну канат, так что появилась возможность увести этот ценный приз.

С окончанием войны Стэнли вышел в отставку, и первым делом его после этого было отправиться в Англию к матери. Он провел с матерью рождественские праздники, посетил могилу деда и обошел все места, памятные ему по печальному детству. Он не забыл навестить рабочий дом, где провел некогда целых восемь лет, и щедро угостил воспитывавшихся в нем теперь детей. Мрачные воспоминания вызвали в нем желание посмотреть на своих бывших мучителей. «Что сделалось со стариком Фрэнсисом? — спрашивал 25-летний пылкий юноша о бывшем начальнике детского приюта. — Я охотно всадил бы ему пулю в лоб». Ему ответили, что Фрэнсис умер. Родственники, некогда бросившие его на произвол судьбы, теперь заискивали перед молодым блестящим офицером. Даже Прайс, отдавший его некогда в рабочий дом, теперь напомнил ему о том, что первоначальное воспитание он получил в его. Прайса, семье. Словом, здесь происходили обычные комедии, которые Стэнли впоследствии видел на более значительной сцене, с более крупными действующими лицами. Зато много радости ему доставило то неподдельное счастье, которое испытывала его мать, видя своего Джона бравым молодцом, пробившим себе дорогу в жизни совершенно самостоятельно и относившимся к ней со всею сыновней преданностью.

Сделавши для матери все что он мог, Стэнли отправился в Константинополь, и оттуда — в Малую Азию. Сюда гнала его страсть к путешествиям, зародившаяся в нем, как мы видели, еще во время пребывания в рабочем доме. Стэнли думал посетить Ливан, Иерусалим, Синай и другие библейские места. Однако этот первый опыт путешествия кончился неудачно в самом начале. Близ Смирны Стэнли со своими спутниками, двумя американцами, попал в руки разбойников, так что путешественникам пришлось вернуться почти голыми, завернутыми в одеяла. В Константинополе Стэнли набросал описание своего приключения и поместил его в тамошней газете «Levant Herald». Описание имело громадный успех и произвело сильнейшее впечатление. Под влиянием этой статьи турецким правительством были приняты чрезвычайные меры по розыску разбойников, и все похищенное у путешественников было возвращено им. Этот неожиданный успех открыл самому Стэнли глаза на его литературный талант, и он решился стать репортером.

Репортер американской газеты — совсем не то, что связывается с этим именем в нашем представлении. Это — совсем не газетный чернорабочий, отыскивающий фактики для наполнения ежедневной газетной хроники. Американский репортер душа газеты. Он знает все, что происходит в городе, штате, целом союзе или во всем мире. Он всегда впереди всех и всего. Он раскрывает преступление раньше полиции, является в неприятельскую страну раньше армии, узнает о всяких злоупотреблениях раньше суда. Он — орган общественного мнения и вместе с тем его руководитель. Он — контролер общественной жизни, которому, хотят они того или нет, но должны отдавать отчет в своих действиях все учреждения и все деятели. Роль репортеров в Америке столь велика, что мы и представить не можем по нашей жалкой действительности. И Стэнли явился достойным представителем американского репортерства.

По приезде в Америку Стэнли в качестве репортера газет «Missouri Democrat» и «New-York Tribune» отправился с армией генерала Шермана, двинувшейся на дальний запад против краснокожих. Поход этот кончился скоро, принеся фальшивые лавры Шерману за победу над беззащитными индейцами, и действительные — Стэнли, горячо выступавшему в своих корреспонденциях на защиту несчастных краснокожих, которых теснили и истребляли, как продолжают истреблять и теперь, беспощадные представители цивилизации. По окончании похода Стэнли, вместо того, чтобы вернуться с армией, спустился в сопровождении всего одного человека по неизведанной тогда реке Платт до ее слияния с Миссури.

Этот первый опыт репортерства обратил на себя общее внимание, и по возвращении из похода Стэнли был приглашен важнейшей американской газетой «New-York Herald» в корреспонденты с жалованьем восемь тысяч долларов в год. В это время англичане организовали экспедицию в Абиссинию для наказания царя Федора, заключившего в тюрьму английского консула и нескольких других англичан. «New-York Herald» поручил Стэнли сопровождать эту экспедицию.

