«Концерты лепят в Ленинграде и в Одессе…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Концерты лепят в Ленинграде и в Одессе…»

Со второй половины 70-х записи Северного организовывают самые разные люди (не только Фукс и Маклаков). Некоторые из них, пользуясь слабостью артиста — пристрастием к вину, — откровенно спаивают его, используя талант в шкурных интересах.

Популярность «самородка» к 1977 году достигла на просторах Союза своего апогея — коллекционеры Киева, Одессы и многих других городов буквально стояли в очередь и умоляли его приехать к ним и записать хотя бы один-единственный концерт, суля немалые деньги и шикарный прием.

Первая гастроль состоялась в столицу Украины. Местные «писари» привлекли лучшие силы: вместе с приезжей знаменитостью в записи принял участие и местная «звезда» киевских ресторанов — Григорий Бальбер.

Следующим пунктом в поездке Северного стояла Одесса, куда его пригласил известный в кругах деятелей подпольной звукозаписи того времени человек — Вадим Кацышевский.

Он решает собрать воедино самых на тот момент известных авторов и исполнителей, работавших в «блатном жанре» и записать их чуть ли не под симфонический оркестр! Планировались: Высоцкий, Северный и Шандриков, — утверждают Петров и Ефимов. — Визит Высоцкого не состоялся… А жаль! Дело, конечно, не в записи под ансамбль, — это было, по тем временам, уже не Бог весть какое открытие. А вот встреча Северного и Высоцкого в рамках одного мероприятия могла бы быть очень интересна! Встреча артистов, творчество которых — два совершенно разных мира в нашей песенной культуре. Они не были лично знакомы, что подтверждается теми же исследователями жизни Высоцкого почти абсолютно. «Почти» — потому что сохранилось одно свидетельство об их возможной встрече через год после описываемых событий. А сам Аркадий тоже был большой любитель мистификаций. Рассказывают, что на одной вечеринке он на спор набрал телефон Владимира Высоцкого и тот пел (!) гостям по телефону… Северный, как известно, очень уважал творчество Высоцкого, и исполнял некоторые его песни. Высоцкий же был в достаточной степени безразличен к творчеству подавляющего большинства наших авторов-исполнителей. А многих «блатных» менестрелей просто не уважал за подражательство. Такие претензии он в свое время предъявлял и Северному…

Известные нам реплики Высоцкого о Северном крайне немногочисленны, а воспоминания различных людей об отношении Владимира Семеновича к творчеству Аркадия не всегда достоверны. Но, по крайней мере, можно сделать вывод, что Высоцкий считал его очередным подражателем и оценивал соответственно. Ведь Высоцкий практически не был знаком с творчеством Аркадия, и для него все эти «блатные барды» были просто «всякими северными»…

Кстати, по поводу исполнения Высоцким песен по телефону. Зять Аркадия Северного, известный сегодня коллекционер и популяризатор жанровой музыки, глава студии «Ночное такси» Александр Фрумин комментирует этот случай так:

Я не могу утверждать наверняка, просто потому, что меня там не было, но бывшая жена Северного Валентина Сергеевна рассказывала мне, что однажды, когда они еще жили вместе, у них собралась большая компания. Аркадий Дмитриевич, конечно, пел для гостей. В том числе и песни Высоцкого. Вдруг кто-то спросил его: «А сам Высоцкий знает, что ты поешь его вещи?» — «Знает», — ответил Северный, — «и не возражает». Присутствующие, конечно, усомнились. Тогда Аркадий подошел к телефону, набрал какой-то номер, дозвонился и начал разговор. Называл он собеседника просто по имени — Владимиром, но на «вы», уважительно. Объяснил ситуацию и попросил помочь разрешить спор. Дальше было следующее: каждый из гостей подходил к телефону и, взяв трубку, мог услышать, как Высоцкий исполняет под гитару «Кони привередливые». А уж идентифицировать голос Владимира Семеновича, хоть по телефону, труда, по-моему, не составляет…

Тема «Высоцкий и Северный» давно тревожит умы любителей и собирателей жанровой песни. Один из них, нижегородец Олег Лемяскин, однажды поделился такой информацией:

Лет 15 тому назад, когда еще не было практически никакой информации об А. Северном, один коллекционер-любитель из Иркутской области прислал мне письмо, где сообщил следующее: «В конце семидесятых у меня была фонограмма Высоцкого, концерт во МХАТе (она не сохранилась).

