Восемь месяцев в Квинсленде

Восемь месяцев в Квинсленде

Зайдя по пути в Сомерсет, Куктаун и Таунсвил, где Миклухо-Маклай «не упустил удобного случая осмотреть, измерить и сфотографировать то, что осталось от австралийских аборигенов»[710], пароход «Корея» 12 мая 1880 года прибыл в Брисбен — главный город колонии Квинсленд, образованный в 1859 году путем отделения от Нового Южного Уэльса. Николай Николаевич первоначально предполагал остаться здесь на несколько дней, но пробыл в этой колонии восемь месяцев. Его австралийские дневники (если они существовали) до нас не дошли, но письма и статьи путешественника, а также газетные сообщения позволяют довольно полно представить его жизнь и деятельность в Квинсленде и других частях Австралии[711].

Брисбен, расположенный на холмистых берегах широкой судоходной реки того же названия, недалеко от ее устья, был в то время окружен роскошными плодовыми садами, парками и виллами — усадьбами местных богачей и правительственных чиновников. В 1880 году это был небольшой город с населением 30 тысяч человек, застроенный одно-двухэтажными домами, с немощеными улицами, не имевший централизованного водоснабжения и канализации, а потому страдавший от частых эпидемий.

Миклухо-Маклай задержался в Квинсленде не только вследствие своей недостаточной целеустремленности и неувядаемого стремления постичь все незнаемое, но и потому, что здесь перед ним открылись заманчивые перспективы хорошо отдохнуть и провести интересные исследования. Если в Сиднее ощущалась острая нехватка специалистов высокой квалификации и наука находилась в «младенческом» состоянии, то Брисбен по сравнению с Сиднеем выглядел как глухое захолустье. Поэтому местные власти и самые богатые семьи колонии с распростертыми объятиями приняли знаменитого исследователя.

Вскоре по прибытии Николай Николаевич отправился с визитом к главе квинслендского правительства Артуру Пал-меру, с которым он познакомился в 1875 году все в том же Джохор-Бару — месте, где обычно останавливались крупные британские чиновники по пути в страны Тихого океана. Палмер любезно принял русского путешественника. По его указанию Миклухо-Маклаю предоставили бесплатный проезд по местным железным дорогам, выделили комнату для лабораторных работ в старом помещении Квинслендского музея, только что переехавшего в новое специально построенное для него здание, разрешили пользоваться фотоаппаратурой землемерного ведомства. Как видно из архивных документов, Палмер по просьбе русского исследователя распорядился выдать ему сразу после казни тела трех преступников — китайца, тагала и австралийского аборигена[712]. Николай Николаевич тщательно изучил и сфотографировал их мозги, а труп аборигена в специальной консервирующей жидкости отослал для исследования в Берлин Р. Вирхову[713].

В июле Миклухо-Маклай отправился в свою первую поездку вглубь австралийского континента, чтобы проверить обоснованность слухов о некоем «безволосом племени», якобы обитающем в бассейне реки Баллон в южном Квинсленде. Сначала он проехал поездом 280 миль до Тулбы, затем в повозке, запряженной быками, за два с половиной дня добрался до городка Сент-Джордж. Поездка проходила по холмистой местности с небольшими группами деревьев и сочным травяным покрытием; воздух был чист и прозрачен. В этом благодатном субтропическом климате малярия редко беспокоила Миклухо-Маклая.

Возле Сент-Джорджа находилась большая скотоводческая «станция» Гулнарбер, управляющий которой, Дж. Кирк, охотно согласился помочь исследователю. Но, по выражению Миклухо-Маклая, вблизи гора оказалась маленьким холмиком: удалось обнаружить лишь одну семью аборигенов, отдельные представители которой были лишены волосяного покрова. Николай Николаевич тщательно обмерил, зарисовал и сфотографировал этих безволосых людей и статью о них послал для публикации Вирхову. Продолжая наблюдать и измерять коренных австралийцев, Николай Николаевич вскоре присоединился к мнению своего выдающегося учителя и коллеги Т. Хаксли, который считал, что аборигены составляют особую австралийскую расу.