Прежде чем отправиться в Абиссинию, Стэнли заехал в Англию снова повидаться с матерью. Он приехал в Лондон и отсюда телеграфировал матери, прося ее приехать к нему. Старушка, никуда не выезжавшая из своего захолустья, была страшно поражена великолепием Лондона, его громадностью, царившим в нем движением, богатым отелем, где поместил ее сын, театром, в который он свозил ее, а больше всего вызывал ее изумление собственный сын, одетый, по ее выражению, «как принц», и бывший в приятельских отношениях с самыми важными господами, каких только могла представить себе деревенская женщина. Она относилась к сыну с каким-то благоговением и очень гордилась им. Однако успех сына, свидетельницей которого она была в Лондоне, не мог удовлетворить ее: для нее было гораздо важнее видеть успех его в Денбиге, и она упросила сына посетить с нею снова родное местечко. Наивная женщина была вполне удовлетворена, потому что если уже в свое первое посещение Стэнли был предметом общего внимания Денбига и окрестных мест, то теперь он был здесь настоящим героем дня. В это посещение родины Стэнли встретился с девицей Гоф и влюбился в нее. Последняя также отвечала ему любовью. Расставаясь, молодые люди дали друг другу слово, и Стэнли писал своей невесте горячие письма из Абиссинии. Однако мисс Гоф не дождалась возвращения Стэнли и вышла замуж за манчестерского архитектора. Это так подействовало на Стэнли, что он решил остаться навсегда холостяком. И только через двадцать лет решение это было нарушено, как увидим ниже.

Поход в Абиссинию, который принес славу англичанам, победившим Федора и освободившим захваченных им пленников, послужил основою всемирной славы Стэнли. Лично для него поход этот оказался прекрасной школой, подготовившей его для совершения следующих обессмертивших его путешествий. Поход по Абиссинии, дикой гористой стране, среди враждебных племен, принадлежал к числу труднейших, какие когда-либо совершались большими армиями, и недаром эта экспедиция считается крупнейшим военным предприятием англичан. Стэнли пришлось много натерпеться во время похода, так как он не взял с собой никаких запасов, не подозревая, что в Абиссинии нельзя достать буквально ничего. В середине похода багаж Стэнли состоял из одной буйволовой кожи, служившей ему и плащом, и одеялом, и щитом от стрел туземцев. Из-за такой беспечности Стэнли пришлось и наголодаться, и настрадаться от холода, и вообще натерпеться всевозможных лишений. Зато такая легкость позволяла Стэнли делать быстрые переходы, и он поспевал решительно всюду, где было что-либо интересное. Когда была взята Магдала, главный опорный пункт Федора, и последний в отчаянии покончил с собой, Стэнли первым прискакал к телеграфной станции и отправил телеграмму с описанием события в «New-York Herald». Вскоре на станцию явились корреспонденты других газет, но Стэнли не уступил им места, а продолжал телеграфировать — целую сотню страниц из Библии. Телеграмма обошлась газете страшно дорого, но она окупила с лихвою затрату. На Абиссинскую экспедицию тогда были устремлены взоры целого мира, а всего более ею интересовались, понятное дело, в Англии и Америке. «New-York Herald», поместивший известие о событии, оканчивавшем экспедицию, сутками ранее всех других газет, разошелся в невероятном количестве экземпляров. Отныне Стэнли стал «королем» репортеров и корреспондентов.

Вернувшись из Абиссинии, Стэнли вел самую деятельную жизнь в качестве корреспондента «New-York Herald». Он совершил путешествие по Малой Азии, задуманное им, как мы видели, несколько лет тому назад, но так некстати прерванное тогда разбойниками. Далее он изучал и описывал в своей газете работы по проведению Суэцкого канала. Отсюда он направился в Испанию, где был свидетелем событий испанской революции. Здесь, в Мадриде, куда он только что вернулся из Валенсии, прославившейся страшной резней на улицах, которую Стэнли наблюдал и описал, в октябре 1869 года он получил от собственника «New-York Herald», знаменитого Гордона Беннета-младшего, лаконичную телеграмму: «Приезжайте в Париж по важному делу». Стэнли знал, что означает подобная телеграмма от Гордона Беннета; а между тем он так много вынес за последние три года и так нуждался в отдыхе, которым рассчитывал воспользоваться после испанских событий. Но Стэнли всегда забывал об отдыхе, когда впереди предстояло дело, и потому, получив телеграмму, немедленно отправился с экстренным поездом в Париж.

В Париж Стэнли прибыл ночью и немедленно отправился в «Grand Hotel», где остановился Беннет. Беннет лежал уже в постели, но на стук Стэнли в дверь пригласил его войти. Ранее эти два замечательных человека еще не встречались друг с другом. Происшедший между ними разговор до такой степени характерен, что мы передадим его здесь буквально, как он изложен самим Стэнли в книге «Как я нашел Ливингстона».

— Кто вы? — спросил Беннет вошедшего Стэнли.

— Моя фамилия Стэнли, — отвечал тот.

— А! Садитесь, у меня есть важное поручение для вас. Как вы полагаете, где в настоящее время находится Ливингстон?

Стэнли, менее всего думавший в этот момент о Ливингстоне, затерявшемся где-то в глубине Центральной Африки, мог ответить только:

— Право, сэр, не знаю.

— Жив он, как вы думаете? — продолжал Беннет.

— Может быть, жив, а может быть, и нет, — отвечал Стэнли.

— А я так думаю, что он жив и что его можно разыскать, и я прошу вас это сделать.

— Как, я должен ехать в Центральную Африку и там разыскивать Ливингстона в неведомых странах? Вы это имеете в виду?

