Глава 3 Великая цель

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3 Великая цель

Уже в 1956 году Джон Кеннеди рассматривался как возможный будущий кандидат на пост президента. К концу 1958 года, после более чем убедительной победы на выборах в Сенат, он был уже весьма влиятельным политиком. Для многих Кеннеди олицетворял то самое «новое поколение», которое упоминалось в лозунге во время его первой избирательной компании в Конгресс в 1946 году. В начале 1959 года его подготовка к президентским выборам шла полным ходом, а 2 января 1960 года в здании Сената США он официально объявил о том, что регистрирует свою кандидатуру.

Кеннеди воспринимался как совершенно новый тип кандидата: он был молод, харизматичен, богат и красноречив. Его поклонники вначале исчислялись сотнями, потом — тысячами и, наконец, — миллионами. Его участие превратило устоявшуюся рутинную процедуру президентских выборов в нечто иное — «первую современную избирательную кампанию», по выражению одного обозревателя [103]. После многолетних попыток как-то «осовременить» процесс выборов, кампания 1960 года действительно открыла новую эру в политике и новую форму лидерства. В опубликованной в 1961 году книге Теодора Х. Уайта Making of the President 1960 («Как создавался президент в 1960 году») автор дает высокую оценку проведенной кампании, которая «очень точно отразила существующие на тот момент настроения и устремления; прошлое и будущее всех тех отдельных общин, которые вместе составляют единую Америку». По его словам, «произошла самая удивительная передача власти в мировой истории» [104].

В целом предвыборная кампания была относительно цивилизованной. В момент, когда Америка, возможно, находилась в зените мирового лидерства, выбор нового президента представлялся делом необычайной значимости [105]. Несмотря на недавно обретенную известность, Кеннеди для многих соотечественников был все еще незнакомой фигурой. Оставалось множество вопросов и сомнений. Широко распространенной была точка зрения, публично и резко выраженная Гарри Трумэном, что Кеннеди слишком молод и не готов к президентству. Линдон Джонсон поставил вопрос о состоянии здоровья Кеннеди. Значительной группе убежденных либералов-демократов, мягко говоря, внушал некоторое сомнение либерализм самого Кеннеди. И, наконец, самое неприятное: Эдлай Стивенсон, который публично заявлял, что не будет выставлять свою кандидатуру на выборах 1960 года, в неофициальной обстановке давал понять, что не возражал бы, если бы партия выдвинула его. Таким образом, приближался день, когда Кеннеди должен был объявить о своем намерении баллотироваться в президенты, а он, несмотря на все свои значительные достижения, совсем не был уверен, что партия остановит свой выбор на нем [106].

В конце 1959 года журналист Бен Брэдли, друг и сосед Кеннеди, спросил его: «Скажи, в глубине души ты, в самом деле, веришь, что тебе удастся со всем этим справиться?» — «Да, если не допущу ни единой ошибки», — ответил Кеннеди [107]. Так в основу его избирательной кампании легли три принципа: не делать ошибок (или, по крайней мере, не признавать их), не проиграть ни одни первичные выборы и не дать себя обойти.

* * *

Между тем у Кеннеди оставался крайне опасный оппонент, имевший огромное влияние на членов Демократической партии — Элеонора Рузвельт. Бывшая первая леди, которая с восхищением относилась к Эдлаю Стивенсону и давно дружила с ним, надеялась, что он еще раз станет кандидатом от демократов. Но даже если Стивенсон не стал бы кандидатом в президенты, у нее, как и у многих американцев, были большие сомнения относительно Кеннеди. Они касались его молодости, неопытности, вероисповедания и его отца. То, что самая почитаемая женщина Америки открыто говорила об этих сомнениях, очень вредило Кеннеди. В декабре 1958 года Элеонора Рузвельт заявила в телевизионном интервью: «Отец Кеннеди развозит кучи денег по всей стране и, наверное, сейчас у него есть платный представитель в каждом штате» [108]. Обвинение было не очень далеко от истины, но все же достаточно далеко, чтобы Кеннеди стал опровергать его. В письме он осторожно замечал: «Я уверен, что вы стали жертвой дезинформации» [109]. Его слова не переубедили миссис Рузвельт, и разногласия продолжались несколько недель. В конце концов, она перестала поднимать вопрос о деньгах.

Но спустя несколько месяцев она выступила с еще более убийственным заявлением, публично нанеся ему точно спланированный удар в самое уязвимое место. На этот раз в телевизионном интервью она сказала, что сомневается, «будет ли он подходящим» кандидатом от Демократической партии, так как «если президентом станет католик, он должен будет отделить церковь от государства. Я не уверена, что Кеннеди сможет это сделать» [110]. Подавив раздражение, Кеннеди продолжал добиваться благосклонности госпожи Рузвельт и достиг некоторых положительных результатов. Она оставалась верной сторонницей Стивенсона, но к концу 1959 года в основном перестала выступать с критическими замечаниями в адрес Кеннеди и даже начала выказывать знаки умеренного одобрения его действий: «Это человек, стремящийся оставить след в истории (возможно, из соображений честолюбия…), но мне хочется думать, что он руководствуется желанием помочь народу своей страны и человечеству в целом …, и в случае избрания он стал бы хорошим президентом» [111].

