Часть вторая ВОЙНА БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Часть вторая

ВОЙНА БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ

1

Полковник Номура включил электрический вентилятор и откинулся в кресле. Его полное, рыхлое лицо покрывала испарина. Кончики коротких пальцев нервно бегали по краю обитого зеленым сукном стола. Шеф второго отдела токийской контрразведки переживал в эти дни один из тех приступов бессильной ярости, против которых не было никаких лекарств, кроме времени.

Последние недели ему явно не везло. Прежде всего эта дурацкая история со сгущенным молоком. Провалился старый, опытный японский агент, который работал в Европе еще с конца первой мировой войны. Погибла отличная резидентура, и все из-за случайной оплошности, которую, казалось бы, невозможно было предусмотреть.

Вместе с женой и сыном этот человек регулярно ездил из Брюсселя в Париж, куда он привозил секретную информацию об английском военно-морском флоте. Каждый раз полицейские на границе осматривали его багаж; и поскольку они не находили ничего подозрительного, его беспрепятственно пропускали. И надо же было случиться, что один из сотрудников таможни, опытный контрразведчик, осматривавший его вещи, оставил свои отпечатки пальцев на банке со сгущенным молоком. Когда агент появился на границе во второй раз, контрразведчик обратил внимание, что путешественник вез все ту же банку. Офицер задержал семейство и исследовал банку. Это все погубило. Банка имела двойное дно, в котором находились важнейшие сведения. Номура уже послал за ними в Париж своего специального курьера. Но тому пришлось вернуться ни с чем.

История с банкой была лишь началом целой цепи его злоключений. Англичане поймали и еще одного его старого агента — известную оперную певицу, которая, совершив успешное турне по Америке, не успела уследить за капризами европейской моды. На границе какому-то сверхбдительному офицеру бросилась в глаза ее накрахмаленная нижняя юбка, каких тогда уже давно не носили в Европе. Певицу задержали. Юбку обработали химическими реактивами. Она сплошь была покрыта тайнописью.

Сколько дерзкого воображения, фантазии и энергии убил Номура, готовя эти операции! Начальство не раз восхищалось его гением. Сам великий Мицуро Тояма одобрительно хлопал его по плечу: «У вас блестящее будущее, полковник!..»

Номура подставил лицо под струю воздуха, которую гнал вентилятор, но не почувствовал никакого облегчения. Его взгляд был устремлен на маленький листок бумаги, одиноко белевший на зеленом поле стола. На этом листке было написано всего лишь две цифры. Но именно они и не давали ему сейчас покоя.

В течение нескольких недель Служба перехвата сообщала о появлении в Токио анонимного радиопередатчика. Хотя он и работал на любительском диапазоне, но для разведки сразу стало ясно, что это не любитель. Таинственный радист регулярно слал короткие шифрованные телеграммы, содержание которых все еще оставалось загадкой. Сотрудники шифровального отдела дни и ночи напролет безуспешно бились в поисках ключа. Но все было напрасно. Сегодня незнакомец снова вышел в эфир. Две цифры на листке бумаги означали время начала передачи и количество переданных знаков.

Злополучным передатчиком уже заинтересовались во втором отделе генерального штаба — главком японском разведывательном центре. Слухи о его существовании дошли до руководителей «Черного дракона». Генерал Осава, который еще совсем недавно говорил о Номуре, как о новой восходящей звезде на шпионском небосклоне, смотрел теперь на него с нескрываемым презрением. И Номура прекрасно понимал, что другого он не заслуживает. Появление неопознанного передатчика в самом сердце империи было дерзким вызовом японской контрразведке — этой мощной организации, стоящей на страже секретов Страны Восходящего Солнца.

Более чем половину своей жизни провел Номура в этом тайном мире рыцарей плаща и кинжала. Это был особый мир со своими законами, обычаями и философией. Здесь не любили поражений и привыкли к победам. Здесь не любили считать деньги, и, когда того требовало «дело», отдельные операции обходились в десятки миллионов иен. Японские агенты работали в Европе и Америке, на Ближнем Востоке и в Австралии. Они наводнили Китай и Приамурье, пытались просочиться через границы Советской России. Они выведывали, выслушивали, покупали и похищали чужие политические и военные секреты, составлявшие высшие государственные тайны.

Чего стоит только один полковник Доихара — этот дальневосточный Лоуренс, на счету которого были такие «дела», как организация восстания войск китайского генерала Ши Ю-саня в Северном Китае, похищение бесславного потомка последней китайской династии Генри Пу И, посаженного затем японцами на императорский престол в Манчжоу-Го. За каких-нибудь пять-шесть лет Доихара совершил головокружительный путь от полковника до генерал-лейтенанта. Это он создал в Маньчжурии гигантский диверсионно-разведывательный аппарат, который готовил и снаряжал отряды из белогвардейцев для переброски на территорию Советской России. Известный белогвардейский атаман Семенов и царский генерал Кислицын были у него мальчиками на побегушках.

А глава «Черного дракона» Мицуро Тояма — закулисный диктатор. Сколько высших правительственных чиновников и военных прошли его школу! В «Черном драконе» начинал свою карьеру и нынешний министр иностранных дел Коки Хирота. Он служил рядовым секретным агентом в Корее и Маньчжурии и никогда не стыдился говорить об этом открыто.

Номура чувствовал, что от этих мыслей ему стало еще тяжелее. Прошло то время, когда он занимался черновой работой. Сейчас он поставлен охранять тайны своей страны. И каждый, кто захочет в них проникнуть, должен прежде всего столкнуться с ним, померяться силами в коварстве, изобретательности, находчивости. Номура привык выходить победителем из таких поединков. Но сейчас…

Усталый и рассвирепевший, он ходил из угла в угол своего кабинета. Проклятый передатчик не выходил у него из головы. Казалось, он сделал все, чтобы добраться до невидимого врага. На ноги был поставлен радиотехнический отдел. Тайные агенты обшаривали весь город. За всеми подозрительными была установлена двойная слежка. Были расставлены сотни хитроумных ловушек. Но все они были пусты. Осторожный, дерзкий противник предусмотрел все капканы Номуры. Он действовал хладнокровно и наверняка.

