На грузинской земле

На грузинской земле

Однажды меня срочно вызывают в Москву, в управление кадров ПВО. Прибыв, я докладываю направленцу управления по авиационным кадрам. В ответ слышу: «Сейчас пойдете к командующему авиацией ПВО страны». Конечно, я отвечаю: «Есть!», но сам теряюсь в догадках, зачем я понадобился маршалу авиации Евгению Савицкому. С ним я был знаком еще на фронте под Берлином, когда он в паре со своим ведомым Алексеем Новиковым прилетал к нам в полк (тогда мы входили в состав его корпуса) и кратко беседовал с летчиками о положении дел и о проведенных боях. Затем Савицкий брал с собой, на прикрытие, нашу лучшую пару – Александрюка и Васько и летел с ними на линию фронта: искать немецкие самолеты. Как правило, противника они встречали и обычно, сбив несколько самолетов, обращали его в бегство. Но это было давно.

Подождав в приемной с десяток минут, по приглашению адъютанта я захожу в кабинет командующего и докладываю о прибытии. Командующий внимательно смотрит на меня, а затем спрашивает:

– Как дела в полку?

Я докладываю, что план летной подготовки выполнили полностью, летных происшествий нет и так далее. В ответ я слышу:

– Хорошо, – и затем: – На Севере нужен командир полка. В Килп-Ярв[30] поедешь?

Отвечаю:

– Так точно, готов ехать!

С этим меня отпускают, и я убываю домой, в Минск, с самыми противоречивыми чувствами в душе. Радует доверие, но новое место, новые люди... Полк вооружен самолетами Су-9, новыми, совершенно мне незнакомыми самолетами! Все это тревожит меня. Одно дело знакомый коллектив, знакомые самолеты. Все обустроено: живи, командуй, летай – никаких хлопот. А тут сплошные волнения, неизвестность. Это не Белоруссия, а неизвестный край, с его очень сложной погодой, полярной ночью и другими «прелестями». Да и жену эта новость не порадует (женился я в 1957 году на той самой Юлии)! Но решение принято, слово дано, и теперь его надо выполнять.

Приехав в полк, я докладываюсь командиру. Шкирко молчит, затем говорит: «Поздравляю. Надеюсь, что справишься. Не везет нам – только сработались, и приходится расставаться. Но не торопись, подождем приказа о твоем назначении». Мы ждем неделю, потом другую, но приказа нет. Наконец из управления кадров сообщают, что в этот полк назначен летчик, летающий на Су-9, а меня планируют послать командиром полка МиГ-17 в Грузию и спрашивают о моем согласии. Это меня радует: все-таки Грузия – это не Север, да и самолеты мне хорошо известны. МиГ-17 – машины простые и очень надежные. Конечно, я даю согласие!

Через несколько дней приходит приказ о моем назначении командиром 167-го гвардейского полка, распоряжение срочно выехать в Грузию в город Цулукидзе и там вступить в должность. Жена, страшно возмущенная моим согласием ехать на Север, несколько успокаивается, хотя и продолжает нервничать: что брать в дорогу, как встретят нас на новом месте? Кое-как я успокаиваю ее. В этих переездах и заключается жизнь военного!

На сборы мне дано всего три дня. Видимо, аппарат командующего действует четко, и мне надо срочно выезжать. Мы быстро собираем несколько чемоданов: имущества у нас немного, а казенную мебель мы оставляем. На прощание мы устраиваем ужин с командованием и летным составом, во время которого обмениваемся теплыми пожеланиями друг другу. Утром я укладываю все в свою «Победу», прощаюсь с провожающими и – прощайте, Мачулищи! Побывать в них еще раз мне больше не довелось.

* * *

Все время сверяясь с картой, за 3 дня мы проехали на автомобиле через Гомель, Чернигов, Донбасс, Ростов, затем миновали склоны Кавказского хребта и повернули от моря на восток, в глубь Грузии. Вот и небольшая станция Самтредиа – здесь мы сделали поворот на север, и через 15 км показался небольшой город Цулукидзе. Слева на въезде я увидел ровное поле со стоящими самолетами. Значит, мы приехали по назначению.

