Пути и перепутья войны

Пути и перепутья войны

^{Размышления о вчерашнем. — Вместе с Жуковым. — Изгибы Западного направления. — Кое-что о женщинах. — Генерал Ефремов. — 33-я готовится. — Опять в Малой Вишере, — Трагедия 2-й ударной.}

Мысли о Волховском фронте, о судьбе 2-й ударной армии долго не выходили у меня из головы. Как там обстоят дела? Удалось ли осуществить намеченный план хоть частично? Ведь в Волховский фронт были вложены мысли, дела и чувства не только мои, но и многих других военачальников.

С этими мыслями я приступил к новой работе.

Меня назначили заместителем Г. К. Жукова, являвшегося главнокомандующим войсками Западного направления. Направление объединяло несколько фронтов, которые действовали на стыке территорий, входивших до войны в зоны Московского и Белорусского военных округов. Я хорошо знал эти места как по своей былой службе в обоих округах, так и по работе в Генеральном штабе. Применить свои знания к новому делу как можно лучше, максимально отдаться подготовке наступления или совершенствованию обороны на направлении, прикрывавшем Москву, — вот о чем я думал, выезжая из Ставки на Западный фронт, которым в рамках Западного направления командовал сам Г. К. Жуков.

Георгий Константинович хорошо встретил меня, с интересом расспрашивал о событиях на Волхове и в свою очередь рассказывал об обстановке на центральном участке советско-германского фронта. Я ценил Г. К. Жукова за твердость в принятии решений, за прямоту характера и сам тоже не собирался создавать какие бы то ни было «психологические недомолвки». Поэтому я сразу же решил поговорить с ним откровенно.

— Слушай, Георгий Константинович, — сказал я, — должность заместителя главнокомандующего направлением весьма неопределенная. Я предпочел бы работу меньшую по объему, но при большей самостоятельности. Дай мне лучше армию, там я принесу больше пользы!

— Хорошо, — ответил Жуков. — По-видимому, ты прав. Но ты понимаешь, что сам я изменить указание Ставки не могу. Я поговорю в Ставке, когда буду там, сообщу, что ты просишь самостоятельной работы, а пока поезжай на Калининский фронт и разберись детально: что там происходит?

Чтобы читатель мог представить, о чем шла речь, мне придется пригласить его к карте боевых действий весной и летом 1942 года. В конце апреля линия фронта на его центральном участке была ломаной, не устоявшейся. 20 апреля закончилось общее наступление на Западном направлении, начатое здесь Красной Армией 7 января. В ходе наступления советские войска освободили ряд районов Орловской, Тульской, Калужской, Московской, Смоленской, Калининской, Великолукской областей. С обеих сторон образовались мешки, выступы и плацдармы, причем обе стороны собирались выровнять фронт в свою пользу, что предполагало упорную борьбу за все эти выступы.

Севернее Воронежа, там, где линия фронта повернула от Дона резко на запад, начинался Брянский фронт. Через Новосиль, огибая захваченный немцами Орел, он тянулся к Белову. Тут начинался Западный фронт, круто поворачивавший, на запад, к Жиздре. От нее он шел мимо Людиново и освобожденного Кирово на север, к Мосальску ц Юхнову, откуда немцев уже выбили, и через Щелоки, не доходя до Вязьмы и Гжатска, вел к Рижской железной дороге. Здесь образовался, таким образом, крупный сухиничский выступ, вдававшийся с нашей стороны в расположение фашистских войск. Под Ржевом начинался Калининский фронт. Огибая Ржев, его линия шла на запад, пересекала Волгу, западнее Оленине поворачивала на юг, снова перерезала Рижскую железную дорогу и вела к верховьям Днепра, а отсюда, не достигая железной дороги Москва — Смоленск, уходила на запад. Это был крупный немецкий ржевско-вяземский плацдарм. От станции Ярцево фронт поворачивал опять на север, к Белому, оттуда изгибался на юго-запад, к Демидову, вновь на север, к Велижу, затем на северо-запад, к Великим Лукам, и от них, по реке Ловать, шел мимо Холма. Здесь возник большой советский плацдарм, с севера нависавший над Смоленском, а на западе стремившийся расшириться до Витебска и железной дороги Невель — Ленинград. Возле Холма фашистская группа армий «Центр» с ее 2-м воздушным флотом уступала место группе армий «Север» с 1-м воздушным флотом, а у нас кончалось Западное направление. Примерно тут же начинался наш Северо-Западный фронт. На коротком отрезке пути до озера Ильмень он причудливо изгибался на восток, юг, снова восток, север и северо-запад, обходя демянский плацдарм немцев, угрожавших отсюда всему Калининскому фронту.

