«Красный факел» и Дон Жуан

«Красный факел» и Дон Жуан

Дон Жуан, а точнее (по-испански) Дон Хуан – легендарный соблазнитель, маг и волшебник, сумевший обаять сотни женщин. Пушкин в «Каменном госте» назвал его Дон Гуаном. Об этом невероятном мужчине до сих пор ходят слухи, а словечко «донжуан» в русском языке стало нарицательным.

В Новосибирске, громадном городе, том самом, где находится мифологический Академгородок, в театре «Красный факел» решили поставить пьесу «Дон Жуан». В 1986 году я возвращался через всю страну с севера Сахалина, и любые заработки для меня были важны. Первый концерт я выдал на аффинажном заводе под охраной автоматчиков – там выпускали золото высшей пробы. Выступал и в Академгородке, «Под интегралом», вдоволь насмотревшись на одиноких дам и высокоинтеллектуальных мужчин, кушающих морковку и не замечающих этих дам.

И вот – творческий заказ! Жил я неподалёку от Академгородка в комнате размером примерно три на три метра. Только что запустили метро. В Новосибирске был самый большой в СССР вокзал. Громадный оперный театр удивительной круглой формы, построенный, как водится, пленными немцами, поражал воображение. А новосибирский театр «Красный факел» находился в самом расцвете перестроечной свободы. Завлит через Володю Аникеева из клуба авторской песни заказал, не догадываясь о моем существовании, цикл песен для спектакля «Женитьба Дон Жуана». И я начал сочинять, задыхаясь от недостатка воздуха в крохотной комнатушке. Перед этим, будучи после флота студентом филфака Ростовского госуниверситета, сделал целый песенный спектакль для своей альмаматер. На древнегреческую тему, о Пифагоре, не только философе и математике, но и олимпийском чемпионе в кулачном бою. Тогда, в начале восьмидесятых, я сидел кем-то вроде живой фигуры с левой стороны сцены и в нужный момент вступал со своей гитарой в действо.

Так что некоторый опыт был.

А тут написал целых семь, как мне наивно казалось, весьма подходящих для сюжета испанских песен. В их внутренней структуре я использовал фантазийный опыт испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки и автора-исполнителя песен, театрального драматурга, друга Сальвадора Дали – всемирно знаменитого кинорежиссёра Луи Бунюэля. Пригодился и великий Лопе де Вега с его «Фуэнте Овехуна» или «Овечий источник». Кроме нескольких тысяч пьес и других произведений, испанец писал романсы, сонеты и песни!

Сложив в голове все источники (простите за каламбур), я начал бродить по улицам серого Новосибирска и вдохновляться. Прибежав в эту самую крохотную комнатушку, набрасывал несколько вариантов, брал гитару и пел. Володя приходил, молча слушал, давал какие-то рекомендации, брал варианты текстов и уходил. Потом он принёс магнитофон, записал три песни в окончательной редакции и уехал с бобиной (так называлась тогда кассета с плёнкой).

Авторского права тогда практически не было. Имею в виду, для бардов. Мы, поющие поэты, как гениально выразился Булат Окуджава, получали в лучшем случае гонорары за «квартирники», то есть подпольные концерты в квартирах Москвы и других крупных городов. Кстати, тот же Окуджава жил в одном доме с Ильёй Резником, стихотворцем многих знаменитых песен Аллы Пугачёвой. Однажды он встретился с Резником в лифте и вопросил:

– Илья, откуда у тебя соболья шуба?

На что Резник, снисходительно похлопав великого поэта по плечу, ответил:

– Песенки надо писать, Булатик, песенки. Популярные! Тогда и шуба будет.

Мы, молодые таланты, за театральные представления не получали НИЧЕГО! Автор-исполнитель Гена Жуков, основатель поэтической «Заозёрной школы», нашедшей пристанище в музее-заповеднике Танаис, создал для ростовского ТЮЗа в спектакле «Собаки» целую серию стихов и песен. Что-то вроде мюзикла. А жили мы целой богемной ордой в полуразрушенном Доме актёра. Уже началась перестройка-перестрелка. Но ростовский академический театр сохранил и сам театр, и труппу, откуда в давние времена вышли такие гиганты, как, например, Ростислав Плятт! До войны в нашем театре была самая большая в мире (!) поворотная сцена и один из самых больших в Европе залов. По-моему, на 1600 мест.

Но вернёмся к делу.

Творческий коллектив ростовского ТЮЗа, проехав половину СССР, заработал много разных премий, чуть ли не государственных. Но денег, кроме командировочных, у театра не было. Гена относился к этому философски, как истинный киник.

Меня же вообще тогда никуда не брали, как диссидента. Умудрился написать эпитафию Леониду Ильичу Брежневу.

Кончилось дело ссылкой на Север Сахалина.

Там, в Охе, я работал на самосвале и одновременно писал песни для любительского театра. Молодые ребята, в основном инженеры, геологи, геофизики, нефтяники, дружно распевали мои куплеты.

Через некоторое время вернулся, и в Танаисе мы написали сценарий «Афинянин», где я играл самую трудную роль: возлежал на руинах под жарким южным солнцем, опутанный верёвками, и стонал, изображая тяжкую долю раба.

А песни для «Красного факела», к сожалению, не приняли из-за полной и непроходимой испанщины. Такова была формулировка. Труд мой, конечно, не пропал даром. Опусы мои до сих пор ходят по просвещённому миру.

Сейчас в Тюмени построили грандиозное здание театра.

Хочется тряхнуть стариной. Только вряд ли это кому-нибудь нужно…

Хотя песни писать я ещё умею.

Вот одна из песен к «Женитьбе Дон-Жуана», монолог главного героя:

Расставаться всё труднее,

Уходить уже нет силы,

Но остаться рядом с нею?

Звать её одною милой?

Припев:

Были жаркими объятья,

Были страстными поцелуи,

Стали нежными объятья,

Стали нужными поцелуи.

Нет, не в наших это привычках.

Кавалер ведь вольнее ветра.

Приласкает и певичка,

Но уйду я вместе с рассветом.

О, нежданные оковы!

Непривычна мне ваша сладость.

Стёрты у коня подковы,

И со мною что-то сталось.

Что мне пышности Мадрида?

Гамма чёрно-золотая?

Слава богу, не убит я,

А карманы залатаю!

Кавалер, словно вольный ветер,

Скачет сам, а куда – не знает,

Но учтив он с самою смертью,

Лишь любовь его пронзает!

Припев, и т. д.