Глава 3 СТАНОВЛЕНИЕ ВРАЧА

Глава 3

СТАНОВЛЕНИЕ ВРАЧА

В Институт усовершенствования при Военно-медицинской академии Бехтерев, как и другие его однокурсники, удостоенные этого права, в 1878 году зачислен не был. Ввиду напряженной внешнеполитической обстановки все они вошли во временно организованный запас врачей действующей армии при клиническом военном госпитале — базовом лечебном учреждении академии. Это позволило Бехтереву оказаться в положении армейского врача-стажера при возглавляемой Иваном Павловичем Мержеевским клинике душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии.

Медико-хирургическая академия вела свое летосчисление с 1798 года. Психиатрическая же кафедра при ней была создана в 1857 году по инициативе президента академии П. А. Дубровицкого. Для организации кафедры душевных болезней им был тогда приглашен молодой энергичный военный врач Иван Михайлович Балинский, выходец из обедневшей польской дворянской семьи. Психиатрия в академии к тому времени была представлена шестым отделением 2-го военно-сухопутного госпиталя, располагавшимся в двух деревянных бараках. Это была «…трущоба, в которой сплелись человеческие несчастья и жестокость и в которой свило себе гнездо медицинское невежество» (И. П. Мержеевский). Работа в отделении для душевнобольных рассматривалась как своеобразное наказание. Специалистов-психиатров не было вовсе, а функции их временно исполняли проштрафившиеся в чем-то врачи других клинических отделений, направлявшиеся сюда «на исправление». Беспокойным больным в то время назначались главным образом слабительные средства. Для поддержания порядка в бараках смотрители нередко прибегали к кулачным расправам, надевали на больных «смирительные» рубахи, которые изнутри иногда еще и обкладывались нарывным пластырем.

Балинского можно назвать по справедливости реформатором психиатрии в России. Возглавив психиатрическую службу при академии, он сразу же занялся подбором сотрудников. Вскоре он добился перестройки и переоборудования отделения для душевнобольных, а затем и пристройки для него дополнительного помещения. По согласованию с военным ведомством Балинскому удалось ликвидировать «перенаселенность» отделения, ограничив максимальное количество находящихся в нем больных: 12 офицеров, 12 женщин и 96 «нижних чинов» — всего 120 человек. Балинским были отменены надписи на кроватных досках с наименованием болезни, многое делалось для улучшения содержания и лечения больных.

С 1863 года прекратило существование общежитие для студентов, и освободившееся в правом крыле главного здания академии помещение по настоянию Балинского переоборудовали под психиатрическую клинику на 100 коек. В ноябре 1867 года состоялось открытие первой в России клиники душевных болезней. Директором ее стал Балинский, в числе его сотрудников находились Мержеевский, Дюков, Чехов. В старых помещениях психиатрического отделения тогда же организовали приют для хроников, вскоре переведенный в 1-й Сухопутный (Николаевский) госпиталь. В приюте работали врачи-психиатры Щепетов, Никифоров, Черемшанский. На базе клиники и кафедры душевных болезней, возглавляемых Балинским, проводилась специализация врачей, и практически все русские психиатры того времени были его учениками.

Как член медицинского совета при министерстве внутренних дел, на которое в то время возлагались и заботы о научной организации медицинского обеспечения населения, Балинский много сил отдавал организации психиатрической службы в России. По его инциативе для оказания помощи душевным больным стали создаваться огромные по тем временам (до 1000 коек) окружные психиатрические лечебницы, в каждую из которых госпитализировались больные, проживающие на территории определенного учебного округа, включавшего в себя несколько губерний.

В 1870 году Балинский добился организации при психиатрической клинике Медико-хирургической академии отделения на 20 коек для больных-«пансионеров». На эти койки обычно помещали больных душевными болезнями в ранней стадии из числа гражданских лиц. За их лечение с родственников клиника получала значительную плату: от 35 до 70 рублей в месяц. Вырученные таким образом деньги давали возможность содержать работавшего в этом отделении врача, дополнительный вспомогательный персонал и, кроме того, несколько повысить затраты на питание и лечение всех прочих больных, находившихся в клинике. На должность ординатора для ведения больных-«пансионеров» был приглашен выпускник Киевского университета И. А. Сикорский, проходивший в то время усовершенствование по психиатрии под руководством Мержеевского. Этот энергичный, работавший с увлечением молодой врач в 1873 году лечил и студента-первокурсника Володю Бехтерева.

По воспоминаниям современников, Балинский блистательно читал лекции для врачей и студентов. Интересными и весьма поучительными были и проводимые им клинические разборы больных. Речь его отличалась образностью, изяществом, ясностью суждений и логикой. Балинский всегда охотно делился со своими учениками собственным богатым врачебным опытом и глубокими знаниями научной литературы. К сожалению, он не оставил научных трудов. Балинский не писал их, считая, что для этого ещё не настало время, так как психиатрия находится лишь в стадии становления и не накопила достаточного количества бесспорных фактов, необходимых для научных обобщений.

Тяжелое хроническое заболевание побудило Балинского уйти в отставку в возрасте 49 лет. Возможно, к этому шагу его приблизил и трагический случай: после выписки из клиники застрелился пациент, который, по мнению Балинского, был излечен.