После одного взгляда на все эти изгибы и повороты становилось понятно, к чему было приковано внимание обеих сторон. Мы стремились, во-первых, перерезать железные дороги Смоленск — Гжатск и Вязьма — Брянск, чтобы замкнуть кольцо окружения за спиной фашистских войск на их ржевско-вяземском плацдарме; во-вторых, ликвидировать демянский выступ. Немцы же хотели пробиться от Демянска мимо Селигера к Ржеву, чтобы отсечь войска левого крыла Северо-Западного фронта и войска Калининского фронта.

Все это означало, что особое значение будет придаваться флангам группировок и именно там развернутся основные бои. Добавлю, что Ставка считала главной ареной будущих сражений летом 1942 года не юг, как ориентировала наша разведка, а центр, опасаясь нового наступления гитлеровцев на Москву. Генеральный штаб рекомендовал осуществлять в связи с этим стратегическую оборону. Ставка приняла данный план с некоторыми поправками. Нужно было, следовательно, наметить, где и как конкретно расположить резервы на Западном направлении, причем особенно беспокойным местом оставался как раз неправильный по форме многоугольник Калининского фронта. Г. К. Жуков, занятый по горло крупными проблемами, не мог вдаваться во все детали обстановки на нескольких фронтах сразу. Между тем от этих деталей во многом зависел исход предстоявшей летней кампании. Вот зачем я и направился на правый фланг Западного направления.

Работа пошла. За те полтора месяца, что я здесь пробыл, у меня установился тесный контакт с руководством направления. Мы были солидарны, за единственным исключением, во всех отношениях и плодотворно трудились над общим делом. Исключение же, о котором я упомянул, это особый и довольно любопытный сюжет, стоящий того, чтобы о нем рассказать отдельно. В целом я назвал бы его «женским вопросом».

Кто не знает, сколь огромную роль сыграла в годы Великой Отечественной войны советская женщина-труженица! Колхозные поля, заводы, учреждения, лишенные ушедших на фронт мужчин, перестали бы быть сферой жизни и труда, если бы место в строю не заняли женщины. Но этим не ограничился их подвиг. Женщины-воины играли очень большую роль и на фронтах действия регулярных войск, и в партизанском движении. Что касается регулярных войск, то здесь положение женской части личного состава оставалось недостаточно определенным. Очень многое зависело, впрочем, не только от принятия Ставкой каких-то общих решений, но и от руководства Западного фронта, не уделявшего должного внимания специфическим интересам женской части армии и особенностям быта воинов-женщин. Когда миллионы мужчин вдруг отрываются от повседневной мирной жизни, у них на фронте остается мало времени, чтобы думать о проблеме взаимоотношения полов. Но проблема этим не снимается. Наоборот, она временами дает резко о себе знать. Стоит оказаться в воинской части хотя бы нескольким женщинам, чтобы вопрос всплыл сам собой. Можно закрыть на это глаза и умолчать обо всем этом. А можно честно постараться разрешить этот вопрос. Конечно, когда речь шла о судьбе Родины, не всегда удавалось вникать во всякие там тонкости. И все же я полагал, что, даже не прилагая особых усилий, можно многое изменить в лучшую сторону. А что сделать это было совершенно необходимо, меня убедили случаи, с которыми я тогда неоднократно сталкивался. Остановлюсь на некоторых из них.

Обходил я раз позиции. Иду лесом, гляжу, стоит сарай. Из одной трубы валит густой дым, из другой стелется пар. Из сарая слышен мужской смех, а на завалинке сидят, пригорюнившись, три девушки в военной форме. Сначала они смутились, увидев генерала. Стал я их потихоньку расспрашивать. Девушки успокоились, осмелели и рассказали, что, вот, моются в этой походной бане ребята из их подразделения. Но ведь и им нужна баня, а хватит ли воды? Ребята обещали, помывшись, освободить им сарай, вот они и ждут.

Я был возмущен поведением мужчин, поругал их, приказал освободить сарай немедленно, натаскать дров, принести воды и предоставить баню в первую очередь девушкам, и вообще всегда быть внимательнее к женщинам. Повеселевшие девушки пошли на откровенность и поделились со мной своими обидами. Одни обиды носили местный характер, и вопрос решался простым указанием командиру части об отдаче необходимых распоряжений. Другие упирались в более общие проблемы. Например, вопрос об обмундировании. Имевшееся совершенно не было приспособлено для женщин, и никто об этом не думал. А когда они сами хотели что-то там перекроить, то им запрещали. Ведь по уставу не было положено менять форму. Пришлось взять это на заметку для разговора «в верхах».

