Глава 18. Нам подменили победу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 18. Нам подменили победу

Общественный прогресс имеет много измерителей. Можно оценивать его в тоннах стали или нефти на душу населения, в гектарах пашни или количестве танков, в километрах дорог или килограммах добытого золота. Но в конце концов обязательно возникнет вопрос: а как все это влияет на человеческую жизнь, на нашу удовлетворенность собственной судьбой, на наше миросозерцание и душевный комфорт? Такие, чаще всего трудно измеримые показатели как бы суммируются в одном — в здоровье нации, ее оптимизме, качестве жизни.

В марте 2001 года в Москве проходило общее собрание Российской академии медицинских наук, где наши уважаемые академики пытались проанализировать этот обобщенный показатель. Уверен, что многие из них испытали настоящий шок. Ну а власть, как всегда, сделала вид, что наука и реальная повседневность — всего лишь две не пересекающиеся плоскости.

Между тем плоскости-то как раз уже и пересеклись. Начиная с 1994 года численность взрослого населения России сократилась на 2 миллиона человек, детского — на 6 миллионов. Если в 1940 году, после многих лет лютых сталинских репрессий, люди тем не менее уверенно оценивали завтрашний день и не страшились рожать детей — в том году естественный прирост населения составил 12,4 процента, — то в просвещенном, демократическом и свободном 1999 году он достиг минус 6,7 процента, то есть шла мощная естественная убыль населения. А ведь все эти цифры очень сильно «исправляются» миллионными миграциями русскоязычного населения в Россию.

Продолжает снижаться средняя продолжительность жизни россиян — мужчины живут в нашем Отечестве всего 59 лет. Скоро этот показатель еще понизится, отягощенный беспримерной гибелью подрастающего поколения: число подростков, взятых на учет с диагнозом «наркомания» за последние 15 лет увеличилось в 15 раз, а смертность среди них — в 42 раза!

Эти данные ученые напрямую связывают с тем, что происходит в России, — с реформами и общественно-политической ситуацией. Поразительно, но любой социальный катаклизм немедленно ведет к резкому подъему смертности, прежде всего, среди трудоспособного населения. Такая зависимость была выявлена и после расстрела парламента в 1993 году, и после финансовой катастрофы 1998 года.[69] Самая деятельная, самая ответственная часть населения восприняла эти события как крушение своих надежд, своей судьбы. По его привычкам, стереотипам поведения, системам самооценок были нанесены разрушительные удары, почва из-под ног ушла, духовная опора утратилась. Условия его стабильного существования — и как социальных индивидов, и как физических существ — были подорваны. Биологический потенциал нации в очередной раз подвергся депрессии.

Перечисленные выше примеры и показатели не оставляют камня на камне от жизнерадостных характеристик российских реформ, показывая их истинное качество. Страна деградирует по самому важному, самому трудноисправимому измерению — она ужасающе быстрыми темпами теряет свое население. Десятилетия и десятилетия потребуются, чтобы изменить направление этого процесса, да и то если государство сумеет вернуть себе доверие народа. Пока же оно только утрачивает это доверие.

Дезориентация огромной части российских граждан чудовищна. Люди и верят в то, что жизнь изменится к лучшему, и не верят. Наивные надежды заставили их одарить почти всенародным признанием, по сути дела, комичную фигуру «первого президента» — это обошлось им, как минимум, в десять лет жизни. Теперь они перенесли свои добрые чувства на преемника и, мало что зная о нем, на руках внесли его в Кремль, снова разбудив в себе старые крестьянские упования на доброго барина. Кто-то умело оживляет их советские иждивенческие настроения, непосредственно выражаемые устами российских пенсионерок, по нескольку месяцев не получающих свое скудное содержание: а что, может, он для нас чего и сделает! Прожитая ими жизнь-мука обернулась жизнью-обреченностью.

Разговоры с ними — тягостны и невероятно интересны. Вдруг начинаешь сознавать, что, пользуясь одним и тем же языком, мы вкладываем в слова принципиально разные значения. То, что виделось нам в 1990–1991 годах как исторический поворот в движении Советского Союза, они видят совершенно иначе. Да, говорят они, СССР распался или его развалили, мы в этом ничего не понимаем, вы, политики, наверное, знали, что делали. Ну а почему распались, скажем, энергетические системы? Продовольственный обмен? Транспорт? Почему вообще вся экономика была дольками разрезана? А наша общая армия? Что, дешевле содержать пятнадцать армий, чем одну? А науку, которую все вместе развивали, как и зачем поделили? А здравоохранение, образование, культуру? Где теперь великие артисты из маленьких республик, которые через всесоюзную сцену выходили ко всему миру? В заштатном театрике бедствуют? А уважать нас в других странах стали меньше или больше? А наши семейно-родственные отношения — их-то зачем искромсали десятками границ и граничек, на каждой из которых надо мзду давать? Хорошо хоть не спрашивают, куда вы нашу страну дели… Но ведь спросят.