Вероисповедание Кеннеди по-прежнему оставалось главным препятствием, всюду и везде возникающим на его пути к намеченной цели. Артур Шлезингер-младший, недавно не без колебаний перешедший из команды Стивенсона к Кеннеди, предупреждал: любая открытая защита католичества может усилить враждебное отношение к Кеннеди протестантов. Он призывал Джека выступить с разъяснением, что последний «не считает религиозную нетерпимость недостатком, присущим исключительно протестантам», и что фанатизм существует и у католиков [112]. Но Тед Соренсен считал, что католическое население больших городов могло, в конечном счете, обеспечить больше голосов, чем избиратели на самом юге или фермеры [113]. Соренсен, который сам принадлежал к светским унитариям, сумел склонить часть протестантского духовенства к поддержке кандидата-католика. Менее чем за два месяца до выборов, 12 сентября 1960 года, самый широкий отклик вызвала речь Кеннеди, произнесенная им перед членами Пастырской ассоциации большого Хьюстона, в основном протестантской организации. Он, в частности, сказал: «Я верю в Америку…, где существует полное разделение церкви и государства, где католический прелат не может указывать президенту, если таковым окажется католик, как ему поступать, а протестантский проповедник не может наставлять своих прихожан, за кого им голосовать … и где никому не может быть отказано в праве занять государственную должность просто потому, что по своему вероисповеданию он отличается от президента, который вправе назначить его, или от избирателей, которые вправе выбрать его на эту должность» [114].

Проблема религии никуда не ушла и, несомненно, повлияла на результаты выборов. Вероисповедание Кеннеди, с одной стороны, добавило ему приверженцев, а с другой стороны, лишило его части голосов. Однако его усилия, направленные на то, чтобы снять остроту вопроса, смягчили возникшую в обществе напряженность и убедили многих отказаться от восприятия религиозных убеждений кандидатов как определяющего фактора в предвыборной борьбе [115].

* * *

Обхаживая демократическую элиту, Кеннеди не забывал о необходимости агитационных поездок по меньшим штатам. Он по нескольку раз в день выступал перед большими и малыми аудиториями. Это была изнурительная работа, особенно для человека, который имел проблемы со здоровьем и страдал от постоянных болей в спине. Путешествовал он большей частью в небольших самолетах, хотя знал, сколько политиков, да и его собственные брат и сестра, погибли в авиакатастрофах на подобных машинах. Во время одного такого короткого перелета исполненный благих намерений, но неопытный пилот-любитель не справился с управлением, и самолет, прежде чем совершить аварийную посадку, некоторое время летел брюхом вверх.

Кеннеди знал, что вопрос о выборе кандидата от Демократической партии решают в основном партийные лидеры. Предварительные выборы проходили всего в нескольких штатах, и многие из них имели вполне предсказуемый результат. Но Кеннеди должен был доказать, что он может побеждать. Надо было выигрывать праймериз, и не столько для того, чтобы набрать голоса партийных делегатов, но чтобы продемонстрировать однопартийцам, что он способен добиваться успеха. Тед Соренсен организовал беспрецедентный исследовательский проект для изучения предвыборной ситуации во всех штатах, по результатам которого он потом устанавливал очередность поездок Кеннеди. Таким образом, Кеннеди сумел небольшими партиями набрать значительное количество голосов делегатов во многих малых штатах, поскольку у других кандидатов не было ни времени, ни денег заниматься такой кропотливой работой. Тем не менее, советники Кеннеди понимали, что этого недостаточно, и, чтобы продемонстрировать свою силу, он должен был победить в нескольких праймериз с сильной конкуренцией [116].

Кеннеди начал с Висконсина, аграрного штата с несколькими крупными городами и стойкими прогрессивными традициями. Его главным соперником был сенатор Губерт Хамфри, один из ведущих представителей либерального крыла партии. Многие наблюдатели предполагали, что Хамфри, который был родом из соседнего штата Миннесота, будет иметь неоспоримое преимущество перед богачом из Новой Англии. Хамфри, неизменно веселый, задорный, настоящий свой парень, ездил по фермерским местечкам с преобладающим протестантским населением и выступал на немноголюдных (большей частью мужских) собраниях в основном в помещениях Американского легиона и школьных актовых залах. Кеннеди, спокойный красавец с изысканными манерами, работал в городах. Его выступления собирали толпы восторженных слушателей, он говорил серьезно, четко формулируя свои мысли, и держался с застенчивой сдержанностью, которая особенно нравилась женщинам. Его победа была довольно внушительной: 56 % голосов, шесть из десяти избирательных участков. Но оба кандидата знали, что она достигнута, прежде всего, за счет голосов проживающих в больших городах висконсинских католиков [117].

