3. За поражение царизма

3. За поражение царизма

В феврале 1904 года началась русско-японская война. Плеханов по отношению к этой войне занял интернационалистскую позицию. Он в это время собирался выехать в Брюссель на очередное заседание Международного социалистического бюро, которое было создано как орган II Интернационала еще в 1900 году на Парижском конгрессе. Тогда в него вошли от социал-демократов России Плеханов и «экономист» Б. Н. Кричевский. В 1901 году Ленин писал, что именно Плеханов должен представлять партию русского пролетариата в органе международного социалистического движения. Кричевский вскоре после II съезда партии отошел от социал-демократического движения и вышел из состава Международного социалистического бюро. На заседании пленума Международного социалистического бюро по инициативе Плеханова был принят манифест, осуждавший русско-японскую войну.

Возвращался из Бельгии Плеханов через Париж, где ему нужно было поработать в Национальной библиотеке. Прошло много лет с тех пор, когда он здесь жил вместе с женой. Вновь очарование Парижа охватило его. Георгий Валентинович позволил себе просто так, без дела, походить по парижским улицам, посидеть в кафе на бульваре Сен-Мишель. Была прохладная погода, деревья стояли голые, но в цветочных магазинах было много живых цветов, привезенных с юга. Теперь он мог бы позволить себе купить небольшой букет. Но кому подарить? Жена далеко, Петр Лаврович умер, а его тогда, в 1900 году, не пустили в Париж на его похороны.

С Плехановым много времени проводил Г. Д. Лейтейзен (Линдов), который был большевиком, но по-прежнему относился к нему с глубоким уважением. Задумчиво качая головой, Плеханов делился с ним своими сомнениями.

— Вот, товарищ Линдов, прошло больше двадцати лет с тех пор, как мы жили вон в том отеле. Тогда нас мучили «проклятые» вопросы — как пойдет революционное движение в России, что будет с общиной, применим ли марксизм в нашей стране? Мы были счастливы, несмотря на все эти метания, ссоры с народовольцами, голод и нищету.

— Георгий Валентинович, вы тогда были молоды и здоровы, а теперь?

— Старик, вы хотите сказать?

— Нет, нет, конечно. Но и молодость прошла, да и здоровье у вас плохое. Я и сейчас беспокоюсь, слушая ваш кашель, не застудились бы вы здесь на ветру.

— Нет, дорогой Линдов, — отмахиваясь от разговора о здоровье, продолжал Плеханов. — Не только в молодости дело. Дело в том, что одни сомнения ушли, а другие пришли.

— Вы о расколе говорите? — осторожно спросил Лейтейзен, которому и страшно было говорить с Плехановым на эту тему, и хотелось убедить его порвать с меньшевиками.

— Вот именно. Да, я вижу, вы, батенька, уже навострились меня обратно повернуть. Нет, не получится теперь. Я и не вага, и не их, а так, сам по себе.

— Но пока что вы только на нас нападаете.

— Подождите, и на них нападу. Только не надо раньше времени об этом говорить. Пойдемте-ка лучше в гостиницу, мне действительно холодно, а завтра выступать.

Плеханов задержался в Париже по просьбе французских социалистов, которые решили воспользоваться его присутствием и организовали конференцию солидарности с русским пролетариатом. Состоялась она 27 февраля в таверне Генриха IV. Ее называли еще «пунш-конференцией», поскольку в большом зале таверны, где поместилось свыше пятисот активистов партии, разносили кружки с пуншем.

На сцене был установлен стол, покрытый красной материей. За столом сидели Поль Лафарг, представитель бланкистов Ландрен и Брак. Когда вошел Плеханов, раздался гром аплодисментов. С приветствиями Плеханову выступили несколько человек — Поль Лафарг, Шарль Раппопорт, итальянский социалист Пиродда, Лагардель и другие.

Плеханов смотрел в зал, видел дружеские лица социалистов Франции, которые чествовали его как представителя социалистов России. Он думал о том, когда же русские революционеры смогут так собираться и открыто выражать свои чувства и мысли.

В ответной речи он рассказал об успехах социалистического движения в России, призвал бороться с ревизионизмом, мильеранизмом внутри партии, к солидарности с рабочими России.

После овации все пели «Интернационал», а потом приняли резолюцию: «Революционные социалисты, собравшиеся в субботу 27 февраля в таверне Генриха IV по призыву Федерации Сены для чествования присутствующего в Париже гражданина Плеханова:

Подтверждают солидарность, которая объединяет их с международным пролетариатом и особенно с рабочим классом России;

Утверждают, что царизм — главный враг русского пролетариата и в данный момент — наиболее опасное препятствие в революционном движении всех стран;

Приветствуют в русско-японской войне предвестие смертельного удара по автократии и толчок к объединению социалистов;

Напоминают французским рабочим, что их долг — противостоять в своих убеждениях и действиях всякому посредничеству со стороны военщины за оказание помощи Российской империи во имя мнимого союза, не имеющего прав на существование».

