8

8

Праздничная демонстрация 7 ноября все еще колыхалась красным кумачом, но уже близилась к концу, когда ко мне около трибуны подошел дежурный офицер и тихо сказал:

— ЧП, товарищ генерал.

— Что случилось?

— В Симферополе после взлета двое захватили самолет и потребовали у экипажа лететь в Турцию.

— А мы при чем? Они что, жители края? —сразу же мелькнуло у меня, поскольку дежурный не стал бы докладывать, если бы это нас не касалось.

— Да. Но садились они в Симферополе. Билеты брали до Одессы. Рейс Краснодар — Симферополь — Одесса.

— Где самолет?

— Повернул на Турцию. Преступники вооружены.

Праздничное настроение сразу как ветром сдуло. Правда, я еще надеялся, что экипаж АН-24, покружив над морем, посадит самолет в Адлере или в Болгарии.

—¹- Звонят по «ВЧ», требуют доложить, — сказал дежурный.

— Скажите, что я позвоню.

Стояла мягкая солнечная погода, царило праздничное настроение. Шумная красочная демонстрация под протяжные крики «Ура» продолжалась. Никто еще не знал, что в это время где?то над морем летел самолет с перепуганными пассажирами на борту, которых ждали в Одессе к праздничному столу. Угон самолета — ЧП международного масштаба. Случаи угонов у нас и за границей участились. О них немедленно докладывалось в самые верха,

начиналось расследование со сбора информации на преступников, выявления ответственных за происшествие и виновников, допустивших его.

Не успел я усесться за столом, как раздался звонок по «ВЧ» из Москвы, дежурного по Комитету.

— С праздником тебя, — услышал я знакомый голос генерала, начальника Главного управления. В нем, конечно, чувствовался намек, но я все же сказал:

— Спасибо.

— Самолет уже приземлился в Турции. Западные голоса передают, что угонщики —- немцы, просят политического убежища. Ранен бортрадист, стюардесса и один пассажир. Фамилии пока не называют. Свяжись с Симферополем, они по корешкам билетов сообщат тебе фамилии. Установи и доложи.

К этому времени у дежурного по Управлению уже были фамилии преступников. Симферопольцы действовали оперативно, чтобы откреститься от угонщиков, но ведь они садились у них и поэтому им предстояло еще объяснить, почему они пропустили на борт пассажиров с оружием или взрывчаткой, где была их служба досмотра и многое другое.

Дежурный доложил, что по данным адресного стола эти немцы недавно приехали из Казахстана, проживали в райцентре, поселке нефтяников вместе с родителями.

Я тут же сообщил эти сведения звонившему мне генералу.

— Ты доложи заму Председателя. Он у себя в кабинете.

— Доложу как только соберу дополнительную информацию, кто они такие. Выезжаю в поселок со следователем.

. — Ну смотри…

Я знал тягучий характер зама, представлял себе разговор с ним, его вопросы, на которые ответов пока у меня не было. Знал, что последуют упреки — почему допустили?

Позвонил домой, чтобы меня не ждали, извинился перед гостями, просил начинать без меня, обещал не задерживаться.

В поселке нефтяников, где давно уже закончился праздничный митинг на площади у памятника В. И. Ленину, на улицах ни души. Все сидели за праздничными столами, у кого что было, но непременно с водкой, как повелось на Руси.

В тресте нефтяников никого, кроме сторожа, не было. От него я позвонил на квартиру управляющему, извинился за вынужденное беспокойство в такой день.

— Не стоит извиняться. Я понимаю — служба. Может, вы зайдете ко мне и мы разрешим все вопросы?

Неудобно было дома уединяться от домашних для разговора о случившемся, портить людям праздничное настроение. Подумал, что, видимо, управляющему не хотелось идти в трест и поэтому поехал к нему на квартиру.

— Геннадий Иванович Гришанов, — представился мне управляющий трестом, одетый по–праздничному, в белой рубашке, при галстуке, приветливо пригласив меня за стол. Я еще раз извинился, а он тут же вышел на кухню, вернулся с бутылкой коньяка, тарелками, вилками и ножами.

