Высоцкий и Северный

Высоцкий и Северный

Вернемся к фигуре Северного.

Худо-бедно, но три ленты в Одессе были записаны. Шандриков укатил на родину в Омск, Аркадий — в Ленинград. Но несколько месяцев спустя вновь оказался в «жемчужине у моря».

С ним давно искал встречи легендарный подвижник городского романса Станислав Ерусланов. Однако в тот приезд записать Северного, как полагается, Станиславу Яковлевичу не удалось, потому как маэстро практически постоянно «был не в форме».

Начиная с 1977 года Аркадий стал появляться в городе у Черного моря регулярно, и вот однажды…

«Художник Михаил Шемякин рассказывал, что во время одного из своих приездов в Париж Высоцкий увидел у него пленки с записями Аркадия Северного, на что поведал такую историю: „А этот тип прорвался ко мне недавно в Одессе, важно говорит: „Привет“. И когда я узнал его имя, то сказал: „Так это ты, гаденыш, воруешь мои песни и, плюс ко всему, скверно их исполняешь!“ — после чего он спешно ретировался“.

Такая встреча, конечно же, могла быть. Именно в это время на Одесской киностудии идут съемки фильма „Место встречи изменить нельзя“, и кто-то из одесских знакомых Аркадия вполне мог добыть гостиничный адрес Высоцкого… Ни Высоцкому, ни Шемякину не было никакого смысла сочинять все это… Однако, по сути, полностью достоверным можно считать только разговор Шемякина с Высоцким, а что за случай был в его основе — кто ж теперь разберет?

Северный всегда относился к творчеству Высоцкого достаточно уважительно. И все его известные публичные — к сожалению, немногочисленные — высказывания в адрес Владимира Семеновича подтверждают это. Но только до начала этого, 1978 года. Следующий раз он „вспомнит“ Высоцкого в конце года, в Москве. И тон уже будет совершенно другой — резкий и с явной обидой в голосе:

„Я преклоняюсь перед твоим талантом!.. Но как перед человеком — никогда в жизни! Ты не прав!“ Причем эта фраза почти дословно будет повторена Аркадием несколько раз на протяжении вечера… Что это? Отголосок все-таки состоявшейся встречи? Или реакция на слова Высоцкого о „всяких северных“, которую тот произнес на одном из своих выступлений? Наверное, мы никогда уже не узнаем об этом…»

Период 1978–1980 годов отмечен в жизни Аркадия Дмитриевича частыми переездами, метаниями по стране. Конкретные места пребывания точно установить не удалось, но известно, что он подолгу жил в Москве и Одессе, возвращался в Питер, вновь куда-то исчезал… Причем в Москве столичные «деловые» умудрялись организовать концерты музыканта в фешенебельных, по тем временам, ресторанах. Так, в загородном кабаке под названием «Русь» Северный пел специально для… сборной СССР по хоккею!

И это не миф — посмотрите на фото шансонье в компании с Вячеславом Фетисовым и Владимиром Лутченко!

* * *

Северному всегда рады в компаниях и застольях, но стоит празднику кончиться, и интерес к нему улетучивается. Он все так же скитается, не имея своего угла и постоянного заработка, остро переживает свою неприкаянность, неустроенность и одиночество. Совсем как в песне:

Я больной, разбиты грудь и ноги,

Пред собой я вижу три пути.

И стою один на перекрестке,

И не знаю, мне куда пойти…

Немногочисленные верные друзья периодически пытаются помочь артисту — подыскивают ему жилье и работу, но идиллия длится, как правило, недолго — Северный все чаще уходит «в штопор».

Самый длительный «трезвый период» случился на стыке 1977–1978 годов, когда благодаря участию одного из московских поклонников Северный прошел курс реабилитации в хорошей клинике и не пил потом целый год, даже собирался жениться. Но…

В сентябре 1979-го Аркадий Дмитриевич вновь прибывает в столицу.

«Известно, что этой осенью, точно так же, как и год назад, было организовано несколько подпольных концертов Аркадия в различных московских ресторанах.

К сожалению, достоверных подробностей о тех концертах почти не сохранилось.

А молва уже с давних пор приписывала им характер самой „крутой мафиозности“. Ясно, что туда приглашались не совсем „простые советские люди“, но вот что конкретно лежало в основе тех слухов — трудно сказать… Может, все те же байки о „знакомстве с большими людьми“, дошедшие в итоге и до совсем фантастических мифов, например о „высочайшем“ интересе и приглашении в „придворные шансонье“ для партийной или криминальной верхушки?»

Вот что писал об этом всего через полтора года Рудольф Фукс: «Удрал он от этой мафии назад в Питер, но у мафии, как и положено, руки длинные — разыскали, стали на самолетах в Москву возить на ночники и назад — полумертвого, но с деньгами. Очевидно, не было у мафии без него веселья. Неделю воруют у народа, у государства, сами у себя, а к выходному — подавай им Аркашу с блатными песнями, очень уж охочи до них были милицейские и гебешные чины, охранявшие мафию. Да и „партейцы“, в мафии состоявшие, обожали Аркашин талант».

Правдива эта информация или нет, наверняка сказать трудно, к тому же известно, что и сам маэстро любил «травить байки» о своих похождениях. Однажды в беседе он сообщил, что давал в Москве концерт для дипломатов, на котором присутствовал сын министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко, и вручили ему якобы после концерта благодарные мидовцы полный «дипломат» денег…

В Советском Союзе, впрочем, «и невозможное было возможным» и «ночники» для советской элиты, действительно, случались.

А вот воспоминания шансонье Константина Беляева о выступлении коллеги в кафе «Печора» на Калининском проспекте, состоявшееся в январе 1980 года.

Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, все. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две «Волги» с товарищами из органов. Потом эти товарищи засели в кабинете зам. директора и начали выдергивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: «Я — слепой, инвалид первой группы, все равно я ничего не вижу — не нужно мне с собой документ таскать…»

Записали с его слов данные о нем. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что «меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою „Стоял я раз на стреме…“» Естественно, что он начал петь то, что всегда пел — блатняк и все такое. Все, что он пел, записывалось на «Grundig» через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй стоял перед Аркашей. И он пел где-то чистого времени полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из «Известий». В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришел мент, который стал всех вытуривать из кафе.

Почему в «олимпийский» год «запрещенному», в общем, певцу позволялось выступать хотя бы в столичных ресторанах? Были ли у Аркадия Северного действительно высокие покровители, патронирующие (пусть негласно) своего любимца?

Александр Фрумин, например, категорически отметает подобные предположения. Действительно, приведенные выше контраргументы могут оспорить его мнение лишь в качестве косвенных фактов. Скорее всего правы Д. Петров и И. Ефимов, Северного прикрывали (или просто не мешали ему) некоторые чины и сотрудники органов, руководствуясь исключительно личными симпатиями к творчеству артиста. Не более того.

Однако недавно новосибирским коллекционером К. Берлиным мне была прислана статья «Встреча бровеносца и короля русского блата» из красноярской газеты «Комок» (№ 12 от 25.03.1998 г.) за авторством С. Минского. Там, со ссылкой на воспоминания Марка Остаповича Лиенгольда — музыканта ансамбля «Черноморская чайка», с которым не раз записывался Аркадий, приводится информация, смысл которой просто фантастичен.