Во главе кафедры и клиники душевных болезней после отставки Балинского оказался один из его ближайших учеников — приват-доцент И. П. Мержеевский, которого через год Конференция академии официально избрала на должность заведующего кафедрой и присвоила ему профессорское звание. Мержеевский, как и Балинский, происходил из польских дворян. В 1861 году он окончил Медико-хирургическую академию и был оставлен при ней для совершенствования знаний. Психиатрию он изучал главным образом под руководством Балинского. В период же заграничной командировки Мержеевский проходил стажировку в возглавляемом Жаном Шарко неврологическом отделении Парижского университета и под его влиянием увлекся невропатологией. Тогда уже Мержеевский на многочисленных клинических примерах утвердился во мнении о том, что психические функции определяются деятельностью мозга и могут быть в той или иной степени нарушены при различных его заболеваниях и травматических поражениях. Это определило его материалистический подход к проблеме о сущности психической деятельности в норме и в условиях ее патологии. Такой взгляд на зависимость психики от работы мозга не был тогда чем-то само собой разумеющимся, так как даже среди врачей преобладало идеалистическое представление о независимости идеальной души от материального тела, определившее в какой-то степени в дальнейшем выделение невропатологии и психиатрии в самостоятельные клинические дисциплины. При этом основой для понимания происхождения неврологической патологии служили морфологические изменения в нервной системе, объяснять же различные формы психопатологии длительное время пытались на основании представлений о расстройстве психологических процессов, зависящих от состояния нематериальной души.

После возвращения из заграничной командировки Мержеевский стал преподавать невропатологию — клинический предмет, который в то время только создавался. Первое неврологическое отделение (на 19 коек) в России открылось в 1869 году. Инициатором его создания был «отец русской невропатологии» А. Я. Кожевников. Оно возникло на базе московской Ново-Екатерининской больницы (ныне 24-я городская клиническая больница). В Петербурге же только в 1881 году Мержеевскому удалось добиться выделения для неврологических больных шести штатных коек в возглавляемой им клинике.

Убедившись в том, что психика больных страдает при многих неврологических заболеваниях, Мержеевский стремился к поиску той самой, вполне возможной, по его мнению, морфологической основы и при первичных расстройствах психической деятельности. Особенно наглядной она представала при врожденной дефектности психической сферы у детей, родившихся с слишком малой головой (у микроцефалов). Клинико-морфологические исследования при микроцефалии составили одно из основных направлений в научно-исследовательской деятельности Мержеевского. Этому вопросу он посвятил и свою диссертационную работу.

В 1878 году, когда в клинику был прикомандирован военный врач-стажер Бехтерев, в штате ее, помимо Мержеевского, состояли врачи-психиатры Дюков, Черемшанский, Эрлицкий и Рагозин. Сикорский по-прежнему работал в отделении пансионеров. В 1882 году его должность была упразднена. К тому времени он уже защитил диссертацию на степень доктора медицины и имел звание приват-доцента. Оставшись без штатной должности, Сикорский переехал в Киев, где с 1885 года возглавил вновь организованную кафедру психиатрии Киевского университета.

Особенно близко в период усовершенствования знаний в клинике душевных болезней Медико-хирургичвской академии Бехтерев сошелся с Рагозиным, с ним он в последующем постоянно сотрудничал и был дружен многие годы. В клинике Бехтерев много внимания уделял работе с больными. Кроме того, он регулярно посещал лекции Мержеевского, изучал литературу по нервным и душевным болезням, выполнял диссертационную работу на степень доктора медицины. Тему диссертации в какой-то мере подсказали ему наблюдения за больными в период пребывания на лечении в клинике С. П. Боткина и лекции этого выдающегося клинициста, который многократно указывал на возможную зависимость соматических[2] функций от состояния психиатрической деятельности больных.

Чтобы объективизировать влияние болезней души на состояние тела, Бехтерев решил выполнить экспериментально-клиническое исследование, которое позволило бы выяснить зависимость состояния температуры тела от изменений деятельности мозга, возникающих в случаях развития психических болезней. Мержеевский, всегда проявлявший интерес к соотношению психических и телесных функций, замысел работы одобрил.

Начало врачебной деятельности Бехтерева происходило в период обострения борьбы демократических сил России с царизмом. Осень 1878 года ознаменовалась студенческими волнениями в Харькове и последовавшими вслед за ними репрессивными мерами правительства. Эти события нашли отклик во всех университетских городах России. 29 ноября студенты Медико-хирургической академии, многие из которых весной того же года рисковали жизнью, помогая бороться с охватившей Петербург жестокой эпидемией сыпного тифа, вместе со студентами других учебных заведений столицы вышли на Невский проспект. Демонстранты направились к традиционной резиденции наследника престола — Аничкову дворцу. Здесь будущему императору был передан адрес, в котором излагались требования студенческой молодежи о демократизации порядков в учебных заведениях. Ответа от наследника, однако, не последовало.