Вернувшись в Брисбен, Миклухо-Маклай продолжил анатомические исследования, посетил новое здание Квинслендского музея, маленький штат которого проводил разбор и инвентаризацию коллекций после недавнего переезда. Здесь он встретил У. Хэзуэлла, с которым познакомился в Сиднее накануне отплытия на «Сэди Ф. Коллер». Этот молодой биолог переехал в Брисбен, получив предложение стать куратором Квинслендского музея, а потому надежда Николая Николаевича на то, что в его отсутствие именно Хэзуэлл займется вместе с Э. Рэмзи хлопотами по устройству зоологической станции, не оправдалась. Хэзуэлл представил русского путешественника О. Грегори — члену попечительского совета музея.

Огастес Грегори (1819 — 1905) — одна из самых колоритных фигур в истории Квинсленда. Отважный путешественник и талантливый геодезист, он внес крупный вклад в исследование северных и западных районов Австралии. Много лет Грегори возглавлял землемерную службу колонии, занимаясь отведением земли для строительства новых городов и поселков, оформлением земельных блоков в еще необследованных местностях для продажи или сдачи их в аренду желающим заняться скотоводством и земледелием. При этом, как утверждают историки, он не забывал об интересах своих друзей — крупных земельных собственников, «отцов-основателей» колонии. Старый холостяк, руководитель масонской ложи Квинсленда, Грегори, будучи членом верхней (назначаемой губернатором) палаты парламента, придерживался крайне консервативных взглядов во внутренней политике и был сторонником аннексии Квинслендом Юго-Восточной Новой Гвинеи. Вместе с тем он, по меркам своего времени, был человеком широкообразованным, увлекался историей и естественными науками, выписывал из Европы несколько журналов и новинки художественной и научной литературы. Миклухо-Маклай нашел его интересным собеседником.

Несмотря на различия во взглядах, Грегори и русский путешественник стали добрыми приятелями, почти что друзьями, не касаясь по умолчанию «деликатных» тем. Огастес пригласил «барона Маклая» погостить в его имении Рейнворт, расположенном в восхитительной местности недалеко от Брисбена. «Шесть недель моего пребывания в Рейнворте, его резиденции, — писал Миклухо-Маклай, — были для меня поучительны и приятны благодаря его обширным познаниям в различных отраслях науки и большому опыту путешественника»[714].

Примеру Грегори последовали другие богатые скотоводы. Один за другим они приглашали русского ученого посетить их владения в юго-восточной части Квинсленда. В конце октября Миклухо-Маклай приехал в Джимбур — имение крупного земевладельца и политика Джошуа Белла, расположенное в плодородной холмистой долине Дарлинг-даунс, к западу от Брисбена. Один из наиболее богатых и влиятельных «патрициев» Квинсленда, Белл был председателем законодательного собрания колонии, а с марта по декабрь 1880 года исполнял обязанности губернатора, пока его друг, губернатор А. Кеннеди отдыхал в Европе.

Белл построил в глуши, в еще слабо освоенном районе усадьбу с дворцом, которую современники прозвали «Меккой Квинсленда». Брисбенский архитектор спроектировал массивное двухэтажное здание, которое было сложено из песчаника и щедро отделано кедром, вырубленным в близлежащих горах. По желанию заказчика в этом здании, окруженном регулярным парком, причудливо сочетались элементы английской и французской дворцовой архитектуры. Дом освещался газом, который вырабатывали из каменного угля на территории усадьбы, и был снабжен питьевой водой, которая подавалась по трубам из реки Кондомайна, причем насос приводился в движение ветряным двигателем. Как писал Миклухо-Маклай, в Джимбуре он «имел возможность в течение примерно четырнадцати дней в совершенном покое пересматривать свои путевые заметки и возобновить свою запущенную корреспонденцию»[715].

Обширные владения Белла в районе Джимбура стали многопрофильным и высокодоходным предприятием. Отсюда на рынок поставляли мясо, шерсть и кожи. На племенной ферме выращивались овцы-мериносы, на конном заводе — породистые лошади для скачек и верховой езды. Вблизи от усадьбы вырос поселок, в котором жили — в хижинах и бараках — сотни сельскохозяйственных рабочих, преимущественно аборигены и метисы. Николай Николаевич наведывался в этот поселок, расспрашивая о различных аспектах исчезающей культуры коренных австралийцев. Особенно интересовали его сексуальные обычаи — модная тема в журналах Вирхова.