Спросив у нескольких грузин, где находится штаб авиационного полка, мы выехали на довольно красивую площадь. Двухэтажные дома, пальмы, памятник Сталину... Рядом с площадью оказался штаб полка. Меня проводили к начальнику штаба, который оказался весьма приветлив. Он сказал, что ему только вчера позвонили из штаба дивизии и сказали, что назначен новый командир полка, но он не ожидал так быстро меня увидеть! Тем не менее он связался с командиром дивизии Федором Бутурлиным и сообщил, что завтра в полк приедет его заместитель для передачи полка новому командиру. Затем последовали распоряжения командиру авиационного батальона о постановке меня на питание, о размещении. Нас с женой разместили в военном городке, в одной из комнат, которую любезно предоставил нам заместитель командира батальона.

На другой день я познакомился с полком. 167-й гвардейский полк прошел славный боевой путь. Вооруженный самолетами-штурмовиками Ил-2, он в годы войны уничтожал немецкие танки и пехоту под Москвой, защищал Воронеж, участвовал в освобождении Киева и Югославии. Полк входил в состав 10-й гвардейской штурмовой дивизии под руководством прославленного летчика Витрука, ныне похороненного на Кургане Славы в Киеве. Все полки дивизии стали гвардейскими. Интересно, что полком, а затем и дивизией командовал дважды Герой Советского Союза Александр Ефимов, впоследствии ставший главнокомандующим ВВС, а штурманом был Сергей Голубев, впоследствии заместитель главнокомандующего ВВС.

Прошло уже несколько лет с момента, когда полк был передан в состав авиации ПВО и получил самолеты МиГ-17, но за эти годы летчики полка почти не продвинулись в освоении самолета и так и не смогли приступить к боевому дежурству. Главнокомандующий войсками ПВО решил заменить весь руководящий состав полка и назначить в полк летчиков, полностью освоивших самолет МиГ-17. Первым в полк прибыл я. Вслед за мной прибыли начальник воздушно-стрелковой подготовки подполковник Ивановский и штурман полка Борисов, затем командиры эскадрилий и их заместители. Летчики были хорошие, но надо было сколотить коллектив, чтобы выполнить поставленную задачу: через 3 месяца начать боевое дежурство по прикрытию Закавказья, от Еревана до Сухуми, от проникновения иностранных (в первую очередь американских) самолетов-разведчиков.

Первые летные дни ушли на проверку на учебных самолетах и выпуск на боевых самолетах руководящего состава. Для ускорения подготовки первая эскадрилья была скомплектована из наиболее опытных летчиков, а весь молодой летный состав был направлен в третью эскадрилью. Таким образом, первая и вторая эскадрильи летали в основном днем в сложных метеоусловиях, а третья – в простых, что позволяло нам быстрее продвигаться вперед. Дело в том, что в Западной Грузии погода зависит от направления ветра. Если ветер восточный, с гор, то безоблачно – и тогда летает третья эскадрилья, если с запада, то облака, зачастую с дождем – и летают в первую очередь первая и вторая эскадрильи.

Кроме того, первой эскадрилье были выделены лучшие самолеты, и регламентные работы на них выполнялись в первую очередь. И если ранее летчиков полка готовили равномерно, и потому их подготовка была длительной, то теперь, через три месяца, два звена первой эскадрильи были полностью готовы к боевым действиям. В намеченный срок полк начал боевое дежурство, летчики работали в простых и сложных метеоусловиях. Через месяц были подготовлены и остальные летчики двух эскадрилий.

Начались вылеты на перехват иностранных самолетов-разведчиков. Постоянно, один-два раза в неделю над Черным морем появлялся американский реактивный самолет РБ-47. Он подходил к береговой черте где-то в районе Сухуми, разворачивался и шел в нейтральных водах вдоль береговой черты до Батуми, а затем обратно. В десяти километрах от него, почти над береговой чертой параллельно с ним шел поднятый нами истребитель, в задачу которого входило пресекать заход разведчика на нашу территорию. Пройдя один-два раза вдоль границы и «проверив» нашу боевую готовность, американец уходил домой, а мы возвращали поднятый перехватчик на свой аэродром.

Летная подготовка продолжалась, но не без казусов. Однажды на наш аэродром потребовалось перегнать 2 самолета с аэродрома Марнеули, где располагался соседний полк. Я выделил хорошо подготовленного штурмана полка майора Борисова. Так как ожидались простые метеоусловия, то он взял с собой молодого, но уже опытного летчика, бывшего штурмовика, который не был еще подготовлен к полетам в облаках.