— Геннадий Иванович, мне право неудобно перед вами. Я по неотложному делу, на несколько минут.

— Дела обождут. Как говорят: работа не волк, в лес не убежит.

Его открытое красивое лицо мужчины уже за пятьдесят, с поседевшими висками, как?то располагало к себе своим спокойствием, я не посмел суетиться, ждал, пока он сядет за стол и мы начнем беседу.

Комната была обставлена мягкой мебелью. На стене висел дорогой ковер, на противоположной стороне — картина — зимний пейзаж с белоснежными макушками синих гор на заднем плане. В углу на подставке — телевизор с большим экраном. Ничего лишнего.

Хозяин раскладывал все приносимое им из кухни на столике между двумя креслами. Он что?то забывал, снова и снова шел на кухню, хлопал холодильником, возвращался с бутылками минеральной воды «Горячеключевская».

Наконец уселся напротив меня, налил коньяку в рюмки и предложил выпить за праздник Октября. Мне пришлось помолчать со своими вопросами, хотя я и спешил — машина со следователем стояла у подъезда. Никого из домашних в квартире не было. Я даже подумал, что он куда?то отослал их на время нашего разговора и хотел было спросить об этом.

— Извините, что все на скорую руку. Я один, — опередил меня Геннадий Иванович. — Все мои в Киеве, там празднуют.

Мне показалось, что он даже обрадовался моему приходу. Гостей не ждал, и я ему нисколько не помешал.

— Хорошо, что вы зашли. Рад познакомиться. Наслышан о вас, но вот такого сюрприза не ожидал. Так чем могу быть полезен? — озабоченно спросил Геннадий Иванович, наливая очередную рюмку.

Я объяснил зачем приехал.

— Не знаю таких. Народу в тресте много. Угон самолета, оказывается, и у нас входит в моду. А вашей службе достается. До меня и раньше доходило, что, когда люди празднуют, вы работаете. Теперь сам убедился в этом. Я отойду на минуту…

Он позвонил домой начальнику отдела кадров и попросил зайти к нему с учетными карточками на угонщиков, назвав их фамилии. Кадровик, видимо, сидел за столом, ему не хотелось идти в трест, искать карточки и поэтому спросил насколько это срочно.

— Весьма срочно, — сказал Геннадий Иванович. — Я жду. Не задерживайтесь.

Пить мне не хотелось. Я сидел в напряжении, выстраивал разного рода предположения, о причинах, побудивших угнать самолет на праздник.

Геннадий Иванович все больше показывал свое добродушное гостеприимство, угощал, предлагал выпить за чекистов, их нелегкий труд. Я пригубил рюмку. Хозяин не настаивал, заметив, что с такими крохотными рюмками, если бы мы даже хотели, все равно не опьянеем.

Он провел меня в свой кабинет, показал библиотеку. Книг было много, большей частью художественная литература, но немало и разных справочников, касающихся технологии добычи нефти, чем и занимался хозяин. Отдельно на полках лежали книги о войне, мемуары военачальников. Я брал некоторые из них, каких у меня не было и листал.

— Война, война, как давно это было и как свежо это в памяти. Теперь уже и самому не верится, что прошел сквозь огонь. Время сглаживает остроту фронтового бытия, — говорил Геннадий Иванович, и мне незачем было спрашивать, воевал он или нет.

На простенке в рамке висела большая цветная фотография стальных противотанковых ежей на фоне подсвета заходящего солнца за молодыми деревцами, а рядом портрет И. С. Тургенева. «Значит, хозяин неравнодушен к этому писателю, — подумал я, — Интересно. Наверное, нигилист».

Г еннадий Иванович вышел кому?то открывать дверь.

Пришел начальник отдела кадров, суховато поздоровался, показал учетные карточки управляющему, а тот передал их мне. Мы уселись в кабинете, я пробежал по карточкам

и спросил:

— Вы их знаете?