Из тьмы вопросов, над которыми размышляют стихийные философини, вырисовывается один ответ, от которого невольно хочется увернуться: ведь все эти вопросы в тот момент, когда они вешали себе на шею образки с изображением Бориса Ельцина, не существовали для них и в самых страшных снах. Привычно, по-советски, полагая, что власть, взявшись за реконструкцию страны, уж как-нибудь и о народе вспомнит, они не связывали распад СССР с распадом всего уклада своей собственной жизни. И когда не строй, не страна, а вся устоявшая ткань их и без того беспросветного бытия расползлась на рвущиеся дальше отдельные клочки и нити, они потеряли то личностное качество, которое ученые-философы называют идентичностью. Теперь им трудно, почти невозможно соотнести себя со своим Отечеством — старого Отечества нет, а нового они не знают, не понимают, боятся. Гайдары, Чубайсы, Немцовы, Кириенки и иже с ними вызывают в глубинке вовсе не любопытство, а желание осенить себя крестным знамением от нечистой силы. Вместе с другими «отцами русской демократии» они могут, конечно, считать и провозглашать себя носителями добра реформаторства, но основная часть российского населения поместит их по другую сторону роковой черты.

Основания для этого более чем достаточны. В конце XX столетия ельцинское государство явило миру невероятные примеры бесчеловечности. Десятки миллионов людей перестали получать зарплату, труд стал практически рабски бесплатным. Все социальные гарантии, которые за 80 лет удалось вырвать у тоталитарной системы, рухнули. С 1992 по 1998 год все население России, по крайней мере, трижды лишалось своих трудовых сбережений. Доходы трудящихся, если сопоставить их с ценами, то есть посчитать в реальном выражении, по меньшей мере, на треть уступают 1989 году. Мы жили очень бедно, с этим никто не станет спорить, но определенный уровень жизни был обеспечен. Теперь же чуть ли не три четверти наших соотечественников просто рухнули в нищету. Человеческие страдания этих лет можно сопоставить только с самыми великими бедствиями в истории цивилизации.

И все это называлось «реформы»!

Но, может быть, заплатив столь высокую цену, мы действительно уверенно двинулись вперед? Может быть, тяготы и лишения, перенесенные десятками миллионов людей, оказались не напрасными?

К сожалению, невозможно ответить утвердительно на эти вопросы. Наши радикальные реформаторы, разрушившие почти все, что можно и даже чего нельзя было разрушить, и не создав практически ничего, подвели под будущее России громадную мину. Они так удивительно осуществили приватизацию, что бюджет страны нисколько «не поправился» от ее итогов. Гений будущего историка будет долго биться над загадкой, как можно было «продать» более половины собственности гигантской страны, обладательницы самых крупных в мире запасов полезных ископаемых, и оставить открытым вопрос: а где деньги? Может, не продавали, а раздавали, чтобы спешно создать «класс собственников»? Тогда на основе каких законов и принципов? Я сам не раз слушал, как на заседаниях правительства РФ Чубайс, Кох, Бойко докладывали о предполагаемых доходах от приватизации — речь шла о десятках триллионов неденоминированных рублей. Параллельно с такими доходами Россия торопливо залезала в долги западным странам и старалась увеличить свой сырьевой, прежде всего нефтяной и газовый, экспорт. Однако в экономике России странным образом ничего не прибавлялось. В ход пошел аргумент о необходимости наращивать инвестиции. Нарастили: в 2000 году инвестиции составили 20 процентов от уровня 1990 года! Какой «рост»! Нельзя не согласиться с моим давним знакомым американским политологом Стивом Коэном, у которого я взял эту цифру, что Россия при Ельцине жила во многом за счет накопленных при советской системе ресурсов, от запасов капитала до наработок в сфере образования, в то время как «реформы» только конфисковывали, перераспределяли и растаскивали ее собственность и другие блага.[70]

Последние два года этот процесс был смикширован небывало высокими ценами на нефть. Сколь бы много «нефтедолларов» ни оседало в западных банках, наше государство также не остается в накладе. Оно в основном рассчиталось по старым долгам с армией, с пенсионерами, с бюджетниками, поддержало дотационные регионы. Центробанк последовательно наращивает валютные резервы. Появились новые «соловьи прогресса», которые запели о стабилизации и начале подъема. Осторожно! Какой подъем, от какого уровня? Наш валовой внутренний продукт (ВВП) составлял в 1999 году немногим больше половины ВВП начала 90-х годов. Уважаемые российские экономисты, когда им нужно, умело применяют прием своих старших советских коллег: сравним с 1913 годом — рост будет «в разы». Главное, деньги в экономику по-прежнему не идут, наши основные фонды все больше ветшают, население даже таких относительно благополучных городов, как Москва, все больше занимается натуральным хозяйством на своих 6 сотках, а это значит, что мы все еще проедаем накопленные богатства и очень мало производим сами. Любое колебание цен на нефтяных рынках бросает в дрожь наших министров, и они уже начинают предупреждать, вскоре экономический рост опять замедлится. Другими словами, разрушение советской экономики преодолеть не удается, разрыв между нами и индустриально мощными странами продолжает расти.

Представители России по десятому разу объезжают мир, приглашая западные деловые круги смелее идти в нашу страну, инвестировать капиталы в нашу экономику. Особым успехом эта теперь уже многолетняя деятельность пока не отмечена. А ведь мы помним 1986–1990 годы, когда такие предложения делали не мы, а нам! Москва была переполнена посланцами иностранных фирм и банков, которые привозили с собой самые смелые и масштабные проекты. Развернувшаяся борьба за власть, пробуксовывание перестройки, путч очень сильно сбили энтузиазм возможных инвесторов. А когда им довелось понаблюдать, как под прикрытием разговоров о демократии и рыночных реформах разные группировки наших «элит» делят экономическое наследство СССР, доходя при этом до орудийной стрельбы по собственному парламенту, они просто не захотели иметь дело с такими оголтелыми реформаторами. И не хотят, видя, что даже те, кто у нас в стране «сделал себя сам», честно работал и смог заработать, живут в постоянном страхе перед «наездами» криминала, а главное — перед государственным рэкетом, в результате которого бизнесмен лишается не только своих денег, но и свободы, и чести. Постоянно рассуждая о «классе собственников», власть разделила его на два «подкласса». С одним из них ей уже трудно справиться — это олигархи, которые в ельцинскую эпоху сами указывали власти, что ей надлежит делать. С другим — это малый и средний бизнес — можно не церемониться, здесь и законы не спешат приниматься, и проверки обгоняют одна другую. Не всякий это выдержит, не у всякого хватит характера и денег, чтобы регулярно одаривать бесчисленное алчное племя чиновников. По этим двум «подклассам» разрастается и наша коррупция, каждый действует на своем «этаже». Как все повторяется!

