28. Освобождение или бегство

28. Освобождение или бегство

Влажный воздух пьянит. Недавно был дождь, на асфальте пятнышки-веснушки. Разлапистые листья платанов с белыми, еще нераскрытыми бутонами похожи на подсвечники. Кружится голова, но это скорее не от весны, а от натюрморта. Я теперь рисую как Ван Гог, не в смысле стиля, разумеется, а в смысле скудности предметов. Картошка, лук, чеснок, изредка наведывается лимон, но не тот сочный, с фламандских натюрмортов, а заскорузлый старикашка с вдавленным боком. Да, еще тыква однажды объявилась, эту красавицу я написала маслом. Ну и, конечно, бутылки – как же без вертикалей!

Лаура заканчивает урок в четыре, после нее прихожу я. Она строгая учительница: ставит двойки за невыученное стихотворение, заставляет по нескольку раз переписывать диктанты. Это ее позиция – вы нормальные школьники, хотя и не ходите в школу, а мы учителя, а не тетеньки, которые вас развлекают. Хаос можно одолеть только дисциплиной. Лаура и в Освенциме будет заставлять девочек расчесывать лысые головы пучком соломы. В мире тонкой материи Арахна будет вечно ткать паутину, а Лаура – сражаться с хаосом.

Госпожа Зольцнерова встречает нас с тряпкой – вытирать лапы Юленьке. Чтоб не наследила на паркете. Тут все так. Не сорить, не пачкать… Рисовать только карандашами!

Из Находа привозят двух десятилетних мальчиков: худого, почти прозрачного Ивана и крепкого, коренастого Мишу. Они неразлучные друзья и «работают над иллюстрациями к роману с продолжением, который никак не подходит к концу». Говорят они как взрослые, длинными предложениями со многими уступительными. На каждое занятие привозят рисунки к «предпоследней главе» и перевод подписей к картинкам, который лично для меня делает отец Ивана, бывший директор банка в Находе. Разумеется, в романе ищут клад и очень скоро найдут. «Но совсем не там, где ищут, и в этом вся соль!» Отец Ивана возит мальчиков на машине, но ее вот-вот отберут. Евреям машины не положены.

Иван то и дело бегает гладить Юленьку, с таким трепетом заглядывает ей в глаза… Но и его убьют. Нет в этом мире милосердия. Но слово такое есть.

Продолжаю после некоторого перерыва. Когда люди сходятся, пьют, смеются или плачут, возникает ощущение, что все ясно с полуслова. Быть эгоцентриком (выражаясь на языке психологии) или эгоистом (выражаясь на языке этики) с привкусом неприязни и нетерпимости – худшее препятствие для жизни. Может быть, нынешний момент представляет наибольшую трудность для освобождения или бегства – слишком велика опасность тех решений, которые необходимо принять вопреки тому, что тут с тобой твой младший брат. Нужно признать свой страх (разве он неправомерен?) – стыд трусливее, чем страх.

Я замышляю бегство. Подделать паспорт, уехать в Словакию, оттуда добраться до границы с Румынией, из Румынии – в Югославию, оттуда в Италию. У одинокой женщины больше шансов. Какой стыд – я готова предать Павла! Но если подумать, Павел остался в живых не из-за меня. Ему повезло. А я погибла, бросившись за ним следом. Мне не повезло.

Обнимаю тебя от всего сердца и надеюсь, что наша переписка принесет нам облегчение. Теперь я иду делать уборку, хотя хотелось бы говорить с тобой часами, держа тетрадь на коленях. Моя дорогая, я сейчас прохожу курс лечения глаз, который продлится 3–4 недели, хотела бы успеть его закончить.

У художника Эмиля Тылша есть старые картины, которые могли бы тебя заинтересовать. Сейчас – малые голландцы; он живет в Находе, на Ригерова, рядом с ателье портного; номера дома не знаем, но его можно спросить. Павел пришел после первого дня новой работы очень довольный.