Номура ни на минуту не сомневался, что это был иностранец. Полицейский контроль и система слежки, существовавшая в городе, почти полностью исключали возможность для японца долго укрываться от наблюдения: на него обязательно донесли бы соседи, знакомые или родственники. Полицейское управление Токио уже давно развесило по всему городу объявления о том, что «оно охотно будет принимать тайные сообщения от граждан».

Итак, это был иностранец. Но вряд ли он работал один. Скорее всего радист обслуживал какую-то разведывательную группу, действовавшую на территории Японии. Возможно, ее члены живут в Токио; возможно, они лишь присылают своих связных к радисту, чтобы передать ему собранные сведения.

Ясно одно — группа хорошо законспирирована. И единственным доказательством ее существования были пока что радиопередачи. Номура держал эту нить в своих руках, но она никуда не вела.

Полковник вернулся к столу. «Когда у разведчика нет конкретных данных, он должен полагаться на свою интуицию», — вспомнил он фразу, произнесенную как-то Доихарой. Какое-то шестое чувство подсказывало Номуре, что разведывательная группа организована совсем недавно. Ему почему-то казалось, что в нее входили лица, которые прибыли в Японию в последние месяцы. Но разве он не установил за всеми за ними самое пристальное наблюдение? Разве он не приказал своим людям докладывать ему о любом подозрительном шаге? Все это так. И тем не менее время шло, а на след напасть не удавалось. Агенты Номуры не сообщали ничего обнадеживающего. Ни один из их «подопечных», казалось, даже не обращал внимания на неотступно следовавших по пятам сыщиков и шпиков.

Этот этап работы можно было считать завершенным. «Мелкая сошка» свое дело сделала. Настала очередь вводить в игру фигуры покрупнее.

Номура поставил на стол узкий черный ящик с плотными белыми карточками. Вытащил несколько квадратных листков. «Ну что ж, начнем с этих», — решил он, вглядываясь в прикрепленные к листкам фотографии чужеземцев. Потом нажал кнопку. Появился адъютант.

— Завтра утром вызовите ко мне Цая, Кейга, Эйдзи. Первого ровно в десять. Остальных с интервалом в пятнадцать минут.

2

Рихард закурил трубку и облокотился на прохладный металлический поручень. Отсюда, с крыши-веранды отеля «Империал», весь город был как на ладони.

Шумная, хлопотливая «Восточная столица» поражала воображение своей необъятностью и несхожестью ни с одним городом мира. Конечно, в ней были и широкие проспекты, охваченная пламенем неоновых пожарищ прямая как стрела, магистраль Гиндза и просторные площади, окруженные массивными многоэтажными зданиями.

Но все это — еще не Токио. Сердце Токио билось в хитросплетении множества кривых, узких улочек и переулков, большинство из которых не имело названий. Именно здесь, в уютных домиках с черепичными крышами, собирались у своих очагов миллионы токийцев.

Трехэтажное здание императорского дворца в глубине парка, огромное здание городского вокзала, дымные трубы текстильных фабрик, красная кирпичная башня университета Васэда были лишь островками в буром черепичном море, разрезанном в разных направлениях серебристыми лентами каналов и речушек.

Десять лет назад, осенью 1923 года сильнейшее землетрясение и пожар уничтожили почти половину японской столицы. Но, глядя сейчас на раскинувшуюся перед ним панораму, Рихард почти не находил следов недавней трагедии. В строительных лесах стояло лишь здание парламента: массивный архитектурный ансамбль, увенчанный тяжелой квадратной башней, напоминавшей утюг, поставленный вертикально. Сколько труда и упорства потребовалось токийцам, чтобы всего за несколько лет залечить раны, нанесенные их городу разбушевавшейся стихией! И Рихард вдруг поймал себя на мысли, что чем больше он всматривается в лицо этого города, тем больше растет в нем чувство уважения к его скромным и трудолюбивым обитателям. Но эти люди никогда не узнают, что он приехал к ним, как искренний друг…

Снова и снова он вглядывался в паутину городских перекрестков. Память цепко фиксировала расположение полицейских постов, глухих тупичков, парков и скверов, где впоследствии можно будет легче укрыться от чужих глаз. Он должен прекрасно ориентироваться в этом городе, знать, по каким улицам легче ускользнуть от преследователей.

Рихард почувствовал за своей спиной прерывистое дыхание. Он обернулся и увидел запыхавшегося посыльного, совсем еще мальчика, в голубой ливрее и больших белых перчатках.

— Господин Зорге, — проговорил бой, сгибаясь в почтительном поклоне, — вас просят подойти к телефону.

Кланяясь, бой попятился назад, указывая путь к аппарату.

— Говорит секретарь посла, — отозвалось в трубке. — Его превосходительство хочет побеседовать с вами сегодня вечером. Встреча назначена на девятнадцать часов.

— Благодарю вас. Я рад буду встретиться с его превосходительством, — ответил Рихард.

Что мог означать этот неожиданный вызов?

С германским послом в Токио Гербертом Дирксеном Рихард встречался только однажды — когда представлялся в качестве корреспондента. Это был обычный протокольный визит. Посол уделил ему не более минуты. Он даже не поинтересовался последними берлинскими новостями. Несколько ничего не значащих слов — и все.