Победа в Висконсине не давала Кеннеди никаких гарантий на успех в будущем, но практически свела к нулю шансы Хамфри после поражения в своем родном регионе. Однако далее их борьба переместилась в Западную Вирджинию, сельскохозяйственный штат, в котором проживало очень мало католиков. Здесь Хамфри думал остановить наступательный порыв Кеннеди и возвратить свои упущенные возможности. Кеннеди воспринимал участие Хамфри в предварительных выборах в Западной Вирджинии как удачу, поскольку он создавал ситуацию состязательности, без которой его победу в штате никто бы не заметил. Коррумпированность партийного руководства в Западной Виржинии была общеизвестной: все знали, что оно ожидает денег за поддержку того или иного кандидата, как писал Теодор Уайт, «горячих денег, незаконных денег, живых денег» [118]. Платить политикам за услуги — это Джозеф Кеннеди умел. И сразу же в изобилии стали распространяться слухи об участии в предварительных выборах мафии, о тайных перечислениях немыслимых сумм. Но даже Хамфри понимал, что в Западной Вирджинии политикам платят все. Позже он сознался, что и сам дал бы им денег, если бы те у него были [119].

В начале избирательной кампании в Западной Вирджинии опросы общественного мнения показывали, что Кеннеди значительно опережает соперника. Но так было до того, как большинство жителей штата узнали, что он католик. В ответ он выступил с речью, явившейся предшественницей знаменитого Хьюстонского обращения, произнесенного несколько месяцев спустя. В ней Кеннеди попытался уверить сомневающихся избирателей в своей политической независимости и в том, что католики, так же как и протестанты, могут быть патриотами. Он сказал: «Когда человек, стоя на ступенях Капитолия, принимает президентскую присягу, он клянется поддерживать отделение церкви от государства… И если он нарушает эту клятву, то совершает не только преступление против Конституции, за которое Конгресс может и должен подвергнуть его импичменту, но также и грех перед Богом … Грех перед Богом, потому что он клялся на Библии» [120]. Приблизительно в это же время Джо Кеннеди оплатил из своих глубоких карманов широкий показ в штате фильма, рассказывающего об испытаниях, через которые прошел кандидат во время войны, о написанной им и удостоенной Пулитцеровской премии книге, о его очаровательной семье. Помогло и участие в кампании Франклина Делано Рузвельта-младшего, который напомнил избирателям о все еще почитаемом в народе «Новом курсе». Кеннеди получил 61 % голосов и заставил Хамфри выбыть из предвыборной гонки. Но вопрос о выдвижении кандидатуры самого Кеннеди все еще оставался открытым, и никто не мог предсказать, к какому решению придут делегаты, собравшиеся на съезд Демократической партии в Лос-Анджелесе [121].

* * *

В 1960 году Эдлаю Стивенсону исполнилось шестьдесят лет, столько же, сколько было Дуайту Д. Эйзенхауэру, когда его избрали президентом в 1952 году. Дважды выдвигавшийся кандидатом в президенты от демократов, и дважды проигравший выборы, Стивенсон не хотел в третий раз объявлять себя кандидатом. Хотя он почти до самого конца придерживался этой позиции, немногие верили в его искренность. Для целого поколения либеральных демократов, влюбленных в его ум и безукоризненные манеры, в его смелую либеральную риторику (не всегда совпадающую с реальными действиями), Стивенсон оставался идеальным кандидатом. Если кто-то и мог остановить Кеннеди, то этим человеком, вероятно, был Стивенсон [122].

В течение нескольких месяцев перед съездом Стивенсон и Кеннеди вели теплую, даже можно сказать сердечную переписку. Стивенсон прислал Кеннеди свои «самые искренние поздравления» с победой в Западной Виржинии, а позже от него продолжали приходить короткие письма со словами ободрения и поддержки. В мае он написал: «Вы молодец!» [123]. Они часто разговаривали по телефону и время от времени встречались лично, чтобы обсудить предвыборные события.

Стивенсон не делал ни единого намека на собственные президентские амбиции, вместо этого он давал Кеннеди советы, как лучше добиться успеха на съезде. В ответных письмах Кеннеди восхищался выступлениями Стивенсона и благодарил его за ценные рекомендации и поддержку [124].