Другой эпизод. Приходит ко мне с жалобой женщина, сумевшая преодолеть рогатки военных условий и добраться прямо до генерала. В чем дело? Оказалось, что мимо ее дома проезжала часть, в которой служит рядовым ее муж. Она увидела мужа и пришла к месту расположения этой части. Но командир полка не разрешил женщине свидание с мужем. Все об этом знают. Не только ее муж, но и другие солдаты ходят хмурые, настроение у бойцов упало. Вызываю комполка. Он докладывает, что согласно имеющимся указаниям свидания строжайше запрещены. Тогда я своей властью дал солдату трехдневный отпуск и поселил его с женой в домике по соседству. Потом мне сообщили, что его товарищи высказывались так: повезло Феде, генерал армии здесь оказался, а если бы его тут не было, тогда как? И я подумал, что пора отменить нелепое распоряжение о запрете свиданий, а заодно решить проблему отпусков, в особенности для семейных. Проблему чрезвычайно сложную, если учесть, что, во-первых, с фронта в те дни трудно было отпускать кого бы то ни было, а во-вторых, могло возникнуть неравенство, поскольку у ряда солдат семьи находились на оккупированной территории и ехать им было некуда.

Постепенно разных случаев набралось немало, хотя это были только случаи, а не общее правило. Высказав о них свое мнение командованию Западного фронта, я счел вправе не скрывать своего мнения и от Ставки, предварительно известив об этом руководство фронта. Когда мне выпало как-то в очередной раз побывать в Москве, я, ничего не утаивая, все рассказал И. В. Сталину. Справедливость требует отметить, что необходимые меры были приняты. Вскоре решили вопросы о формировании женских воинских частей и подразделений и порядках в них, об обмундировании и многом другом. Не стану, впрочем, утверждать, что причиной послужил именно мой доклад. Сигналы могли поступать с разных сторон.

Что касается обещания Г. К. Жукова, то он его сдержал и доложил Верховному главнокомандующему о моей просьбе насчет армии. Сталин не возражал. Вскоре я стал командующим 33-й армией.

Раньше этой армией командовал генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, мой ровесник и хороший друг. 33-я армия освобождала от фашистских захватчиков Наро-Фоминск, Боровск, Шанский Завод. Прорвав затем немецкую линию фронта в самой северной части течения Угры, она дошла до Вязьмы и была здесь остановлена, подвергшись контрудару со стороны 4-й танковой армии гитлеровцев. Сзади линия фронта сомкнулась, и воины 33-й армии повернули на юго-запад, в направлении на Ельню и Дорогобуж. В этом кольце вместе с ними оказались также бойцы 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, 4-го воздушно-десантного корпуса и ряд действовавших в том районе партизанских групп. После кровопролитных боев и трудного марша по тылам противника, из окружения вышли не все соединения 33-й армии, а вышедшие находились в нелегком состоянии. Тяжело раненного командарма не сумели вывезти, и он, не желая попадать к немцам в плен, покончил с собой. Это случилось за несколько дней до моего прибытия на Западное направление. Сейчас в Вязьме отважному воину и патриоту Михаилу-Григорьевичу Ефремову поставлен памятник.

Известие о назначении на должность командарма-33 застало меня в то время, когда я инспектировал 3-ю ударную армию М. А. Пуркаева и 4-ю ударную армию под временным командованием В. В. Курасова. Пока что в той и другой армиях дело слабо ладилось, а причину установить было нетрудно: в обеих армиях не хватало личного состава и техники. Поэтому первоочередное внимание уделялось доукомплектованию частей и соединений. Позднее обе эти армии отличились в боях на Псковщине и в Белоруссии.

Судьба М. Г. Ефремова поразила и огорчила меня. Его армию я принимал с особым чувством. Знакомился с офицерским составом, с соединениями, и все мне думалось: недавно с этими людьми беседовал Михаил и вот его уже нет. Я дал себе слово во что бы то ни стало превратить 33-ю армию в первоклассный воинский организм и быстрее подготовить ее к новым боям. Сделать это было непросто. Укомплектованным оказалось только армейское управление. Две сильно потрепанные дивизии занимали широкий участок по фронту и пока не могли ни наступать, ни активно обороняться. Третья дивизия вообще находилась на формировании, а ее командир лежал в госпитале.

Уже находясь в штабе фронта, Г. К. Жуков рассказал мне о разговоре, который состоялся в: Ставке Верховного главнокомандования. Узнав, что И. В. Сталин решил назначить меня командармом-33, Жуков заметил: «Что же мы дадим Мерецкову пустую армию? Там и командовать пока некем».