Герберт Дирксен был из той породы немецких дипломатов, услугами которых охотно пользовались нацисты. Высокомерный и самоуверенный, он не только располагал крупными связями в Германии, но и владел огромным поместьем. Это был высокий, худощавый человек с продолговатым лицом и тонкими губами. Обычно он ни при каких обстоятельствах не снисходил до личных доверительных бесед со своими подчиненными или низшими чинами. Что же произошло, если Дирксен вдруг пожелал встретиться с корреспондентом «Франкфуртер цейтунг»? Быть может, посол хочет сделать важное заявление для печати? Но Рихард еще новичок в Японии, и вряд ли Дирксен остановит свой выбор на нем. Тогда что же? Может, в Берлине все же докопались до его прошлого? Или возникли другие подозрения? Не предстоит ли услышать от посла требование немедленно покинуть территорию Японии? Неужели тщательно разработанная операция провалилась, даже не начавшись?

3

С тех пор как 6 сентября 1933 года Рихард впервые ступил на японскую землю, прошло около двух месяцев. Чиновник морской полиции в Йокогаме долго и придирчиво разглядывал паспорт немецкого корреспондента, потом попросил заполнить длинную анкету.

В Токио Рихард поселился в одном из самых шикарных столичных отелей — «Тэйкоку». Здесь было много иностранцев, главным образом американцев и европейцев. Через несколько дней Зорге попросили явиться в полицейское управление. Ему пришлось снова заполнять длинные, подробные анкеты, и в заключение, принося тысячи извинений, чиновник положил перед Рихардом специальную карточку из плотной белой бумаги и с заискивающей улыбкой попросил гостя оставить отпечатки своих пальцев. Протестовать было бесполезно. Полицейские брали отпечатки пальцев у всех иностранцев — точно так же, как к каждому из них приставляли своих шпиков.

Сразу же после приезда в Токио Рихард почувствовал, что за ним установлена слежка. Первым желанием было отделаться от ищеек, уйти из-под наблюдения. Для этого существовало множество самых различных способов. Но он решил до поры не прибегать к ним. Сейчас в его поведении шпики при всем желании не смогли бы найти ничего подозрительного. Все эти дни Рихард был занят корреспондентской работой: он устанавливал необходимые связи и знакомства с коллегами из других газет и телеграфных агентств, посещал пресс-конференции, дипломатические приемы. Почти каждое утро отправлялся в новое семиэтажное здание агентства Домэй Цусин в квартале Ниси Гиндза. Там можно было встретить весь журналистский цвет Токио, узнать последние новости.

Именно здесь, в этом шумном пресс-штабе, к Рихарду подошел молодой, но уже начинающий лысеть мужчина. За стеклами очков — близорукие, улыбающиеся глаза.

— Вы, кажется, недавно прибыли из Берлина? — обратился он и, понизив голос, добавил: — Как там чувствует себя Эльза?

— Эльза Крамер просила передать вам, что ее здоровье пошло на поправку, — ответил Рихард и протянул незнакомцу руку.

Так встретились будущие боевые соратники — Рихард Зорге и Бранко Вукелич, корреспондент белградской газеты «Политика» и французского журнала «Ви». Пароль для встречи был определен еще в Москве: отвечая на вопрос Бранко, Рихард должен был обязательно назвать фамилию Эльзы.

Через несколько дней Рихард снова встретился с Вукеличем. На этот раз они сидели в небольшом уютном ресторанчике на Гиндзе и с аппетитом уплетали острые, ароматные закуски.

Бранко по заданию Старика приехал в Токио на семь месяцев раньше Рихарда, чтобы заранее подготовить для него места конспиративных встреч, завязать столь нужные в будущем связи среди иностранных дипломатов и журналистов.

Бранко нравился Рихарду. Еще в Москве Зорге слышал о нем много хорошего и был рад, что ему придется работать с этим общительным, умным и толковым человеком. Революционная стойкость Вукелича неоднократно проверена прежней партийной работой. Это испытанный, надежный боец.

Сын аристократки и кадрового офицера, полковника королевской армии Югославии, он еще в юности избрал путь революционной борьбы. Семья Вукеличей постоянно разъезжала из одного гарнизонного городка в другой. Из Осиека они переехали в Шопрон, Пегуй и затем в Будапешт. Конец первой мировой войны застал их в Загребе. Бранко, в то время ученик средней школы, был членом группы, называвшей себя «Клубом прогрессивных дарвинистов». Окончив среднюю школу, он поступил в Академию художеств. Будучи студентом, Бранко стал членом коммунистической секции марксистского студенческого клуба Загребского университета.

Несмотря на то, что Бранко Вукелич был сыном полковника, в полицейском комиссариате Загреба на него была заведена специальная карточка. Однажды он несколько дней провел в тюрьме за участие в студенческих демонстрациях на Петриньской улице. Позднее агенты врывались в дом Вукеличей, подозревая, что там скрываются подпольщики-коммунисты. Жизнь в Загребе становилась невыносимой.

В октябре 1925 года Бранко уехал на учебу в Чехословакию, в Брно. А через год, вместе с матерью, он уже был в Париже. Здесь он поступил в Сорбонну. Здесь же стал коммунистом, партийным инструктором. Вукелич вел работу среди сотрудников типографии, организовывал забастовки в рабочем предместье Левало-Пере. Однажды его схватили и бросили в тюрьму.

Бранко покорял людей своей сердечностью. Он любил шутку, его смех быстро заражал других, и вокруг него всегда царила легкая, непринужденная атмосфера. Он легко сходился с людьми, всегда готов был прийти им на помощь в трудную минуту.

К Бранко часто обращались друзья — югославские коммунисты. От них он узнавал многие подробности событий, происходивших на его родине. В то время в Югославии свирепствовал полицейский террор. Все политические партии были распущены. Коммунистическая партия беспощадно преследовалась. Слушая приехавших товарищей, Бранко все более укреплялся в своем убеждении: революционная борьба потребует еще многих усилий и жертв. Он не хотел оставаться в стороне от этой борьбы.

Как-то вечером Бранко вместе с матерью возвращался после просмотра советского фильма «Броненосец „Потемкин“».

