56. Без Павла

56. Без Павла

На подходе к дому нас остановил полицейский с повесткой в руках. «Павел Брандейс? Распишитесь о получении».

Трудовой лагерь. В шесть утра быть с вещами на перроне.

Когда?

Завтра.

А если бы мы остались в Ждарках? Кто бы нашел нас на этом богом забытом хуторе? Книтлы могли бы сдать нас, но вряд ли. Если бы за нами не пришли, они бы не стали доносить.

Павел побежал на почту звонить Отто, может, тот что-то знает о трудовых лагерях.

Вернулся успокоенный. Да, они существуют, чуть ли не повсеместно. Следует подчиниться. Иначе отправят в Дахау.

Мы упаковали большой Хильдин рюкзак.

Ранним утром бригада собралась на перроне. Немцев не было, зато был очень грубый еврейский начальник.

Жены и дети собрались у вагона. Зольцнер тоже едет. Что будет делать там этот белоручка? Зачем-то явилась госпожа Фукс. Наверное, чтобы пережить драму расставания. Ей и расставаться не с кем.

2. IX.1942

Моя дорогая!

Пишу это письмо, когда все в доме ждут тебя. Мне стало слишком поздно известно, что такое невроз, как он проявляется; так что здесь мы обе в одинаковом положении. Вообще за эту неделю произошло достаточно событий, чтобы вызвать невроз; но, с другой стороны, много любви: ведь ты нам так нужна.

Я бесконечно расстроена, встревожена и стараюсь собрать все необходимое, но не могу найти того, что нужно. Для Павла начинается очень серьезный этап, очень важно ему помочь.

Отсутствие красок оказалось настоящим спасением, я могла бы часами истязать себя. Резьба по тарелкам идет хорошо, но я не могу найти подходящего материала. Непонятно, почему стало опять хуже с глазами.

Любопытно наблюдать за собой, какие пути выбирают любовь или предпочтение, чтобы утвердиться в человеке. Почему во мне присутствует бесконечное желание, чтобы ты узнала, как я тебя люблю. Доказательством может служить то, что при любых обстоятельствах я всегда говорю с тобой.

Павла я не хочу сбивать с пути. Он должен его пройти. Эти дни прояснили ему происходящее гораздо ярче, в том числе и то, что касается бюрократии, все это не оставляет места для иллюзий.

Прощай, любовь моя. Ты мне, пожалуйста, не печалься и не говори больше о внезапной смерти. Ты мне живи! Друзьям нужно верить больше, чем себе. Твоя Ф.

23.9.42

Моя дорогая!

Считается, что ребенку нужно сломать куклу, дабы увидеть внутри опилки; подобная связь существует и между врачом и больным; для больной, каковой ты меня считаешь, она становится действенной лишь в том случае, если врач уверен, что такое вмешательство принесет успех и что он получит от больной столько, сколько сам ей дал. Сравнение с ребенком и больным не случайно пришло мне на ум.

Но это не означает, что я своим положением стремлюсь вызвать в тебе жалость и сострадание, хотя правда и то, что ищу сочувствия. Я понимаю, что двое, как бы им этого ни хотелось, не могут одновременно проходить похожие этапы, и ты не обязана читать то, что меня в настоящий момент занимает; расстояние накладывает тяжкое вето. Все же, если удастся, прочти пару тоненьких книжек Кьеркегора, не пожалеешь. Охотно верю, что биография Казановы тебе интересна, я тоже рада книгам, которые отвлекают.

Любимых надо любить без влюбленности.

Что до моего чувства вины по отношению к Диве, мне кажется, я перебрала, не знала меры, слишком уж опекала, за что и получаю. Когда мне удается загнать чувства вглубь, то все в порядке. Стараюсь как могу; но знаешь, постоянно контролировать себя невозможно; когда пытаешься искусственно поддерживать атмосферу любви только лишь потому, что она необходима другой стороне, это плохо кончается.

С одной мучительной историей я справилась, но как быть дальше, не знаю. Без гроша за душой и без материальной поддержки я ничего, или почти ничего, не смогу сделать. Если бы ты могла что-то найти, это было бы чудом.

Павел вернулся с лесоповала. Он упал на какой-то сук и сломал ребро. Съев все хлебные запасы и выпив несколько чашек сладкого чая, он успокоился. Оказывается, вчера ему не дали ужина, потому что он опоздал. С такой болью в груди он не мог быстро дойти до столовой.

Почему же с тобой не поделились?

Я бы так поступил, другие нет.

А ты пытался попросить?

Нет.

Почему?

Мне было неловко.

Дорогая Хильда!

Павел пять дней пробыл дома. Его отпустили, потому что он повредил ребро и сильно поранил локоть. Вдобавок он расчихался, что причиняет ему жуткую боль. Но теперь все равно уехал. Надеюсь, он со всем справится.

Последние две недели занимаюсь усовершенствованием квартиры; устроила при этом несколько весьма полезных скандалов и сейчас уставшая, но довольная. Комната очень хороша.

Нечто весьма странное! Я сделала 3 рисунка по Адорно. Разгадка картин Клее многое прояснила для меня в искусстве.

Деньги были неожиданны и очень вовремя. Павел тебе напишет, но он в плохом состоянии. А я выплываю! Обычно волнения действуют на меня сильней, чем на Павла. Но так было раньше, теперь и волнения к лучшему.

Целую тебя крепко!!!

Прошу хвалить меня каждый раз, когда я ставлю дату в письме!

Долгий сентябрь. Кроме нас, практически все уже там. Даже не знаю, рада ли я отсрочке. По стандартным открыткам в тридцать слов трудно понять, что там происходит. Отто до нас никак не доберется – с утра до вечера он занят с экспонатами в еврейском музее. Даже про день рождения брата забыл.

Зато Хильда не забыла. Приехала – а Павла нет дома. По письмам она так и не поняла, что Павла отправили в трудовой лагерь.

Ей нравится наша новая чердачная комната. Кажется, что места здесь не меньше, чем в прежней, хотя по метражу она крошечная. Но все так умно устроено – и полки на скосах, и разделительная балка, превращенная в вешалку, и стол, переходящий в мойку, и стулья, которые вдвигаются в пазы…

А где картины?

Как всегда, под кроватью.

Жаль, что ты их не повесила, хоть одну…

Так давай повесим!

Выбрали вид на Влтаву, летний день, все купаются, весело.

Хильда привезла вкуснейший паштет, и я бессовестно уплела почти всю банку.

Маргит передает привет, извиняется, что не пишет. У нее трудная пора.

А у кого легкая? Я тут плевательницы обтачиваю для зубного врача, тарелки деревянные…

Луч света из чердачного окна утонул в Хильдиных глазах. Так глубоко они запали.

Ты так и не спишь ночами…

Хильда смотрит на меня, и я вижу, как влажнеют голубые стеклышки, вздрагивает твердый подбородок, собираются в полоску тонкие губы.

Что с тобой?

Я обнимаю ее крепко-крепко, провожу ладонями по резким скулам, по втянутым щекам…

Мне страшно, – говорит бесстрашная Хильда.