На следующий день в Медико-хирургической академии состоялся митинг. Начальник академии Быков потребовал разойтись. Но митинг продолжался, и тогда Быков обратился за помощью к властям. К трем часам дня к академии были стянуты эскадрон жандармов, казачья сотня и две роты солдат лейб-гвардии Московского полка. Столь солидный состав карательной команды свидетельствовал о серьезности конфликта. Каратели пустили в ход нагайки и приклады. Митинг был разогнан, студентов, участвовавших в нем — их оказалось 142 человека, — загнали в манеж Московского полка, где продержали девять суток. Более сорока человек исключили затем из академии и выслали на родину под надзор полиции вплоть до особого распоряжения.

События 29 ноября привели к закрытию «вольной» студенческой читальни. Инспекции академии поручалось пересмотреть все книги. Часть из них оказалась переданной в фундаментальную академическую библиотеку, где пришлось создать студенческий отдел, часть — реквизировали жандармы, остальные книги были распроданы с аукциона 5 октября 1879 года…

Неудачи «хождения в народ», закончившегося «Процессом 193-х», побудили революционную молодежь к поиску новых путей борьбы. Одним из таких путей стал террор. Кинжал, револьвер, бомба вошли в арсенал революционной борьбы.

Как относился ко всем этим событиям Бехтерев? Его активное участие в демократическом движении в студенческие годы и многочисленные проявления еочуветвия к противникам царского режима в последующем позволяют утверждать, что он всегда был врагом деспотизма монархической власти. Вместе с тем он не верил, что терроризм может привести к благоприятным политическим переменам, но, как и многие в то время, восторгался смелостью и решительностью террористов, их преданностью идее и готовностью жертвовать собой ради общего блага.

Однако Бехтерев все-таки примыкал к той части демократически настроенной русской интеллигенции, которая считала неприемлемым оправдание какой-либо, даже самой высокой целью убийство человека и повторяла вопрос своего великого современника Ф. М. Достоевского: дозволено ли пожертвовать одним-единственным ребеночком ради всеобщей, всечеловеческой гармонии? Подобный вопрос неоднократно ставился в то время и в произведениях другого гения России — Льва Толстого.

Для Бехтерева таким принесенным в жертву идеалом зримым им «безвинным ребеночком» стали 50 искалеченных и 10 убитых солдат лейб-гвардии Финляндского полка, охранявших Зимний дворец, которые были доставлены в клинический военный госпиталь на Выборгскую сторону после террористического взрыва, организованного земляком Бехтерева Степаном Халтуриным с целью покушения на царя. По сути дела, этими солдатами были одетые в форменные мундиры отбывавшие воинскую повинность крестьяне. Бехтерев осматривал раненых и присутствовал на отпевании погибших от взрыва, которое проводилось в церкви Медико-хирургической академии вскоре после благодарственного молебна в связи с «чудодейственным спасением» царской персоны. Все это произвело на него тяжелое впечатление. Скорее всего он тогда порицал как жестокость властей, так и террор народовольцев.

Выход из положения Бехтерев надеялся найти в идее, почерпнутой им из модной еще в его гимназические годы книги английского экономиста Г. Бокля «История цивилизации в Англии». Бокль считал, что «человечество движется благодаря успехам положительного знания». В то время Бехтерев, как и многие представители интеллигенции, надеялся, что развитие «положительных знаний» сделает всех людей более умными, сознательными, благородными, гуманными и они сами придут к единственно разумному выводу о необходимости проведения мирным путем социальных преобразований, призванных осчастливить все человечество, ликвидировать все препятствия на пути к прогрессу.

Стремление к обогащению человечества положительными знаниями, которые помогли бы людям «глубже и шире познать самих себя» и в связи с этим содействовали бы совершенствованию общественных отношений, было свойственно Бехтереву с первых его самостоятельных шагов в науке. С молодых лет Бехтерев проявлял жажду знаний, трудоспособность и целеустремленность, но, посвящая себя науке, он никогда не замыкался в стенах лабораторий и клиник и всегда внимательно следил за основными событиями, которыми жил народ, населявший его многострадальную родину.

В клинике, возглавляемой Мержеевским, Бехтерев работал много и увлеченно. Работал он творчески: накапливал клинический материал по своей диссертации, много внимания уделял экспериментальным исследованиям. Уже первые научные сообщения Бехтерева обратили на себя внимание коллег. Подкупала широта его воззрений, оригинальный, самобытный взгляд на, казалось бы, устоявшиеся положения науки, умение быстро схватывать новое, перспективное из того, что сообщалось в отечественной и зарубежной литературе.

3 февраля 1879 года после длительного перерыва возобновилась работа созданного в 1861 году Петербургского общества психиатров. В этот день на заседании, последний раз проходившем под председательством первого в России ученого-психиатра Балинского, Бехтерев был принят в действительные члены общества.