Но оба политика знали, что их, по словам Кеннеди, «необыкновенно сердечные отношения» скрывают ревностное и необычайно сложное соперничество [125]. В глубине души Стивенсон лелеял надежду на выдвижение, но признаваться в этом не хотел. И поскольку его многочисленные сторонники стали предлагать его кандидатуру, его стремление крепло. Стремясь помешать успеху кампании Кеннеди, он в то же время прилагал все усилия, чтобы убедить того в случае победы на выборах, дать ему один из ключевых постов в администрации — желательно, пост госсекретаря. Их взаимное притяжение, приправленное соперничеством, нашло отражение в письмах и телефонных разговорах других участников предвыборной кампании [126].

Артур Шлезингер, давний друг и соратник Стивенсона, ставший теперь союзником Кеннеди, был одним из главных посредников в их отношениях. В письме Кеннеди Шлезингер осторожно упоминал двойственность отношения Стивенсона, которого он называл «наш общий друг», и так описывал свое впечатление от их разговора: «Он, видимо, чувствует, что рассказал слишком многим людям (в том числе теперешним кандидатам) о своем неучастии в выборах, и теперь его согласие на выдвижение кандидатом в президенты будет воспринято как нарушение данного слова» [127]. Но Шлезингер не передал Кеннеди всего, что знал. В мае он написал в дневнике, что, по его мнению, Стивенсон поощряет действия своих сторонников по выдвижению его кандидатуры. В разговоре с Шлезингером Стивенсон сказал: «Мне звонили и говорили, что Кеннеди очень мешает его молодость и его вероисповедание». Сторонники Стивенсона настаивали, что «единственным выходом из этой ситуации может быть выдвижение Стивенсона кандидатом на пост президента, а Кеннеди — вице-президента страны». Стивенсон по-прежнему отказывался заявить о своем участии в выборах, но в то же время не соглашался открыто поддержать кандидатуру Кеннеди. Своим политическим союзникам, настаивающим на его выдвижении, Стивенсон сказал: «Если вы что-то будете делать в этом направлении, делайте это от своего имени» [128].

Сам Шлезингер разрывался между двумя кандидатами. Вслед за провалом встречи руководителей СССР и США в Париже (после того, как советская ракета сбила летевший над Советским Союзом американский самолет-разведчик U–2, пилотируемый Френсисом Гэри Пауэрсом) сторонники Стивенсона воодушевились и стали утверждать, что он лучше, чем Кеннеди, подготовлен к действиям в подобной критической ситуации. По этому поводу Шлезингер оставил в дневнике загадочное высказывание: «Стивенсон более компетентен, но … поскольку он не кандидат, я за Кеннеди», после чего улетел в Берлин, радуясь тому, что на какое-то время покинет поле битвы [129].

* * *

Когда в июле в Лос-Анджелесе начался съезд демократов, невозможно было предугадать, кто же, в конце концов, станет кандидатом от партии на предстоящих президентских выборах. Казалось, должен был победить Кеннеди, обеспечивший себе максимальную поддержку делегатов. Но у него не было надежного большинства, и он понимал, что против него выступают значительные силы, среди которых не последнее место занимают сторонники Стивенсона.

Уже со второго дня съезда делегатов встречали толпы народа, с энтузиазмом скандирующие лозунги в поддержку Стивенсона. Шлезингер вспоминал, что куда бы ни пошел Стивенсон, «толпа неистовствовала от восторга» [130]. По словам Теодора Уайта, когда Стивенсон направился на свое место делегата от штата Иллинойс, «зал взорвался восторженными аплодисментами, делегаты и гости долго не отпускали его, пока, наконец, его удалось вырвать из плена всеобщей любви и энтузиазма и усадить на положенное место» [131]. Дальше дела Кеннеди пошли еще хуже, так как сенатор от штата Миннесота Юджин Маккарти произнес необыкновенно прочувствованную речь в поддержку номинации Стивенсона. Он обращался к тем демократам, которые хранили глубокое уважение к Стивенсону, а таких было немало. «Не отвергайте этого человека, — взывал он. — Не отвергайте человека, который заставил нас всех гордиться тем, что мы демократы. Не лишайте пророка заслуженной дани уважения в его собственной партии» [132]. Даже преданные сторонники Кеннеди были потрясены горячим приемом, оказанным Стивенсону. Шлезингер признался в дневнике, что на какой-то момент засомневался в правильности своего решения перейти на сторону Кеннеди.

«Ажиотаж вокруг Эдлая» был опасен для Кеннеди не потому, что Стивенсон реально мог одержать победу (в конечном счете, он получил только 5 % голосов делегатов). Он создавал угрозу единству сторонников Кеннеди, увеличивая тем самым шансы на успех других его соперников, самым серьезным из которых был сенатор от штата Техас Линдон Джонсон. Техасец не участвовал в праймериз и не проводил собственную кампанию, всего за неделю до открытия съезда объявив, что будет бороться за право стать кандидатом в президенты. Действия Джонсона служили иллюстрацией возникшего противостояния нового и старого в практике выдвижения единого партийного кандидата. Джонсон считал, что именно национальный партийный съезд должен «решить, кто может наилучшим образом возглавить партию и страну» [133]. По его мнению, партийные лидеры должны определить кандидата, независимо от результатов предварительных выборов и опросов избирателей. До 1960 года почти на всех съездах все именно так и происходило. В отличие от Джонсона, Кеннеди начал кампанию в поддержку своей кандидатуры задолго до начала съезда, мобилизуя своих сторонников по всей стране и добиваясь побед во всех праймериз [134].