— Ничего, — ответил Сталин. — Мерецков имел дело и с военными округами, и с армиями, и с фронтами и в Генеральном штабе работал. Пусть он нам эту армию воссоздаст.

Навряд ли Жуков передал разговор неточно. Скорее, он бы промолчал. Высказался же он тогда, конечно, для того, чтобы я активнее действовал. Начались недели, до отказа заполненные напряженной работой. Тренаж офицерского состава, сколачивание командного коллектива, совершенствование обороны, изучение новой техники, тщательное ознакомление с местностью, подготовка боевых рубежей, обучение прибывающего пополнения, согласование планов действий с фронтовой авиацией и артиллерией, «обкатка» личного состава в условиях «вражеской» атаки, организация взаимодействия на флангах с соседями, создание резервов...

Минул май, загорелись июньские зори. Близились дни, несшие с собой горячее дыхание сражений второй летней кампании. Я уже прикидывал, когда и как 33-я армия опять заиграет активную роль на фронте, высоко неся свое боевое знамя. Но 8 июня раздался нежданный звонок. Мог ли я думать, что он явится прологом моего нового свидания с волховчанами, на этот раз более чем полуторагодичного?

Меня вызывал Г. К. Жуков. Он сказал:

— Срочно приезжай, как есть!

— Сейчас возьму карту и приеду (я решил, что речь пойдет о предстоящей операции).

— Не нужно карты.

— Да в чем же тогда дело?

— Здесь узнаешь. Торопись!

Приехал. Жуков сердится: пока нашли, сколько времени прошло. Я отвечаю, что был у солдат, в батальоне. Прибыл сразу оттуда, даже поесть не успел. Георгий Константинович засмеялся. Тоже, говорит, не обедал сегодня. Пока машину подготовят, успеем поесть. Потом объясняет причину вызова. Оказывается, уже трижды звонил Сталин, требовал срочного прибытия Мерецкова. В чем дело, Жуков не знал.

Сел я в автомашину в полевой форме, весь в окопной грязи. Не успел даже переодеться. Довольно скоро оказался в приемной Верховного главнокомандующего. Его секретарь Поскребышев тоже не дал мне привести себя в порядок, и сразу ввел в кабинет. Там в полном составе шло заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Я почувствовал себя довольно неловко, извинился за свой вид. Председательствующий дал мне пять минут. Я вышел в коридор, быстро почистил сапоги, снова вошел и сел за стол. Меня стала расспрашивать о делах на Западном фронте. Но это оказалось лишь предисловием, а главный разговор последовал позже.

Говорил Сталин:

— Мы допустили большую ошибку, объединив Волховский фронт с Ленинградским. Генерал Хозин, хотя и сидел на Волховском направлении, дело вел плохо. Он не выполнил директивы Ставки об отводе 2-й ударной армии. В результате немцам удалось перехватить коммуникации армии и окружить ее. Вы, товарищ Мерецков, продолжал Сталин, обращаясь ко мне, — хорошо знаете Волховский фронт. Поэтому мы поручаем вам вместе с товарищем Василевским выехать туда и во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжелого оружия и техники. Директиву о восстановлении Волховского фронта получите у товарища Шапошникова. Вам же надлежит по прибытии на место немедленно вступить в командование Волховским фронтом.

В тот же день мы покинули Москву и к вечеру были в Малой Вишере. Опять меня окружали знакомые пейзажи и старые боевые товарищи. Сердечная встрече, теплые рукопожатия... Но какова же ситуация? Что произошло здесь за эти полтора месяца? Оказалось, что руководство Волховской группой войск получило фактически: возможность действовать почти по своему усмотрению, лишь бы оно выполнило оперативную задачу, связанную с деблокированием Ленинграда. 25 апреля директивой Генерального штаба командующим Ленинградской группой войск объединенного Ленинградского фронта был назначен А. А. Говоров. После этого командующий фронтом и одновременно Волховской группой войск М. С. Хозин мог главное внимание уделить Любаньскому направлению. 21 мая Ставка сделала еще один шаг в эту сторону: Военный совет к штаб Ленинградского фронта были вообще освобождены от непосредственного командования Волховской группой войск.