Держа мать под руку, Бранко внезапно сказал:

— Мама, ты сейчас видела этот замечательный правдивый фильм. Хочешь ли ты, чтобы было сохранено все, что для блага грядущего и человечества создано в Советском Союзе?

— Хочу, сынок, ради тебя хочу. Потому что это твой мир!

— Видишь ли, мама, Советский Союз окружен врагами. Против него вооружается весь капиталистический мир. Защищать сегодня СССР — значит защищать себя и свою родину.

Бранко сказал матери о самом сокровенном. Он избрал очень трудный фронт разведывательную работу в пользу единственного в мире социалистического государства, потому что эта его работа была в интересах его родины, его народа, всех миролюбивых народов. Он выбрал этот путь добровольно и шел по нему без колебаний.

В последние два года жизни в Париже Вукелич постепенно перестал открыто участвовать в работе марксистских групп. Некоторые его друзья недоумевали: неужели отступил? Думали: женился, получил хорошее место в электрической компании у графа де ля Рока и прощай жизнь, полная лишений и опасностей! Но это была лишь маскировка. Она нужна была Бранко для того, чтобы внешне его поведение не вызывало никаких подозрений.

Бранко вдруг приобрел несколько фотоаппаратов и стал заядлым фотолюбителем. В его парижской квартире появилась маленькая фотолаборатория, в которой он часами просиживал за ванночками с проявителем и фиксажем. Вскоре в парижском иллюстрированном журнале «Ви» был помещен первый фоторепортаж Бранко. Он стал печататься и в других изданиях. И вот Бранко поручили сделать для специального номера журнала «Ви», посвященного Дальнему Востоку, серию фотографий и статей из Японии. Через друзей в Загребе и Белграде он предложил югославской газете «Политика» свои услуги в качестве корреспондента в Токио — и быстро получил из редакции утвердительный ответ вместе с солидными рекомендациями.

И вот ранним утром 29 декабря 1932 года Бранко Вукелич на борту итальянского парохода «Квин оф Сиз» отплыл из Марселя к японским берегам. В Токио его ждал пока что только один член группы — радист Бернхард. Бранко знал: шеф должен появиться позднее. Когда? Об этом ему дополнительно сообщат из Центра. К приезду Рихарда Вукелич уже занял видное положение в Токио, приобрел широкий круг знакомств. Он сошелся с несколькими офицерами японского генерального штаба, был на короткой ноге с английским военным атташе генерал-майором Френсисом Пиготтом, влиятельным корреспондентом агентства Рейтер Майклом Коксом, Джозефом Ньюменом — корреспондентом «Нью-Йорк геральд трибюн», не говоря уже о сотрудниках французского посольства. Все эти и многие другие связи Вукелича впоследствии должны были оказаться очень полезными для Зорге.

Но сейчас, в ресторанчике на Гиндзе, они говорили совсем не об этих делах. Бранко по праву старожила с увлечением рассказывал о токийских достопримечательностях, о японском гостеприимстве, об «икэбана» — классическом искусстве составлять букеты.

— Нельзя ставить много цветов в одну вазу, — громко объяснял Бранко. — Это дурной вкус, все равно что надевать кольца на все пальцы. Здешние девушки учатся в специальных школах, как составлять самые разнообразные букеты, искусно подбирая три цветка, и две веточки или два цветка и одну веточку.

Бранко взял со стола несколько ножей и вилок и стал наглядно показывать, как это делается.

В какой-то момент Рихард, внимательно следивший за манипуляциями Вукелича, скосил глаза в сторону. За соседним столом сидел уже примелькавшийся ему шпик. Видимо, Вукелич был не слишком точен в своих объяснениях «икэбана», и японец, забыв о своей миссии, сгорал от желания вступить в разговор. Вид шпика развеселил Зорге: «Да, нелегкий твой хлеб! О чем же ты напишешь сегодня в отчете своему шефу? Два подозрительных европейца битый час говорили о цветочках…»

Рихард подозвал официанта и попросил счет.

Автомобиль Бранко стоял за углом. Рихард сел на переднее сиденье. Вукелич завел мотор. Машина тронулась. И лишь после этого Рихард достал из кармана небольшой конверт.

— Это для Бернхарда. Здесь несколько коротких шифровок. Их нужно немедленно передать в Центр.

Вукелич кивнул. Бернхард и был тем самым таинственным радистом, который уже успел доставить столько неприятностей полковнику Номуре.

4

В приемную посла Зорге вошел за несколько минут до назначенного времени. Он ничем не выдавал своего волнения. Хильда, секретарь Дирксена, пышная голубоглазая блондинка, приветливо улыбнулась.

— Его превосходительство уже спрашивал о вас, доктор Зорге.

Рихард вошел в кабинет. Широкие окна были задернуты шторами. Комната тонула в полумраке. На письменном столе горела небольшая лампа. Хозяин кабинета сидел в глубоком кожаном кресле и просматривал газеты. Увидев Рихарда, он поднялся и вытянул холеную белую руку в нацистском приветствии.

Потом спросил:

— Как вы себя чувствуете в Токио, доктор Зорге?

— Благодарю вас, господин посол. Конечно, Токио — это не Берлин. Но все же я надеюсь привыкнуть.

— Полагаю, я не очень затрудню вас этой встречей, — проговорил посол, снова опускаясь в кресло. — Я предусмотрительно назначил ее на неурочный час, чтобы мы могли не думать о регламенте. Дело в том, что я собираюсь сделать сообщение, видимо, неожиданное для вас.

Рихард насторожился. Такое начало могло предвещать все, что угодно.

— Не в моих правилах вести с корреспондентами подобного рода беседы. Но на сей раз изменю себе, — продолжал Дирксен. — Я прочитал ваши первые японские корреспонденции во «Франкфуртер цейтунг», и они мне понравились.

Рихард скрыл вздох облегчения.