Из Джимбура Миклухо-Маклай отправился в Пайкдейл — резиденцию другого богатого сквоттера, Доналда Ганна. За шесть недель, проведенных в Пайкдейле, путешественник, благодаря содействию гостеприимных хозяев, сумел получить для сравнительно-анатомического исследования мозги различных видов кенгуру и коала, а также утконоса и ехидны. Завершив статью о путешествии по островам Меланезии и юго-восточному побережью Новой Гвинеи, он послал отсюда рукопись в РГО[716].

Новый год Миклухо-Маклай встретил в другом имении Ганна — Клерво, где, занявшись палеонтологическими исследованиями, собрал множество окаменелых костей Diprotodon australis, Phoscolomys gigas и других давно вымерших представителей плейстоценовой австралийской фауны. Эти находки, высоко оцениваемые современными специалистами, ныне хранятся в Сиднейском университете[717]. В бумагах путешественника сохранился еще один след его пребывания в Клерво: карандашный портрет молодой девушки — англоавстралийки. Неизвестно, кем была эта девушка — родственницей управляющего имением или одной из служанок. Зная обыкновение нашего героя запечатлевать на бумаге облик понравившихся ему женщин, можно с некоторой долей вероятности включить этот портрет в галерею «женщин Маклая».

Радушный прием, оказанный Миклухо-Маклаю многими видными деятелями Квинсленда, его увлечение научными исследованиями не помешали ему разглядеть оборотную сторону быстрого развития этой переселенческой колонии, роста благосостояния колонистов. «Обращение с дикарями (аборигенами. — Д. Т.) самое антигуманное, — рассказывал он впоследствии о своих впечатлениях. — Их вытесняют внутрь страны, всячески преследуют, и убийство черного не считается даже преступлением»[718]. Свидетельства преступлений, совершенных против аборигенов полицией и белыми колонистами, путешественник обобщил в письме секретарю РГО: «В северной Австралии, где туземцы еще довольно многочисленны, в возмездие убитой лошади или коровы белые колонисты собираются партиями на людскую охоту и убивают сколько удастся черных, не думая о том, что, бттесняя каждый день туземцев из более плодородных областей, они ставят их в положение или голодать или убивать скот белых взамен растений и животных, уничтоженных или редеющих вследствие овцеводства и плантаций у белых»[719].

Отношение к аборигенам было под стать обращению с другими «черными» — меланезийцами, которых доставляли в Квинсленд охотники за «черными дроздами». Непосильный и непривычный труд на сахарных плантациях, негодная для питья вода, жестокие истязания, болезни при отсутствии медицинской помощи — все это вызывало огромную смертность в плантационных поселках. Продолжая расследование, которое он вел во время плавания на «Сэди Ф. Коллер», Миклухо-Маклай собрал большой материал о печальной участи меланезийцев в Квинсленде. Ученый пришел к выводу, что ни в коем случае нельзя допустить поглощения восточной части Новой Гвинеи Квинслендом, о чем мечтали местные плантаторы и их покровители; по сравнению с этим исходом превращение Восточной Новой Гвинеи в отдельную британскую колонию было бы меньшим злом. Такое убеждение, которого придерживался также миссионер Чалмерс, во многом обусловило позицию Миклухо-Маклая в новогвинейском вопросе на ближайшие годы.

Была еще одна причина, по которой Миклухо-Маклай — возможно бессознательно — решил задержаться в Квинсленде: проживание в качестве почетного гостя в домах местных богачей не затрагивало его тощий кошелек, а жизнь в Новом Южном Уэльсе требовала значительных расходов. К счастью, вскоре по прибытии в Квинсленд Николай Николаевич узнал, что русский консул в Сиднее Э.М. Поль получил для него из Петербурга 4500 рублей, конвертированных в 606 фунтов. Эта помощь позволила путешественнику по возвращении в столицу Нового Южного Уэльса вернуть с процентами долг У. Маклею, оплатить некоторые счета, а оставшиеся средства использовать на проживание в Австралии. Но его главный долг — батавской фирме «Дюммлер и К?», достигший из-за нарастания процентов внушительной суммы в 13,5 тысячи гульденов, — так и остался непогашенным.