Как же руководство Волховской группой использовало свои возможности? Сначала оно собиралось двинуть вперед 2-ю ударную армию, но без резервов, потому что, как мы уже знаем, в свое время отказалось от них. Если мы вспомним теперь о намеченных ранее трех вариантах развития Любаньской операции, то увидим, что это решение представляет собой ухудшенную разновидность первого варианта, то есть наступление без дополнительных сил. Это была серьезнейшая ошибка. 2-я ударная армия только по названию оставалась ударной. Она даже обороняться могла с трудом, а не то что преодолевать мощное немецкое сопротивление. Пополнять же ее через горловину мешали активные действия противника. М. С. Козин вынужден был отказаться от перехода в наступление и тем самым вернулся ко второму из упомянутых вариантов — отводу 2-й ударной армии на доукомплектование м отдых. 21 мая Ставка директивно разрешила ему сделать это. И снова неудача. Еще до 16 мая из мешка вывели несколько соединений и частей, а дальше осуществление плана застопорилось. Теперь без резервов даже отход армия обеспечить было уже невозможно. В то время развернулись ожесточенные бои на юге, под Харьковом, и Ставка как следует помочь волховчанам не сумела.

30 мая, заметив отход 2-й ударной армии, гитлеровцы перешли в наступление и до 4 июня существенно сузили ширину горловины мешка. 5 июня, идя навстречу 2-й ударной армии, открывая ей дорогу, нанесла удар по врагу 59-я армия. Но немцы тем временем смяли боевые порядки 2-й ударной армии и ворвались в них с запада. А 6 июня ими была полностью перекрыта горловина мешка. Семь наших дивизии и шесть бригад попали в окружение. Вместе с ними оказались там партизанские отряды А. И. Сотникова я И. Е. Савельева, ранее вышедшие нашей армии навстречу. Ведя яростные бои в районе деревень Долгово, Оссия, Замошье, они до поры до времени выдерживали натиск врага. Савельевцы погибли. Тогда же возле Мясного Бора погибла часть еще одного партизанского отряда вместе с его командиром П. П. Носовым. Отряд Сотникова сумел пробиться и позднее возобновил удары по фашистам.

Ставке стало ясно, что за период с конца апреля до начала июня в районе Волхова и Ленинграда было допущено несколько серьезных ошибок. Своей директивой от 3 июня командующим Ленинградским фронтом она назначила Л. А. Говорова. Еще через пять дней был восстановлен Волховский фронт.

Какова же была обстановка на фронте к нашему приезду? Обстановка выглядела довольно мрачной. 2-я ударная армия, отрезанная от баз снабжения и окруженная, испытывала острую нужду в продовольствии и боеприпасах. Ее арьергардные соединения под давлением противника медленно отходили на восток, а авангард тщетно стремился пробить коридор. Войска 59-й и 52-й армий, растянутые на широком фронте, еле сдерживали врага, пытавшегося расширить разрыв между ними и 2-й ударной армией. Резервы отсутствовали. Мы стали лихорадочно искать выход. Нам удалось высвободить три стрелковые бригады и ряд других частей, в том числе один танковый батальон. На эти скромные силы, сведенные в две группы, возлагалась задача пробить коридор шириной в 1,5 — 2 км, прикрыть его с флангов и обеспечить выход войск 2-й ударной армии, попавших в окружение.

Сигнал к наступлению дали на рассвете 10 июня. Артиллерия произвела короткую подготовку. Танки и пехота двинулись в атаку. Кажется, все было продумано и предусмотрено. Но успеха не получилось.

Было ясно, что имевшимися силами нам врага не сломить. Ночью мы с А. М. Василевским снова пересмотрели все ресурсы фронта и наметили ряд частей и подразделений для переброски к месту прорыва. Наращивал усилия и противник. С севера, западнее Ленинградского шоссе, наступали части трех его пехотных дивизий, полицейской дивизии СС и другие части и подразделения, оборонявшиеся раньше на других участках фронта и сведенные в бригады «Кехлинг», «Бассе» и «Шейдес». Со стороны Новгорода действовали группа «Хоппе», группа «Яшке» и другие вражеские части. С запада на 2-ю ударную армию оказывали давление две пехотные и одна охранная дивизия, сведенные в группу «Герцог». Сражение не прекращалось ни на один миг и носило исключительно ожесточенный характер. Обе стороны несли большие потери.

Наконец, немцы не выдержали. 19 июня танкисты нашей 29-й танковой бригады, а за ними и пехота прорвали оборону противника и вышли на соединение с войсками 2-й ударной армии, наступавшими с запада. А через два дня ударом с востока и запада был пробит коридор шириною 300 — 400 метров вдоль железной дороги. Воспользовавшись этим коридором, из 2-й ударной армии на Мясной Бор вышла большая группа раненых бойцов и командиров. Затем произошло то, чего я больше всего опасался. Части 2-й ударной армии, участвовавшие в прорыве, вместо того чтобы направить свои усилия на расширение прорыва и закрепление флангов, сами потянулись вслед за ранеными. В этот критический момент командование 2-й ударной армии не приняло мер по обеспечению флангов коридора и не сумело организовать выход войск из окружения. Попытки со стороны командования фронта сколотить из вышедших частей отряды и использовать их для обеспечения коридора также не увенчались успехом.

