В СОЮЗ МОЛОДЕЖИ
В СОЮЗ МОЛОДЕЖИ
ЛЕНИН НА ФИНЛЯНДСКОМ ВОКЗАЛЕ
Совет Петроградской стороны, когда вошли в него большевики, стал силой значительной, хотя и не афишировал своих успехов. И делал черновую работу, отрывая от «вождей» массу, которую те крепко колпачили звонкой, пустой фразой.
На всех заседаниях витийствовали голосистые меньшевики Щетинская и Полонский, эсер Израилев. А Скороходов, Блохин и Прохоров осаживали их и словом и делом и помаленьку вели свою линию.
Александр Касторович еще 7 марта добился решения: дать порицание Петроградскому Совету за то, что он отказался немедленно ввести восьмичасовой рабочий день.
Но этим не ограничился. Он раскачал своих друзей и недругов в фабкоме «Дюфлона», и они явочным порядком объявили, что работать будут только восемь часов! Прохоров добился такого же решения на заводе Врачебных заготовлений, Блохин — в Крестовском трамвайном парке, Смородин — у шаплыгинцев. Так был сделан важный почин в столице. И вскоре Петроградский Совет подписал соглашение с Обществом фабрикантов и заводчиков о восьмичасовом рабочем дне на всех предприятиях Питера. По в те дни не удалось уговорить соглашателей, чтобы подростки работали только шесть часов.
— И что это за чертово семя, меньшевики? — мучительно рассуждал Смородин. — Вроде бы и наши люди: на соседних станках работали, только ловко таились в тревожные дни, чтобы не угодить в «Кресты».
Он прижал одного такого после заседания фабкома. И теперь вдруг понял его нутро: не было у него веры в рабочий класс. И по всем делам все оговорочки, все — кругом да около.
— Надо дать подросткам шесть часов. Ты же это не хуже моего знаешь. Почему голосуешь против? — спрашивал Смородин.
— Не время! Сломаем все производство, а сейчас война!
— На черта она тебе? Ее кончать надо!
— Ну знаешь ли, не болтай! Хочешь Россию немцам отдать?
— Гнать надо Львова, Милюкова и компанию. Советы возьмут власть, вот и войне конец! Немец тоже хочет мира, и ему осточертела эта бойня.
— Пустое говоришь, Смородин! Так войну не кончают, в ней либо победа, либо поражение. Мы за победу, только она вдохнет новую силу в революцию. А Временное правительство не трожь: сами не управимся с такой страной, не дозрели! Новую власть выберем законно, на Учредительном собрании.
— Знаешь что?! — рассвирепел Петр, и желваки забугрились на его похудевших щеках. — Иди-ка ты!..
Меньшевик не обиделся: знал он за Смородинным и не такие штуки.
— Дерзок ты, Петр! И культуры никакой: до гробовой доски стоять тебе с рашпилем!
— Зато не лизоблюд! А хозяевам твоим не править, как и Николашке!..
И вот так с ними по всякому поводу.
И с молодежью беда. Размах у нее огромный, да в хаосе событий качается на утлой лодчонке туда-сюда и не всегда видит, к какому берегу грести. Но хоть не отравлена фарисейством и помаленьку начинает понимать свои цели.
На фабрике Керстена вдруг раскричались ребята по серьезному поводу: о заработке и о льготах для подростков. Петр поспешил туда. В столовой горячее море голов: человек шестьсот. И накал такой, как в кузнице возле горна.
Любил он такую «погоду», когда пахнет грозой.
И дважды бросал с трибуны: «Требовать, требовать!» Ребята размахнулись. И записали в резолюции:
«1. Рабочая молодежь фабрики Керстена требует, чтобы представитель фабисполкома молодежи входил в фабком рабочих с правом решающего голоса.
2. Ваш же представитель к нам должен входить с правом совещательного голоса, так как никакая организация не может вмешиваться в дела молодежи и ее исполком — вполне самостоятельный орган;
3. Если в указанный срок (два дня. — В. А.) ответа не последует, то молодежь поручает своему исполкому собрать общее собрание рабочих фабрики, на котором вторично поставить вопрос. В противном случае угрожаем стачкой».