Как это всегда бывает, погода переменилась неожиданно. Подул западный ветер, который принес с собой мощную облачность толщиной почти 6000 метров: с 1000 до 7000 метров. Приказав КП не давать разрешения на перелет Борисова, я ушел контролировать подготовку летчиков к полетам. Внезапно дежурный штурман сообщил мне, что Борисов уже вылетел парой и подходит к аэродрому. Немедленно дав команду штурману возвращать Борисова обратно, я помчался на аэродром, но, прибыв туда, узнал, что Борисов пробивает своей парой облачность вниз. Предупредив дежурного летчика на СКП о включении всех средств захода на посадку, я стал ждать, почти каждую минуту запрашивая у Борисова высоту, на которой он находится. Спокойный голос сообщал: «шесть, четыре, два...» Запрашивать ведомого летчика я запретил, чтобы не отвлекать того от управления самолетом. Зная, что он бывший штурмовик, привыкший летать в плотном строю, я надеялся, что он и на этот раз удержится в строю. Так и оказалось, но когда Борисов сел, то я ему выдал по первое число! Он же оправдывался тем, что вылет ему разрешил КП дивизии и что ведомый летчик был хорошо подготовлен к полетам в плотном строю. Так как в этом происшествии виноват был не только Борисов, то накладывать на него взыскание я не стал, но впредь запретил командному пункту давать согласие на прием самолетов без моего разрешения.

Вторым случаем было происшествие чисто морального плана. Один из прибывших ко мне летчиков довольно высокого звания и должности (не буду называть его фамилию) приехал к нам в полк с сестрой. Мой заместитель по политической части Алексей Лемешко сказал, что жена этого летчика осталась с детьми до окончания ими учебы в школе и приедет в конце июля, а сестра постоянно живет с ними и приехала сюда, чтобы помочь ему устроиться на новом месте. Я, конечно, посочувствовал этому летчику и даже дал команду выделить для него освободившиеся две комнаты в финском домике. Прошли три месяца, и вдруг ко мне приходит замполит.

– Товарищ командир, приехала жена... – и называет фамилию этого летчика.

– Ну и что же, очень хорошо, значит, семья в сборе!

– Но она избила сестру и выгнала ее!

Это уже было серьезно. Мы с замполитом решаем идти к этому летчику вместе и как-то устроить примирение семьи... Вечером мы приходим к нему, здороваемся и знакомимся с его женой. Но та вдруг начинает обвинять нас:

– Как вы могли допустить такой разврат?..

Мы оправдываемся, успокаиваем ее:

– Ваш муж прекрасный летчик. Мы полностью доверяли ему. Думаем, что вам нужно пережить эту трагедию и не бросать его.

В ответ мы получаем неожиданный ответ:

– Да он всю жизнь был такой, но я не бросила его, когда он был лейтенантом, а теперь, когда он стал подполковником, тем более не брошу!

Нам оставалось только распрощаться и уйти. Но «сестру» этого летчика я все же приказал уволить из летной столовой, где она работала официанткой, обслуживая летчиков.

Второй похожий случай произошел летом следующего года. Вечером, часов в 11, начальник штаба докладывает мне, что на дежурного по части напали местные жители и отобрали у него пистолет. Это очень серьезное происшествие – надо срочно разбираться! Я тут же приказываю заменить дежурного и прислать его ко мне и вызываю заместителя по политчасти. Через некоторое время входит молодой очень симпатичный летчик. Спрашиваю: как произошло нападение? Кто нападал? Мой летчик отвечает, что шел проверять караулы, и возле местного стадиона на него напали несколько молодых парней. Они повалили его на землю, отобрали пистолет и убежали.

Да, дело действительно серьезное! Я приказываю усилить караулы, выделить офицерский патруль. Одновременно я звоню начальнику местной милиции, информируя о случившемся, и прошу помочь в розыске нападавших и возвращении пистолета. Утром начальник милиции приезжает ко мне. После взаимных приветствий он говорит:

– Дорогой, ничего страшного. Ваш парень был с девушкой на стадионе. Снял пистолет. Ну а наши ребята спугнули их – и вот трофей!