Президент Ельцин, начав завоевание популярности с провозглашения себя борцом против коррупции в городе Москве, не оказался таковым в России, избравшей его главой государства. Он регулярно налагал вето на закон о коррупции, менял премьеров, стоило им только заикнуться о борьбе с олигархическим разбоем. Это все больше раскалывало общество, в котором граждане оказались равными и более равными перед законом. Ельцин упустил шанс стать президентом согласия, наоборот, он стал президентом раздора. Конфронтация, умение сталкивать людей лбами были его стихией, в спокойной обстановке он работать, видимо, просто не мог.

Высшей точкой его способности к конфликтам и нашего национального позора навсегда останется, конечно же, расстрел первого в новой России парламента. Как уже отмечалось выше, его депутаты в тяжелейшей политической борьбе сделали Ельцина сначала Председателем Верховного совета РСФСР, а затем и президентом Российской Федерации. Всенародные выборы не должны здесь никого вводить в заблуждение — Верховный Совет был де-факто избирательным штабом Ельцина на первых выборах президента РФ. Борис Николаевич рассчитался со своими сподвижниками сполна. Как — видел весь мир.

Вернусь еще раз к книге, написанной помощниками и советниками президента России, «Эпоха Ельцина». Там дается подробнейшее описание действий Ельцина в период с марта по октябрь 1993 года. Анализ принятых тогда документов, сопоставление конкретных шагов, круг действующих лиц, почти все из которых мне достаточно хорошо известны, привели меня к тяжелому выводу: президент Российской Федерации намеренно обострял конфликт с парламентом. Никаких актов о согласии, о примирении он подписывать не собирался. Его задачей было, прежде всего, прекращение любых заявлений с трибуны «Белого дома» о нарушениях и злоупотреблениях в ходе приватизации и дележа госсобственности. Ссылки на одиннадцать чемоданов с компроматом политически наивного вице-президента А. В. Руцкого и не очень удачные реплики по поводу президентских слабостей со стороны Р. И. Хасбулатова — это все для простаков. Как и в случае с подготовкой проекта нового Союзного договора, описанной в главах, посвященных перипетиям вокруг этого документа, Ельцин продемонстрировал в своих отношениях с «мятежным» парламентом ту же грубую самонадеянную игру, которая и удалась-то лишь потому, что ни один здравомыслящий человек, кроме разве что кучки негодяев, не мог допустить и мысли, что президент страны решится на конституционный переворот. Ну а шумовое оформление в виде хора интеллигенции — этому мы весь мир поучим!

Система российской демократии как форма государственного устройства сложилась уже в 1991 году под определяющим влиянием горбачевской перестройки. Она включала всенародно избираемых президента, вице-президента, парламент. Нормально функционировал независимый Конституционный суд. Претензии к генеральному прокурору В. Г. Степанкову, конечно, были, но нигде нет генеральных прокуроров, которыми были бы все довольны. В целом же прокуратура работала, я считаю, лучше, чем она стала работать после октября 1993 года. Пресса освоилась с Законом «О средствах массовой информации» и могла по праву считать себя свободной. На местах были сформированы выборные законодательные органы, начало развиваться нормотворчество субъектов Федерации. Это были крупные демократические завоевания, позволяющие говорить о возникновении в России новой политической системы.

К 21 сентября 1992 года Ельцин фактически парализовал всю эту систему.[71] Парламент был объявлен распущенным, полномочия вице-президента, Конституционного суда и генерального прокурора приостановлены. Публикация парламентских материалов прекращена, что иначе как введением цензуры не назовешь. Местным органам законодательной власти доходчиво объяснили, что они могут быть распущены, если станут на сторону парламента.

Другими словами, к 3 октября основные демократические институты России были «выведены из игры» и никогда уже больше не возникли в прежнем виде — новая Конституция сделала их зависимость от президента подавляющей. Назовем мы это диктатурой или более мягко — авторитаризмом, неважно: в Россию снова вернулась почти неограниченная власть одного лица.

Можно сказать: выборного же лица-то! Как участник предвыборных мероприятий Ельцина в 1996 году, замечу на это: дайте человеку власть, а уж выборы свои он организует — опыт формальных выборов у России побольше, чем в любой другой стране.

Широко известно, что перед постыдным побоищем президент России озаботился установлением надежной и оперативной связи с некоторыми зарубежными информационными структурами. Те в долгу не остались, сделав миллиарды людей в десятках стран зрителями невиданного действа — в центре десятимиллионного города, при огромном стечении зевак ядерная держава, как в тире, расстреливает свой законно избранный парламент. Россия словно превратилась в некий зоопарк, который посетили инопланетяне, чтобы с восторгом понаблюдать, как эти странные существа — русские уничтожают друг друга. Если у кого-то и сохранялись еще остатки уважения к нашей стране, то после боевых танковых стрельб с Калининского моста они, уверен, испарились.