Немцы же, быстро разобравшись в обстановке, на второй день после массированного удара своей авиации и артиллерии, снова заняли оборонительные сооружения по восточному берегу реки Полнеть и воспрепятствовали тем самым выходу наших войск. Одновременно противник усилил нажим на 2-ю ударную армию с запада.

К 23 июня район, занимаемый 2-й ударной армией, сократился до таких размеров, что уже простреливался артиллерией противника на всю глубин.у. Последняя площадка, на которую сбрасывались нашими самолетами продовольствие и боеприпасы, перешла в руки врага. Узел связи был разбит, управление нарушено. Войска прикрытия также отходили беспорядочно. Командарм Власов бездействовал, а все попытки заместителя командующего 2-й ударной армией П. Ф. Алферьева задержать войска на последнем промежуточном рубеже не дали результатов.

Командование фронта, чтобы обеспечить выход частей 2-й ударной армии, оставшихся за линией фронта, подготовило новый встречный удар войск 59-й с востока и 2-й ударной армий с запада вдоль узкоколейной дороги. Помню, что атака назначалась на 23 часа 23 июня. Командиры соединений 2-й ударной армии были предупреждены, что эта атака должна быть доведена до конца любыми средствами. Все артиллеристы, шоферы и другие специалисты влились в стрелковые соединения. Тяжелая техника была уничтожена или выведена из строя. Однако из-за сильнейшей бомбардировки с воздуха боевых порядков войск и штаба 2-й ударной армии некоторые мероприятия по занятию исходного положения для атаки были сорваны.

Наступила ночь на 24 июня. В 23. 30 начали движение войска 2-й ударной армии. Навстречу им уже вышли танки 29-й танковой бригады с десантом пехоты. Артиллерия 59-й и 52-й армий всей своей массой обрушилась на врага. Артиллерия противника открыла ураганный ответный огонь. Над районом боевых действий появились вражеские ночные бомбардировщики. Я в это время находился на командном пункте 59-й армии, откуда поддерживал связь со штабом 2-й ударной армии. С началом движения войск этой армии связь со штабом 2-й ударной армии нарушилась и уже больше не восстанавливалась.

К утру вдоль узкоколейной железной дороги наметился небольшой коридор и появились первые группы вышедших из окружения бойцов и командиров. Они шатались от изнеможения. Выход войск продолжался в течение всей первой половины дня, но затем прекратился. Немцам удалось взять под контроль дорогу. К вечеру силами войск, действовавших с востока, снова был пробит коридор и расчищена дорога. По этому коридору, простреливаемому перекрестным огнем с двух сторон, в течение ночи и утра 25 июня продолжался выход бойцов и командиров 2-й ударной армии. В 9.30 25 июня немцы вновь захлопнули горловину, теперь уже окончательно.

Командование 2-й ударной армии, как впоследствии сообщил командир 327-й стрелковой дивизии И. М. Антюфеев, отдало утром 24 июня распоряжение: выходить из окружения мелкими группами, кто где хочет и как знает. Это распоряжение подорвало моральный дух войск и окончательно дезорганизовало управление. Не чувствуя руководства со стороны командования и штаба армии, подразделения дивизий и бригад вразброд двинулись к выходу, оставляя неприкрытыми фланги. Отдельные бойцы в результате непрерывных боев и недоедания совершенно обессилели. Некоторые находились в полубессознательном состоянии и лежали на земле. Как выяснилось несколько лет спустя, в таком состоянии наряду с другими в фашистский плен попал известный татарский поэт Муса Джалиль (старший политрук М. М. Залилов), сражавшийся под Мясным Бором.

Старший политрук М. М. Залилов работал тогда в редакции газеты 2-й ударной армии «Отвага». До него здесь был Всеволод Багрицкий, сын известного советского поэта Эдуарда Багрицкого. Но зимой он погиб. Некоторое время должность пустовала, а затем Политотделом 2-й ударной армии был прислан Муса Мустафович, направленный к нам из Москвы. Он работал корреспондентом. Очерки и статьи его были зажигательными. Из двух с половиной десятков сотрудников редакции армейской газеты из окружения сумело выйти человека три. Они позднее рассказали, что последние сведения о Джалиле были у них за неделю до того, как кольцо окончательно сомкнулось: старший политрук поехал в части собирать материал. Потом следы его потерялись. Как он попал в плен, стало известно только после войны, когда на весь мир прогремела написанная им в фашистском застенке «Моабитская тетрадь».