С этими словами он отдает мне пистолет и сверток с офицерским ремнем и кобурой. Мне остается только поблагодарить за такое быстрое и оперативное расследование. Вызываю замполита, командира базы, затем того дежурного, и мы спрашиваем: с кем он был на стадионе и зачем? Тот сначала отнекивается, но угроза свести его с похитителями пистолета делает свое дело. Летчик называет имя официантки и говорит, что они решили просто погулять. Мы опросили также и девушку, но та от всего отнекивалась. В любом случае доклад о происшедшей утрате оружия с пикантными подробностями мне, к сожалению, пришлось представить командиру корпуса. Несмотря на все наши ходатайства об оставлении этого летчика в полку, он все же был уволен. Кажется, он потом устроился в Аэрофлоте и довольно успешно летал.

С начальником же милиции у меня сложились самые хорошие отношения. Мы во всем помогали ему в наведении порядка, выделяли патрули и всячески поддерживали порядок среди наших военнослужащих. Здание милиции находилось недалеко от нашего штаба, и, проходя мимо него, я каждый день видел новую автомашину «Волга». Как-то при встрече я решил задать мучивший меня вопрос:

– Дорогой, скажи, пожалуйста, сколько у тебя автомашин? Каждый день вижу у тебя новую «Волгу»!

Ответ был неожиданный:

– У меня всего одна «Волга», да и та неисправная. Просто у меня в районе 300 автомашин, и я предписал их владельцам по одному ежедневно приезжать ко мне на дежурство.

Я удивляюсь:

– А если не приедет?

И в ответ слышу:

– Обязан приехать. А иначе дам команду отобрать права или снять номера!..

Спокойную жизнь городка нарушило необычное событие – ночью прогремел взрыв. Утром начальник особого отдела доложил мне, что в городе взорван дом. Событие настолько необычное, что мы с ним едем к месту происшествия. Там небольшой красивый двухэтажный домик. Входная дверь взорвана, стекла выбиты, балкон над дверью перекосился. Пострадавших нет, так как дом только что отстроен и в нем еще никто не жил. Я спрашиваю у спутника: кто может быть злоумышленником и почему его взорвали?

В ответ я слышу:

– Товарищ командир, дом построил местный врач для новой жены. С прежней он разошелся, вот она и взорвала дом!

Да, небольшой тихий городок в Грузии, а страсти кипят, как у Шекспира!

Через несколько дней встречаю местного начальника госбезопасности. Мы здороваемся, я спрашиваю о его здоровье, пытаюсь узнать, как дела, но он на все вопросы отвечает: «Спасибо, все хорошо». Тогда я спрашиваю напрямую:

– А я слышал, что у тебя дом взорвали?

Отвечает:

– Да был такой случай, но все остальное хорошо.

Тогда я интересуюсь:

– Ну а взрывавшие найдены?

В ответ неожиданное:

– Нет, не нашли, никаких следов не оставили!

Я не отстаю:

– А я слышал, что первая жена взорвала...

– Да и я так думаю. Больше некому.

– Так почему ее не арестуешь?

И вот тут его ответ совершенно меня поразил:

– Дорогой, какой же мужчина арестует храбрую женщину? Муж сам виноват и наказан справедливо!

Больше я уже ни о чем не спрашивал. Действительно, соломоново решение!

За всеми этими событиями быстро пролетел год. В следующем году полк приступил к ночным полетам. Летали мы успешно: летчики прекрасно освоили самолет МиГ-17, и полеты проходили просто отлично. Почти все летчики, получив провозные на учебно-боевых самолетах, успешно вылетали на боевых и теперь совершенствовали технику пилотирования.

В одну из летных ночей, приехав вечером на аэродром, я заслушал доклад метеоролога о том, что приближается холодный фронт с дождями и грозами. Вскоре действительно начался дождь. Я решил перенести полеты на следующую ночь, когда «давали» хорошую погоду, дал команду «отбить полеты» и уехал в городок. Прибыв туда и заслушав доклады о случившемся за день, я отдал команду перенести ночные полеты на завтра, а сам пошел домой. Спать не хотелось, и, увидев, что дождь кончился, я решил немного пройтись по городу с женой. Но не прошло и полчаса, как облака разошлись и полная луна во всей красе озарила город ярким светом. Моему возмущению не было предела! Как я мог поверить докладу метеоролога, как принял такое неверное решение? Не удержавшись, я громко воскликнул: «Какая ночь пропала!» Это так обидело мою жену, что она долго мне припоминала: «Тебе полеты дороже меня!» Не знаю, права ли она была, – оправдываться в любом случае было бесполезно...