В хаосе съездовских дебатов было трудно понять, кто же, в конце концов, получит партийный мандат. За неделю до съезда Гарри Трумэн пошел в атаку на Кеннеди, утверждая, что исход съезда предрешен в пользу последнего и объявив, что в таких условиях он отказывается от места в делегации штата Миссури. Он обвинил Кеннеди в «покупке» выдвижения его кандидатуры, а также в том, что тот оказывает недопустимое давление на делегатов, заодно посетовав на недостаточную зрелость кандидата для президентского поста [135].

Но оппонентам оказался не по зубам хорошо смазанный механизм кампании Кеннеди, отлаженный неустанными усилиями его брата Роберта и молодых помощников, полных идеализма и решимости идти к победе. Утром 14 июля, в день голосования, Роберт Кеннеди собрал свое воинство и сообщил, что у них есть 740 надежных голосов за его брата, но до большинства не хватает еще двадцати одного. Ни один другой кандидат не мог похвастаться хотя бы приблизительно такими результатами. Теперь, когда некоторые выдвиженцы от штатов, так называемые «любимые сыновья», которые оказались на скамейке запасных, окончательно вышли из игры, эти несколько последних голосов, казалось, просто не могли не отыскаться. Было очень важно, чтобы Кеннеди добился победы уже в первом туре. Его команда опасалась, что в случае, если будет назначен второй тур голосований, уверенности в победе просто не будет. В новом сражении за право стать кандидатом старая гвардия партийных боссов и выборных чиновников имела бы куда больше рычагов воздействия на делегатов.

Когда началось голосование, Кеннеди находился рядом с верными делегатами. Хотя не все «любимые сыновья» окончательно вышил из игры — многие еще надеялись, что состоится второй тур голосования, — определенное число делегатов перешло на сторону Кеннеди — и этого было достаточно для победы в первом туре. После того, как проголосовала последняя делегация — от штата Вайоминг, — стало ясно, что он набрал больше голосов, чем требовалось для выдвижения кандидатом. Из других кандидатов только Линдон Джонсон получил больше сотни голосов, при этом его результат лишь немного превысил половину количества, набранного Кеннеди. В нарушение традиции, вечером того же дня Кеннеди выступил перед делегатами, поблагодарив их за поддержку. Всего за несколько часов до этого состоялась его теплая встреча со Стивенсоном, о котором, похоже, все уже успели забыть [136].

* * *

У Кеннеди не было времени сполна насладиться своим триумфом. В безумном напряжении предшествовавших съезду недель никто из его окружения всерьез не задумывался над кандидатурой вице-президента, а теперь до ее оглашения оставалось всего двадцать четыре часа. Но пока команда победителя торопливо составляла список возможных кандидатов, сам Кеннеди уже, по-видимому, принял решение пригласить себе в напарники Линдона Джонсона.

У него были веские причины остановить свой выбор на Джонсоне, крупном партийном деятеле, влиятельном и опытном лидере демократов в Сенате, который мог в случае необходимости взять на себя президентские обязанности. Еще более значимым для Кеннеди было то, что Джонсон мог внести весомый вклад в успех их президентской кампании в Техасе и других южных штатах. Это был очень важный момент, учитывая, что, по словам одного из помощников, Кеннеди получил на съезде «меньше голосов делегатов от южных штатов, чем любой другой кандидат на должность президента в истории Демократической партии» [137]. Южанам явно не понравилось, что предвыборная платформа, разработанная конгрессменом-либералом от штата Коннектикут Честером Боулсом, содержала пункт о гражданских правах, в котором предлагались широкие и жесткие меры по борьбе с сегрегацией [138].