Но где же армейское руководство? Какова его судьба? Мы приняли все меры, чтобы разыскать Военный совет и штаб 2-й ударной армии. Когда утром 25 июня вышедшие из окружения офицеры доложили, что они видели в районе узкоколейной дороги генерала Власова и других старших офицеров, я немедленно направил туда танковую роту с десантом пехоты и своего адъютанта капитана М. Г. Бороду. Выбор пал на капитана Бороду не случайно. Я был уверен, что этот человек прорвется сквозь все прегради. Когда началась Великая Отечественная война, краснознаменец лейтенант Михаил Григорьевич Борода, отличившийся еще во время финской кампании, являлся начальником 5-й погранзаставы возле Суоярви на финляндской границе. Финнам удалось после возникновения боевых действий взять заставу в кольцо. За два дня пограничники отбили 12 атак. Тогда противник стал бомбить заставу. 22 дня герои выдерживали осаду. А когда боеприпасы оказались на исходе, пограничники штыковой атакой прорвали кольцо окружения с неожиданной стороны — в направлении к Финляндии — и ушли от преследования в полном вооружении и неся с собой раненых. Через пять суток храбрецы соединились с нашими войсками. За этот подвиг они были награждены. Борода получил второй орден Красного Знамени. Воюя в составе 7-й армии, он был ранен под Петрозаводском, а по выздоровлении стал командиром роты, охранявшей Военный совет армии. Там-то я и познакомился с ним и уже не расставался до конца войны. Борода был назначен офицером для поручений, а позднее помощником начальника оперативного отдела штаба фронта. В конце 1941 года он спас мне жизнь.

^{Капитан М. Г. Борода — адъютант командующего войсками Волховского фронта}

Дело было под Тихвином. Атака дивизии П. К. Кошевого захлебнулась. Я находился в тот момент недалеко и решил подбодрить солдат. Увидев командующего, они сразу поднялись и снова пошли в атаку. Позиции врага остались у нас за плечами. Но в перелеске, видимо, уцелел какой-то фашистский пулеметчик, и мы внезапно очутились под лавиной пуль. Борода и другой бывший пограничник, ефрейтор Селютин, упали на меня и прикрыли собой. Рядом стояло 45-миллиметровое орудие. Его командир успел дать выстрел прямой наводкой и уничтожить пулемет, а сам (вместе с Селютиным и Бородой) был тяжело ранен последней очередью. Михаил Григорьевич не раз отличался с тех пор в бою. Так, весной 1942 года под Мясным Бором он получил от меня задание помочь дивизии полковника Угорича отбить атаку противника, рвавшегося к Ленинградскому шоссе. Когда комдив был смертельно ранен, Борода временно принял на себя его функции и не дал дивизии отступить.

И вот во главе отряда из пяти танков Борода двинулся теперь в немецкий тыл. Четыре танка подорвались на минах или были подбиты врагом. Но, переходя с танка на танк, Борода на пятом из них все же добрался до штаба 2-й ударной армии. Однако там уже никого не было. Вернувшись, горстка храбрецов доложила мне об этом в присутствии представителя Ставки А. М. Василевского. Зная, что штаб армии имеет с собой радиоприемник, мы периодически передавали по радио распоряжение о выходе. К вечеру этого же дня выслали несколько разведывательных групп с задачей разыскать Военный совет армии и вывести его. Эти группы тоже сумели выполнить часть задания и дойти до указанных им районов, но безрезультатно, так как и они Власова не отыскали.

Как потом стало известно, весь начальствующий состав штаба армии был разбит на три группы, которые должны были в ночь с 24 на 25 июня выходить с частями и штабами атакующих войск. Военный совет армии, сопровождаемый ротой автоматчиков, выступил в 23 часа 24 июня в район 46-й стрелковой дивизии, с частями которой он должен был выходить. В пути выяснилось, что никто из работников штаба как следует не знал, где находится командный пункт 46-й стрелковой дивизии. Двигались наугад. При подходе к реке Полисть все три группы попали под сильный минометно-артиллерийский огонь противника. Одни залегли, другие, пытаясь выйти из-под обстрела, рассыпались в разных направлениях. Военный совет армии и начальник связи генерал Афанасьев, который впоследствии и рассказал нам всю эту историю, повернули в северном направлении, но и там оказались немцы. Тогда было принято решение отойти в тыл противника, а затем, продвинувшись на несколько километров к северу, перейти линию фронта в другом месте. Характерно, что в обсуждении намечаемых действий группы командарм-2 Власов никакого участия не принимал. Он совершенно безразлично относился ко всем изменениям в движении группы.