Осенью началась проверка дивизии и наших обоих полков. В один из дней была объявлена боевая тревога. Приятно было смотреть, как четко и уверенно действовал весь личный состав. Внезапно дежурный штурман доложил: «Появились воздушные цели... одна, вторая... десятая!..» Десять воздушных целей! Это многовато, обычно мы тренировались по одной-двум целям. Но делать нечего! Цели подходят к рубежу подъема, и в воздух поднимаются один самолет за другим – вся первая эскадрилья и пара из управления полка.

Вот первый бомбардировщик подходит к рубежу перехвата. Штурман КП дает перехватчику (кажется, это Ивановский, начальник воздушно-стрелковой подготовки полка) разворот на цель. Тот докладывает: «Цель вижу, атакую!» Доклады об обнаружении целей и об их атаке следуют один за другим. Кажется, все цели перехвачены. Теперь быстро посадить, заправить самолеты и подготовить их к очередному вылету!..

Но только успели посадить самолеты первой эскадрильи, как начинается налет второй группы бомбардировщиков. Решено поднимать вторую эскадрилью. Правда, ее летчики подготовлены хуже летчиков первой эскадрильи, но делать было нечего, надо поднимать. Снова перехватчики один за другим взлетают и направляются навстречу бомбардировщикам. Видимо, или бомбардировщики действовали по шаблону, подходя с одного направления и следуя один за другим, или же нам очень повезло, но все бомбардировщики были перехвачены. На проявленных пленках и отпечатанных снимках были видны бомбардировщики, причем на дистанциях 400—600 метров. Особенно огромным был бомбардировщик, снятый Ивановским – как шутили летчики, «начальником огня и дыма». Дистанция отличная – 200 метров! Все эти снимки висели потом в зале на разборе учения. Дивизия и полк получили хорошие оценки. Единственное сделанное замечание было о том, что в полку мало летчиков 1-го и 2-го класса. Мы учли это и сразу же после возвращения с разбора перешли на ночные полеты.

Ночные полеты в Западной Грузии имеют свои особенности. Колхида – это узкая долина, по трем ее сторонам возвышаются горы, с четвертой расстилается море. В безоблачную ночь летать просто. Внизу цепочка огней со скоплением их в городах и поселках, снижаться можно только здесь. По бокам горы – там чернота. Выше 7000 метров летать безопасно – горы ниже. Поэтому мы придерживались строгих правил выполнения ночных полетов: набирали высоту тысяч пять в районе аэродрома, а затем уходили на маршрут – обычно на запад с постепенным набором высоты выше 7000 метров, а уже затем разворачивались на север и восток. Приход на аэродром со снижением до 1000 метров мы осуществляли строго с запада, и лишь выйдя на аэродром, визуально летчик спускался на высоту 500 метров и заходил на посадку. Примерно так же мы летали и в сложных метеоусловиях. Заход и пробитие облаков во всех случаях осуществлялись с запада, со стороны моря.

Я так подробно описываю это потому, что после моего отъезда из полка новый командир изменил этот порядок и стал практиковать построение захода на посадку, как в равнинной местности, где летчик пробивает облака вниз до высоты 200 метров, выходит на этой высоте на дальний привод в 4 км от посадочной полосы и с ходу производит посадку. В результате два летчика при заходе на посадку в облаках сразу разбились. Они неточно выдержали время после привода и ушли дальше от аэродрома, чем это нужно, а руководитель полетов, к несчастью, перепутал самолеты и подавал команды на снижение дальнему летчику, ориентируясь по данным локатора, показывавшего местонахождение ближнего самолета.

Принятые нами меры предосторожности позволили летчикам двух эскадрилий полка успешно освоить полеты ночью в простых и сложных метеоусловиях. Затем мы переключили на ночные полеты и третью эскадрилью – молодых летчиков. Здесь было гораздо труднее, поскольку эти летчики имели меньший налет и недостаточный опыт. Поэтому приходилось постоянно следить за местоположением каждого самолета и в необходимых случаях подсказывать или давать необходимые команды. Тем не менее однажды мы лишь случайно избежали летного происшествия. Один из молодых летчиков, узбек по национальности, вылетел ночью в зону для отработки техники пилотирования. Зона находилась на севере от аэродрома. Выполнив задание, летчик доложил об этом и попросил разрешения выйти на привод на высоте 7000 метров. Руководитель полетов разрешил. Я же в это время находился на командном пункте, который также контролировал движение самолетов в районе аэродрома. Вдруг дежурный штурман докладывает мне, что какой-то самолет уходит от аэродрома в сторону турецкой границы. Я быстро запрашиваю руководителя полетов, сколько в воздухе наших самолетов и где они находятся. Получаю ответ, что в воздухе три самолета: один на кругу заходит на посадку, другой в зоне западнее аэродрома, третий возвращается из северной зоны на аэродром.