Из России повеяло революционным воздухом. Плеханов, разоблачая в своих статьях империалистическую политику царизма, показывал, что народы России и Японии несут огромные жертвы в этой войне, расплачиваясь за шовинистические действия правительств своих стран. Он призывал тогда русских революционеров бороться за поражение самодержавной России.

По просьбе редакции французского социалистического журнала Плеханов написал статью, в которой говорил о возникновении войн в капиталистическом мире: «От времени до времени капиталисты разных стран в своей отчаянной борьбе за расширение рынков сбыта бывают вынуждены нарушить этот мир. Пока существует капитализм, будет и война — или вооруженный мир, который в конце концов не дешевле» (1—XIII, 74). В заключение, рассказывая французским рабочим о революционной борьбе русского пролетариата, он пишет: «Как видите, товарищи, наши организованные рабочие проникнуты ясным сознанием; им остается только неутомимо продолжать свою пропаганду и агитацию, чтобы нанести сокрушающий удар издыхающему царизму. И не сомневайтесь, социалисты, — этот удар будет нанесен, ибо русские пролетарии сумеют выполнить свой долг.

С падением царизма или значительным его ослаблением не водворится еще всеобщий мир, эра которого наступит только с крахом капитализма, но иссякнет один из важных источников войны и реакции, сделан будет огромный шаг по пути к окончательному освобождению. Нам, русским социалистам, останется лишь торжествовать, и вместе с нами социал-демократии обоих полушарий» (1—XIII, 79–80).

В июне Плеханов по совету врачей уехал из пыльной Женевы на курорт Беатенберг. Выбрал он это место по совету старого знакомого, русского эмигранта, доктора Б. А. Членова, который заведовал там водолечебницей при отеле «Виктория». Доктор Членов по просьбе Розалии Марковны зашел к ним, когда был в Женеве.

Осмотрев Плеханова, он возмущенно всплеснул руками.

— Розалия Марковна, ведь вы же сами врач, как можно доводить близкого человека до такого состояния — постоянный кашель, температура ежедневно 38°, боли в спине. А вы, Георгий Валентинович, тоже хороши, вам что, жить надоело?

— Борис Александрович, я ничего не могу поделать. Работает день и ночь, даже при большой температуре… — встревоженно вставила Розалия Марковна.

— О, у меня система. Болен или не болен, но работать надо, надо только организовать свою работу, — сказал Плеханов.

— Интересно, Георгий Валентинович, это как же организовать?

— А вот как. Тяжесть работы должна быть обратно пропорциональна тяжести болезни. Когда температура у меня высокая, я изучаю иностранных и русских поэтов, читаю беллетристов-классиков, при средней температуре — книги по искусству, истории искусства, этнографии, а при небольшой можно серьезно работать. Работать надо всегда.

Мой отец, — продолжал Плеханов, — любил говорить: «Работать надо всегда. Умрем — отдохнем». Если верить вам, дражайший Борис Александрович, то я скоро буду иметь эту возможность — отдохнуть.

— Приезжайте в Беатенберг хотя бы на один-два месяца, и постараемся вас подлечить.

Решили, что Плеханов в ближайшие же дни последует этому совету. Но удалось ему выполнить это намерение только в июле и отдохнуть там две недели.

Один из живущих на курорте очень заинтересовал Плеханова. Это был приехавший лечиться после ранений и контузии командир легендарного крейсера «Варяг» В. Ф. Руднев.

Руднев жил в Беатенберге уже несколько недель. Он приехал в Швейцарию вместе с женой и сыном после торжественной встречи в Петербурге, приема у царя и награждения его званием флигель-адъютанта. Он был, несмотря на «монаршие милости», очень скромным и демократичным человеком. Матросы любили своего командира за ум, находчивость, самостоятельность. По тому времени капитан Руднев был одним из наиболее передовых офицеров флота. Он с большим удовольствием совершал продолжительные прогулки вместе с Плехановым.

Беатенберг расположен на южной стороне Альпийских гор и защищен от северных и восточных ветров. Вдоль гор, на высоте около двух тысяч метров, по берегу Тунского озера, тянулась пятикилометровая дорога. Прекрасный вид на Альпы и на синее озеро, разнообразная растительность — от еловых лесов до плодовых деревьев — доставляли много радости и Плеханову и Рудневу.