Хотя Джонсон, действительно, мог помочь Кеннеди на юге, он создавал для него проблемы в отношениях с некоторыми либералами на севере, считавшими южанина слишком консервативным. Но, наверное, самое яростное сопротивление кандидатура Джонсона вызвала внутри семьи Кеннеди. Роберт Кеннеди не скрывал своей неприязни к Джонсону, обвиняя его (абсолютно справедливо) в распространении слухов о критическом состоянии здоровья Джека. Он, как и некоторые другие, надеялся (и временами даже верил), что Джонсон не поступится своим влиятельным положением в Сенате ради заведомо тусклой роли вице-президента. Однако Джонсон уже решил принять предложение Джека, если таковое последует. Вокруг того, как Джонсон оказался в одной упряжке с Кеннеди, ходило много слухов, некоторые из которых пережили десятилетия. По одной версии, Кеннеди предложил вице-президентство Джонсону исключительно из желания польстить самолюбию последнего, будучи уверенным, что Джонсон ответит отказом. По другой, Роберт Кеннеди пытался убедить Джонсона отказаться от сделанного ему предложения. Более вероятной представляется версия, согласно которой Кеннеди был искренен в своем желании идти на выборы в паре с Джонсоном, и Джонсон тоже этого хотел. Объявление об их совместном решении вызвало на съезде непродолжительную бурю протестов со стороны лидеров профсоюзов, защитников гражданских прав и крайних либералов, после чего кандидатура Джонсона была без проволочек одобрена [139].

Ранним вечером 15 июля Кеннеди выступил перед собравшимися на стадионе «Лос-Анджелес Мемориал Колизей» и миллионами телезрителей, как кандидат в президенты от Демократической партии. Его речь должна была, с одной стороны, залечить раны, нанесенные друг другу в борьбе за выдвижение, с другой стороны, наряду с острой критикой будущего оппонента-республиканца, воодушевлять слушателей смелыми замыслами и щедрыми обещаниями. «После восьми лет беспокойного гипнотического сна нашему народу необходимо, чтобы в Белом доме появилось сильное инициативное демократическое руководство». Настало время для энергичных действий и новых идей.

«Сегодня мы стоим на пороге новых рубежей, рубежей шестидесятых годов двадцатого столетия, рубежей неизведанных возможностей и неведомых опасностей, рубежей несбывшихся надежд и грозных предзнаменований. Программа „Новая свобода“ Вудро Вильсона обещала народу новую политическую и экономическую структуру общества. Программа „Новый курс“ Франклина Рузвельта обещала помощь и защиту нуждающимся. Но программа „Новые рубежи“, о которой говорю я, содержит не обещания. Она ставит перед нами новые задачи. В ней не то, что я намерен предложить народу, а то, о чем я намерен его просить. Я обращаюсь к вашему чувству собственного достоинства, а не к вашим кошелькам. Моя программа не обещает вам благоденствия и безопасность, она требует от вас новых жертв» [140].

* * *

После съезда Кеннеди, как и обещал жене, которая ждала второго ребенка, проводил отпуск с семьей в Хаяннис-Порте. В течение нескольких дней они с Джеки плавали на яхте, читали, играли с Кэролайн, племянниками и племянницами, — и все это тщательно снималось на пленку, чтобы позже использовать в избирательной кампании. Но очень скоро отдых закончился, и Кеннеди вместе со своей командой приступил к разработке стратегии предстоящей кампании, нетерпеливо ожидая окончания съезда Республиканской партии, после которого и должно было развернуться настоящее предвыборное сражение.

Во время подготовки к общенациональным выборам руководство кампанией Кеннеди осуществлялось так же строго и четко, как и в период его участия в предварительных выборах. Повседневную работу по-прежнему контролировал Роберт Кеннеди, который следил, чтобы никто не отклонялся от плана и не выбивался из графика. Как и всегда, кампания хорошо финансировалась. Джек проводил много времени, участвуя в обычных предвыборных мероприятиях: выступил с речью перед рабочими автомобильной промышленности на площади Кадиллак-Сквэр в Детройте, ездил в открытых автомобилях по центральным улицам городов, десятками произносил зажигательные речи с импровизированных трибун на встречах (каждое выступление слегка подгонялось под конкретное место или событие, но основная часть повторялась). Он продолжал рассуждать на свою любимую тему о том, что «страна снова придет в движение», но не забывал также ссылаться на наследие «Нового курса», чем завоевал благосклонность тех многочисленных либералов, которые ранее сомневались в его преданности принципам рузвельтовской внутренней политики. В начале осенней кампании кандидат от Республиканской партии вице-президент Ричард Никсон, по данным национальных опросов, опережал Кеннеди на скромные, но значимые, шесть процентов. Такой результат вряд ли мог кого-то удивить, так как Никсон был намного более известной фигурой, чем Кеннеди. Последнему еще предстояло завоевывать голоса не только приверженцев Демократической партии — голоса беспартийных избирателей, либералов в рядах республиканцев и прочих [141].

На Кеннеди работал не только отлично смазанный механизм его кампании, ему помогали также проблемы и ошибки его соперника, а их у Ричарда Никсона было более чем достаточно. Вскоре после выдвижения его кандидатуры в президенты он повредил колено, рана инфицировалась, он две недели пролежал в больнице и до конца кампании чувствовал себя слабым и больным. Никсон пообещал посетить все пятьдесят штатов, но оказалось, что выполнение этого обещания заставляет его терять время на малые штаты, победа в которых ему уже и так обеспечена, вместо того, чтобы летать в «колеблющиеся» штаты, где еще можно было изменить ситуацию в свою пользу. Хорошо отдохнувший Кеннеди почти полностью сосредоточился как раз на важных «колеблющихся» штатах, в то время как Никсон, изможденный и охрипший, носился с одной встречи на другую во всех.