Вместе мы быстро прикидываем курс третьего самолета. Видимо, он проскочил аэродром, уходит на юг и уже подходит к турецкой границе. Штурман КП быстро дает ему команду: «Немедленно разворот на 180°!», но летчик упрямится: «Иду точно на привод». Мне приходится дать уже своим позывным повторную команду и потребовать запросить «Прибой» (курс на аэродром) у пеленгатора. После этого слышу: «Прибой» дали 360°, разворачиваюсь на аэродром». К сожалению, эти переговоры заняли несколько минут, и летчик оказался над турецкой территорией. Радиолокационные станции нашей ПВО засекли нарушение границы и доложили в Москву. В результате приказ главнокомандующего войсками ПВО и выговор мне за плохую организацию полетов и слабый контроль за летным составом... Хотя это было и неприятно, но я успокаивал себя, что самого страшного не случилось: и летчик жив, и самолет цел, – а какой же командир без выговора, тем более справедливого?!

Жизнь продолжалась своим чередом. Приближался новый, 1961 год. В одну из ноябрьских ночей меня разбудили вой автомобильных сирен и стрельба. Поняв, что происходит что-то необычное, я звоню начальнику штаба, но тот тоже не понимает, что происходит в городе. Тогда звоню секретарю райкома:

– Сергей Александрович, в городе стрельба, машины носятся, что случилось?

В ответ:

– Дорогой Серго, не волнуйся, в городе свадьба, молодые гуляют, такой наш обычай!

В ночь встречи Нового года весь город был иллюминирован. Тысячи хлопушек, ракет, почти из каждого дома выбегал хозяин и стрелял в воздух! Мы же, зная теперь местные обычаи, спокойно сидели за праздничными столами и поднимали бокалы и стаканы за Новый год.

Чуть ли не на следующий день пришлось разбирать новый инцидент. Приходит командир одной из эскадрилий и сообщает, что его летчик (между прочим, хороший командир звена!) прогнал жену и хочет с ней разводиться. Неприятно, но надо улаживать. Замполит в отпуске – пришлось вмешаться самому. Оказывается, ревнивый муж обиделся на застольный тост своего приятеля, тоже командира звена, неженатого грузина, произнесенный в честь его жены: «Пью за твое здоровье, будь всегда такая сладкая, как этот пирог!» Они, конечно, помирились, но я все-таки выругал комэска: «Что же вы ничего сделать не можете, пора научиться!».

Жизнь в Грузии имеет свои хорошие стороны, свои прелести. Очень красивая природа, кругом пальмы, и очень приятный гостеприимный народ. Неподалеку от нашего городка располагался всемирно известный курорт Цхалтубо с его замечательными радоновыми источниками. От курорта в соседний Кутаиси вела прямая как стрела, широкая асфальтированная дорога: ее построили за месяц по приказанию тогдашнего секретаря ЦК Компартии Грузии Лаврентия Берии. После постройки дороги добраться из Кутаиси в Цхалтубо стало возможно за полчаса.

От постоянного напряжения у меня началась бессонница – неудивительно, когда работаешь летом с пяти часов утра до трех часов ночи! Но курорт с его замечательными ваннами быстро восстановил мое здоровье. Между прочим, я даже лежал в той самой мраморной ванне, где когда-то лежал Сталин!

Мне запомнился и следующий эпизод. В конце лечения, выйдя из ванны, я подъехал на своей «Победе» к большому магазину, куда зашел, чтобы купить пару бутылок боржоми. Выхожу и вижу: у машины стоит милиционер. Я понимаю, что что-то нарушил, подхожу и спрашиваю:

– Добрый день, генацвале! Наверно, я что-то нарушил?

– Товарищ полковник (звание полковника я получил в 1960 году), здесь остановка запрещена.