Народу эти события представили как историческую победу демократии. Еще раньше чем были проведены хоть какие-то следственные действия, президент уже объявил обитателей «Белого дома» членами «кровавого фашистско-коммунистического» заговора — хорошо хоть не врагами народа. Потом эти «фашисты-коммунисты» даже губернаторами стали избираться, никто им недавнее прошлое и не вспоминал. Так же благополучно забыли и обещание поскорее провести справедливые президентские выборы, спасибо, хоть парламентские провели в декабре. Опять понадеялись на отходчивость народа и опять оказались правы. Впрочем, если бы народ и по-другому среагировал, все равно бы оказались правы: ельцинская демократия тем и велика, что позволяет от выборов до выборов о народе не особенно беспокоится. Понятно же, что это «красно-коричневые» хотели на нас наехать, а мы от них только защищались.

Если освободить минувшее десятилетие от псевдозначительных посланий, от игры на ложках, дирижирования иностранными оркестрами, постоянной «работы над документами», немотированных отставок и прочего самодурства, то что же останется в сухом осадке? Мало утешительного мы там обнаружим. Гораздо больше будет того, что вызовет лишь одну реакцию: Господи, да было ли это на самом деле, а если было, то как мы могли такое допустить?

1991 год. Декабрь. Более 200 миллионов человек засыпают в одной стране, просыпаются в другой. Российская демократия приподнимает разукрашенное забрало, показывая, что мнение народа, точнее народов, ее не интересует. Потом все происшедшее отнесут на счет Кравчука и Шушкевича. Это ложь. Самой заинтересованной стороной был третий участник. Без его настойчивой воли ни Кравчук, ни тем более Шушкевич никогда бы не решились разрушить СССР, разорить жизнь сотен народов, поставив их перед фактом произвольного, грубого размежевания сложившейся за века жизнедеятельности. Как я уже писал выше, позвонили президенту США, доложились, поехали строить нечто такое, о чем слышали, но чего сами никогда не создавали. Бушующие толпы на площадях родных нам всем городов, культивирование межнационального недоверия, возведение в привычку попреков «москалям». И нарастающие бедность, разорение, безнадежность. Экономика в упадке, новые государства — в долгах, люди в нищете. Процесс, как говаривал М. С. Горбачев, пошел, но вслепую.

1992 год. Российское руководство избирает путь «шоковой терапии». Это были даже не экономические решения, это была убийственная политика, которая точнее всего определяется словами «экономический экстремизм». Обещания, что цены через 2–3 недели, ну, по крайней мере, через несколько месяцев стабилизируются, денежная масса будет соответствовать товарной, рынок наполнится и в погоне за потребителем начнет прессинговать цены, предопределяя их снижение, — все оказалось бессовестным враньем. Наш рынок не погнался за потребителем, цены ушли в заоблачные выси, инфляция составила без малого три тысячи (!) процентов. Все трудовые сбережения советского времени, представлявшие собой вовсе не избыточные накопления, а всего лишь отложенный спрос, существовавший из-за скудости товарного рынка, превратились в пустые бумажки — при такой инфляции 1000 рублей оказалась равными 33 копейкам! То, что по нашей традиции приберегалось на «черный» день, было, по сути, конфисковано. Люди не могли купить себе еду, заплатить за квартиру, не на что было даже похоронить близкого человека! А пресса захлебывалась: «Гайдару выделяют заем в 44 миллиарда долларов!», «Гайдар договорился о 24 миллиардах долларов!» Потом цифра понизилась до 14 миллиардов, а вскоре и вовсе сошла на нет. Народ остался наедине со своими бедами и страданиями, в которых не был виноват.

1993 год. Выше он описан достаточно подробно. Это — расстрел парламента и демонтаж складывавшейся в России демократической системы общественного устройства, плотина на пути создания гражданского общества, возрождение, казалось, уже забытых страхов перед безграничным произволом власти, перерыв в развитии российского парламентаризма. Но это еще и новая Конституция Российской Федерации, наделившая главу государства монаршими полномочиями, выводящая его даже из-под символического контроля и ответственности. На ее основе в России полным ходом пошла приватизация, сосредоточившая значительную долю общественного богатства в руках узкой группы людей, а всех остальных оставившая с веселой сказкой А. Б. Чубайса про то, как любой российский мужик может купить две «Волги» на один ваучер. Наступила пора настоящего пиршества МММ, «хопров», домов «Селенга» и прочих стервятников, которые, прикрываясь государственными лицензиями, эксплуатировали экономическое невежество граждан России. Огромные капиталы хлынули за границу, и бедность населения дополнилась бедностью богатой страны, попрошайничающей по всему миру.

1994 год. «Черный вторник» — такое название получил валютный кризис. Кто сумел сохранить хотя бы часть своих накоплений в 1992 году, теперь пополнил ряды пострадавших. Банкира Геращенко сняли с работы, чтобы вскоре вернуть его на прежнее место. Расплодившиеся биржи получили тяжелый удар, после которого многим не суждено было оправиться. Это — не молчаливый терпеливый народ, это уже опасно для власти. Чтобы отвести от себя гнев, Ельцин завершает 1994 год подготовкой к началу первой чеченской войны. Хвастливые генералы во главе с «лучшим министром обороны» погонят на убой тысячи плохо вооруженных и еще хуже подготовленных мальчишек. Это странная война окончательно уронила авторитет армии в глазах народа. На Чечне начинает делаться масштабная коммерция, одна история с фальшивыми авизо достойна книги рекордов Гиннесса, рекордов мошенничества. Маленькая победоносная война еще не развернулась, но уже очень сильно опустошила федеральный бюджет.