— Вы — первый человек, который за такой короткий срок успел разглядеть в этой стране то, что другие не могут увидеть за целые годы. Обычно ваши коллеги стараются превзойти друг друга в описании гейш, чайных домиков и хризантем. Для них Япония — лишь родина мадам Баттерфляй, гора Фудзияма, кимоно и разноцветные зонтики. В лучшем случае они пишут, что японцы предпочитают есть рис тонкими деревянными палочками.

Рихард сделал протестующий жест, что должно было означать: «Зачем так сурово судить моих коллег?»

— Да, да! — продолжал посол. — В Берлине, на Унтер-ден-Линден, любой немец может купить маленькую японскую куколку. И наш соотечественник совершенно искренне считает, что за пять марок он получил полное представление о Стране Восходящего Солнца.

Зорге улыбнулся.

— Поверьте, ваше превосходительство, я начинал с того же.

— Но, к счастью, вы на этом не остановились, — проговорил Дирксен. — Я увидел в ваших корреспонденциях глубокий анализ серьезных политических явлений. Скажу откровенно, для меня это было открытие столь же неожиданное, сколь и приятное. Нам важно, чтобы в Германии знали: японцы строят не только бумажные домики, но и современные заводы. Что здесь есть не только гейши, но и мощная армия, вооруженная по последнему слову военной техники. Япония превратилась в самую динамичную силу в Азии. Она утверждает себя на материке и уже подошла к границам России. Нам бы очень хотелось, чтобы она не остановилась на этом и продолжала двигаться дальше. И все же, — посол сделал небольшую паузу, — нельзя слишком ускорять события.

Дирксен умолк. Потом продолжал:

— Япония и Германия расположены далеко друг от друга. Однако у наших стран много общих интересов. А главное, у нас общий враг — большевизм. Наступит время, когда Германия, выполняя великую волю фюрера, выступит против России. Как вам известно, я три года провел в Москве. И я реально представляю, что Советская Россия — слишком большой кусок, чтобы Германия могла проглотить его в одиночку. Поэтому мы проявляем особую заинтересованность в союзе с Японией и хотим, чтобы в будущем наши планы в отношении России и установления нового мирового правопорядка сошлись. Фюрер учит, что основная задача внешней политики — это подыскать товарищей по оружию. Вы меня понимаете? Именно поэтому немецкая нация должна знать, кого именно она выбирает себе в союзники. Вот ваша задача.

— Постараюсь выполнить ее в меру своих сил, — сказал Рихард. — Для меня нет задачи выше, чем служить своей родине и объективно сообщать ей все, что я знаю о ее потенциальных друзьях и врагах.

— Вы совершенно правильно поняли мою мысль, — улыбнулся посол. — Я рад, что нашел в вашем лице именно такого человека, какого хотел найти. Желаю вам удачи!

С этими словами Дирксен снова придвинул к себе стопку газет. Аудиенция была окончена.

Рихард покинул кабинет посла со смешанным чувством радости и тревоги. Итак, теперь ясно, что сам он вне подозрений. Это важная победа. Но устами посла подтверждены самые худшие опасения Центра: Германия стремится к союзу с Японией против СССР. Что ж, значит, в Москве не ошиблись, послав его сюда. А он обязан сделать все возможное, чтобы держать Центр в курсе всех событий: «Сообщать все о друзьях и врагах».

5

Рихард спустился с крыльца и медленно зашагал по ярко освещенной, усыпанной мелким гравием дорожке. Вечер был тихий. С залива тянуло прохладой. Рихард решил пройтись до гостиницы пешком. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как на его пути возникла женская фигура.

— Прошу извинения. Если память мне не изменяет, вы Рихард?

Он остановился и пристально посмотрел на незнакомку. Женщина лет тридцати, полная, в белом платье и большой белой шляпе. Где же он видел ее?

— Вы меня не узнаете, дорогой Рихард? Неужели?

Но он уже вспомнил: Мюнхен! Перед ним была жена молодого архитектора, с которой он познакомился на вечеринке в Мюнхене лет десять назад. Эта молодая особа, помнится, весь тот вечер болтала о политике.

— Очаровательная Тереза, — улыбнулся Рихард, наклоняясь к ее руке. — На свете вряд ли найдется хотя бы один мужчина, который сможет забыть ваши прелестные глаза. Какими судьбами в эти края?

— Я приехала сюда с мужем.

— Насколько я помню, ваш муж архитектор. Что ж, такая поездка не пройдет для него бесследно. Лично я преклоняюсь перед гением японских зодчих: попробуйте найти в Европе здание, которое, простояв тысячу лет, сохранилось бы таким, каким оно было построено.

— Вы абсолютно правы, дорогой мой! — рассмеялась Тереза. — Но архитектором был мой первый муж. Увы, он был совсем еще мальчик, когда мы поженились, к тому же несносный. Постоянно бредил социализмом, одним словом — красный. Я быстро устала от его постоянных причуд, и мы разошлись.

— Ого, да вы, я гляжу, решительная женщина, — сказал Рихард, обдумывая, как вести себя дальше.

Тогда, в Мюнхене, он был на нелегальной партийной работе. Местные товарищи пригласили его на чей-то семейный праздник. Среди друзей дома оказалась молодая супружеская чета. Муж Терезы, юный архитектор, руководил партийной ячейкой на пивоваренном заводе. Правда, в тот вечер о делах никто не говорил. Все пили вино и веселились.

Но, может быть, Тереза потом что-то узнала о нем от мужа.

— Но кто же тот счастливец, кого вы удостоили своим вниманием теперь?

— Подполковник Отт, — небрежно сказала Тереза.

— Надеюсь, он не увлекается социалистическими утопиями? — как можно более непринужденно спросил Рихард.

— О, что вы! В германской армии служат хорошие солдаты. И я счастлива с Эйгеном. Он приехал сюда как стажер. Сейчас он не в Токио — японцы пригласили его на какие-то артиллерийские маневры. Но он скоро вернется, и я обязательно вас познакомлю. Я надеюсь, что вы понравитесь друг другу.

