Пятнадцать месяцев – лидер КПСС

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пятнадцать месяцев – лидер КПСС

Андропов стал генеральным секретарем ЦК КПСС в 68 лет. Первая половина «руководящей» жизни прошла в партийных органах, а вторая – в «органах» чекистских. По неписаной большевистской традиции Андропов заверил соратников по политбюро, что движение по «ленинскому» пути будет неизменно продолжено. Но, с другой стороны, он должен был обязательно заявить о себе каким-то новым делом, новой концепцией, новыми подходами. Как мы помним, Сталин сконцентрировал свое внимание на монопольном владении наследием Ленина, что сделало его неуязвимым. Хрущев выбрал акцент на сельском хозяйстве и постепенном укреплении своих антисталинских позиций. Брежнев акцентировал внимание партии на возрождении «ленинских норм» партийной жизни, преодолении «субъективизма и волюнтаризма» в деле сохранения стабильности.

Каждый очередной «вождь», клянясь в верности ленинизму, в чем-то дезавуировал (больше или меньше) предшественника. Часто не говоря об этом прямо, очередной генсек строил свою политику, свое поведение, «линию», исходя из собственных корректировок относительно действий предшественника. Он должен был обязательно что-то сделать новое, оригинальное, заметное, что даст надежду людям. Тем более что основная масса советских людей устала от брежневской «стабильности» и очень хотела увидеть в новом вожде подлинного защитника ее интересов. Вроде бы все знали, кто такой Андропов – главный «кагэбэшник» страны, но одновременно для большинства граждан он абсолютно не был известен по своей сути. Тот факт, что в каждом клубе, ленинской комнате, дворце культуры был его портрет в окружении престарелых соратников, еще ничего не говорил людям. Андропов обязан был «заявить» о себе.

Новый генсек начал с реорганизации работы политбюро, перераспределения функциональных обязанностей между его членами. Через неделю после восшествия на «престол» новый генсек поставил на заседании партийного синклита один вопрос: «Некоторые вопросы организации работы политбюро и секретариата ЦК КПСС».

Лидер партии начал с себя, заявив: «Я считал бы необходимым, чтобы Андропов занимался вопросами: организация работы политбюро, оборона страны, основные вопросы внутренней и внешней политики КПСС и внешней торговли, расстановка основных руководящих кадров партии и государства»{831}.

Сосредоточив в своих руках практически все основные направления партийной и государственной политики, Андропов намеревался мобилизовать все имеющиеся ресурсы и возможности государства для предотвращения надвигавшегося на страну обвального кризиса. Он более чем кто-либо в руководстве понимал, что продолжающаяся стагнация может привести лишь к краху всей системы.

Возвращаясь к заседанию политбюро 18 ноября 1982 года, через неделю после смерти Брежнева, укажу, что Андропов недвусмысленно выделил «второе» лицо. Им, естественно, оказался К.У. Черненко. Генсек не решился сразу его «задвинуть». Черненко имел сторонников, и к тому же это было бы слишком явной антибрежневской демонстрацией. Но на Черненко новый генеральный секретарь возложил, прямо скажем, совершенно непосильную ношу. То ли это был способ со временем избавиться от фаворита Брежнева, то ли Андропов не видел в политбюро других лиц, способных объять необъятное. Генеральный секретарь заявил:

«…В связи с изменившимся положением, тов. Черненко К.У… по моему мнению, должен заниматься вопросами, которыми занимался я, плюс вопросы КГБ, МВД и вообще весь административный отдел, отдел парторганов, общий отдел и отдел писем. Надо сосредоточить внимание тов. Черненко К.У. на вопросах идеологической работы ЦК: отделы пропаганды, культуры, науки и высших учебных заведений. Ему же поручить вопросы секретариата ЦК…»{832} По сути, это основные (после взятых на себя Андроповым обязанностей) направления деятельности ЦК…

Два человека в партийной коллегии сосредоточили в своих руках главные рычаги влияния на самые различные области жизни партии и страны.

