12 Молодой Самсон

12

Молодой Самсон

Наступление весны внесло новую надежду в самые отчаявшиеся сердца, даже в артистов эстрады. Как заметил Чосер, весна — время, когда люди стремятся к паломничеству. Весна 1890 года не была исключением. Несколько американцев устремились в страны Старого света в поисках славы. Говард Торстон, карточный фокусник, плыл в Европу выступать в мьюзик-холлах. И Гарри с Бесс, после долгих ночных бесед, тоже решились на этот шаг.

Это было время расцвета популярности европейской индустрии развлечений, такого расцвета, что театральные газеты помещали осторожные объявления: «Зарубежные наклейки на чемоданах введут в заблуждение ваших друзей, придав вам облик бывалых гастролеров». Но не только на друзей хотели произвести впечатление артисты эстрады. Их основной целью были театральные импресарио.

Бесс первая узнала о поездке: «Мы отправляемся за границу. Они не видели ничего подобного Гудини». Увидев безмолвный испуг жены, Гарри заявил: «Какая разница, есть у нас реклама или нет. Мы сделаем ее, как только приедем. Мы сразим их».

Вначале у Бесс были сомнения. Но самоуверенность Гарри заразила ее. У мамаши Вейсс не было определенного мнения о решении сына: она боялась, что Эрик умрет с голоду на чужбине, но мысль о том, что он может поискать в Старом свете родственников, успокоила ее. Она приступила к составлению списка теток, дядьев и кузин.

Гудини было двадцать шесть лет. Они с Бесс едва наскребли денег, чтобы прожить неделю на корабле и пересечь океан. Единственным их достоянием была надежда — безграничная надежда и уверенность в том, что Гарри Гудини гений, для которого нет никаких преград.

30 мая весь клан Вейссов, включая плачущую мать, отчаянно маша платками, провожали супружескую пару, устремившуюся в рискованное предприятие. Неприятности Гудини начались, едва судно миновало песчаную косу: Гарри уже довелось познать морскую болезнь и вызванные ее ночные кошмары. Настал миг, когда он настолько обезумел, что Бесс пришлось привязать его к койке. А когда он заявил, что хочет выброситься за борт и прекратить эту агонию, она надела на него спасательный жилет.

Худо-бедно добравшись до Лондона, Гарри разыскал рекламное агентство и явился туда со своим альбомом газетных вырезок — летописью его подвигов. К полицейским участкам британцы были равнодушны. Они не верили газетам янки, в которых за взятку можно было напечатать что угодно. Когда же Гарри вытащил письма, подписанные шефами полиции американских городов, британские журналисты вспомнили о «хорошо известной продажности американской полиции».

В одном отношении Гарри допустил ошибку: с типично американской прямолинейностью показывая товар лицом, он заявил, что обладает «необыкновенной властью над наручниками и замками любых конструкций». Агенты еще не забыли братьев Давенпорт, дерзких янки предыдущего поколения, которые тоже заявляли, будто обладают сверхчеловеческими возможностями.

Гудини нуждался в импресарио. У него их еще ни разу не было. Его номера были слишком мелкими, чтобы позволить ему такие расходы. Но теперь ему нужен был кто-нибудь, кто занимался бы рекламой — британцы не любили людей, рекламирующих самих себя, особенно американцев.

Согласно старому правилу шоумена, гласившему, что всякая неудача в конце концов оборачивается успехом, судьба свела Гудини с англичанином по имени Гарри Дэй.

Помимо того, как Дэй был очень молод, даже моложе, чем сам Гудини, у него не было предрассудков против американцев. Новичок в мире шоу-бизнеса, он не страдал недостатком воображения, которое так необходимо в рекламном деле. Более того, он восхищался мужественными людьми. В этом нахальном молодом янки, страдающим одышкой, он чувствовал потенциальную знаменитость. Дэй никогда не жалел о том, что взвалил на себя такой груз: всего через несколько лет он и Гудини стали партнерами в «Кроч Эмпайр-театре» и других предприятиях.

В начале столетия лондонская «Алхамбра» была меккой для артистов разных жанров. Ее директор, Дандэс Слэйтер, потакая молодому Гарри Дэю, дал неизвестному американскому артисту неделю испытательного срока.

Трюк с наручниками был не нов для английской публики — «Белый Махатма», Самри Болдуин показывал его еще в 1871 году. Однако внимание Слэйте-ра привлекло то, что Гудини приглашал кого-нибудь из зрителей выйти на сцену с собственными наручниками. Слэйтер сказал артисту: «Если вы сумеете улизнуть из Скотланд-Ярда, молодой человек, возможно, я возьму вас на две недели». «Что ж, идемте туда не откладывая», — ответил Гарри, и Слэйтер согласился.

