С Геккелем на Канарах
С Геккелем на Канарах
В конце марта 1866 года Э. Геккель передал издателю фундаментальный труд «Общая морфология организмов», который он, работая как одержимый, написал за восемь месяцев. Преисполненный сознания своей исключительности, 33-летний профессор предсказал в письме родителям, что эта книга принесет ему «большое влияние в науке»[123]. Желая отдохнуть от лекций и, главное, от кабинетного теоретизирования, Геккель решил совершить поездку в Мессину, чтобы продолжить изучение средиземноморской морской фауны. Он пригласил участвовать в этой поездке приват-доцента Боннского университета Рихарда Грефа, который уже проводил вместе с ним подобные исследования на Гельголанде, а также двух своих любимых студентов — Германа Фоля и Николая Миклуху. Неожиданное приглашение во многом предопределило научное будущее нашего героя. Выезд в «поле», изучение морских организмов в среде их обитания из предмета мечтаний начало превращаться в реальность.
Обстановка в Европе не благоприятствовала задуманной поездке. В июне 1866 года, после длительных политических баталий, вспыхнула австро-прусская война. Она почти не затронула великое герцогство Саксен-Веймар-Эйзенахское, так как оно вступило в союз с Пруссией. Но войска нескольких германских государств, принявших сторону Австрии, были быстро разгромлены хорошо вооруженной и обученной прусской армией, которая перенесла затем боевые действия на территорию своего главного противника. Уже 3 июля при чешской деревне Садова пруссаки наголову разбили австрийцев; дорога на Вену была открыта. В августе состоялось подписание мира, предусматривавшего создание Северо-Германского союза под главенством Пруссии. В течение следующих трех месяцев к ней были присоединены Ганновер, Нассау и курфюрство Гессенское, а Вюртемберг, Бавария, Баден и Гессен-Дармштадт были принуждены подписать с ней конвенции о союзе.
Но едва смолкли пушки, как перед Геккелем и его спутниками возникло новое серьезное препятствие. В Южной Европе началась очередная эпидемия холеры, и местные правительства стали воздвигать преграды на пути ее распространения: создавать карантины на границах и в портах, ограничивать пароходное сообщение и т. д. Как узнал Г. Фоль, наиболее решительно были настроены как раз власти Мессины — они приказали палить из пушек по любому судну, которое осмелится приблизиться к этой гавани.
Геккелю пришлось изменить место своих полевых исследований. Вместо Мессины он решил отправиться со своими спутниками на Канарские острова, расположенные в субтропической зоне Атлантического океана, недалеко от западного побережья Африки, так как он счел интересным сравнить их морскую фауну с организмами, обитающими в Северном и Средиземном морях.
Когда профессор принимал это решение, оба студента, которых он включил в состав участников экспедиции, уже находились в Швейцарии, на родине Фоля, куда последний пригласил нашего героя, чтобы тот полюбовался местными красотами и пришел в себя после болезни, перенесенной весной. Николаю по-прежнему нездоровилось. «Миклухо еще со мной, — сообщил Фоль Геккелю 29 сентября 1866 года. — Вероятно, он с нами не поедет, хотя его здоровье лучше, чем было при его приезде в Женеву»[124]. Но Николай не захотел упустить свой шанс. Усилием воли он поборол — или перестал замечать — болезненные симптомы. Через три недели, 18 октября, он написал Геккелю: «Я решился отправиться с Вами и Фолем <…> и надеюсь в самом скором времени встретиться с Вами на Мадейре или в Лиссабоне», Николай добавил, что, по наведенным им справкам, сохраняется пароходное сообщение между Лиссабоном и островом Мадейра, откуда недалеко до Канарских островов[125].
В конце октября молодые люди приехали поездом в Бордо, откуда на пароходе перебрались в Лиссабон. Пройдя карантин, Герман и Николай в ожидании Геккеля и Грефа не теряли времени даром. Они знакомились с достопримечательностями португальской столицы, любовались архитектурой средневековых замков и храмов в гористых местностях этой маленькой страны. Благодаря сохранившемуся рисунку Николая, на котором изображен знаменитый замок в Синтре, мы узнаем, что они посетили эту летнюю резиденцию португальских королей.