Два самых больных человека в руководстве разделили между собой львиную долю обязанностей, избежав, тем не менее, непосредственного руководства экономикой.

Став генеральным секретарем, Андропов вначале до глубокой ночи просиживал в своем новом кабинете, приглашал для беседы многих людей, часто общался с Черненко, запрашивал бесчисленные справки и личные дела на разных руководителей. Сегодня ясно: Андропов искал путь к выздоровлению общества, пытался нащупать некие чудодейственные методы и подходы, которые позволили бы активнее «заработать» загнившую Систему, вернуть уверенность людям, дать новое дыхание партии и начать решительное «восхождение» к коммунистическим высотам.

Что это сизифов труд, Андропов не хотел и думать. У него не было выбора. Нужно было подавить кризис, пока он не разразился. Андропов был неотъемлемой частью партийного механизма, созданного Лениным и Сталиным. У него и мыслей не появлялось о необходимости масштабных и радикальных реформ в стране, пересмотре неких кардинальных установок марксизма-ленинизма и мобилизации естественных, общечеловеческих возможностей многонационального народа для подлинной демократизации общества. Классовые догмы цепко держали бывшего председателя КГБ в рамках ленинской методологии мышления и действий.

Андропов после ноябрьского пленума, избравшего его генеральным секретарем ЦК КПСС, провел серию рабочих совещаний, заседаний в Центральном Комитете, где педалировал одну идею: оздоровление общества и государства возможно лишь на основе всемерного укрепления дисциплины. Особенно характерны в этом смысле были совещания в ЦК 7 и 22 декабря 1982 года и 18 января 1983 года.

Мысль и идея Андропова совсем не является новой. Начиная с ленинских времен, партия только и делала, что регулярно принимала постановления об ужесточении требований к гражданам СССР за их работу, поведение, благонадежность. Людей в сталинские времена сажали в тюрьму за прогул, запрещали человеку по своему желанию переходить на другое место службы, определяли минимум выработанных трудодней в колхозе, устанавливали над гражданами неусыпный идеологический контроль. Хотя позже эта полицейская хватка несколько ослабла, партийные органы всегда делали особую ставку на возможность «закручивания гаек», ужесточение контроля над каждым советским гражданином, «наведение порядка» на производстве и в быту. Андропов хотел прибегнуть к мобилизации духовных, нравственных и физических сил людей в реализации программ, выдвигаемых «штабом ленинской партии».

А за реакцией простых людей на постановления ЦК КПСС следили миллионы (да, миллионы!) завербованных секретных агентов из числа рабочих, крестьян, военнослужащих, интеллигенции, священнослужителей, деятелей культуры, чиновников. Вся страна на протяжении десятилетий была опутана частой сетью осведомителей, «наблюдателей», секретных сотрудников, названных в народе «стукачами» или «сексотами». Купленные за небольшие, но регулярные суммы денег, эти люди, всегда остерегаясь разоблачения, регулярно информировали «органы» обо всех подозрительных, «сомнительных», тем более антисоветских высказываниях и действиях. Эпизодически политбюро рассматривало этот вопрос: например, 20 декабря 1960 года № 3313-«Ш» («Особая папка»). Рассматривались эти вопросы и позже, хотя во времена андроповского руководства количество «нештатных сотрудников» заметно сократилось.

Еще в 1960 году стали создавать «группы нештатных сотрудников», которые, как докладывал председатель Комитета госбезопасности А.Н. Шелепин, «участвуют в наблюдении на общественных началах…»{833}. Тотальная слежка сохранялась до конца восьмидесятых годов, представляя собой изощренное нарушение прав человека.

Приступая к «наведению порядка», генеральный секретарь хорошо знал из донесений партийных и чекистских органов, что основная часть общества поддержит его курс. С одной стороны, общественный, государственный, демократический порядок всегда является важным атрибутом здоровья нации, а с другой – советские люди за долгие десятилетия привыкли к жесткой регламентации всей своей жизни. Эта бюрократическая, административная запрограммированность постепенно формировала людей малоинициативных, непредприимчивых, послушных, готовых по команде поддержать любое новое «начинание» властей.

