ЦДЛ: последнее интервью

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЦДЛ: последнее интервью

Уже давно по Москве бродили слухи о том, что Андрей Вознесенский болен. То ли инфаркт, то ли инсульт… После смерти его жена Зоя Богуславская поставила точку: «Пятнадцать лет назад у Андрея начался Паркинсон». Не буду копаться в тонкостях различных человеческих недугов, но сам для себя могу сделать вывод: Бог дал поэту возможность творить практически до самых последних мгновений жизни. Его глаза вдохновенно горели всегдашним ярко-синим светом. И это главное.

Читая пронзительные строчки последних лет, понимаешь, как мужественно он боролся с болезнью: «Бог ли, бес ли, не надо большего, хоть секундочку без обезболивающего!..», «Это право на боль и дает тебе право на любую любовь, закидоны и славу».

Впервые мне показалось, что Андрей стал каким-то другим в движениях, во взгляде, в голосе, на его юбилейном вечере в зале Чайковского в мае 2003 года. Во время выступления он, по-видимому, старался держаться и начал читать стихи, как в былые времена, стоя у микрофона. Но вскоре ему подставили стул. Думаю, тот вечер дался ему нелегко.

После концерта в буфете зала Чайковского мы немного посидели, и тут вблизи я увидел нового для себя Андрея. Сгорбленного, утомленного, с опавшими щеками. Рядом друзья, поклонники, любители автографов. Я заметил, что и эта всегда любимая забава творцов слова давалась ему с трудом.

Работая над книгой, перебирая сборники А. А. В. с автографами, я понял, что и почерк его изменился: если раньше слова походили на уверенных в себе лебедей, то теперь они стали похожи на легких пташек.

Портится почерк. Не разберешь,

Что накарябал.

Портится почерк. Стиль нехорош,

Но не характер…

Последнее интервью у поэта я взял в ноябре 2008 года. В этой акции мне помогала Зоя Борисовна.

К назначенному часу пришел в артистическое кафе Центрального дома литераторов. Андрей сидел возле стены за отдельным столиком. Зоя Борисовна поодаль вела деловую беседу. Я подсел к нему, подождал, пока он закончит скромную трапезу, включил диктофон. Вопросов не задавал. Андрей знал о цели нашей встречи. Тогда я готовил к изданию биографию весьма интересного человека – бизнесмена, мецената, покровителя искусств Феликса Комарова. Андрей и Зоя дружили с ним, поэтому могли мне что-то рассказать. Свой диктофон я подставлял прямо к губам Андрея Андреевича. Он не говорил, а шептал. Но мысль его была четкой, понятной, как всегда, метафоричной. Он не сбился ни на секунду. Интервью длилось минут пятнадцать-двадцать. Подошедшая Зоя продолжила рассказ.

Сохранившаяся кассета стала для меня реликвией. Но после 1 июня 2010 года я не могу ее слушать.

… Андрей Вознесенский жил в Переделкино. Дом соседствовал с домом его кумира Бориса Пастернака. Мужественно, как и Пастернак, он переносил смертельный недуг. Слабел голос. Слабел, конечно, физически, слово его, воплощенное на бумаге, дышит вечностью. Недаром о влиянии Вознесенского на мировую поэзию писали и говорили Пикассо, Хайдеггер, Шагал, Рихтер, Оден, Мур, Раушенберг, Арагон, Шостакович, Сартр…

Он умер в 77: две магические цифры стоят рядом. Зная его озорство и тонкую самоиронию, можно предположить (в порядке сюра), какую видеому он изобразил бы по этому поводу…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.