Геккель и сопровождавший его Греф отправились в Лиссабон через Англию. Такой маршрут они выбрали не только потому, что оттуда легко было добраться морем до Лиссабона: йенский профессор желал лично познакомиться и обсудить научные проблемы со своим английским единомышленником — выдающимся биологом-дарвинистом Томасом Хаксли (Гексли) и навестить самого «даунского отшельника», как нередко называли тогда Чарлза Дарвина, который жил почти безотлучно в своем имении в Дауне. «Дарвин, как и Хаксли, — писал Геккель своим родителям в конце октября 1866 года, — оказались именно такими, какими они представлялись мне по нашей переписке; они были в высшей степени любезны, и я чувствовал себя у них как дома. Особенно много времени провел я с Хаксли»[126]. Рассказывая Хаксли об участниках экспедиции, Геккель похвально отозвался о своем талантливом русском студенте.
Отбыв карантин, обязательный для всех прибывавших в Португалию, Геккель и Греф отправились прогуляться по Лиссабону и почти сразу наткнулись на «господ студентов», уже неделю ожидавших профессора и его спутника. Через два дня, 15 ноября, участники экспедиции отплыли на португальском пароходе на Мадейру.
Геккель предполагал пробыть на этом восхитительном острове пару недель, чтобы ознакомиться с местной пелагической и литторальной фауной, а уже затем отправиться на Канары. Но оказалось, что пассажирское сообщение между португальской Мадейрой и Канарскими островами, принадлежавшими Испании, прекратилось несколько месяцев тому назад в связи с эпидемией холеры. Правда, раз в месяц к их главным гаваням подходил английский почтовый пароход, следовавший из Ливерпуля к африканскому побережью. Но ему запрещено было принимать или высаживать пассажиров; разрешалось лишь доставлять и забирать почту, через которую не передавалась эта грозная болезнь. Геккель и его спутники приуныли, но им помог случай. На рейде Фуншала, главного города Мадейры, стоял прусский парусный фрегат «Ниоба», совершавший учебное плавание по маршруту Мадейра — Канары — острова Зеленого Мыса — Куба. Его капитан — племянник профессора Батша, преподававшего во времена Гете ботанику в Йенском университете, — любезно согласился доставить в Санта-Крус на острове Тенерифе группу зоологов во главе с йенским профессором. Пробыв в Фуншале только два дня, наши путешественники совершили на фрегате переход до Тенерифе и 22 ноября высадились в Санта-Крусе.
Задолго до высадки путешественники увидели главную достопримечательность острова — вулкан Пико де Тейде, гордо возвышавшийся гигантской серебристо-серой пирамидой на фоне темно-синего неба. В 1799 году эту вулканическую гору (3718 метров над уровнем моря) покорил известный немецкий путешественник и естествоиспытатель Александр фон Гумбольдт. Геккель решил последовать его примеру и тем самым, как он писал, исполнить свою давнюю мечту. Но Гумбольдт совершил восхождение в июне, когда весь вулкан был свободен от снега, а теперь, в ноябре, вершина и прилегающие к ней склоны были покрыты снегом и льдом, что делало восхождение более трудным и, главное, опасным. Сведущие люди, включая проводников, не раз водивших путешественников на штурм Пико де Тейде, пытались отговорить Геккеля от этой затеи. Но профессор был непреклонен. Из города Оротава к подножию вулкана отправились все члены экспедиции, но до вершины добрались только Геккель и согласившийся его сопровождать директор местного ботанического сада швейцарец Вильдпрет. Греф и Фоль отказались продолжить восхождение после привала. Что касается Николая, то он, несмотря на недомогание, попытался и далее следовать за профессором, взобрался еще на несколько сотен метров, но, почувствовав полнейший упадок сил, вынужден был вернуться на привал, кляня себя за проявленную слабость.
В следующие дни Геккель и его спутники совершили несколько экскурсий по северному побережью Тенерифе, любуясь его великолепной субтропической растительностью. «Ни одно место на земле не способно так легко изгонять тоску и возвращать покой страждущему сердцу», — писал Гумбольдт об этом острове[127]. Но путешественники недолго пробыли на Тенерифе: французский консул С. Вертело — натуралист, написавший книгу «Естественная история Канарских островов», — сказал йенскому профессору, что задуманные им исследования целесообразнее проводить в гавани Арресифе на Лансароте, самом восточном из Канарских островов.
Участники экспедиции отправились туда на маленьком парусном судне, набитом пассажирами, быками, свиньями и ящиками с фруктами. Обычно плавание до Арресифе занимало около тридцати часов, но из-за встречного ветра и сильного волнения на море оно продолжалось на сей раз четверо суток. Суденышко бросало и раскачивало на волнах, словно на гигантских качелях. По сообщению Геккеля, на протяжении всего перехода Греф и Миклуха жестоко страдали от морской болезни[128]. «Прикачивание» — морское словечко, означающее процесс адаптации организма к постоянной качке. По-видимому, наш герой «прикачивался» плохо; командир корвета «Витязь», доставившего его к берегам Новой Гвинеи, вспоминал, что путешественник мучился от морской болезни на всем протяжении длительного плавания[129].