В 1879 году Наташа Базилевская уже заканчивала второй год обучения на женских педагогических курсах. В августе ей исполнялось 19 лет. Молодые люди, часто встречавшиеся все это время, объяснились в любви. Они решили пожениться. От родителей Наташи согласие на брак пришло без каких-либо промедлений. Однако Мария Михайловна благословения не давала, несмотря на горячие просьбы сына, который убеждал «добрую мамашу» в том, что Наташа ему очень нравится, и что она скоро получит диплом на право учительницы старших классов женской гимназии. Как это ни было сложно, но в конце июня Бехтерев добился кратковременного отпуска для поездки в Вятку. Там ему наконец удалось убедить мать дать свое согласие на брак. После этого молодые люди стали готовиться к свадьбе. Шились свадебные костюмы, подыскивалась квартира для молодых. Венчание состоялось 9 сентября в Спасобочаринской церкви, что на Выборгской стороне, в присутствии сослуживцев жениха и нескольких его бывших однокурсников. Сватами были Л. Ф. Рагозин и брат Наташи — Андрей, студент Медико-хирургической академии.

Наташа оказалась хорошей хозяйкой. В квартире ей удалось создать уют и все необходимые условия для работы мужа. Теперь Бехтерев вечерами зачастую оставался дома. Возвращаясь с работы, он приносил с собой кипы русских, немецких и французских журналов, гроссбухи в солидных переплетах с золотым тиснением, истории болезней, протоколы экспериментов. Лампа с зеленым абажуром на его рабочем столе горела, как правило, далеко за полночь.

Помимо изучения медицинской литературы и материалов по будущей диссертации, Бехтерев в этот период занимался написанием серии «бытовых и этнографических очерков», опубликованных под названием «Вотяки, их история и современное состояние» в 1880 году в двух номерах петербургского журнала «Вестник Европы». В основу очерков легли записки отца о жизни вотяков, переданные Владимиру Марией Михайловной во время посещения им Вятки, труды известных этнографов Кастрена, Кеппеля и др., но главным образом накопленные с гимназических лет собственные наблюдения за особенностями быта, обычаев и обрядов вотяков (удмуртов), которых в то время в Россия насчитывалось 257 тысяч человек.

Бехтерев подробно описал в очерках внешность вотяков, особенности их характера, их одежду, жилища, занятия, пищу, обряды. При этом он обращал внимание на трудности бытия этого бедного, неграмотного, забитого, суеверного народа. Он отмечал, что вотяки миролюбивы, дружелюбны друг к другу, не сварливы, хорошие земледельцы, пчеловоды, охотники. Они вели натуральное хозяйство и не покупали ничего, кроме соли и табака, вместо мыла пользовались золой, щелоком. Среди вотяков при всей скудости их жизни никогда не было нищих.

Большим событием в жизни вотяков была свадьба. Когда-то у них существовал общинный брак, и «собственной» признавалась лишь краденая женщина. Потому в свадебный обряд обязательно включалась инсценировка похищения невесты. За невесту выплачивался калым, размеры которого определялись при сговоре и варьировали обычно в пределах 40–80 рублей. Бехтерев подробно описал смотрины невесты, малое сватовство, большое сватовство, обряд бракосочетания. Языческий обряд бракосочетания был обязательным и для крещеных, иначе свадьба в глазах соседей считалась как бы недействительной. Впрочем, обряд не отличался сложностью; жрец за праздничным столом произносил молитву над стаканом пива, которое потом выпивалось молодыми.

Помимо свадеб, у вотяков существовало немало других праздников. Один из них — «окаяшка». Он предшествовал началу полевых работ. Начинался этот праздник с того, что все выезжали в поле, где читалась молитва приблизительно такого содержания: «Ну, мать-земля, кормила ты вас до сих пор, покорми и в нынешнем году». Потом устраивались пляски, пелись песни. Пили пиво и кумышку — вотяцкую водку, которую к каждому празднику заготавливали в больших количествах (до 10 ведер на семью).

Кумышку Бехтерев описывал как мутный напиток отвратительного вкуса с запахом дыма и сивухи. «Выкуривали» ее обычно из затхлой муки, не заботясь об отделении от сивушных масел. Введенная в 60-х годах при царе Александре II откупная система обложения налогом производства водки курения кумышки не остановила, так как для вотяков законом делалась «уступка», и они сохраняли право беспошлинного изготовления кумышки в неограниченных количествах при условии, что ими будет прикупаться определенное количество ведер водки, высчитанное по числу жителей. С поднятием на «казенную» водку акцизных при производство кумышки еще более возросло. Таким образом, царская «алкогольная политика» способствовала распространению пьянства среди вотяков. Бехтерев отмечал, что в пьяных оргиях, которые, как правило, возникали во время каждого праздника, принимали участие не только взрослые мужчины и женщины, но и дети.

В очерках о вотяках Бехтерев впервые гневно высказался против насаждения в государстве злоупотребления спиртными напитками. К этой злободневной для России теме он многократно будет возвращаться и в дальнейшем и немало усилии потратит на борьбу с «зеленым змием», на оказание лечебной помощи алкоголикам.

Этнографические очерки Бехтерева получили значительный резонанс в широких кругах русской демократической общественности. Многие впервые узнали неприглядные подробности о быте одной из малых народностей, населявших многонациональную Российскую империю. Врач Бехтерев становился известен и как публицист, умеющий глубоко вскрывать злободневные для страны социальные проблемы.