Андропов в силу своей одномерности и ортодоксальности (а может, и время для крутых перемен еще не приспело) не мог придумать ничего лучшего, кроме как попытаться вновь оседлать конька большевистской дисциплины. Очень характерно в этом смысле его выступление на совещании секретарей ЦК КПСС 18 января 1983 года. В его кабинете собрались М.С. Горбачев, В.И. Долгих, Б.Н. Пономарев, М.В. Зимянин, И.В. Капитонов, К.В. Русаков, Н.И. Рыжков, А.Я. Пельше, М.С. Соломенцев.

Все привычно достали служебные блокноты, удобнее устроились за длинным столом в готовности внимать «ценным указаниям» своего лидера.

Андропов, близоруко щурясь, держа в своих руках рукописные листочки, методично бил в одну точку. «…На первый план сейчас выдвигаются вопросы об укреплении трудовой и производственной дисциплины, вопросы о методах и стиле нашей работы… Москвичи, как известно, уже выступили с инициативой об укреплении трудовой и производственной дисциплины, о наведении должного порядка на производстве и в городе в целом. Эта инициатива была одобрена Центральным Комитетом КПСС…»{834}

В получасовой речи Андропов с методической настойчивостью повторял слова «необходимо укреплять производственную и трудовую дисциплину», чем поставил в затруднительное положение участников совещания, прилежно конспектировавших выступление генсека. В «прокладках» между «новым» термином-панацеей, естественно, звучали слова «дисциплина должна быть сознательной», а посему надо развертывать «все виды и формы массово-политической работы», мобилизовать на это дело «печать, партийные, советские, профсоюзные организации».

Речь-заклинание, речь-программа была не просто реакцией на стагнацию экономики и общества, но и, по мысли автора, должна была привести к изменению стиля работы ЦК. Андропов вновь повторял дежурные в КПСС положения о необходимости «конкретной информации», сосредоточивать внимание на «самых главных вопросах», меньше проводить совещаний, усилить «организаторскую работу с людьми» и т. д. и т. п. Такие банальные слова звучали в аппарате ЦК с ленинских времен. За внешней целесообразностью, рациональностью, деловитостью скрывалась неспособность высшего руководства понять глубинные причины перманентного экономического кризиса системы.

Главный чекист, ставший главой партии и государства, иногда в своей речи формулировал весьма колоритные предложения, которые помимо воли автора демонстрировали бесплодность очередного начинания.

На реплику Пельше о том, что аппарат ЦК «занимается иногда вопросами, которые должны решаться в министерствах и ведомствах», Андропов тут же среагировал:

– Наша задача отсортировать вопросы менее значимые от более значимых, и пусть эти мелкие вопросы решают в министерствах и ведомствах…

Суперправительство, каковым с давних пор было политбюро, этой репликой подтверждало: управление народным хозяйством, обществом и впредь будет директивным, командным, административным. Правительство пусть решает «мелкие вопросы», а основные, крупные – ЦК… Все дружно поддакивали: «правильно», «верно», «согласны».

В коротких выступлениях секретари ЦК поддержали «линию Андропова» на необходимость «всемерного укрепления производственной и трудовой дисциплины». Выступил и М.С. Горбачев. Он полностью поддержал генсека, подчеркнув, что к числу коренных, главных вопросов, конечно, относятся вопросы «укрепления трудовой и производственной дисциплины». Говорил о «повышении роли рабочего коллектива», «бригадном подряде», «усилении проверки исполнения» и других подобных дежурных вещах. Михаил Сергеевич, однако, отметил одну мысль, которая в то время витала в умах людей: Андропов «породил очень хорошие надежды на перемены». После совещания в ЦК в каждой парторганизации принялись обсуждать «меры по укреплению» всех мыслимых дисциплин: служебной, технологической, воинской… Казалось, Андропов нашел волшебное лекарство для выздоровления общества. Люди устали от серой и беспросветной жизни, и даже слабый лучик, намек на изменения к лучшему воспринимался у людей с надеждой. Они хотели верить, что улучшение жизни возможно.