1995 год — год Чечни, и этим все сказано. Весь декабрь предыдущего 1994 года президент целенаправленно занимается именно развязыванием конфликта на Северном Кавказе.[72] Ставшие в последнее время известными документы убеждают, что, хотя Ельцин внимательно анализировал и политические аспекты чеченской драмы, «силовое» решение было для него предпочтительнее. Еще 18 декабря 1994 года он позвонил министру обороны П. С. Грачеву и сказал: «Независимо ни от чего действуй в соответствии с решениями Совета безопасности по полной схеме».[73] Читатель, уверен, выделит в этой фразе слова «независимо ни от чего» и «по полной схеме», как и то, что обращены они не к кому-нибудь, а к министру обороны. С этого момента остановить крупномасштабные военные действия было уже невозможно, машина их подготовки пошла вразнос. Под новый, 1995 год начался штурм Грозного и настоящая война. И сразу стало ясно, что наши стратеги и сам гарант Конституции крупно просчитались — штурм провалился с громадными потерями для федеральных сил. Эти ошибки оплачены и все еще оплачиваются тысячами жизней солдат и офицеров, страданиями сотен тысяч мирных жителей, гибель которых вообще никто не подсчитывает. Но они оплачены и всеми нами, налогоплательщиками. В Чечню уходили громадные суммы денег. В 1995 году — 19,5 триллиона рублей, из которых, по словам Ельцина, «черт знает, куда» исчезли 15,8 триллиона.[74] Оплачивалось этими деньгами нечто, понятное только президенту. Когда С. А. Ковалев, депутат Госдумы и известный правозащитник, уже 6 января 1995 года предложил, сославшись на свои договоренности с представителями президента Чечни Д. Дудаева, заключить перемирие с чеченской стороной, Ельцин ответил ему: «Еще не время».[75]

Возможно, что одним из мотивов кровавой бойни в Чечне была начавшаяся в 1995 году подготовка к новым парламентским выборам, хотя в то время уже вовсю шла работа и по выборам президента. Существующее федеральное собрание было наспех «сколочено» в декабре 1993 года после расстрела «Белого дома» на основе указа Ельцина. Новая Конституция категорически предписывала необходимость закона о таких выборах. Именно закон и стал рубежом, на котором развернулись политические бои и маневры. Вариантов было много, но особенно активно протаскивала команда Ельцина предложение отложить эти выборы, с тем чтобы перенести и выборы самого президента, скажем, на 1998 год. Но закон, хотя и с большими трудностями и задержками, был принят. Тогда начались атаки на него в виде попыток оспорить его конституционность, а значит, и легитимность предстоящих выборов. Не получилось. Пришлось заняться стратегией самих выборов, для чего, как помнит читатель, президент благословил создание двух избирательных блоков «Наш дом — Россия» В. С. Черномырдина и блок И. П. Рыбкина. Все это диктовалось страхом перед КПРФ и желанием иметь послушную Думу. Результаты получились совершенно обратные: коммунисты набрали наибольший процент голосов, их представители составили почти половину депутатского корпуса. Видимо, прогнозы для президента по результатам выборов были того же качества, что и по результатам «наведения конституционного порядка» в Чечне.

Несмотря на два инфаркта, случившиеся с ним в 1995 году, Ельцин в конце декабря принимает решение идти на президентские выборы и, «вне всяких сомнений», выиграть их.[76] Да, это действительно неповторимая демократичность нашего первого президента!

Да что там инфаркты! 1995 год — это ведь еще и год трагедии Буденновска, когда Шамиль Басаев со своими головорезами беспрепятственно вошел в город, захватил больницу, 1400 заложников и начал их расстреливать. Премьер-министр Черномырдин вступил в переговоры с Басаевым. В результате террорист получил для своего отряда транспорт и возможность беспрепятственно героем вернуться в Веденский район Чечни.

Президент, зная о захвате больницы и заложников, на следующий день спокойно вылетел в город Галифакс, в Канаду, пообещав перед отлетом потом сделать «выводы и оргвыводы». Это было 16 июня. Вернулся он 19-го. В это время банда Басаева находилась еще в Буденновске. Она пробудет там еще 7 часов. Президент в Кремль не поехал, отправился отдыхать… Через день он послал в Буденновск секретаря Совета безопасности О. И. Лобова — разбираться. Лобов, изучив обстановку, позвонил президенту и внес предложение приехать в Буденновск, поговорить с людьми, успокоить их. Ельцин ехать в Буденновск отказался…

Дележ власти и имущества в 1995 году был чрезвычайно активным. Сотнями принимались указы президента по вопросам экономики, часто взаимоисключающие. По указам шла приватизация, что порождало жестокие схватки за собственность. Средства, получаемые от раздачи огромных компаний и заводов, проедались, вместо того чтобы инвестироваться. В результате страна осталась и без денег и без инвестиций.[77]