— Как сказать… Они совсем недавно у нас, посмотрите на дату заполнения.

— Что можете сказать?

— Насколько помню, жили они в соседней станице, тут рядом, работали на кирпичном заводе, а потом к нам перебрались. Один, который постарше, слесарничал, а другой ходил в учениках оператора. Смирные ребята, ничего плохого не замечал. А что случилось?

— Угнали самолет в Турцию.

— Да вы что… — ужаснулся кадровик. — Кто бы мог подумать на этих молчунов. Правда, немцы…

— В тихом болоте черти водятся, — заметил Геннадий Иванович.

— Если нужно, я могу навести о них справки у инспектора по кадрам кирпичного завода. Бойкая баба, она все знает и живет в той станице. У нее там те еще кадры: беглецы–карманники, да и беглянки попадаются. Можем проехать.

Я попросил кадровика позвать следователя и рассказать ему все, что он знает об угонщиках. Следователю же велел ехать к родителям и побеседовать с ними о подготовке сыновей к бегству, об оружии, намерениях, оставшихся связях и по другим вопросам.

— Кирпичный навестим, только не сегодня, — предупредил я следователя. — Пусть люди отдыхают.

— Да, на кирпичном следует побывать, — задумчиво, с какой?то запомнившейся загадочностью, сказал управляющий.

Мы остались с ним вдвоем.

— Продолжим. Не переживайте, Алексей Иванович. Понимаю, неприятность для вас, да и для нас, но в конечном

счете согласитесь — это мелочи жизни. Может, их выдадут турки?

— Вряд ли… Это уже не первый случай. ‘Но турки остаются турками. Вмешаются американцы и не допустят передачи нам, хотя они и преступники. Немцы из ФРГ предоставят им политическое убежище после формального расследования турками и даже суда.

— Как все сложно в этом мире. Казалось бы простое

дело. Захватили самолет, ранили трех человек, судить их нашему суду за это, а оказывается очевидной истине преднамеренно сопротивляются сильные мира сего. Я не могу этого понять. Как же после этого чему?то верить? На каждом шагу говорят одно, а делают другое. Я стал сомневаться во всем.

— Увлекаетесь Тургеневым?

— Почему вы решили?

— Полное собрание сочинений, отдельное исчерканное издание «Рудина» и «Накануне», портрет Ивана Сергеевича и наконец сомнения во всем, наверное, почерпнутые у Базарова.

— Под давлением неопровержимых доказательств вынужден признаться, — улыбнулся Геннадий Иванович, — исповедую нигилизм, хотя это и не модно. Не судите меня строго. Учитывайте откровенные показания.

Он пододвинул ко мне поближе рюмку с коньяком, налил себе.

Передо мной открывался незнакомец, которого я мог и не встретить, не будь ЧП с угоном самолета. Присмотревшись, я уже находил в его облике даже что?то похожее на молодого Тургенева, каким он мне представлялся: степенным, рассудительным, образованным, интеллигентом, романистом, которого читала вся Европа. И еще писавшего «Записки охотника» и либретто для оперетт Полины Виардо.

— Признаться, я заражен нигилизмом. И нужно же было ему откопать это слово и пустить его в оборот, как нельзя лучше отображавшее настроения части русского общества. Нигилизм — это океан раздумий и на сегодня. Проблема отцов и детей — это вечный вулкан, то затихающий, то взрывающийся, который ничем не усмирить. Те и другие правы, если не отрываться от времени спора. Давайте за русских гениев, ни на кого не похожих потому, что они русские, — поднял он рюмку.

Мы выпили. Вернулся следователь. Геннадий Иванович усадил его за стол и велел как следует закусить, а потом докладывать.

Пока он ел, мы договорились обязательно встретиться и продолжить нашу дискуссию. Я пригласил Геннадия Ивановича побывать у меня дома. Он согласился. По дороге следователь докладывал о добытых первичных материалах. Решили возбудить уголовное дело, провести расследование.