На вопрос одного из слушателей, знаком ли Высоцкий с Северным, Владимир ответил: „Да, я знаком с Аркадием, но не близко. Было время, когда мы даже учились друг у друга, в частности я взял у Аркадия мелодику некоторых песен, принципы построения музыкальных фраз, тематику некоторых песен, но, к сожалению, у Аркадия я научился не только хорошему, но и… Аркадий исполняет некоторые мои песни с моего разрешения, некоторые — без…“»

О первых записях Северного в Одессе весной 1977 года подробно расскажет от первого лица второй участник проекта — автор-исполнитель, создатель четырех сотен песен, среди которых легендарные «Ну я откинулся, какой базар-вокзал…», «Водка выпита вся и до дна…» Владимир Романович Шандриков (1940–2003).

Владимир Романович Шандриков дома за работой. Омск, 90-е годы.

А пока — маленькое отступление и два слова о самом Шандрикове.

Есть человеческая порода «везунчиков по жизни» — и он явно был не из таких. Словно неведомая рука разбросала десятки «капканов-ловушек» по судьбе поэта: «роман с алкоголем» и тюрьма, годы забвения и тяжелая болезнь… По образованию он был художник, но для друзей, в компании часто брал в руки гитару и исполнял авторские песни, которые, откровенно говоря, всерьез не воспринимал.

В 1970 году Владимир Шандриков, защищая честь своей семьи, преступает закон.

Получив три года по статье «умышленное нанесение тяжких телесных повреждений», отправляется «в края далекие», где у него рождаются пронзительные строки:

На душе у меня листопад,

Листья падают, падают листья.

Тридцать лет я прожил наугад,

Ждал любовь, а теперь жду амнистию.

Но, нет, как говорится, худа без добра! Вскоре осужденного Шандрикова переводят «на химию», на строительство ДК МВД, где гуманные советские законы не дают пропасть таланту живописца — Шандриков рисует номерки для милицейской раздевалки. Режим на «стройках народного хозяйства» помягче: надзор за зеками не такой суровый, как в зоне, возможностей для отдыха и общения больше.

Судьба столкнула Владимира со звукорежиссером Евгением Шабановым, который в ту пору монтировал аппаратуру для строящегося объекта культуры. С его подачи в 1972 году прямо на «химии» состоялась первая студийная запись Шандрикова.

К тому моменту весь багаж автора-исполнителя насчитывал едва ли десяток композиций, их новые друзья глубокой ночью в недостроенном ДК и увековечили на пленке. Альбом моментально разошелся по всему Союзу.

Освободившись, Владимир продолжил писать песни и сочинять стихи. Начались первые полуофициальные выступления, некоторые из таких встреч записывались на магнитофоны и уходили в народ. Популярность сибирского барда «росла и ширилась», как писали в передовице «Правды», только никаких дивидендов (кроме моральных) нашему герою это не приносило. Да он и не задумывался ни о какой популярности, славе… Просто сочинял новые вещи и исполнял их изредка.

Вадим Кацышевский, Владимир Шандриков. Одесса, 1977 г.

Каково же было его удивление, когда зимой 1977 года пришло письмо из Одессы от неизвестного ему адресата, некого Вадима Кацышевского.

Автор депеши предлагал приехать, как только появится возможность, на запись серии концертов совместно с Аркадием Северным и… Владимиром Высоцким.

«Я отнесся к этому несерьезно, потому что я тогда пил, — вспоминал Владимир Романович. — Говорю „тогда“, потому что в год смерти Высоцкого я дал себе слово бросить пить, и не пил десять лет.

Ну, вот попил где-то с месяц, а потом друзья говорят мне: „Ты что не ответил даже? Съезди, ведь тебе питание оплачивают, самолет оплачивают…“

Я поколебался, но потом собрался и поехал. Это было в первых числах апреля 1977 года. Снарядили меня, достали рубаху красную.

В аэропорту я пошел давать телеграмму следующего содержания: „Встречайте, красная рубаха, короткая стрижка, голубые глаза, в левой руке газета „Омская правда“, в правой коричневый портфель“. Ведь организаторы не видели меня никогда в глаза, и я их никогда не видел. Как узнают? Кассирша в окошке взглянула на текст, потом на меня: „Вы это серьезно?“ „Да“ — отвечаю. Посмотрела она на меня, но отправила телеграмму. В аэропорту меня никто не встретил, но у меня был адрес, и я нашел квартиру Кацышевского. На второй день прилетел Аркаша Северный. Приехал человек, мало чем отличающийся от бомжа: галстук на резинке, пиджак местами блестел, нейлоновая рубаха с коротким рукавом, типа „шведка“ „сорок пятого“ года выпуска, носки дырявые, босоножки стоптанные[48].