Я удивляюсь:

– Как запрещена? Знака же нет?

– Посмотри вверх.

Я посмотрел, и действительно прямо над машиной висит знак «Остановка запрещена». Делать нечего, говорю:

– Виноват, больше не буду!

Милиционер настаивает:

– Раз виноват, плати штраф, 25 рублей!

Молча роюсь в карманах, достаю купюру, протягиваю милиционеру. Тот берет ее, вертит в руках, но затем отдает мне обратно:

– Штраф не надо.

Я удивляюсь:

– Почему?

– Ты хороший человек, со мной спорить не стал. Сразу деньги дал!

Такое благородство трогает меня. Я беру деньги обратно, но говорю:

– Я хороший, но и ты хороший человек, меня уважил. Большое спасибо!

Расстались мы довольные друг другом. Нужно сказать, что тогда в Грузии (а в Цулукидзе в особенности) хорошо относились к военным. Это сказывалось на отношении к нам как властей, так и населения. За 4 года у нас не было ни одного серьезного инцидента. Все праздники проводились совместно, и мы стремились оказывать руководству города максимальную помощь в решении самых разных вопросов.

* * *

В феврале моя жена улетела в Москву, к родителям. Врачи опасались за исход ее беременности, поэтому решили, что ей лучше быть в Москве. В один из апрельских дней замполит доложил, что группа летчиков устроила в местном кафе выпивку – шумели, грубо разговаривали с присутствующими посетителями. Возглавлял летчиков штурман полка.

Я вызываю штурмана:

– Товарищ Борисов, не ожидал от вас! Что вы там натворили?

В ответ я слышу неожиданное:

– Товарищ командир, ничего особенного не случилось. Просто отмечали рождение вашего сына!

Такая наглость меня разозлила:

– Вы отмечаете, а я еще ничего не знаю!

– Товарищ командир, у нас разведка прекрасно работает.

Уловка Борисова спасла его и остальных от наказания, тем более что через несколько дней мне сообщили, что в Москве у меня действительно родился сын. Через месяц я улетел в Москву и вскоре привез жену и сына.

Но потом, совершенно неожиданно, на нас свалилась неприятность. Видимо, для знакомства в полк приехал новый командующий Бакинским округом ПВО. Незадолго до этого наша дивизия была расформирована, а ее полки вошли в состав Тбилисского корпуса ПВО. Командир корпуса стал наводить свои порядки, и это резко усложнило летную подготовку, а особенно снабжение полка. Теперь или из-за того, что жалобы летчиков дошли до округа, или еще по какой-то причине, но к нам пожаловал наш высший военный начальник. Он осмотрел штабы, побывал в городке: в солдатских казармах, в столовой. Затем побывал и на полетах. Увидев, что летчики и техники полка приезжают на аэродром на машинах, он внезапно спросил меня, на каком расстоянии аэродром находится от военного городка. Здесь я допустил ошибку, сказав, что по прямой это расстояние составляет примерно 4 километра. Последовал прямой вопрос: «Тогда почему вы возите людей на аэродром на машинах, а не заставляете идти пешком, как требует приказ министра обороны?». Действительно, месяца два назад был издан приказ, требовавший, чтобы личный состав добирался на аэродром пешком в случаях, если расстояние от казарм до аэродрома менее 5 км. Не знаю, кто подготовил такой приказ, ведь летчиков, которые с час или полтора в летном снаряжении будут добираться до аэродрома, да еще под дождем или в июльскую жару, будет просто опасно выпускать в полет! А тем более на воздушный бой или при минимуме погоды, когда от летчика требуется максимум внимания и собранности.

Все же я решил с техниками пройти напрямую от городка до аэродрома. Дороги здесь не было. Пришлось пробираться по тропинкам между участками жителей окраины города, перепрыгивать через канавы, продираться через заросли кустарников. Это «путешествие» длилось почти час, и я пришел к выводу, что такие переходы вызовут протесты и местного населения, и личного состава полка. Они могут привести к летным происшествиям, а кроме того, личный состав просто не уложится в очень жесткие нормы приведения полка в полную боевую готовность: ведь через час после объявления тревоги полк должен быть готов к взлету на отражение налета противника! Переход же по окружной дороге длиной 7 км занял бы добрых два часа.