— Я буду рад познакомиться с вашим мужем, Тереза, — сказал Рихард. — Только боюсь, что вряд ли понравлюсь ему: военные по уши начинены всякими секретами и не очень-то любят болтливых журналистов.

«Не слишком ли много сюрпризов за один вечер?» — подумал Рихард, расставшись с Терезой. Конечно, будет совсем не лишним познакомиться с подполковником, которого японцы приглашают на свои маневры. Но лучше, если это произойдет без помощи Терезы. Правда, за время их беседы Рихард успел убедиться, что немка не имела ни малейшего представления о причинах его поездки в Мюнхен. И все же он предпочитал вступать в контакты без таких посредников.

«Эйген Отт. Отт…» — повторил он про себя, запоминая. Он еще не знал, какую неоценимую роль сыграет в его судьбе муж мюнхенской знакомой.

6

Машина уже ждала их у подъезда. Аритоми Мацукава первым подбежал к ней, взялся за ручку дверцы:

— Прошу вас, коллега!

Мацукава, моложавый энергичный японец с круглым скуластым лицом и короткой прической, был одним из местных журналистов, с которыми Рихард уже успел завести знакомство. Мацукава сотрудничал в «Дзи-дзи» — влиятельной консервативной газете, весьма близко связанной с «Сэйю-кай» — старейшей политической партией Японии.

Несколько дней назад Мацукава предложил Рихарду пообедать в ближайшее воскресенье в кругу его семьи: «Вам будет полезно увидеть, как живут настоящие японцы», — уговаривал он Зорге.

«В самом деле, почему бы не побывать в типичном японском доме?» — подумал Рихард и согласился. Тем более что ему уже давно хотелось проверить некоторые свои наблюдения. Где-то в глубине души Рихарда начинало раздражать уж слишком подчеркнутое стремление Мацукавы завоевать его расположение. Временами этот человек казался ему просто навязчивым. К тому же, однажды придя в гостиницу, Рихард увидел его стоящим у стойки портье. Между Мацукавой и портье происходил явно доверительный разговор.

Конечно, все это еще ни о чем не говорило. Многие японские журналисты были бы рады оказаться на дружеской ноге с корреспондентом одной из самых влиятельных немецких газет. И Мацукава в этом смысле, видимо, не составлял исключения. Доверительная беседа с портье? Вполне возможно, что Аритоми хотел лишний раз обратить внимание прислуги на своего друга для того, чтобы Рихард не испытывал никаких неудобств.

Так или иначе, Зорге решил поближе узнать этого человека: газета «Дзи-дзи» была тесно связана с крупнейшими японскими монополиями, и Мацукава мог бы впоследствии стать одним из источников информации о приготовлениях японской промышленности к войне.

Пробравшись через лабиринт узких улочек, машина остановилась возле невысокого каменного забора.

Рихард шагнул за калитку и огляделся. После шума и духоты токийского центра этот крошечный садик перед легким опрятным домом действительно показался ему райским уголком. Два дерева отбрасывали прохладную тень. Кустики карликовой японской сосны распростерли свои пушистые лапы над самой землей, усыпанной мраморной крошкой. Живописное нагромождение серых пористых валунов, образующих миниатюрный грот. Из темной почти игрушечной пещеры бежала тонкая струйка воды. Ручеек впадал в прозрачное озеро, величиной с таз.

Мацукава запер калитку и медленно повел Рихарда по тропинке, выложенной плоскими зелеными камнями.

— Говорят, дом англичанина — его крепость, объяснял он на ходу, — но жилище японцев не имеет такого воинственного значения. Оно стоит открытым на все четыре стороны, и солнце проникает в самые отдаленные его уголки. Стоит только убрать легкие раздвижные стены, и все комнаты легко соединятся в одну. Правда, в таком доме почти невозможно найти уединения. Но в дружной семье это и не очень нужно. У вас, должно быть, тоже есть семья, господин Зорге?

На какую-то долю секунды Рихард помедлил с ответом. Перед глазами неожиданно четко возникло лицо Кати. «Как она там?..»

— К сожалению, нет. Боюсь, что я не создан для семейной жизни. Жены таких бродяг, как я, бывают не очень-то счастливы.

В голосе Рихарда прозвучало столько искреннего сожаления, что его собеседник поспешил принести извинения за свою бестактность и, пытаясь исправить положение, вернулся к начальной теме разговора.

— Мы живем по законам теплых стран, в которых принято отдохнуть на широкой веранде, погреться на солнце, перекинуться несколькими словами с соседом, от которого тебя отделяет садик с цветами и птичками. Дом японца — это тихая пристань, в которой легко обрести покой. Сейчас вы, дорогой коллега, сможете убедиться в этом сами.

С этими словами Мацукава толкнул легкую дверь, и они вошли в большую светлую прихожую. Она была совершенно пуста. Лишь у самого порога стояло две пары мягких бархатных туфель.

Рихард снял ботинки. Входить в дом японца в уличной обуви не полагалось.

Обед был восхитителен. Рихард не успевал расхваливать кулинарное искусство изящной госпожи Мацукава. Хозяйка была рада угодить гостю и без конца распоряжалась насчет новых блюд. Худенькая служанка, почти девочка, сбилась с ног, принося и убирая подносы со всякой снедью. Тут были рыба, креветки, курица, морская капуста, редька, грибы, побеги молодого бамбука и еще многое такое, что выглядело аппетитно и загадочно. Хозяин дома то и дело подливал в маленькую фарфоровую чашечку гостя подогретое сакэ, и оба, казалось, пребывали в прекрасном расположении духа. В конце десерта госпожа Мацукава принесла мокрые, крепко отжатые салфетки, которыми полагалось обтереть лицо и руки.