Я был по тогдашней моде в костюме-тройке, меня же подготовили… Потом Вадим повел его в баню, купил ему костюм, ботинки, побрил, помыл. Аркадий стал совсем другим человеком. А в день приезда он заходит: „Здравствуйте! Таки здесь Шандриков остановился? Так я буду Северный!“ Только голос был узнаваем.

С этого началось наше знакомство и дружба. Мы жили в громадной коммуналке — много-много комнат. Бывший публичный дом. Там еще доживала свой век старая бандерша.

Ждали Высоцкого, но организаторы, кажется, не сошлись с ним в цене. Он запросил две тысячи рублей за концерт! Теперь, конечно, кусают локти… Я тоже изначально поехал из-за Высоцкого. На это клюнул.

В первый день мы с Аркадием набухались. Он мне рассказал, что учился на артиста и в мореходном училище был, ходил в море. Он вообще любил приврать для юмора.

Запись концертов начиналась с 9 утра и продолжалась до часа дня, потом продолжали после обеда. Пили во время записи немного, хотя Аркадий иногда не мог петь абсолютно и больше работал „ведущим“.

Сначала мы договорились: три песни я пою, три он. В итоге большую часть исполняю в тех концертах я.

По дороге на запись Вадим покупал бутылок пять хорошего импортного вина для Северного и бутылку водки для меня. Удивительно, весь город был завален отличными винами и никаких очередей…

Происходило все на частной специально арендованной Вадимом квартире. Только там, в Одессе, я понял, какие деньги делались на таких, как я. Раньше как? Пригласят, водки наберут, и все, балдеем.

Я никогда не думал, что мои песни можно продавать. В квартире, где мы писались, постоянно раздавались звонки. С Сахалина, из Сибири, с Киева… „Как идет процесс?“ — интересовались.

За день записывали 25 песен. В первый день я сорвал голос и лечился два дня. Потом продолжили запись, но вскоре вынуждены были покинуть эту хату, нас запеленговали.

Вадима Кацышевского, кстати, потом, при Горбачеве уже, выслали за эту деятельность из Одессы, и сейчас он живет в Харькове.

Как шла запись? Комната вся в проводах, три магнитофона. Музыкантам платили 50 рублей за день работы. Это немало. Лабухов набирали с биржи — в центре Одессы, недалеко от Дерибасовской собирались каждый день музыканты и ждали работы. За опоздание на 10 минут — все! Исключали сразу.

Так вот, записывались до обеда, потом шли в ресторан, за стол. С вином, естественно. Ну, а вечером уже пили конкретно. Вадим нас старался в город без нужды не отпускать: „Зачем вам это, зайчики (так он нас называл), это же Одесса!“ Но мы все равно гуляли. Я через десять дней потерял в этой ресторанной пьяной кутерьме свой паспорт. Аркаша был очень общительный, выступальщик…

То с блатными свяжется, то в карты его обыграют.

Кацышевский заплатил нам по 500 рублей за три полных ленты, так что, получается, я ничего и не потратил. Вернулся домой как раз на 9 мая.

Красиво мы с Аркадием время провели, жаль, с тех пор больше не встречались».

В конце того же, 1977 года, в концерте с ансамблем «Чайка» друг Аркаша передаст Владимиру музыкальный привет:

Мотает ленты километры Шеваловский,

Володя Шандриков в Одессе пиво пьет…

Володя Шандриков не знал подобной драмы,

Ведь он в Одессе за Высоцкого идет…

В смутные 90-е Шандриков продолжал понемногу записываться, выступать уже в качестве мэтра на городских фестивалях авторской песни, хотя сам избегал называть себя «бардом».

Жил обычной жизнью: подрабатывал — изготавливал мебель на заказ, добывая хлеб насущный. Сочинял стихи, песни, басни, изредка рисовал…

К нему приезжали, писали и звонили со всей страны. Восхищались, обещали выпустить книгу, диск… Все оказывалось трепом.

В конце 90-х Шандриков тяжело заболел — «артериосклероз сосудов» — получил вторую группу инвалидности. Вспоминали, что он «с трудом, превозмогая боль, поднимается на свой третий этаж». И пройти с тросточкой без передышки может от силы сто метров. И все равно, смерть поэта стала для всех неожиданностью.

Он не дожил до выхода своей первой официальной пластинки ровно две недели, не успел подержать в руках шикарный с золотым тиснением диск в подарочной упаковке с многостраничным цветным буклетом и философским названием на обложке «Где мои берега»; не усмехнулся иронично в седую бороду косым строчкам в углу:

«Легенда жанра — Владимир Шандриков».

«Судьба у каждого предрешена! Даже количество вздохов и шагов у каждого свое.

До миллиметра…» — говорил Владимир Романович. Он был фаталистом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.