В 1880 году у Бехтеревых родился первенец — сын Евгений, в 1883 году — дочь Ольга. Семью Бехтеревых не миновали денежные затруднения. Несмотря на скромный образ жизни, жалованья военного врача не хватало, и Владимир Михайлович должен был подрабатывать частной практикой. Она не только обеспечивала финансовую поддержку молодой семье, но и расширяла врачебный кругозор Бехтерева, позволяла ему вести систематическое амбулаторное наблюдение за отдельными пациентами. Кроме того, частная практика приводила к новым, подчас неожиданным знакомствам в различных по своему социальному положению кругах.

Иногда Бехтереву становились известными даже кое-какие секретные сведения. Так, высокопоставленный супруг одной из наблюдаемых им тяжелых больных рассказал ему как-то о создании в придворных кругах монархической организации «Тайной антисоциалистической лиги», ставшей известной в последующем как «Священный союз», возглавляемой великим князем Владимиром Александровичем. На ее гербе были изображены звезда с крестом в центре и лучами и девиз «Бог и Царь». «Черный кабинет» этой крайне реакционной, незаконной организации, созданной под эгидой «законного» царя, организовывал террористические акты с целью уничтожения главных и наиболее опасных врагов российского трона.

Первой жертвой черных террористов должен был стать легендарный уже в то время революционер князь Петр Кропоткин. Выпускник Пажеского корпуса, известный географ и геолог, примкнувший в 70-х, годах к народническому движению, П. А. Кропоткин был арестован в 1874 году и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. В 1876 году его перевели в тюрьму, а затем в связи с тяжелой болезнью — в тюремное отделение при Николаевском военном госпитале. Из госпиталя Кропоткину удалось совершить дерзкий побег.

В дальнейшем П. Кропоткин эмигрировал из России. Узнав о готовящемся на него покушении, Бехтерев через уезжавшего в заграничную командировку врача Замчевского предупредил об этом опального князя и спас таким образом жизнь знаменитого бунтаря, ставшего впоследствии идеологом русского анархизма.

Через неделю после взрыва в Зимнем дворце Александр II подписал указ об утверждении в Государстве Российском Верховной распорядительной комиссии по охране государственного порядка и общественного спокойствия. По замыслу царя эта комиссия должна была «положить предел беспрерывно повторяющимся покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок». Главой комиссии, а затем и министерства внутренних дел стал выходец из армянской знати, участник русско-турецкой войны, генерал, граф М. Т. Лорис-Меликов, бывший до того харьковским генерал-губернатором. Получивший чрезвычайные полномочия генерал, метко названный в ту пору «вице-императором», понимал, что только путем репрессий порядок в империи навести трудно, и потому делал попытки заигрывать с либералами.

В опубликованном вскоре после прихода к власти «Обращении к жителям столицы» Лорис-Меликов писал, что намерен «с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой — успокоить и оградить интересы его здравомыслящей части». Там же он призывал «общество» к поддержке его начинаний: «На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти и возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества». Непривычно «по-человечески» сказанные слова новоявленного вельможи некоторых либералов подкупали и обнадеживали, на самом же деле политическая ситуация в стране еще более ужесточилась. А 20 февраля 1880 года было совершено покушение на самого Лорис-Меликова. Покушение по собственной инициативе совершил мещанин из города Слуцка И. О. Младецкий. «Вице-император» оказался «скор на руку», и уже на 22 февраля была назначена публичная казнь неудачливого террориста. В то утро в Санкт-Петербурге на Семеновском плацу на глазах 60-тысячной толпы Младецкого повесили. Среди свидетелей казни были завершающий свой жизненный путь писатель Федор Достоевский и начинающий врач и ученый Владимир Бехтерев. Возможно, они надеялись, что казнь в последний момент будет отменена, как это было в 1849 году, когда Достоевский сам стоял на эшафоте. Но на этот раз помилования не последовало. Вечером того же дня Александр II собственноручно написал, как обычно, ровным бисерным почерком: «Младецкий повешен в 11 ч. на Семеновском плацу — все в порядке». Царь и его приближенные мстили своим врагам, но и их враги, в свою очередь, готовились к мести.

Стареющий император ощущал занесенный над ним карающий меч народовольцев. Он «спешил жить» и в июле 1880 года сочетался морганатическим[3] браком с княгиней Екатериной Долгорукой, получившей при этом титул светлейшей княгини Юрьевской. Свадьба походила на пир во время чумы. Царь тогда особенно много пил и пребывал в постоянной тревоге.

Нагнетавшуюся много месяцев напряженность внутриполитической обстановки в стране разрядил взрыв бомбы, брошенной под ноги царя народовольцем Гриневицким 1 марта 1881 года. Смертельно раненный император умер в тот же день, Гриневицкий, также тяжело пострадавший от взрыва, пережил Александра II всего лишь на несколько часов.

Жандармам удалось обнаружить и арестовать руководителей «Народной воли». По указанию нового царя, Александра III, организаторов заговора судило Особое присутствие сената.

Суд под председательством сенатора Фукса непосредственным участникам убийства Александра II вынес смертный приговор. К смерти были осуждены шесть человек: Желябов, Перовская, Михайлов, Рысаков, Кибальчич и Гельфман (последняя, правда, оказалась беременной и потому избегла казни). 3 апреля 1881 года на Семеновском плацу приговор был приведен в исполнение. А в конце того же месяца царь подписал манифест, который, по выражению Ленина, «не обинуясь и прямо» заявлял о незыблемости самодержавия, о сохранении неограниченной власти императора. Реакция наступала.