А поток «груза 200» из Чечни не иссякал…

1996 год можно без тени преувеличения назвать годом рекордной лжи. Этот рекорд поставила демократическая власть России, насмерть перепуганная возможностью своей конституционной смены. Любые опросы показывали, что рейтинг Ельцина колеблется от 6 до 10 процентов. Начали прорабатываться сценарии отмены и переноса выборов. К этому склонялась часть старой номенклатуры в окружении президента — М. Н. Барсуков, А. В. Коржаков, О. Н. Сосковец. Группа «молодых волков» оценивала ситуацию иначе, понимая, что Ельцин может просто не дожить до новой даты выборов, что состояние его здоровья не удастся сохранить в тайне сколько-нибудь долго. Только в последнее время, после выхода в свет книги Б. Ельцина «Президентский марафон», общественность узнала, перед каким новым испытанием собирался поставить Ельцин Россию в марте 1996 года. Понимая, что рейтинг его близок к нулю, он решил обратиться к своему испытанному аргументу — силе. 17 марта он уже поручил своим помощникам готовить указы о роспуске Государственной думы, запрете КПРФ (надо же было как-то оправдать новый переворот!), переносе президентских выборов. Он понимал, и сам написал об этом, что выходит за конституционное поле, что, действуя в рамках Конституции, которой присягал, соблюдать которую клялся, ему выборы не выиграть. Но тогда, дескать, я решу «одну из своих главных задач, поставленных мной еще в начале президентства… с компартией России будет покончено навсегда».[78] В этот же день он вызвал министра внутренних дел А. С. Куликова и фактически приказал ему блокировать и занять силами МВД здание Думы. Министр предложил распространить дезинформацию, будто Дума заминирована, всех оттуда эвакуировать и на этой основе взять здание под охрану, чтобы не пришлось штурмовать, как «Белый дом» в 1993 году. Прямо из Кремля он собрал на совещание заместителей министра, начальников ГУВД Москвы и области, командование внутренних войск, дал им задание готовить необходимые расчеты.[79] С огромным трудом удалось отговорить Ельцина от повторения страшного и позорного шага. Уговаривали и ближайшие помощники, и председатель Конституционного суда, и министры. Сам Ельцин пишет, что его убедил Чубайс. Как бы там ни было, 18 марта он свои указания отменил. В прессе сообщили, что МВД якобы провело командно-штабные учения по противодействию терактам чеченских боевиков. Правда, как всегда, «победила». А то ведь могли и домишко какой-нибудь взорвать.

В его избирательном штабе между тем продолжались распри. «Коробка из-под ксерокса» с полумиллионом долларов подвернулась удивительно кстати. К этому времени дочь Ельцина Татьяна Дьяченко уже была главным каналом влияния «молодых» на президента и сумела представить отцу все происходящее как провокацию. Чьи деньги, откуда и куда направлялись, никого не интересовало, масштабы коррупции давно стали столь велики, что никто свои права на 500 тысяч баксов даже и не предъявлял. Коржаков и компания были уволены. За дело взялся Чубайс. Все средства массовой информации мобилизовали для того, чтобы «не допустить красно-коричневых к власти». Каждые две недели, а то и чаще руководители телевизионных каналов и редакторы основных газет собирались в здании ИТАР-ТАСС как бы на неофициальный товарищеский обед с участием основных политических менеджеров. Как председатель Государственного комитета Российской Федерации по печати, я был постоянным гостем на этих встречах. Именно там Валентин Юмашев рассуждал о том, что надо бы как-то уговорить Ельцина утвердить Татьяну Дьяченко своим официальным советником, ссылаясь при этом на пример президента Франции Жака Ширака, — у нас всегда найдется пример, на который можно сослаться. Именно там Юмашев озвучил утверждение, что выборы могут быть какими угодно, но власть Ельцин не отдаст. Именно там мы все время слушали байки о крепком здоровье президента, которые потом тиражировались на всех телеканалах и во всех газетах, делая журналистов прямыми соучастниками грандиозной политической лжи. Хороши были все средства и любые деньги. Создавались какие-то странные, потом исчезнувшие без следа газетенки типа «Не дай бог!» Они печатались многомиллионными тиражами, распространялись бесплатно, обогащая электорат слоганом: «Придет Зюганов — не будет колбасы!» Электорат, который колбасу давно уже не мог купить по причине отсутствия денег, сам тем не менее покупался на столь дешевую агитацию. Да и как не купиться, если это повторялось изо дня в день, неслось со всех сторон! Мы, уверен, никогда уже не узнаем, сколько миллиардов долларов пожрала эта избирательная кампания, которые потом пришлось собрать опять же с налогоплательщиков. Вот когда оправдались статьи Конституции, предоставившие Ельцину полномочия, большие, чем любому другому президенту в мире (Конституцию, разумеется, мы характеризуем как самую демократическую). Располагая неограниченными денежными средствами и бесконтрольным административным ресурсом, избирательный штаб Б. Н. Ельцина заставил Россию проголосовать за полуживого (или полумертвого) человека и еще на четыре года оставил страну в его руках. Народ, понятно, уверили, что так и надо было, что выборы прошли без нарушений закона, никто никого не обманывал, все было по-честному. После этого наш здоровый президент с крепким рукопожатием отправился на смертельно опасную операцию на сердце.

1997 год вошел в историю России как год, когда власть не сумела скрыть от народа некоторые тайны своей политики. Началась «война банков», основным оружием которой стала информация. Это не могло не обрести собственную логику развития, и к дозированной информации стала примешиваться недозированная.