9 декабря путешественники высадились в гавани Арресифе на острове Лансароте, расположенном примерно в 100 километрах от пустынного африканского побережья. Близость Африки повлияла на климат и растительность этого острова. Большую часть его поверхности — в отличие от цветущего Тенерифе — занимали бесплодные поля застывшей лавы. Пейзаж оживляла лишь цепь вулканических конусов, пересекающая остров. Только в небольших долинах, защищенных от иссушающих ветров с Африканского континента, росли смоковницы и финиковые пальмы, располагались огороды и плантации местных жителей. На Лансароте, лишенном речек и родников, дожди были единственным источником пресной воды, которую собирали и хранили в цистернах. Но случались годы, когда вообще не выпадало осадков, и тогда питьевую воду приходилось привозить с других островов архипелага, расположенных к западу от Лансароте.
Большинство домов в Арресифе, построенных из лавовых блоков, имело плоскую крышу и единственное отверстие, которое служило и дверью, и окном. Двухэтажные жилища более зажиточных горожан были снабжены окошками, но они не были застеклены и закрывались лишь деревянными ставнями. С большим трудом Геккелю удалось арендовать дом, одна из комнат которого имела два застекленных окна. Там зоологи оборудовали лабораторию.
Унылые, бесплодные окрестности Арресифе не располагали к прогулкам, да на них и не оставалось времени. С раннего утра и до позднего вечера кипела работа. На рассвете Геккель со своими сотрудниками отправлялся на лодке в бухту, омывающую Арресифе. Они собирали сачками и тут же помещали в большие сосуды с морской водой обитающих в поверхностном слое медуз, рачков, радиолярий и других маленьких животных, а иногда специальной сетью доставали придонных обитателей океана. Свой улов они незамедлительно доставляли в лабораторию, где подвергали его тщательному изучению, обычно под микроскопом, анатомировали интересующие их организмы, зарисовывали их и потом помещали в консервирующие растворы. Вечерами исследователи записывали полученные за день результаты, обсуждали их, причем Геккель нередко посвящал коллег в свои новые научные идеи и гипотезы, и это вызывало оживленные дискуссии.
Лаборатория помещалась на втором этаже, куда вела крутая, покосившаяся лестница. По ней приходилось таскать наверх ведрами воду и тяжелые стеклянные сосуды с уловом. Тут проявилась природная сметка нашего героя. Как сообщает его брат Михаил, Николай «приспособил блок и с помощью его поднимал воду»[130].
Каждый участник экспедиции занимался одной или несколькими группами морских организмов. По поручению Гек-келя «студент фон Миклухо» изучал на Лансароте морских губок и рыб, главным образом акул. Он часами бродил во время отлива по обнажавшимся участкам скалистого дня бухты, собирая между покрытыми илом камнями скопления желтых, красных, фиолетовых и голубых губок. Тщательное изучение этих разнообразных крохотных существ позволило сделать открытие. Николай обнаружил новый, неизвестный зоологам вид известковой губки и назвал ее Guancha blanca, в память о гуанчах, почти полностью истребленных колонизаторами коренных жителях Канарских островов[131].
Только что выловленных рыб приходилось покупать непосредственно у рыбаков или на местном весьма скудном базаре. Так молодой ученый собрал материал для своих будущих работ о плавательном пузыре и мозге акул.
Один из регулярных выходов в море для сбора морской фауны едва не закончился для Николая трагически. Внезапно налетевшая большая волна обрушилась на лодку, которая набрала воды и начала тонуть. Геккель записал в своем дневнике, что «особенно беспокоился за Миклухо, единственного из всей компании, кто не умел плавать», но тот — в отличие от истошно вопившего Грефа — сохранял «полную невозмутимость» и, не произнося ни слова, вместе с другими усердно вычерпывал воду[132]. Ученым удалось удержать лодку на плаву и благополучно вернуться в гавань.
В этой непростой ситуации впервые проявились такие особенности личности нашего героя, как умение сохранять хладнокровие в минуту опасности и удивительное бесстрашие. Николай, который, по его собственным словам, так и не научился плавать, в дальнейшем серьезно рисковал жизнью, совершая дальние переходы на небольших парусных судах, используя шлюпки и туземные каноэ. Не страшила его, как мы уже знаем, и приверженность морской болезни.