Всеволод Федорович очень дорожил этими беседами. Плеханов познакомил его с основными идеями марксизма, рассказал об успехах революционного движения в России. Эти разговоры укрепили в Рудневе критическое отношение к самодержавному строю. Со своей стороны Руднев рассказывал своему собеседнику о героизме русских моряков, о казнокрадстве и карьеризме части офицеров, о настроениях прогрессивной интеллигенции России.

На несколько дней приехала к отцу Евгения Плеханова. Ей был 21 год, это была развитая и веселая девушка, считавшая себя социалисткой. Она с радостью познакомилась с Рудневым, о котором в то время много писали в русских и зарубежных газетах. Очень скоро Женя почувствовала себя в обществе Руднева так свободно, что шутила по поводу необычного знакомства отца:

— Вот интересная картина: политический эмигрант и царский флигель-адъютант!

Все смеялись над этой остроумной шуткой.

Но нора было Плеханову возвращаться в Женеву — в августе он должен был ехать в Амстердам на конгресс Интернационала.

Делегация русских социал-демократов, составленная Советом партии, в котором В. И. Ленин был единственным большевиком, состояла из Плеханова и Аксельрода. Доклад от имени РСДРП был составлен меньшевиком Ф. Даном, осветившим события в партии с точки зрения ярого противника большевиков.

Учитывая эти обстоятельства, большевики, жившие в Женеве, по инициативе Ленина составили доклад «Материалы к выяснению партийного кризиса в РСДРП», где дали правдивую картину борьбы между большевиками и меньшевиками.

От большевиков на конгресс приехали П. Красиков и М. Лядов. У них сначала не было мандатов — не успели получить из России.

Плеханов противодействовал включению большевиков в состав делегации РСДРП. Но вопреки его мнению Международное социалистическое бюро признало Лядова и Красикова, представлявших большую часть российской социал-демократии, делегатами конгресса, тем более что они в это время получили мандаты от Рижского, Петербургского и Московского комитетов РСДРП.

Амстердамский конгресс II Интернационала открылся 14 августа 1904 года в огромном концертном зале, под пение «Интернационала».

Председателем конгресса был избран Ван-Кол, а его заместителями — Плеханов и видный японский социалист Сен Катаяма. В своем выступлении Ван-Кол отметил, что избрание заместителями председателя конгресса представителей воюющих стран символизирует стремление пролетариата к миру во всем мире. Раздались бурные аплодисменты, а Плеханов и Катаяма обменялись рукопожатием. Георгий Валентинович неожиданно поцеловал Катаяму на глазах всего огромного зала. Это вызвало новый взрыв оваций.

Потом выступил Катаяма, который приветствовал Плеханова как делегата рабочих России. В своем ответном слове Плеханов сказал: «Я счастлив находиться в президиуме вместе с Катаямой, представителем самого молодого международного рабочего движения, и мне хотелось бы объяснить здесь, что ответственность за эту преступную войну лежит не на русском народе, а на его злейшем враге — царском правительстве. Если даже Россия выйдет победительницей из этой войны, то побежденной окажется не Япония, а русский народ… Теперь, наконец, кажется, наступает час, когда деспотизм стоит перед своим заслуженным концом. И когда приходит сообщение за сообщением о русских поражениях, царское правительство нигде не встречает сочувствия, оно совершенно изолировано морально. Все те в России, кто ориентируется на прогресс и свободу, с надеждой взирают на социалистическое движение, на пролетарскую классовую борьбу. Буржуазия во всех странах стала консервативной; мы видим даже, что буржуазия одной из так называемых республик[58] стала сильнейшей опорой деспотизма, что она платит золотом самодержавному палачу всея Руси. Именно поэтому все, что в России стремится к свободе и к прогрессу, обращает свои взоры на социал-демократию, ибо все убеждены в том, что пролетариат является носителем культуры» (1—XIII, 372).

Конгресс единодушно принял резолюцию, осуждавшую захватническую политику России и Японии, и призвал крепить единство пролетариата всех стран.

Вечером в загородном парке состоялся митинг в честь конгресса, в котором принимали участие 6 тысяч человек. С речами выступили лидеры социалистических партий — Бебель, Цеткин, Плеханов, Вандервельде, Вайян и другие.

На другой день начались рабочие заседания конгресса и его комиссий. Одним из центральных вопросов было обсуждение международных правил социалистической тактики. Особенно жаркие дебаты разгорелись при обсуждении вопроса о социалисте Мильеране, который вошел в состав правительства Франции. Этот вопрос обсуждался еще на предыдущем конгрессе в Париже, где была принята половинчатая резолюция Каутского, немного улучшенная благодаря поправке Плеханова. И в Амстердаме разгорелась ожесточенная дискуссия между делегатами, представлявшими революционные и оппортунистические течения в социал-демократии. В ходе споров выкристаллизовалось некое постоянное ядро лидеров реформизма в Интернационале — Жорес, Адлер, Вандервельде, Ансель. Против них, в защиту революционной политики и тактики, выступили Бебель, Люксембург и другие марксисты. Плеханов в своей речи критиковал аргументы Адлера и Жореса, призывал голосовать за резолюцию, предложенную французскими социалистами-гедистами[59].