Ельцин начинает год с больницы. Государственная дума ставит вопрос о возможности его отставки по состоянию здоровья. Он, конечно, объясняет думские обсуждения не тем, что здоровье действительно плохое, а тем, что Дума «ярко-красная». И, почти месяц пролежав в больнице, в первом же появлении на публике сообщает Думе, что с ним так разговаривать нельзя: «Я могу и сдачи дать».[80]

Недоволен он и правительством, на которое переводит груз собственных ошибок. Обижается на патриарха, который называет невыплату зарплат и пенсий грехом. Недоволен и премьером Черномырдиным — дефицит бюджета, долги всем и вся растут. Ельцин ищет спасение в Чубайсе, как раньше не раз искал его в Гайдаре. Но на сей раз «укрепляет» Чубайса Б. Е. Немцовым, чтобы они вместе «укрепили» Черномырдина. Вскоре Президента уверили, что наметилась тенденция экономического роста. Судя по той демонической роли, которую играла в «семье» в это время Татьяна Дьяченко, и возвращение Чубайса в правительство, и уверенность Ельцина, что дела сразу пошли на лад, — результаты ее влияния. Такие «мелочи», как требования олигархов начать расчет с ними за поддержку на президентских выборах, она вряд ли при этом учитывала.

А требования уже были предъявлены. Березовский и Гусинский, считавшие, что главным образом они обеспечили победу Ельцина, пожелали завладеть компанией «Связьинвест». Такое же желание высказал и Потанин, тесно связанный с Чубайсом. Все трое, разумеется, не собирались платить за «Связьинвест» настоящую цену, таких денег у них просто не было. Но ведь в России, хотя уже была объявлена аукционная форма приватизации, государственная собственность по-прежнему не продавалась, а раздавалась. С подкупающей откровенностью признает это наш гарант конституционной законности: «Именно столько, сколько смогли заплатить российские бизнесмены, столько и стоило на тот момент данное предприятие. Ни больше и ни меньше».[81] То есть если один рубль могли заплатить, столько и стоило. Но уж никак не меньше! Пот, кровь, свобода, сами жизни наших пращуров, создававших национальное богатство, таким вот образом и «разгосударствливались».

Чубайс победил, «Связьинвест» перешел к Потанину. Министр внутренних дел А. С. Куликов и премьер-министр В. С. Черномырдин высказали серьезные сомнения в «чистоте торгов». Но Ельцин только цыкнул на них: «Споры закончены». Чубайс победил и здесь.

Березовский и Гусинский, забыв свои распри, ответили «книжным скандалом», сделав достоянием общественности то, что пять авторов во главе с Чубайсом получили за еще не написанную книгу о российской приватизации без малого полмиллиона долларов, по 90 тысяч на брата. На книгах, наверное, зарабатывают и больше, но только путем отчисления автору процента с продаж. Здесь же ничего еще не продавалось и даже не печаталось, но гениальность авторов была уже оплачена. Ельцин ужасно разгневался и… перевел Чубайса в простые вице-премьеры. Каких только чудес не знала российская политика 90-х годов!

Сам же президент РФ в 1997 году упивался «встречами без галстуков», тем, что Россию приняли в «большую восьмерку», и там тоже рассказывал, что экономический рост у нас начался. 17 августа следующего года мир, да и все мы, узнали истинную цену таких рассказов. Но, как всегда, поздно узнали.

1998 год. Во главе правительства находится С. В. Кириенко. Страна слушает заверения в том, что у нас самое молодое, самое реформаторское правительство. А задолженности по зарплатам и пенсиям продолжают увеличиваться. Шахтеры, учителя, врачи перекрывают федеральные дороги, устраивают палаточные городки на рельсах. Наученный горьким опытом народ чутко улавливает слухи о возможной девальвации рубля. Прямой вопрос об этом задают Ельцину. Гарант Конституции, как всегда, не дрогнув, железным голосом сообщает «дорогим россиянам», что девальвации не будет. И, как всегда, сказал «правду»: через три дня премьер-министр с помощью четырех своих единомышленников ночью сочиняет документ, объявляющий девальвацию рубля, отказ платить по долгам (дефолт) и замораживание банковских счетов. При этом допускается утечка информации, и «свои» люди успевают не только спасти, но и приумножить личные капиталы. Россию поражает небывалый финансовый кризис, сотни банков объявляют о банкротстве, население снова теряет свои копейки. Самый тяжкий удар наносится по кадрам нового, рыночного бизнеса, служащим финансовых учреждений, акционерных обществ и фирм. Сотни тысяч молодых современных менеджеров остаются без работы. «Средний класс», формирование которого восемь лет объявлялось одной из главных задач рыночных реформ, разгромлен. Ответственных, как читатель уже догадался, нет. Кириенко и его правительство отправляют в отставку, но вряд ли это можно счесть достаточной компенсацией людям за их потери, тем более что все творцы дефолта очень скоро — опять на поверхности российского политического бомонда. На сей раз народу даже и объяснять ничего не стали.