Еще большую проблему Никсону создавали его отношения с президентом Эйзенхауэром, который оставался самым популярным политиком в стране. В целом Никсон хотел обойтись без поддержки президента, считая, что ему необходимо самостоятельно заявить о себе как о лидере. Но мнение президента о вице-президенте оставалось важным моментом кампании. Какое-то время Эйзенхауэру удавалось уклоняться от ответов на многочисленные вопросы прессы о том, что сделал Никсон в роли вице-президента и какие решения он принял. Эйзенхауэр справедливо заметил, что вице-президент не принимает решений, поскольку это прерогатива президента. Но его продолжали одолевать вопросами, и, в конце концов, президент допустил оплошность. В ответ на просьбу корреспондента «привести пример какой-нибудь значительной идеи, [поступившей от Никсона], которую вы потом использовали», раздраженный Эйзенхауэр огрызнулся: «Если вы мне дадите неделю, я, возможно, и вспомню. А так не припоминаю». Позже он извинился за сказанное, но так и не признал участия Никсона в предложении каких-либо решений [142].

Важнейшим событием предвыборной кампании 1960 года были первые президентские дебаты. Как у Кеннеди, так и у Никсона были причины не хотеть в них участвовать хотя бы потому, что практика проведения прямых телевизионных дебатов была беспрецедентной, и никто не знал, чем они могут обернуться для кандидатов.

Кеннеди очень рисковал, поскольку любая допущенная им серьезная ошибка могла свести на нет его шансы на победу. Закаленный в спорах с политическими оппонентами Никсон был уверен в своих силах, не осознавая, что его опытность могла обернуться против него. Советники Никсона настаивали, чтобы он отказался от дебатов, которые, по их утверждению, были выгодны только Кеннеди, но Никсон их не слушал. Позже, в первых из своих многочисленных мемуаров он писал: «Я чувствовал, что мне совершенно необходимо не просто согласиться на публичную дискуссию, а с энтузиазмом приветствовать возникшую возможность. Если бы я отказался, меня можно было бы обвинить в трусости и нежелании защищать репутацию администрации президента и свою собственную» [143].

Опросы общественного мнения перед дебатами показывали, что борьба шла на равных. После четырех раундов ситуация осталась столь же напряженной. Конечно же, первый раунд был определяющим, так как избиратели впервые имели возможность сравнить двух стоящих перед ними кандидатов. Особое значение событию придавал размер телевизионной аудитории, на то время почти невероятный — 70 миллионов зрителей, или практически три четверти взрослого населения Америки [144].

Кеннеди начал с тезисов, которые он постоянно повторял на протяжении всей своей долгой кампании: Америка стоит перед угрозой распространяющегося по планете коммунизма; только сильная и процветающая Америка сможет гарантировать сохранение свободы. «Я должен заявить с полной ясностью, что, по моему мнению, мы не делаем всего возможного. Как американца, меня не удовлетворяют темпы нашего прогресса», — говорил он. Дальше шел список невыполненных обязательств и нереализованных возможностей: нестабильная экономика, «производственные мощности сталелитейной промышленности используются всего на пятьдесят процентов», дети голодают, школьное образование ухудшается. «Меня не удовлетворяет то, что не все американцы в полной мере пользуются своими конституционными правами», — продолжал он, обращаясь к проблеме расовой сегрегации и дискриминации, которую избегал затрагивать во время предварительных выборов. «Я думаю, что мы способны на большее», — снова и снова повторял он. «Я не хочу мириться с тем, что даром пропадают таланты хотя бы одного американца» [145].

То, что Кеннеди говорил первым, дало ему значительное преимущество перед оппонентом. После страстного выступления Кеннеди, Никсону остались только второстепенные вопросы. Он заявил, что согласен с аргументами Кеннеди по основным положениям, но должен возразить ему по ряду деталей. «Я полностью разделяю точку зрения, высказанную сенатором Кеннеди, что Соединенные Штаты должны двигаться вперед», — сказал он вначале, но в целом почти все время посвятил попыткам оправдать действия администрации Эйзенхауэра. На протяжении всего первого тура инициатива принадлежала Кеннеди, а Никсон в основном защищался. В результате мнение, что Кеннеди «победил» в первом туре, было почти единодушным.