Рихард поблагодарил хозяев: отныне его знания японской кухни ни у кого не вызовут сомнений.

— Не угодно ли отдохнуть на свежем воздухе? — предложил Мацукава.

Они вышли на широкую веранду. На маленьком столике возвышалось несколько бутылок, сифон с газированной водой, низкая фарфоровая плошка с аккуратными кубиками льда.

Воздух был пропитан ароматом цветов. Сияла луна.

Несколько минут оба молчали. Рихард задумался: как приступить к разговору, ради которого он, собственно, и приехал в этот дом? Мацукава тем временем откупорил бутылки, плеснул в стаканы желтоватую влагу. Тихо звякнули о стекло кусочки льда.

— Сознайтесь, дорогой коллега, — нарушил молчание Мацукава, протягивая Рихарду стакан, — не очень-то хочется уединяться в четырех стенах после вот такого свидания с ее величеством природой. Что еще в мире может сравниться с этим безмятежным праздником покоя!

— Пожалуй, ничего, — отозвался Рихард, мысленно благодаря всех святых за спасительную идею, которую подал ему Мацукава. — Мне уже порядочно надоело таскаться по космополитическим приютам вроде отеля «Тэйкоку». При всем своем великолепии они не более чем бетонные клетки, в которых никогда не чувствуешь себя как дома.

— Да, да, вы совершенно правы! — согласился Мацукава. — Я бы, вероятно, не перенес и недели такой жизни.

— Ну, вам, видимо, это и не грозит, — сказал Рихард. — А если и довелось когда-нибудь стать гостем отеля, то вы вряд ли испытали бы те неудобства, с которыми мне приходится сталкиваться чуть ли не каждый день.

— Разве вас плохо обслуживают? — удивился Мацукава.

— О нет, прислуга безупречна. Но что бы вы сказали, если бы во время вашего отсутствия кто-то постоянно копался в ваших личных вещах и даже не пытался скрыть своих следов. Когда я говорю об этом портье, он делает вид, что ничего не знает.

— Это возмутительно! — воскликнул Мацукава. — Наши полицейские власти полагают, что мир сплошь состоит из одних шпионов. Конечно, у нас немало врагов, но нельзя же их видеть в каждом иностранце. Я завтра же позвоню в отель и от имени редакции потребую, чтобы администрация пресекла эти безобразия. Подозревать нашего уважаемого коллегу, немецкого национал-социалиста! Какая несусветная глупость!

— Вы меня очень обяжете, — сказал Рихард. — Надеюсь, что это вас не затруднит. Ведь вы знакомы с нашим портье? Если он сам не сможет ничем помочь, то пусть хотя бы скажет, куда я должен обратиться.

— А почему вы думаете, что я знаком с вашим портье? — спросил Мацукава.

В его голосе раздались неожиданно тревожные нотки. Рихард сделал вид, что не заметил их.

— Просто я видел вас как-то оживленно беседовавшим и подумал, что вы старые приятели.

Мацукава поднес к губам стакан, но поперхнулся.

— Должно быть, вы ошиблись, дорогой Рихард, — сказал он, пытаясь скрыть смущение. — Впрочем, нет, я, кажется, действительно заходил к вам в отель, чтобы купить несколько поздравительных карточек, — торопливо поправился он. — Это было две недели назад. Как раз накануне дня рождения тещи.

«Неплохой экспромт», — подумал Рихард. Теперь он уже не сомневался, что за встречей Мацукавы с портье скрывалась какая-то тайна.

7

Они сидели на теплом, нагретом солнцем песке. В нескольких шагах вкрадчиво шуршал прибой. Легкие волны лениво пересыпали мелкую прибрежную гальку.

Оба, казалось, все еще не верили в реальность происходящего. Ведь с тех пор, как они говорили последний раз, минуло почти три года. Тогда, расставаясь с Одзаки, Рихард считал, что их пути вряд ли сойдутся вновь. Такое же чувство было и у Одзаки. На прощание он сказал:

— Надежд на скорую встречу, видимо, мало. Но я хочу, чтобы вы всегда помнили: в Японии у вас есть искренний друг.

И вот они снова вместе.

В памяти Зорге неожиданно четко, во всех подробностях возник тот вечер, который соединил их судьбу воедино. Это было в Шанхае, где Зорге принял первое боевое крещение как разведчик.

…18 сентября 1931 года, около десяти часов вечера, путевой обходчик-китаец шел по полотну Южно-Маньчжурской железной дороги в нескольких километрах севернее Мукдена. Неожиданно в опустившихся сумерках он заметил несколько сгорбленных фигур, суетившихся около небольшого моста через пересохший поток. Железнодорожник ускорил шаг. Но приблизиться к незнакомцам так и не успел. Через несколько секунд мост взлетел на воздух. Грянул взрыв, который послужил сигналом к началу японского вторжения в Маньчжурию.

Япония, которой принадлежала эта дорога, выдала спровоцированную ею же диверсию за дело рук китайских партизан и воспользовалась этим предлогом для начала агрессии. В течение сорока восьми часов японские войска оккупировали всю южную Маньчжурию, включая Мукден, Аньдунь, Чанчунь и ряд других крупных городов северо-востока Китая. Это была прелюдия гигантской военной эпопеи на Тихом океане, которой суждено было закончиться через четверть века атомной трагедией Хиросимы и Нагасаки.

Весть о начале японской агрессии застала Рихарда на его шанхайской квартире. Вот уже более полутора лет под видом корреспондента он жил в этой «космополитической столице Азии» — огромном городе-гибриде, где роскошь районов, предоставленных исключительно иностранцам, беззастенчиво уживалась с потрясающей нищетой китайских кварталов.