Через пару недель после этого совещания Андропов неожиданно приехал на московский станкостроительный завод имени Орджоникидзе. Он сразу же прошел в цеха, хозяйским глазом оглядел производство, беседовал с рабочими, инженерами. Генсек не обещал «быстрой» хорошей жизни, но все время подчеркивал: укрепим порядок, дисциплину, будем производить больше и лучшего качества. А от этого выиграем все…

Рабочие молча слушали бледнолицего, высокого человека, который говорил с ними, как их бригадир: о дисциплине, порядке, прогулах… С любопытством разглядывая нового «вождя», слушатели довольно безучастно воспринимали старые «откровения». Их интересовали заработки, жилье, транспорт, отсутствие нового оборудования, заботило убогое снабжение, бесконечные очереди. Но Андропов говорил и говорил о «дисциплине», «порядке».

У генерального секретаря еще хватило сил не только начать борьбу с широко укоренившимися расхлябанностью, разболтанностью, неисполнительностью, но и нанести несколько ощутимых ударов по местным, региональным князьям: секретарям республик и обкомов, министерствам, высокопоставленному чиновничеству, где процветала коррупция, кумовство, казнокрадство. В суды пошли сотни дел на людей, которых криминальная личная материальная выгода интересовала больше, чем «производственная и трудовая дисциплина». Даже «сознательная». Успели и расстрелять несколько человек за «хищения в особо крупных размерах», среди которых наибольший резонанс получило «дело» директора Елисеевского гастронома Ю.К. Соколова. Общество притихло. Многие одобряли эти решительные шаги, словно «соскучившись» по старым «добрым временам».

Андропов требовал «призвать к порядку» не только рядовых граждан, но и сам показал пример, как он будет поступать с вельможами в министерском ранге. Первой крупной жертвой «нового» курса стал министр внутренних дел Н.А. Щелоков, давний фаворит Брежнева. Придя к высшей власти, Андропов уже через месяц с небольшим сместил Щелокова с поста министра и дал указание начать против того судебное расследование. Не дожидаясь суда, Щелоков предпочел покончить с собой.

Трудно сказать, как много сделал бы Андропов на пути ужесточения режима. Может быть, на какое-то время ему удалось бы законсервировать систему, но ясно одно, что вылечить ее этими привычными большевистскими методами он уже не смог бы. Чекистский рыцарь, сам лично морально безупречный, со своим аскетизмом и скромностью, явно в методологии поиска рецептов выхода из кризиса больше оглядывался на прошлое, чем смотрел в будущее. Однако у советских людей, особенно старшего поколения, Андропов вызвал, повторюсь, и надежду, и уважение. Смотрите, говорили старые коммунисты, не остановился перед снятием одного из самых могучих министров, ордена себе не вешает, взялся всерьез за взяточников и бездельников…

С мест идет множество донесений: «Народ хорошо воспринял курс на наведение порядка и укрепление дисциплины». Впрочем, Андропов, бегло просматривая шифрованные телеграммы, и не ожидал другого. Всегда любое решение или установка ЦК на местах безусловно одобрялись. Так было всегда. Так было «положено».

Генсек жил идеей «дисциплинирования» огромного народа, видя в этом едва ли не единственный шанс преодолеть тяжелую стагнацию. Он даже внешнеполитическими делами занимался меньше, чем его предшественник. То там, то здесь освобождались коррумпированные местные «князьки», проводились собрания областных и республиканских активов, ехали инспектора ЦК в неблагополучные точки. Андропов, пока болезнь еще не свалила его, демонстрировал завидную целеустремленность. Проводя очередные заседания политбюро, многочисленные совещания, генеральный секретарь концентрировал внимание соратников на идее, выдвинутой им после «коронации».