Петр отлично понимал, что такое дело отдает партизанщиной. Но в тех условиях только так и можно было сберечь свою самостоятельность. Ситуация четкая: передовая молодежь показала меньшевикам и эсерам, что на Петроградской стороне зарождается классовая организация пролетарского юношества, которой нужны только лозунги большевиков. И с ней надлежит считаться.
Меньшевики дурака не сваляли, пошли на уступки: Цейтлин и Борисов были избраны от молодых рабочих в фабком.
До пасхи решилось дело и с рабочей милицией. Александр Касторович в Таврическом дворце дал отпор меньшевику Дану, когда тот заявил, что для охраны порядка в столице достаточно городской милиции Временного правительства.
— Вы как хотите, а мы создали рабочую милицию на всех заводах района. Вооружение рабочих — самая надежная гарантия против возврата старого строя. Да об этом говорит и печальный опыт 1905 года: Пресня, Горловка.
И еще одно событие в канун пасхи: Русское бюро ЦК, Петербургский комитет большевиков и его военная организация явочным порядком вселились во дворец приближенной к царю балерины Кшесинской. Так что все дороги большевиков столицы пересекались теперь на Петроградской стороне…
2 апреля 1917 года был день Христова воскресения. Никто еще не зачеркивал старые праздники, работу остановили на всю пасхальную неделю. Петр — теперь уже заместитель председателя фабричного комитета — сделал распоряжение о дежурстве в фабкоме, помылся в бане, наваксил сапоги и отправился к Анне Петровне.
Давненько не бывал он на барской кухне. Но у Гардениных будто ничего и не переменилось. Шумело застолье: радостный тон у веселых гостей, дразнящие хлопки шампанского, куличи, пасхи, запеченный в тесте окорок, ворох крашеных яиц, фрукты.
Анна Петровна не знала, как угодить ершистому сыну. Сердцем понимала, что лакомства ему по душе, но он от них отворачивался:
— Не буду, мама! И… не сердись! Я других моих ребят не лучше, а у них ничего этого нет. Сделай жареную картошку со шкварками, как, бывало, в праздники дома. Потом переночую тут: соскучился по тебе, моя хорошая!
Кое-как досидел у мамани до полудня, а потом сказался, что недосуг. Зашел по дороге к больному товарищу, затем — на фабрику. И угодил ко времени: от Скороходова пришла весть, что нынче в Питер приезжает Ленин.
В десять вечера возле дворца Кшесинской построились колонны рабочих Петроградской стороны. И у всех, кто шел встречать вождя, настроение было приподнятое: вон он, какой-то необыкновенный миг в жизни!
С красными знаменами, с песнями петроградцы двинулись по Большой Дворянской, скоро влились в колонну рабочих Выборгской стороны и ходко вошли на площадь перед Финляндским вокзалом, уже запруженную народом от края до края.
Догорали еще сумерки, а путиловцы несли над головами горящие факелы, и отсвет огней падал на большое алое полотнище: «Привет товарищу Ленину!» Гремела музыка, перекатывались от вокзала до Невы песни, лица светились празднично — так было торжественно и радостно!
После одиннадцати над площадью пронесся гул: «Поезд подходит к перрону!» — и наступила настороженная тишина. А потом началось движение в передних рядах, и волнами прокатилось над головами громовое «ура!». Кто-то очень ясно и громко запел «Марсельезу», ее тотчас же подхватили тысячи голосов.
Петр увидал Ленина уже на броневике: он щурился и закрывал лицо рукой от яркого света прожекторов. Петр сорвал с головы кепку и кинул ее в воздух, где уже взлетали, кружили и падали картузы, кепки, бескозырки, папахи, фуражки, шляпы, шапки.
Пробиться ближе он не смог: люди стояли плотно, впритык. И не все слова Ленина слышал: Владимир Ильич говорил глухо, не надрывая голоса; но последние слова он сказал так, что их услыхали все:
— И да здравствует социалистическая революция!..
В сумятице дней, на крутом перевале, все вдруг встало на свое место. Революция продолжается! О ней нечего разговаривать. Ее надо делать, и она неизбежно приведет к победе рабочих!
Крики одобрения, грохот оркестров, гудки броневика — все шумы слились воедино. И броневой автомобиль с Лениным, едва прокладывая путь в кипящей толпе, двинулся к Петроградской стороне…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.