На одном из заседаний выступил бельгийский делегат Апсель, который был против этой резолюции и считал, что примеру Мильерана надо подражать, а не осуждать его. Ансель оскорбил делегатов ряда стран, заявив: «Социалистам России, Болгарии, Испании, Польши, Японии очень легко отклонять ответственность за правительственную власть, без сомнения, пройдет не один день и не один год, прежде чем им предложат ее. Если бы я был представителем одной из этих стран, то я бы отказался от суждения по данному вопросу, отказался проклинать социалистическую тактику, не осуществимую на практике в моей стране. Если бы его послушали представители этих стран и воздержались бы от голосования, то прошла бы ревизионистская поправка Адлера — Вандервельде, благодаря которой, по словам Плеханова, «для оппортунизма была бы приготовлена такая щель, через которую он мало-помалу опять втащил бы весь свой багаж в социалистическую практику» (1—XVI, 335).

В перерыве Плеханов собрал глав делегаций тех стран, о которых говорил Ансель, и они составили письменное заявление, в котором протестовали против «попытки разделить его участников на активных и пассивных граждан и устроить нечто вроде концерна великих держав по вопросам, касающимся всего международного социализма» (1—XVI, 335).

Это заявление еще больше усилило размежевание на конгрессе, и наконец была принята предложенная резолюция, а поправка оппортунистов отклонена.

После конгресса, вернувшись домой, Плеханов написал большую статью «В Амстердаме. Мысли и заметки».

Анализируя выступление Анселя, который был в Бельгии лидером кооперативного движения, Плеханов пишет: «Что касается, в частности, движения российского пролетариата, то мы можем сказать тов. Анселю, что это движение, — как фактор прогресса в России, а через Россию и во всей Европе, — несравненно важнее, чем тот картофель и те ковриги хлеба, которыми он, в своем чрезмерном увлечении кооперативными товариществами, собирался когда-то «бомбардировать капиталистическое общество» (1—XVI, 336).

До конца 1904 года Плеханов написал четыре статьи в «Искру» — одну уже упоминавшуюся, «В Амстердаме», вторую — о сороковой годовщине I Интернационала и две против эсеров.

В конце года Плеханов прочел несколько лекций по искусству в Брюсселе, Льеже и Париже. Тема — о развитии искусства с точки зрения исторического материализма, которую он разрабатывал еще с конца 90-х годов прошлого века в «Письмах без адреса».

А с редакцией новой «Искры» отношения делались все более натянутыми. Еще в 1903 году меньшевики создали свое бюро, в которое входили П. Аксельрод, Мартов, Потресов и Троцкий.

В марте 1904 года в «Искре» была напечатана вопреки протесту Плеханова статья Троцкого, писания которого, как он сам не раз утверждал, портили «Искру». Плеханов поставил вопрос так: или «Искра» перестает печатать Троцкого, или он выходит из редколлегии.

Мартов не желал соглашаться с требованием Плеханова, он писал Аксельроду 2 апреля: «если… узаконим для Плеханова метод устрашения нас невыгодами его ухода, вытекающими из того, что он, во-первых, Плеханов, а во-вторых, единственный еще «законный» редактор. Знаю я все невыгоды, с которыми его уход связан для нас, но лучше «ужасный конец», чем ужас без конца».

Сам Плеханов чувствовал себя в лагере меньшевиков все хуже. Он писал Аксельроду по поводу этого конфликта: «Эти господа (то есть остальные члены редколлегии — Засулич, Потресов, Мартов. — Авт.) систематически майоризируют меня (подавляют большинством. — Авт.), и я должен сознаться, что мое положение становится очень затруднительным. Я давно подал бы в отставку, если бы мой выход не грозил стать новым скандалом».

Разногласия между Плехановым и остальной частью редакции «Искры» росли с каждым месяцем. В январе 1905 года Засулич, хорошо знавшая его характер, писала Аксельроду: «Жорж последнее время ничего себе — хороший, но это, конечно, очень не прочно».

В это время из России стали приходить вести о волнениях среди рабочих и крестьян, о недовольстве солдат царской армии, о росте рядов социал-демократических организаций. Плеханов все чаще повторял слова, сказанные им на Амстердамском конгрессе Интернационала: «Теперь, наконец, кажется, наступает час, когда деспотизм стоит перед своим заслуженным концом» (1—XIII, 372).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.