Реформы 80-х годов не обошли стороной и Медико-хирургическую академию. 10 июня 1881 года Александр III утвердил ее «Временное положение» и устав. В силу этих документов она преобразовывалась в Военно-медицинскую и лишалась последних остатков демократических прав. В академии упразднялись первые два курса. А на третий, ставший самым младшим, принимались лица, проучившиеся два года на медицинских или естественных факультетах университетов. Общее количество студентов академии ограничивалось. Все обучающиеся в ней объявлялись состоящими на военной службе, их обязали принять присягу и носить военную форму, на приобретение которой казна выдавала по 50 рублей. Во время обучения в Военно-медицинской академии все студенты стали получать стипендию в 300 рублей в год. Выпускники академии направлялись на службу по военному или военно-морскому ведомству, по окончании курса им выплачивались положенные офицерам «обмундировочные» деньги. Инспекция академии заменялась курсовыми штаб-офицерами. Академия стала подчиняться, (до особого распоряжения) непосредственно военному министру, которым с начала 1882 года стал сменивший Милюкова генерал-лейтенант П. С. Ванновский.

Таким образом, академия из крупнейшего в России учебного и научного медицинского учреждения превращалась в узковедомственное привилегированное заведение. Ликвидация двух первых курсов академии и соответственно ряда общеобразовательных кафедр, а также сокращение числа студентов приводили к уменьшению научного потенциала этой старейшей высшей медицинской школы и не способствовали росту числа врачей, в которых в ту пору так нуждалась Россия.

«Трудно было примириться с мыслью, — писал один из сотрудников академии, профессор А. П. Дианин, — чтобы для такого учреждения… которое по богатству учебно-вспомогательных средств и по наличию ученых сил могло конкурировать с наиболее выдающимися западноевропейскими медицинскими школами… чтобы для такого выдающегося учебно-образовательного центра навсегда была отведена та скромная роль, которая была определена «Временным положением».

В интересах русской науки вообще и развития отечественной медицины в частности следовало надеяться, что академия с честью выйдет из того тяжелого положения, в которое она поставлена… стечением обстоятельств, и по устранению последних снова будет призвана к ее прежней почетной роли, которая для нее сложилась исторически: быть рассадником медицинских знаний в империи».

Бехтерева, однако, реформа академии затронула мало. Он и так уже три года носил форму военного врача, в клинике же душевных болезней, где он тогда работал, все в обновном оставалось по-прежнему, если не считать того, что всем сотрудникам пришлось облачиться в форменные мундиры. Однако 1881 год и в биографии Бехтерева оказался знаменательным: 4 апреля молодой ученый на заседании Конференции академии успешно защитил диссертацию на степень доктора медицины.

Целью диссертационной работы, как писал Бехтерев, было желание «проследить отношение между явлениями психической жизни больных и состоянием их температуры тела в связи с другими явлениями, замечаемыми со стороны физической сферы…». В процессе исследования было изучено 60 больных с различными формами психопатологии. При этом обращалось внимание на колебания температуры тела больных в разные периоды болезни, выявлялись температурные и другие вегетативные асимметрии. В процессе работы температура тела больных измерялась с высокой степенью точности (до 0,05 градуса).

Параллельно в эксперименте изучались изменения температуры тела у собак, которым через трепанационное отверстие в черепе наносилось раздражение различных зон коры больших полушарий.

Проведенные исследования позволили Бехтереву высказать следующие положения: 1. В коре мозга «существуют области, которые, будучи связаны с сосудодвигательной системой, имеют влияние как на образование тепла в теле, так и на потерю его с поверхности, и, следовательно, на регуляцию тепла в организме… 2. Эти термически действующие области в мозгу человека, так же как и у животных, помещаются в соседстве с психомоторными центрами». Рассматривая психические болезни как несомненное следствие расстройства функций мозга, Бехтерев ожидал, что при них могут быть объективные признаки, указывающие на возникающие в связи с поражением мозга изменения состояния различных органов и тканей. Своей диссертационной работой он подтвердил это положение, укрепив таким образом позиции сторонников материалистической основы психических болезней. В выводах диссертации Бехтерев писал и о том, что исследование температуры тела у душевных больных может иметь и определенное диагностическое значение. При этом он указывал наиболее характерные изменения температуры тела при определенных формах психопатологии.

Диссертация Бехтерева, являвшаяся его первой большой клинико-экспериментальной научной работой, подтверждала представления Сеченова и Боткина о роли нервной системы в жизнедеятельности всего организма, составившие фундамент учения о нервизме. Вскоре после защиты она была издана в виде монографии на русском и немецком языках.