Внешний вид кандидатов также сыграл свою роль. Никсон, еще не полностью оправившийся от инфекции в колене, выглядел изможденным и бледным. На нем был светло-серый костюм, сливающийся с окружающим фоном и подчеркивающий нездоровую бледность его неудачно загримированного лица. «Не помню, когда еще я чувствовал себя таким слабым», — писал позже Никсон о своем состоянии незадолго перед дебатами [146]. Кеннеди, одетый в хорошо подобранный по цвету темный костюм, казался молодым, здоровым и энергичным. В то время как телезрители отдали предпочтение Кеннеди, радиослушатели были более благосклонны в оценке Никсона. Долгое время эти результаты опроса интерпретировались как доказательство того, что телевизионная аудитория оценивала кандидатов, прежде всего по их фотогеничности. Но вполне вероятно, что относительно немногочисленная группа радиослушателей отличалась от телезрителей по ряду значимых признаков (была, скажем, старше по возрасту, и возрастной фактор определил общность оценки кандидатов внутри этой группы) [147].

Последующие туры дебатов также собирали большие аудитории, хотя и меньшие, чем первая трансляция. В течение нескольких недель каждый из оставшихся трех раундов смотрели около пятидесяти миллионов человек, большинство которых не изменили свое мнение о кандидатах. Хотя эксперты и расходятся в выводах о том, кто выступил лучше в каждом отдельном туре, они почти единодушно утверждают, что дебаты оказались полезнее для Кеннеди, чем для Никсона. После их окончания, по данным опроса, проведенного институтом Гэллапа, Кеннеди опережал Никсона (51 % опрошенных против 45 %), что соответствовало росту поддержки его кандидатуры на 12 процентов по сравнению с результатами летнего опроса, когда Никсон был на 6 пунктов впереди Кеннеди [148].

После окончания дебатов и, по крайней мере, частичного снятия остроты вопроса о вероисповедании Кеннеди, наиболее взрывоопасной стала проблема, которая, как ранее надеялись оба кандидата, не проявится до выборов. Генри Кэбот Лодж, кандидат в вице-президенты от Республиканской партии, выступая в Гарлеме, пообещал, что в случае избрания Никсон назначит на одну из должностей в своем кабинете афроамериканца. Никсон узнал об этом данном от его имени обязательстве только после события, и в стане республиканцев возникло смятение. Когда Кеннеди попросили прокомментировать публичное обещание Лоджа, он ответил, что правительственные посты должны занимать наиболее компетентные и подходящие для такой работы люди. Однако он добавил: «Я убежден, что мы должны делать больше для того, чтобы вовлечь негритянское население в управление страной», подтвердив сказанное несколькими неделями раньше в университете Говарда [149]. Через несколько дней лидер борьбы за гражданские права Мартин Лютер Кинг-младший был арестован после организованной им сидячей демонстрации против расовой дискриминации в одном из ресторанов Атланты. Его отправили в тюрьму округа Де-Калб, а потом в наручниках перевезли в каторжную тюрьму в сельской местности, где, как было известно, жизнь чернокожих заключенных подвергалась смертельной опасности. Несмотря на возражения многих из своих помощников (включая брата Роберта), Кеннеди решил позвонить Коретте Скотт Кинг, которая очень боялась, что ее мужа могут убить. Кеннеди пообещал ей сделать все от него зависящее, и через несколько часов Кинга освободили. В результате лагерь сторонников Кеннеди пополнился черными и белыми избирателями, которые посчитали его поступок проявлением мужества и сострадания. Никсон промолчал. Что касается Линдона Джонсона, то он в это время без устали вел агитацию на юге — особенно в Техасе, — мобилизуя демократов-традиционалистов и пытаясь отвлечь их внимание от участия Кеннеди в освобождении Кинга [150].

В последнюю неделю перед выборами в кампанию неожиданно энергично включился Эйзенхауэр, который помог Никсону ликвидировать отставание. Когда 8 ноября открылись избирательные участки, кандидаты, казалось, имели равные шансы на победу. После полуночи результаты продолжали поступать, но победитель так и не определился. Кеннеди отправился спать, доверив помощникам следить за результатами голосования. В 9 часов утра он проснулся и, спустившись из спальни, узнал, что подсчеты завершены, и он избран президентом. Победа досталась ему с минимальным перевесом голосов, одним из наименьших в истории президентских выборов в США: чуть больше чем на 100 тис. голосов избирателей, с преимуществом на какие-то 84 (из 537) голоса выборщиков.

Все многочисленное семейство Кеннеди собралось, и кавалькадой направилось к арсеналу в Хаяннис-Порте, где новоизбранный президент выступил с речью, в которой поблагодарил избирателей, своих помощников и всех, кто принимал участие в его избирательной кампании, а также разочарованных поражением Эйзенхауэра и Никсона, которые прислали ему свои поздравления. Как обычно, он закончил свою двухминутную речь скромным сообщением: «А теперь мы с женой готовимся к выполнению наших новых обязанностей — и к прибавлению нашего семейства» [151].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.