Шанхай был почти идеальным местом для работы Зорге. На протяжении десятилетий этот город являлся форпостом международного капитала в Азии. Здесь скрещивались интересы крупнейших империалистических держав — США, Японии, Германии, Англии, Франции. И именно здесь было легче всего проникнуть в их планы. Рихард систематически информировал Москву о политике японского, американского и английского империализма в Китае. При всех противоречиях между этими тремя империалистическими державами их объединяло стремление сохранить Китай в полуколониальном состоянии. Рихард сообщал в Центр о помощи империалистических держав чанкайшистскому режиму в его борьбе против Народной армии Китая, раскрывал конкретные планы Чан Кай-ши против советского района в провинции Цзянси. Эта информация имела огромное значение для Народной армии Китая. Но особенно его интересовали агрессивные планы Японии в отношении Китая и Советского Союза, антисоветские планы империалистических держав в Китае.

Это была прекрасная школа, которая многому научила Рихарда, подготовила его для будущей работы в Токио.

В тот же сентябрьский вечер, часов около одиннадцати, на квартире Зорге раздался телефонный звонок.

— Хэлло, коллега! Только что получена телеграмма из Токио, — хрипел в трубке голос знакомого корреспондента агентства Рейтер, — большая заварушка в Маньчжурии. Японцы начали оккупацию северо-востока.

Да, Зорге ждал этой «сенсации». И звонок английского коллеги не был для него неожиданностью. Вот уже несколько месяцев Рихард направлял в Центр сообщения, предупреждавшие о приближении такого поворота событий.

Многочисленные данные, собранные Рихардом за время работы в Шанхае, подтверждали: японский империализм, пользовавшийся в годы первой мировой войны неограниченной свободой рук в Китае и потерявший эту свободу после ее окончания, мечтает о реванше. Однако вернуть потерянное было не так-то просто. Жирные куски от китайского пирога заглатывали американские и западноевропейские монополии. Во всей этой своре империалистических хищников Японии отводилось далеко не лучшее место. И вот в Стране Восходящего Солнца был разработан свой, особый метод грабежа. Японская военщина решила попросту отторгнуть часть территории Китая, превратить этот район в свою вотчину, стать там единоличным и неограниченным хозяином.

Но японские агрессоры рассматривали Маньчжурию не только как богатейшую природную кладовую.

Еще в Москве, в кабинете у Старика, Зорге ознакомился с текстом меморандума, который был представлен японскому кабинету одним из самых крупных военных стратегов — генералом Танака. В этом документе говорилось, в частности, о том, что захват богатейших ресурсов Китая и за ним Индии, стран Центральной Азии позволит японскому империализму осуществить свое нападение на Советский Союз.

«В программу нашего национального развития, — подчеркивал генерал, — входит, по-видимому, необходимость снова скрестить мечи с Россией».

Этот меморандум был датирован серединой июля 1927 года. С тех пор японская военщина ждала лишь удобного случая, чтобы приступить к осуществлению своих далеко идущих захватнических планов.

И вот сегодня этот момент наступил.

Рихард положил трубку и несколько мгновений сидел не шевелясь. Цепкая память выхватывала из вереницы событий и множества уже известных фактов то, что могло оказаться сейчас самым главным.

В Москве из просочившихся в печать сведений уже знали о существовании двух тайных планов, разработанных в тиши кабинетов японского генерального штаба. Один из них — под шифром «ХЕЙ» — план военной агрессии против Китая — отныне вступил в действие. Другой документ, под кодированным названием «ОЦУ», содержал в себе детали военных операций против СССР. Насколько длительным будет разрыв между началом осуществления двух этих планов? Этот вопрос был, видимо, сейчас самым главным. И поиски ответа на него нужно было начинать немедленно.

Через несколько минут Зорге уже сидел за рулем своей машины. Несмотря на поздний час, Шанхай еще не помышлял о покое.

В конце широкого, обсаженного платанами авеню Жоффр Рихард свернул налево и, миновав несколько переулков, выехал на набережную Хуанпу. Здесь, на знаменитом Банде, тесня и наваливаясь друг на друга, выстроились массивные многоэтажные здания иностранных банков и компаний. Тяжеловесная архитектура как бы символизировала незыблемость господства международного капитала на китайской земле.

Окна многих контор и оффисов светились. И эта деталь не ускользнула от внимания разведчика. Видимо, там уже проходили экстренные совещания в связи с началом японской агрессии. Конечно, все эти хищники не захотят остаться в стороне, добровольно уступить японцам то, что можно грабить сообща. К тому же все они были убеждены: Япония не ограничится агрессией против Китая. Она пошлет свои дивизии дальше на север, в Сибирь, на Урал.

Рихард так углубился в свои мысли, что чуть было не проехал мимо нарядного желто-розового здания с большими цветными витражами в окнах, Многие иностранцы хорошо знали дорогу к его массивным дубовым дверям, которые бесшумно распахивались далеко не перед каждым желающим. Здесь помещался один из самых роскошных шанхайских клубов — «Френч клаб».

Поднявшись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, Рихард прошел мимо просторного овального зала, где на качающемся полу кружилось несколько нарядно одетых пар, миновал коридор, ведущий к ресторану. Дальше начинались маленькие гостиные, для деловых бесед и встреч. У одной из них Зорге остановился. Здесь обычно собирались, чтобы обсудить последние новости, маститые иностранные корреспонденты, работавшие в Шанхае. От них всегда можно было узнать кое-что важное. Он уже взялся за ручку, как вдруг услышал за своей спиной чьи-то глухие шаги.

— Я чувствовал, что найду вас здесь, — смущенно улыбаясь, заговорил, направляясь к нему, невысокий, крепко скроенный человек в больших роговых очках. Это был Одзаки.

В безукоризненном черном костюме и белоснежной сорочке, лучший японский корреспондент в Китае выглядел явно утомленным и чуть побледневшим. Рихард понял: последняя новость взволновала Одзаки не меньше, чем его самого.

— Надеюсь, немного виски вам не помешает? — добродушно улыбнулся Рихард.