От автора

От автора

В конце лета 2011-го я начал интервьюировать Тибора «Тэдди» Рубина, единственного узника Холокоста, которому удалось получить высшую военную награду США Медаль Почета. Я тогда еще не знал точно, смогу ли помочь ему рассказать миру эту историю. Впервые я услышал ее за три месяца до этого, на собрании, на котором он захватил внимание целой комнаты слушателей серией шокирующих, но при этом часто смешных рассказов о своем участии в Корейской войне. Я тогда не посмел прерывать его, и у меня накопилось несколько страниц неотвеченных вопросов. Но когда я встретился с ним один на один, пришло время их задать. Я собирался написать книгу, сюжет которой покрывал бы две войны, три континента и восемьдесят лет, а заодно выяснить, каким образом только что прибывший иммигрант из Венгрии, выживший в кошмарном концлагере Маутхаузен, ухитрился попасть в армию США и воевать в Корее. Еще более загадочным мне показался тот факт, что его новой родине потребовалось пятьдесят лет, чтобы признать его заслуги. Я тогда и представить себе не мог, как глубоко меня заведут эти вопросы.

От моего офиса в Санта-Монике совсем недолго ехать до дома Тибора в Гарден-Гров, тихой пазухе мегаполиса, растянувшегося от северных границ Лос-Анджелеса до Ньюпорт-Бич в округе Ориндж. Путь занимал меньше часа, и мне как раз хватало времени прочистить голову и сосредоточиться на вопросах, которые я приготовил для нашей беседы. Но легкий доступ к Тибору оказался обманчивым. Несмотря на то что он говорил честно и смешно, мне всегда казалось, что он что-то утаивает от меня.

Во время одного из наших интервью, после чашки чая и нескольких минут светской беседы, я глянул на часы и заметил, что скоро наступит еврейский Новый год.

– Собираетесь на службы по случаю Высоких Праздников? – спросил я между делом.

– Нет, – ответил он не задумываясь. – Бог разрешил мне не ходить. Он уже слышал мою историю.

Я засмеялся. Тибор засмеялся еще громче, уже знакомым мне смехом, которым он сопровождал свои резкие шутки. Я смеялся, потому что он застал меня врасплох и потому что его слова показались мне близкими, но оценить всю прелесть и иронию его ответа я не смог. Я еще не успел познать всю сложность и противоречивость моего персонажа, и не мог познать еще примерно год.

Тибор не то чтобы нарочно скрывал что-то – с самого начала он сказал мне: «Спрашивайте меня все, что считаете нужным». Но мне потребовалось очень много времени, чтобы начать задавать правильные вопросы. Мне еще предстояло найти то, что психолог Элис Гоффман называет «нетронутым ключом», который позволит приоткрыть дверь в душу Тибора.

Правда была такова, что когда мы только познакомились, я стремился просто и честно рассказать о выдающемся герое. Я и представить себе не мог, что именно делало его героем: все, с чем мне предстояло работать, была память Тибора, которую он стимулировал собственным энтузиазмом, и письма нескольких его боевых товарищей.

Но письма пролили свет на кое-что поважнее. Свидетельские показания о сверхчеловеческих подвигах Тибора на поле боя и, позднее, в лагере для военнопленных, появились в результате нежелания Министерства армии признавать его героизм. И хотя многие их авторы едва успели закончить школу, почти на каждой странице этих писем были кровь и слезы. Истории солдат отличались стилем, манерой и длиной, но все они были связаны одной общей темой: долгом перед плохо говорящим по-английски венгром, евреем, преданным ритуалам, еще более чуждым им, чем его плохое произношение, незнакомцем, который раз за разом доказывал, что он самый храбрый человек, которого они когда-либо встречали.

Письма добавили веры и важности жизнеописанию Тибора, но их было недостаточно для того чтобы объяснить, зачем он не переставая рисковал жизнью ради людей, которые для него мало что значили. В тот момент я решил, что не смогу найти ответ на этот вопрос. Отчасти потому, что мне не с кем было поговорить об этом. Я считал, что все свидетели уже умерли. Тибор подразумевал это, когда я спросил его о двух его ближайших товарищах, Рэндалле Бриере и Леонарде Хэмме.

Я стал работать в заданных рамках наших бесед и писем, добавляя к ним впечатления молодых Рубиных и собственные исследования. Но затем, через пару месяцев, один из наших разговоров прервал телефонный звонок, продолжавшийся почти полчаса. Тибор вернулся и извинился, объяснив, что ему звонил старый друг, Дик Уэйлен.

– Кто? – спросил я, думая, что ослышался.

– Дик Уэйлен, из лагеря в Корее.

– Он еще жив?

– Ну да, – кивнул он так, словно я знал это всю дорогу.

– А можно мне его номер?

– Ну разумеется!

В тот же вечер я позвонил Ричарду Уэйлену. Он сообщил мне, что он и «Рубин» – как называли его приятели – вместе жили в китайском военном лагере и что Тибор спас ему жизнь. Он с радостью говорил о нем. Я наткнулся на золотую жилу.

После нескольких наших бесед с Диком Уэйленом у меня появилась целая прорва новых вопросов к Тибору. И, конечно, я спросил его, есть ли еще кто живой из Кореи или даже из Европы. Он рассказал мне, что да, есть: его лучший друг, переживший Освенцим; бывшая невеста его брата и лучшая подруга его сестры; еще один знакомый из Маутхаузена; больная сестра и ее муж в Швеции; и девяностолетняя медсестра, которая, по словам Тибора, спасла ему жизнь после освобождения из концлагеря. Оказалось, что Тибор периодически общается со всеми из них. За пару месяцев число моих источников выросло экспоненциально.

В течение следующих двух лет все эти люди добавили в историю Тибора деталей, мнений и чувств. Одни рассказывали про послевоенную Европу и жизнь иммигрантов в Штатах, другие про «забытую войну» в Корее, третьи про «Лагерь 5» на реке Ялуцзян, а четвертые про других членов семьи Рубиных. Но что важнее всего, эти новые люди помогли мне узнать больше о самом Тиборе Рубине, сделать неизбежные выводы о том, как закалялся характер этого человека. В конце концов именно это стало основой моей книги.

Эти разные и страстные голоса, за которыми скрывались собственные удивительные истории, стали опорой этой книги. Появлялись новые персонажи, в частности целая группа людей, двадцать пять лет помогавших Тибору получить заработанную им медаль. Иногда их истории не совпадали друг с другом или даже с рассказами самого Тибора, но никогда не противоречили ему.

Диалоги, которые добавляют живости многим сценам этой книги, появились в результате бесед с Тибором и его современниками. В некоторых случаях описанные сцены были составлены на основе двух или более источников: например, интервью и писем. Эти «сцены» настолько точны, насколько точны авторы, их рассказавшие, и пусть даже они могут не совпадать в мельчайших деталях с происходившим на самом деле – подробности иногда менялись от рассказа к рассказу, – я уверен, что они максимально точно передают дух того времени и тех событий. С глубочайшей благодарностью и уважением я признаю незаменимый вклад указанных источников в создание этой книги.