В связи с заключением в июне 1881 года Берлинского договора между Россией, Германией и Австро-Венгрией несколько спало сохранявшееся после русско-турецкой войны напряжение в Европе. Это дало возможность Бехтереву и другим врачам, рекомендованным в институт для подготовки научных кадров, попасть наконец в это учреждение, призванное обеспечивать повышение квалификации лучших питомцев академии. Бехтерев к тому времени был уже доктором медицины. Осенью того же года по предложению Мержеевского он одновременно со своим коллегой по клинике доктором Эрлицким подал в Конференцию академии прошение о допущении к соисканию звания приват-доцента. Предварительное рассмотрение кандидатуры Бехтерева было поручено комиссии в составе профессоров Мержеевского, Пашутина и Кошлакова. Комиссией кандидатура Бехтерева была признана «заслуживающей уважения», и 20 ноября Конференция решила допустить конкурента к чтению пробных лекций.

Соискателю звания приват-доцента полагалось прочитать на заседании Конференции две пробные лекции; тему одной из них выбирал сам соискатель, другая же читалась по заданной Конференцией теме. Первую лекцию Бехтерев прочитал по одному из вопросов клинической невропатологии, вторую — по психиатрии и в результате получил искомое звание приват-доцента. После этого ему разрешили чтение лекций по диагностике нервных болезней студентам пятого курса.

С июля 1883 года в связи с выслугой лет на 83 рубля 35 копеек повысился годовой оклад Бехтерева. А кроме того, семейный бюджет вскоре (с марта следующего года) пополнило жалованье по должности младшего врача психиатрической клиники. Занимавший ее врач Черемшанский стал директором одной из петербургских больниц. Освободившееся же место предложили Бехтереву.

«Начав заниматься по нервным и душевным болезням, — писал Бехтерев на склоне своих лет, — я должен был убедиться в том, что анатомо-физиологическая база этой важнейшей отрасли медицины до чрезвычайности не разработана и что развитие учения о нервно-психологических болезнях не может осуществляться без выяснения вопросов, связанных со строением и функцией мозга. В то время по отношению к мозгу имело полное для себя оправдание старинное выражение «Restura obscura, functiones obscurissimae» («Строение темно, а функции, весьма темны»). Желание пробить брешь в этой темноте, пролить в нее какой-нибудь свет и послушало основанием к тому, чтобы наряду с клиникой я с самого начала занялся изучением мозга и вообще принялся за разработку вопросов, связанных с его строением и функциями». Диссертация Бехтерева явилась первой его большой работой, пробивающей брешь в темноте незнания.

Став доктором медицины и приват-доцентом, Бехтерев получил больше возможностей для изучения интересующих его разнообразных вопросов морфологии и физиологии нервной системы. При этом он считал, что морфологические исследования представляют собой не самоцель, а необходимое звено в процессе познания функций нервной ткани; расстройство же функции нервных структур лежит в основе развития тех или иных патологических состояний, болезней. Тогда уже Бехтерев учитывал, что отдельные функции нервной системы зависят обычно от работы многих отделов нервной системы.

Мозг находился в стадии изучении. Особенно спорными представлялись связи между скоплениями нервных клеток, формирующими так называемые ядра и узлы. Эти связи, состоящие из пучков нервных волокон, обеспечивающих проведение импульсов в одном и том же направлении, составляют проводящие пути мозга. Изучение строения и функциональной значимости отдельных мозговых зон и взаимоотношений между ними являлось важной задачей проводившихся в тот период нейроморфологических и нейрофизиологических исследований.

Восьмидесятые годы прошлого века и примыкавшие к ним десятилетия являлись временем многочисленных открытий в нейроморфологии и нейрофизиологии. Этот период для неврологов чем-то напоминал времена Великих географических открытий для мореплавателей. Знания о строении и функции мозга быстро пополнялись в эти годы трудами многих исследователей, но еще немало оставалось и спорного, непонятного, невыявленного. Совершенствованию познаний о мозге во многом способствовала разработка методов изучения нервной ткани и, в частности, ее окраски. Среди физиологических методов на первый план выступали различные способы раздражения и разрушения отдельных нервных структур у экспериментальных животных с последующим изучением — возникающих при этом изменений функционального состояния нервной системы. Важную дополнительную информацию давали и клинические наблюдения.

Совершенствуя свои знания в клинике душевных болезней, Бехтерев одновременно в совершенстве овладел всеми известными тогда методами изучения морфологии и физиологии мозга. Исследовательскую работу он вел самозабвенно и при этом ставил перед собой многообразные научные задачи, проявляя немало изобретательности я исключительную трудоспособность. 20 марта 1883 года общество русских врачей присудило Бехтереву серебряную медаль за работу «О вынужденных и насильственных движениях при разрушении некоторых частей центральной нервной системы».

К маю 1884 года, когда профессор Мержеевский предложил Конференции Военно-медицинской академии направить молодого ученого для дальнейшего совершенствования знаний в страны Западной Европы, список печатных работ его подопечного состоял из 58 названий. Помимо семи работ по теме диссертации, в этом списке были и статьи об особенностях строения спинного и головного мозга («Об изменениях спинного мозга под влиянием перерезки нервных корешков», «О связи так называемых периферических органов равновесия с мозжечком» и др.), и описания клинических проявлений при некоторых болезнях нервной системы. Большое место занимали физиологические исследования органов чувств, точнее, тех отделов нервной ткани, которые обеспечивают проведение в мозгу идущей от органов чувств специфической нервной импульсации и обеспечивают формирование соответствующих ощущений. Среди последних были работы о структуре зрительной системы, о корковых территориях, участвующих в формировании осязательных и болевых ощущений, а также мышечного чувства, обеспечивающего осознание положения частей тела в пространстве.