1999 год стал годом второй после расстрела парламента, почти открытой схватки за власть. Возможно, что беспринципная команда Ельцина придумала бы какой-нибудь «сильный ход», чтобы преодолеть ограничение его президентства двумя сроками. Такие проработки велись, и общественному мнению уже преподносилась идея, что по новой-то Конституции Борис Николаевич избран только один раз, а в старой никаких ограничений не было. Но уж больно плох был президент, Кремлевская больница стала чуть ли не второй его резиденцией. Чтобы сохранить преемственность «реформаторской» власти и обеспечить собственную безопасность, самые циничные члены «семьи» занялись анализом возможности передать пост главы государства… Татьяне Дьяченко. В общество покатились пробные шары, некоторые средства массовой информации клюнули на это и пытались развернуть их обсуждение, благо примеры других стран были, Северная Корея, скажем. Но почти сразу же стало ясно, что вариант непроходной. Да тут еще мэр Москвы Ю. М. Лужков объявил о начале своей президентской кампании. Тревожил и Е. М. Примаков, который сумел преодолеть губительные последствия кириенковского дефолта, успокоить находящуюся на грани бунта страну и имел колоссально высокий рейтинг. Зная, кто стоял за дефолтом и получил с него наибольший «навар», Примаков сделал попытку расследовать эту темную историю. В результате жертвою «в борьбе роковой» пал генеральный прокурор Ю. И. Скуратов, а Примакову срочно начали подыскивать замену, уверив Ельцина, что именно от Примакова исходит самая большая опасность для «семьи», а сам он уже мостится в президентское кресло. Этого наш народный Президент никому не прощал, даже если никаких доказательств не было. Сам постоянно прибегающий к обману, он подозревал в обмане каждого. Примакова, как и его преемника С. В. Степашина, отправили в отставку без объяснения причин. Против него и Лужкова была развернута настоящая психологическая война, которую точнее было назвать травлей, а еще точнее — спецоперацией. Кому-то целеустремленно расчищали дорогу, но тогда мы еще не знали кому. Мало осталось грехов, в которых не обвинили бы Примакова, а особенно Лужкова. Бесспорные достижения последнего в развитии Москвы были поставлены под сомнение и опорочены, его доброе имя просто растаптывалось. В изничтожении Примакова дело доходило до заурядных подлостей, подробности его здоровья, соответственно интерпретированные, озвучивались на всю страну с завидной регулярностью — так бы поведать народу о здоровье Ельцина в 1996 году! Кстати, за кулисами этой вакханалии стояла та же команда, что сотворила победу Ельцина в 1996 году. Примаков не выдержал и отказался участвовать в президентской гонке. Лужков казался покрепче, но, когда грянули странные взрывы домов в Москве, сломался и он. Все перекрылось вторжением боевиков Басаева и Хаттаба в Дагестан — бессмысленной кровавой провокацией. Сменивший Степашина на посту премьер-министра В. В. Путин, объявил, что будет «мочить» террористов даже в сортире, и начал новую чеченскую «мочиловку». Общественное мнение почти безоговорочно поддержало его, хотя многие погибшие солдаты первой войны все еще не были похоронены. Появилась новая возможность списать на чеченцев все неудачи российской власти и горести жизни российских народов.

2000 год. Борис Ельцин приветствует его арией отречения, исполненной с подлинным артистическим блеском. В. В. Путин объявлен исполняющим обязанности президента Российской Федерации. Программа его неизвестна, облик загадочен. Он и не пытается разъяснить народу, какие цели поставит в своей политике и как будет их осуществлять. Привыкшее к постоянной лапше на ушах население воспринимает его молчаливость куда как лучше заверений других кандидатов насчет будущей счастливой жизни. Поднаторевшие в политике губернаторы быстро поняли, что им можно числиться в лужковском «Отечестве — Вся Россия», но обеспечить голосование за Путина обязательно. Полученный вместе с приставкой «и. о» административный ресурс работал безотказно. Выборы были обречены на успех. Собственно, это были даже не выборы, а нечто вроде плебисцита: Ельцин назначил нам нового президента, мы сообщили, что не возражаем. Первым же своим указом Путин предоставил бывшему президенту и членам его семьи неприкосновенность. Правда, некоторых олигархов он припугнул, но зато другим разрешил двинуться в губернаторы. Так что за олигархов можно не беспокоиться — пока экс-президент России остается неприкосновенным, они останутся такими же, трогать их слишком опасно для всей системы российской власти. Попробуй у нас разбери, где власть, где олигархи. Разве это не одно и тоже? О чеченской «контртеррористической операции» постепенно перестают вспоминать, кроме, конечно, матерей, чьи дети продолжают там погибать. Быстрой победы опять не получилось, угроза бесконечных терактов не уменьшилась, но это же не мы виноваты, правда?

Так и прошло «великое десятилетие» России, рискнувшей второй раз за XX век безоглядно ринуться в социальный эксперимент, затрагивающий каждого члена общества и детей его, и внуков его. В результате страна наша потеряла большинство завоеванных ранее позиций, объявленных «имперскими», утонула в долгах[82] и перешла в разряд второстепенных держав, сколько бы мы ни надували щеки, изображая прежний авторитет и былую силу. Последнее решение США о возможности одностороннего выхода из Договора о противоракетной обороне, служившего основой их равновесия, прежде всего, с нашей страной, — убедительное свидетельство того, насколько мы утратили былую мировую роль.

Но вернемся к тому, с чего начата эта глава. Нас уже начали величать «умирающей нацией». И мы должны спросить себя сами: что принесло нам это чудовищное десятилетие, нам всем и каждому? И попытаться честно ответить на этот вопрос.

Много ли человеку надо? Работа, семья, жилье. Образование, доступное здравоохранение, возможность отдыхать и путешествовать, нормально питаться и одеваться, верить в то, что его права и свободы обеспечены и защищены, надежда на власть, которую он избрал, и понимание ее действий, справедливый беспристрастный закон, чувство собственного достоинства, возможность гордиться страной, где он живет, уверенность в завтрашнем дне… Оказывается, немало. Но и не так уж много. Часть из перечисленного мы имели раньше, кое о чем мечтали, чему-то завидовали, на что-то не смели и надеяться. Жизнь была, честно говоря, нелегкой и небогатой, да и других «не» в ней хватало.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.