— Да, я поручаю вам отыскать Ливингстона, где бы он ни был, и собрать о нем всевозможные сведения. Как знать, — продолжал Беннет, — быть может, старик нуждается в самом необходимом: поэтому вы захватите с собой все, что может ему понадобиться. Вы можете действовать совершенно по своему усмотрению. Делайте что хотите — только отыщите Ливингстона.

— Но подумали ли вы о громадных расходах, которых потребует эта небольшая поездка? — спросил Стэнли, пораженный холодным и спокойным тоном, с которым Беннет посылал его ехать в глубь неизведанной Африки и отыскивать на многих миллионах квадратных миль человека, которого он вместе со всеми считал тогда умершим.

— А сколько может стоить подобная экспедиция? — спросил в ответ Беннет.

— Путешествие Буртона и Спика в Центральную Африку стоило от трех до пяти тысяч фунтов стерлингов; я полагаю, что моя поездка обойдется не менее двух с половиной тысяч фунтов стерлингов.

— Ну, так вы возьмете тысячу фунтов теперь; издержав ее, получите новую тысячу, потом еще тысячу, еще тысячу и так далее, но отыщете непременно Ливингстона.

— В таком случае я не говорю ни слова. Отправиться мне прямо сейчас в Африку за Ливингстоном?

— Нет, отправьтесь сначала на открытие Суэцкого канала; затем поднимитесь вверх по Нилу. Я слышал, что Беккер собирается посетить верхний Египет. Соберите сведения об его экспедиции и опишите все, что встретите на пути интересного. Потом составьте путеводитель по нижнему Египту, поместив в нем описание всего заслуживающего внимания. Затем вы можете посетить Иерусалим: я слышал, что капитан Уоррен сделал там несколько интересных открытий. Потом вы завернете в Константинополь, где соберете сведения о столкновении, возникшем между хедивом и султаном. Далее вы поедете в Крым, где осмотрите старые поля битв. Затем вы направитесь через Кавказ к Каспийскому морю. Я слышал про русскую экспедицию в Хиву. Оттуда вы проедете через Персию в Индию. На пути в Индию вам нетрудно будет завернуть в Багдад и написать оттуда что-нибудь о Евфратской железной дороге. Из Индии вы можете отправляться за Ливингстоном. Вот и все. Покойной ночи, сэр.

— Покойной ночи, сэр.

Адольф Бюрдо, автор «Приключений Стэнли», говорит по поводу свидания Стэнли с Беннетом и составленной последним программы путешествия для первого: «Все это похоже на роман». А между тем этот роман осуществился с буквальной точностью.

Прежде чем отправиться в трудное и опасное путешествие, Стэнли захотел снова повидаться с матерью. Как знать, может быть, он не вернется из этого предприятия. Но ехать к матери он не имел времени, так как скоро нужно было отправляться по маршруту, начертанному Беннетом, и Стэнли едва хватало времени заготовить все необходимое к пути. Тогда он телеграфировал матери, чтобы она приехала к нему в Париж. Для простой деревенской женщины путешествие за границу являлось делом нешуточным, но она так любила своего Джона, что немедленно же отправилась на его зов. Мать и сын провели вместе несколько дней. На вопрос матери о предстоящем путешествии Стэнли отвечал: «Я начинаю предприятие, которое, если удастся, удивит мир и принесет честь имени вашего сына». Распростившись с матерью и отправив ее в Англию, Стэнли двинулся в длинный и продолжительный путь.

«Я был в Египте, — пишет Стэнли в книге „Как я отыскал Ливингстона“, перечисляя кратко свои путешествия до отправления в Центральную Африку, — и видел в Филэ господина Гиггенботама, главного инженера в экспедиции Беккера. Я беседовал с капитаном Уорреном в Иерусалиме и осматривал заметки, сделанные тирскими рабочими на камнях фундамента Соломонова храма. Я осматривал в Крыму поля сражений со знаменитой книгой Кинглека в руке. В Одессе я обедал с вдовой генерала Липранди. Я видел арабского путешественника Пальгрева в Требизонде и барона Николаи, гражданского губернатора на Кавказе, в Тифлисе. Я жил с русским послом в Тегеране. Следуя примеру многих знаменитых людей, я написал свое имя на одном из памятников Персеполя. В августе 1870 года я прибыл в Индию. 12 октября я отплыл из Бомбея в Маврикий. Так как не было случая отправиться отсюда прямо в Занзибар, то я уехал на Сешельские острова. Три или четыре дня спустя по прибытии на Маге, один из островов Сешельской группы, я мог попасть на борт американского китоловного судна, отправлявшегося в Занзибар, куда мы прибыли 6 января 1871 года».

Стэнли в это время шел тридцатый год. Теперь начиналась для него жизнь, полная изумительных приключений, первоклассных путешествий и открытий, жизнь, для которой вся его предыдущая судьба, полная столь замечательных событий, служила только прологом, подготовительной школой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.