В Ярде комиссар сказал им, что «Ярд просто не может принимать участие в дешевых спектаклях для прессы. Если мы наденем на вас наручники, молодой человек, они будут настоящие, и мы не дадим вам никакого ключа.

Гудини нахмурился и, полный решимости, ответил: «Пожалуйста, надевайте наручники. Три пары, четыре. И кандалы на ноги тоже».

Комиссар Мелвилл достал пару наручников «дарби» из своего стола и направился в коридор.

«Таким образом, — провозгласил он, обводя руки Гудини вокруг столба, — мы поступаем с янки, которые приезжают сюда и напрашиваются на неприятности». Он с улыбкой повернулся к Слэйтеру: «Давайте оставим его на время. Через час мы вернемся и освободим этого молодого Самсона от столпа филистимлян».

«Если вы возвращаетесь в кабинет, я иду с вами», — сказал Гарри, улыбаясь и подавая Мелвиллу наручники.

Гудини знал по опытам, которые он пределывал еще до пересечения океана, что такие замечательно сконструированные наручники, как английские, можно разомкнуть о помощью легкого постукивания особым образом о твердую поверхность. Перед тем, как идти в полицию, он прикрепил к бедру под брюками свинцовую ленту, ударяя о которую, он мог снять наручники этого типа. «Столп филистимлян» предоставил ему прочную поверхность, которая была идеальна для этой цели, а лента не понадобилась.

Получив поздравления от комиссара Мелвилла, который был восхищен мужеством и мастерством, Гудини получил также и двухнедельный контракт в «Алхамбре».

Слух о победе над «дарби» в Скотланд-Ярде быстро разнесся по всему Лондону.

Гарри Фэй, как менеджер Гудини, начал отправлять телеграммы директорам европейских театров и журналистам. Молодой американский «эскапист» мгновенно стал сенсацией Лондона и новость о «гвозде» сезона мгновенно распространилась среди людей искусства.

Две недели быстро превратились в полгода, а гонорар составлял шестьдесят франков в неделю, что тогда равнялось тремстам долларам. Десятки людей таскали плакаты с надписью «Гудини», служа ему живой рекламой. В конце августа Гудини выступал в «Алхамбре» при полных аншлагах, но Дэй уже ангажировал его в центральный театр Дрездена с правом продления контракта.

Кто угодно успокоился бы, имея такой феноменальный успех, только не Гудини. Годами он отчаянно боролся за существование, Бесс продолжала, будучи больной, работать вместе с ним только ради того, чтобы они могли прокормиться; он постоянно посылал матери каждый сэкономленный цент, отказывая себе в еде. Тяготы закалили его как сталь, он был подобен туго закрученной часовой пружине. Теперь, когда безденежье вдруг кончилось, он раскрепостился, пружина развернулась. И взыграло тщеславие. Да так, что едва не погубило его.

Гарри никогда не стеснялся рекламировать себя, и газетчики, не любившие этого, не давали ему места. Дэй поправил дело, расхваливая сверхчеловеческие способности своего американского клиента, чьи подвиги граничат со сверхъестественным. Это помогло привлечь внимание печати. Гарри вырезал и собирал заметки, снова и снова перечитывал их и верил каждому слову. К концу лета Гудини дал мистеру Дундасу Слэйтеру возобновление контракта на декабрь и совершил свою первую поездку на Континент. В конце сентября дирекция Центрального дрезденского театра пыталась сделать так, чтобы берлинский «Винтергартен» передал им молодого американца на следующий месяц, но знаменитый эстрадный театр ответил отказом. Он нуждался в Гудини, номер которого пользовался огромным успехом.

Приехав в Германию, Гарри не прогадал. Дома Мамаша Вейсс говорила на красивом идише, Рабби Вейсс чудесно владел немецким и заставил детей выучить его. Поэтому, когда Гарри вышел из-за кулис перед своей первой аудиторией в Дрездене, он приветствовал зрителей на хорошем немецком, и публика его приняла. А когда он пришел в Винтергартен», билеты уже были проданы на неделю вперед.

Много было написано о работе Гудини и о ее смысле— о потаенном желании каждого человека сбросить узы лишений, бедности и обременительной нужды. Возможно, нигде этот яркий призыв к освобождению не воспринимался так, как в кайзеровской Германии, где существовали только две вещи — запрет и принуждение. Когда Гарри Гудини, американец, выходящий из тюрем, непринужденно вылезал из ящика, победоносно держа над головой кандалы и наручники, в которые он был закован несколько минут назад, публика взрывалась овациями.