Особый интерес представляла серия исследований морфологии и функции периферических и центральных органов равновесия, материалы которых нашли отражение в ряде статей и в обобщающей работе «Теория образования наших представлений о пространстве» (Спб, 1884). В них Бехтерев дал подробное описание строения органов равновесия и обеспечивающих поддержание равновесия тела нервных структур и показал, что эти структуры имеют значение не только в поддержании устойчивости тела и координации движений, но к тому же еще и «служат источником определенных ощущений». Вместе с ощущениями зрительными, слуховыми, осязательными и пр. они создают возможность ориентации в пространстве, расстройство же их функции ведет к расстройству пространственных ощущений. Провокацию этих расстройств можно вызвать вращением тела или же пропусканием через подзатылочную область гальванического тока. Бехтерев проводил такие опыты «над самим собой», что позволило ему дать подробную характеристику испытываемых при этом субъективных ощущений, возникающих в результате перевозбуждения органов равновесия.

Весьма важными были экспериментальные исследования Бехтерева, позволившие уточнить функцию расположенных в глубине головного мозга так называемых зрительных бугров.

Успехи Бехтерева в научной и практической деятельности привели к тому, что он приобрел широкую известность в среде русских неврологов. Мало того, он стал завоевывать признание и в Европе. Подтверждением этому явилось избрание его в 1883 году в действительные члены Итальянского общества психиатров.

Выдвигая Бехтерева в «кандидаты для заграничной командировки с ученой целью», Мержеевский в «Записке», адресованной Конференции Военно-медицинской академии, писал: «Ученые работы доцента Бехтерева относятся по преимуществу к клинике нервных и душевных болезней и к экспериментальной нервной патологии и по многочисленности своей, разнообразию затрагиваемых ими вопросов и оригинальности взглядов обнаруживают в их авторе весьма трудолюбивого молодого ученого, обещающего в будущем сделаться солидным невропатологом и прекрасным преподавателем».

Вместе с кандидатурой Бехтерева на заседании Конференции 21 апреля 1884 года рассматривались рекомендованные С. П. Боткиным для командирования за границу кандидатуры двух его сотрудников: клинициста С. В. Левашова и физиолога И. П. Павлова. Первый из них имел к тому времени 18 печатных работ, второй — 12. Из трех кандидатов на поездку в научную командировку должны были быть отобраны два. Конференция в этот день поручила рассмотреть выдвинутые Мержеевским и Боткиным кандидатуры комиссии, в которую, помимо этих наиболее заинтересованных профессоров, вошли профессора Тарханов и Манассеин. Тщательно изучив документацию, списки и реферативный обзор научных работ молодых ученых, на следующем заседании Конференции, состоявшемся 5 мая, комиссия огласила свое решение: все три кандидата «вполне достойны» направления в научную командировку, в связи с чем она обращается к Конференции с просьбой «подвергнуть их баллотировке». При тайном голосовании большинство голосов получили Бехтерев и Левашов. На период поездки за рубеж им было установлено повышенное жалованье «по шестому разряду», и, кроме того, из средств академии выплачивалось по 1200 рублей в год каждому. Такое материальное обеспечение направляемых за границу врачей позволяло им там не думать о хлебе насущном, а полностью посвятить себя изучению интересующих их научных проблем.

«Забаллотированным», таким образом, из трех кандидатов на научную командировку оказался один — самый старший по возрасту — И. П. Павлов, окончивший к тому времени Петербургский университет, прошедший курс в академии и успевший поработать в ней на кафедре физиологии ветеринарного факультета и в физиологической лаборатории при кафедре терапии, возглавляемой Боткиным. Вполне вероятно, что такое решение Конференции было воспринято им не без обиды. При этом одним из косвенных «виновников» сложившейся ситуации оказывался быстро прогрессирующий как врач и ученый Бехтерев, который был моложе Павлова на 9 лет. Можно отметить, что в 1884 году судьба столкнула Бехтерева и Павлова уже второй раз. Впервые это было десять лет назад, когда второкурсник Бехтерев оказался одним из инициаторов студенческого бойкота профессору Циону, под руководством которого Павлов тогда очень хотел бы поработать, так как весьма ценил в этом консерваторе и реакционере редкое умение блестяще ставить эксперимент. По ходатайству Боткина Конференция академии позже все-таки разрешила Павлову выезд за границу на полтора года с начислением ему в этот период жалованья «по шестому разряду», но без дополнительного денежного обеспечения.

Бехтерев уже после решения Конференции академии о его направлении в научную командировку получил предложение занять должность доцента в Казанском университете, однако он предпочел воспользоваться возможностью дальнейшего совершенствования своих знаний и 1 июня 1884 года выехал в Берлин. Командируемые за границу сами составляли план своих занятий, им полагалось через каждые полгода пересылать в адрес Конференции академии отчет о проделанной работе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.