Лидер партии и государства часто практиковал приглашение к себе в кабинет группы высших руководителей и слушал их о положении дел, о реализации «установок ноябрьского пленума». Так, 1 июля 1983 года Андропов пригласил Горбачева М.С., Романова Г.В., Черненко К.У., Долгих В.И. и Рыжкова Н.И. Речь опять была о «наведении в стране порядка». Но незаметно разговор перешел на широкий спектр проблем: «заваленность» членов политбюро бумагами, низкое качество отечественных автомобилей, плохая продажа газа за рубежом и т. д.

Генсек настойчиво повернул беседу к главной теме: как идет реализация решений ноябрьского пленума ЦК (о той же дисциплине. – Д.В.). Тогда Долгих заявил, что «мы разослали проект постановления по трудовой дисциплине в политбюро. Получился хороший документ». На что Андропов недовольно бросил:

– Но людей, шатающихся без дела, все еще много; имеются прогульщики…{835}

Прошло более полугода после того, как была взята линия на «укрепление дисциплины и порядка», а в политбюро все еще только готовили проект постановления для руководства партийных организаций… Все чувствовали (но никто не обмолвился и словом!), что глубокий «природный» недуг системы едва ли удастся вылечить отлавливанием бездельничающих молодых людей или высылкой тунеядцев из столицы. Разговоров о «дисциплине» и «порядке» было предостаточно, но они, естественно, не смогли сколь-нибудь заметно повлиять в целом на экономическую ситуацию в государстве.

Сегодня усилия Андропова вылечить Систему административными мерами кажутся такими же обреченными на неудачу, как труд Сизифа. Правда, возникает мысль: может быть, Сизиф и мог вкатить наконец камень на гору, а мы просто не знали зачем? Зачем продлевать агонию Системы, которая не имела будущего? Андропов верил в миражи.

Но мираж – это иллюзия цели.

Едва ли кто тогда в стране осознавал исторический парадокс: при безраздельной власти КПСС и ее генерального секретаря они были полностью бессильны изменить экономическую ситуацию к лучшему. Неограниченная власть в руках, а изменить уже что-то серьезное в экономике к лучшему не могут. Личный интерес и объективные экономические законы не могли заменить ни соцсоревнование, ни грозные директивы ЦК, ни административные санкции к «нерадивым». Система буксовала.

Национальный резервуар энтузиазма «сознательности», подвижничества, на чем долгие годы спекулировали большевики, иссяк. И никакие «исторические решения» партийных пленумов, ухищрения бесчисленных контролеров и администрации предприятий не могли одолеть социальную апатию, равнодушие, безразличие миллионов людей. Все больше становилось граждан, которые чувствовали, что для народа приближаются рубежи, которые больше не одолеть традиционными большевистскими способами. Особенно хорошо это видели люди, бежавшие из СССР или изгнанные из него. Они писали, что Андропову не удастся спасти агонизирующую систему. Так, используя псевдоним Ильи Лукина, «обычный» советский гражданин писал в западном журнале: «Новый генсек верил только в административную власть; он принялся доводить до блеска сталинскую систему устрашения и «порядка». Экономической программы у Андропова не было никакой. В парикмахерских, банях, магазинах устраивают облавы и у задержанных требуют ответа: почему они днем находятся здесь, а не на рабочем месте? В это время юристы поговаривали о введении усиленных мер ответственности за прогул или опоздание на работу…»{836}

Андропову могли помочь, кроме партийных директив, осложнения в международной обстановке, «происки» агрессивных империалистических сил. В какой-то мере для этой цели попытались использовать факт уничтожения 1 сентября 1983 года советским истребителем южнокорейского лайнера с 269 пассажирами на борту. «Боинг» оказался над советской территорией (случайно или преднамеренно, до сих пор никто не в состоянии на это ответить) и был сбит.

Политбюро сделало все для того, чтобы этот печальный инцидент был использован для цементирования трещин Системы в связи с «империалистической угрозой», укрепления «социалистического содружества» перед лицом милитаристских сил США. Но именно этот случай подчеркнул прямолинейность, негибкость советской внешней политики и стал как бы печальным символом заката карьеры Андропова еще до его скорой кончины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.