Приняв все эти обстоятельства во внимание, я отдал приказание командиру батальона аэродромного технического обслуживания продолжать возить личный состав на машинах на аэродром. Командир батальона не стал возражать, но через некоторое время обратился с письмом к командиру корпуса с просьбой об отмене перевозки людей на аэродром, добавив еще несколько предложений, подрывающих боеспособность полка, на что получил согласие. Моему возмущению не было предела. Вызвав командира батальона к себе, я отчитал его за действия в обход меня и потребовал продолжать возить людей, а также отверг все его «предложения». Но командир батальона, конечно, сослался на одобрение его предложений командиром корпуса. Возмущенный его оправданием, я в горячке сказал ему, что пехота в авиации ничего не понимает.

Командир батальона промолчал, но хорошо запомнил мои слова и через несколько недель выступил на партийной конференции корпуса, сказав, что улучшению положения дел в его батальоне мешают неразумные требования командования авиационного полка, которое даже указания командира корпуса не выполняет и заявляет, что «пехота ничего в авиации не понимает». Командир корпуса ПВО, бывший пехотинец, посчитал это личным оскорблением и, не проведя никакого расследования, приказал представить материал на снятие меня с должности за «низкую боеспособность полка» и различные надуманные упущения. Материал о снятии был представлен главнокомандующему ПВО страны. Но на мое снятие требовалось согласие командующего авиацией ПВО, а маршал Савицкий такого согласия не дал, заявив, что полк является одим из лучших в авиации ПВО, летает без летных происшествий и получил на проверке хорошую оценку.

Вопрос о моем снятии на некоторое время заглох, но командир корпуса не успокоился, и через несколько месяцев вопрос возник вновь. Пришло распоряжение о переучивании полка на самолеты Су-9. В первую очередь переучивались управление полка и первая эскадрилья. Пришло приказание всем переучивающимся пройти медицинскую комиссию для допуска к полетам на сверхзвуковых самолетах, и приехавшая из корпуса медкомиссия допустила к переучиванию всех летчиков, кроме меня. В своем решении комиссия сослалась на неполное разгибание руки из-за повреждения локтя в годы Отечественной войны. И хотя рука не разгибалась всего градусов на 10—15 и я с этим дефектом локтя провоевал на реактивных самолетах вторую войну и сбил 15 самолетов[31], тем не менее комиссия (по-видимому, выполняя соответствующее указание) посчитала меня негодным к освоению новых сверхзвуковых самолетов.

Дальнейшее протекало строго установленным порядком. Командир корпуса представил просьбу о замене непригодного к полетам командира на другого. Командующий округом ПВО направил аналогичную просьбу в штаб ПВО страны. Там не возражали. Скоро пришел приказ о моем снятии и назначении командиром полка летчика из боевой подготовки авиации округа. Я сдал дела новому командиру полка, пожелал ему успеха и стал ждать дальнейшего решения своей судьбы.

Видимо, в округе не знали, что со мной делать. Мне предложили должность командира полка в одной из частей, летающих на старых типах самолетов – на МиГ-17. Но я, желая летать на сверхзвуковых самолетах, отказался и направил просьбу о переосвидетельствовании в Центральную летно-медицинскую комиссию. Через неделю меня вызвали на переосвидетельствование, и я уехал в Москву, где за две недели прошел все необходимые освидетельствования и был признан полностью годным к полетам на всех типах самолетов. Сдав это заключение в управление кадров, через день я получил вызов к направленцу. Тот, поговорив со мной, сказал, что через час меня примет маршал Савицкий. Маршал был в хорошем настроении, спросил, где я воевал во время Отечественной войны. Узнав, что я был в 176-м гвардейском полку и что под Берлином сражался в его корпусе, он прочитал мою характеристику, задумался, а затем спросил:

– Непонятно... Сняли хорошего командира одного из лучших полков. Нет ли у тебя еще чего-нибудь?

Рассказывать маршалу про мою «партизанскую» борьбу за безопасность полетов у меня не было никакого желания, поэтому я доложил, что все произошло из-за чрезмерной строгости врачей к отбору летчиков и что я согласен идти на любую должность. Савицкий, немного подумав, сказал:

– Хорошо, иди, кадры сообщат тебе решение о твоем назначении.

На другой день мне предложили должность заместителя командира дивизии ПВО в Сибири. Конечно, я сразу же дал свое согласие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.