Подавляющее большинство обитателей Лансароте составляли испаноязычные метисы, некоторые — с примесью крови древних гуанчей. Встречались здесь и негры. Местные жители с недоверием и опаской относились к четырем зоологам. Одни считали их немецкими шпионами, готовившими захват Канарских островов Пруссией, другие полагали, что подозрительные чужеземцы — колдуны, и приходили к ним с просьбами об исцелении и предсказании будущего. Николай впервые увидел население, столь смешанное в этническом и антропологическом отношениях, и заинтересовался его историей и традициями.
Арендованный Геккелем дом — один из лучших в Арресифе — кишмя кишел клопами, блохами, москитами и др. По комнатам днем и ночью сновали крысы, мыши и большие тараканы, поедающие все съестное. Особенно досаждало натуралистам невообразимое множество блох. Гигиенические меры и порошки-репелленты не помогали. Геккель с немецкой дотошностью подсчитал, что только в январе 1867 года он и его сотрудники истребили более шести тысяч блох. «Из-за их ненасытной кровожадности, — писал он о блохах в статье об экспедиции на Канары, — эти насекомые превратились для нас в настоящее бедствие»[133]. Между тем наступил сезон штормов, и работы в бухте стали еще более опасными. В середине февраля Геккель принял решение сократить пребывание на Лансароте с запланированных четырех до трех месяцев и при первой же возможности вернуться в Европу через Марокко. Как признавался профессор, именно блохи, а не штормы вынудили его досрочно покинуть остров.
Раз в месяц английский пароход «Грейтхэм-холл» совершал рейс по маршруту Лондон — Кадикс — Канары (с заходом в Арресифе) — марокканские порты, а оттуда через Гибралтар и Лиссабон возвращался в британскую столицу. В связи с ослаблением карантинных ограничений ему было разрешено высаживать и принимать пассажиров на Канарах. 2 марта «Грейтхэм-холл» появился на рейде Арресифе. Натуралисты быстро перевезли на него заранее упакованные пожитки, научное оборудование и контейнеры с биологическими материалами, и уже через 40 часов корабль доставил их в марокканскую гавань Могадор. Здесь экспедиция разделилась. Геккель и Греф посетили на пароходе основные порты Марокко, а затем перебрались в испанскую гавань Альхесирас (вблизи от Гибралтара), где две недели знакомились с местной морской фауной. Отсюда, делая в пути остановки, они пересекли на поезде всю Испанию и, осмотрев в Париже Всемирную выставку, вернулись в свои университетские города — Йену и Бонн.
Что же касается «господина фон Миклухо», то он уговорил Фоля совершить путешествие по султанату Марокко, хотя это было тогда отнюдь не безопасно. Облачившись в арабские одежды и наняв переводчика, студенты добрались до тогдашней столицы страны, города Марракеш, пробыли там несколько дней, а затем невредимыми вернулись в Могадор. Николай жадно впитывал новые впечатления. Его живо интересовали особенности жизни арабских и берберских племен, их жилища, мечети, караванная торговля. Посетив на пароходе несколько марокканских портов, Миклухо и Фоль прибыли в Испанию. Здесь они побывали в ее основных историко-культурных центрах — Малаге, Гранаде, Кордове, Севилье и, конечно, в Мадриде. Как и во время путешествия по Марокко, Николай сделал в Испании много зарисовок, часть которых сохранилась до наших дней.
По словам его младшего брата, Николай в Мадриде решил подвергнуть себя серьезному испытанию. «На другой стороне реки, — сообщает Михаил, — располагался цыганский табор, и редко возвращался смельчак, который желал переночевать в таборе». Николай оставил в гостинице ценные вещи и деньги, за исключением нескольких монеток, и отправился поздно вечером в табор. Цыгане не тронули бедного студента, который вывернул перед ними все карманы, и разрешили переночевать в «облюбованном месте». На следующее утро он спокойно вернулся в гостиницу[134].
Никаких других подробностей Михаил не приводит. Но известно, что после ночевки в таборе Николай серьезно простудился. Все еще больной, он приехал из Мадрида в Париж, а оттуда в начале мая 1867 года вернулся в Йену. 10 мая Геккель сообщал родителям: «Мой ассистент Миклухо опять на своем старом месте»[135]. Однако недолеченная болезнь дала о себе знать, и Николаю пришлось несколько дней отлеживаться в комнате, снятой им на летний семестр в трактире Форста. 22 мая он написал Геккелю, что чувствует себя «намного лучше», собирается «завтра или послезавтра» прийти в университет и благодарит профессора «за проявленную обо мне заботу»[136].
Так завершилась первая экспедиция, в которой участвовал наш герой. По возвращении в Йену он твердо решил стать не кабинетным ученым, а путешественником-исследователем.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.