На второй день группа генерала Афанасьева встретилась с Лужским партизанским отрядом Дмитриева. Дмитриев помог затем Афанасьеву связаться с командиром партизанского отряда Оредежского района Сазановым, у которого имелась радиостанция. С помощью этой радиостанции генерал Афанасьев 14 июля сообщил в штаб Волховского фронта о своем местонахождении и о судьбе Военного совета 2-й ударной армии, после чего был вывезен на самолете.

Получив радиограмму от Афанасьева, я немедленно позвонил А. А. Жданову и попросил его дать распоряжение командиру Оредежского партизанского отряда Ф.И. Сазанову разыскать генерала Власова и его спутников. Товарищ Сазанов выслал три группы партизан, которые осмотрели всю местность вокруг Поддубья на много километров. Власова нигде не было. Наконец, через некоторое время от партизан поступило сообщение, что Власов в деревне Пятница перешел к гитлеровцам. Он вступил на черный путь предательства Родины. Некоторые сведения о том, как конкретно это произошло, мы нашли позднее в трофейных документах. В частности, в дневниках отдельных немецких офицеров записано, что Власов сидел в избе, спокойно ожидая появления немцев. Когда их солдаты вошли в горницу, он закричал: «Не стреляйте, я — генерал Власов!» Дальнейшие его поступки были еще более гнусными. Бывший советский командарм согласился начать формирование антисоветских воинских соединений, вербуя в них всяких подонков или таких же грязных изменников, как он.

Возникает вопрос: как же все-таки случилось, что Власов оказался предателем? Ответ, мне кажется, может быть дан только один. Власов был беспринципным карьеристом. Его поведение до этого вполне можно считать маскировкой, за которой скрывалось равнодушие к своей Родине. Его членство в Коммунистической партии — не более чем дорожка к высоким постам. Его действия на фронте, например в 1941 году под Киевом и Москвой, — попытка отличиться, чтобы продемонстрировать профессиональные способности и поскорее выдвинуться. Но война сложна. Его армия застряла перед Любанью, а в начале июня была взята в кольцо. Дальнейшая судьба ее известна.

Судьба же Власова в конечном итоге повторила судьбу многих других ренегатов, которые были известны в истории. Он попал под конец войны к нам в плен и был казнен, а его имя стало синонимом любой мерзкой измены.

Возвращусь к тем, кто в тяжелейших условиях сохранял неизменные чувства советского гражданина, воина и солдата до последнего своего дыхания. Многим из них в те тяжелые дни удалось вырваться из вражеского кольца. В числе вышедших был начальник разведывательного отдела армии А. С. Рогов. Он рассказал, что выступил позднее и двигался по маршруту Военного совета. Наткнувшись на минометно-артиллерийский заградительный огонь противника, вынужден был остановиться. Никого из группы Военного совета в этом районе уже не было. В 1.30 25 июня огонь стал ослабевать и перемещаться в направлении узкоколейки. Предполагая, что там образовался прорыв, полковник Рогов поспешил туда. И действительно, все, двигавшиеся в направлении узкоколейки, вышли из окружения, хотя потери от минометного и пулеметного огня в целом были большие.

Всего вышло из окружения 16 тысяч человек. В боях тогда погибло из 2-й ударной армии 6 тысяч человек, а 8 тысяч пропали без вести. Так закончилась трагедия этой армии.

Итак, завершить Любаньскую операцию успешно не удалось.

Тем не менее она имела большое значение для событий на советско-германском фронте в первой половине 1942 года. Наши войска окончательно захватили инициативу под Ленинградом. Они сорвали наступление группы армий «Север», заставили вражеские войска вести оборонительные бои и нанесли им значительные потери. Более 15 дивизий, в том числе одну моторизованную и одну танковую, оттянули на себя войска Волховского фронта, предприняв наступление севернее Новгорода. Две пехотные дивизии и ряд отдельных частей противник вынужден был снять непосредственно из-под Ленинграда. Чтобы противодействовать нашему наступлению и возместить большие потери, немецкое командование в первой половине 1942 года усилило группу армий «Север» шестью дивизиями и одной бригадой. Наконец, наши войска получили большой опыт боевых действий в лесисто-болотистой местности, который пригодился в последующих сражениях, закончившихся полным разгромом немецко-фашистских войск под Ленинградом. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.