Лидия Делекторская

Лидия Делекторская

Муза Матисса

В санкт-петербургском Эрмитаже, в зале Maтисса, висят друг напротив друга два портрета одной и той же женщины, один – в молодости, другой – много позже. Под ними подпись – «Портрет Л.Н.Д.» Лидия Николаевна Селекторская. Подпись инициалами была сделана по се собственному настоянию, когда она передавала портреты в дар музею – всего же она подарила России десятки работ Матисса, и ни за одну из них не требовала благодарности…

Больше двадцати лет Лидия Николаевна была музой, секретарем, натурщицей, помощницей, другом и вдохновительницей великого художника, а после его смерти еще не один десяток лет служила его памяти, заботясь о наследии великого художника. В официальных монографиях ее роль в жизни Матисса долго обходили молчанием, упоминая о ней лишь как об одной из натурщиц, и только в последнее время о Лидии Делекторской пишут так, как она того достойна, – рассказывают о женщине, украсившей, согревшей и осветившей последние годы жизни великого художника.

Какой немалый путь нужно было ей пройти, чтобы из далекого от цветущей Европы сибирского города Томска оказаться в Париже, рядом с самим Матиссом! Сейчас эта дорога кажется фантастической, но в начале двадцатого века подобными путями прошли многие русские люди.

Лидия Делекторская родилась 23 июня 1910 года в семье детского врача Николая Ивановича и его супруги Веры Павловны. Ее детство в тихом Томске было счастливым и радостным, а жизнь обеспеченной и спокойной – казалось, так будет много-много лет, но Бог, как известно, вносит свои коррективы в людские планы. Сначала революция и гражданская война разметали неспешное томское бытие, а затем эпидемии – сначала тифа, затем холеры – лишили Лиду обоих родителей. В тринадцать лет она осталась круглой сиротой – заботу о девочке взяла на себя тетка, сестра матери. В 1924 году она вместе с детьми уехала в Манчжурию, в Харбин – и Лида, которой больше некуда было деваться, уехала с ними.

В начале двадцатых годов в Харбине – городе, основанном как станция Китайско-Восточной железной дороги, построенном и заселенном в основном ее служащими и их родственниками, – собралась самая многочисленная колония русских беженцев. Тут были русские школы и русские театры, церкви и магазины, а русская речь на улицах звучала чаще китайской. Однако со временем договоры между Китаем и СССР сделали жизнь эмигрантов весьма затруднительной, и семья Лиды перебралась во Францию.

Лида к этому времени едва успела окончить реальное училище. Она не знала французского языка (в школах Харбина преподавали английский), не владела профессией, не имела гражданства. В девятнадцать лет Лидия вышла замуж – от отчаяния, одиночества и ностальгии – за русского эмигранта, однако уже через год развелась. Оставшись без денег, без друзей и без семьи, она перебивалась случайными заработками: в то время эмигранты без гражданства имели право лишь на несколько профессий – модели, няни, статиста и тому подобное, так что выбор у молодой хорошенькой женщины был небогатый. Лидия несколько раз пробовала позировать разным художникам, но ей это занятие не нравилось: она была напрочь лишена необходимой для такой работы самоуверенности. Осенью 1932 года Делекторская в поисках работы оказалась в Ницце и случайно увидела на автобусной остановке объявление о том, что некоему художнику требовался помощник. Она ничего не понимала в живописи, однако ей была очень нужна работа – и она предложила свои услуги самому Анри Матиссу.

В то время Матисс работал над панно «Танец» для музея Барнаса в Филадельфии. Это масштабное полотно – точнее, три полотна – требовало огромных сил, к тому же из-за первоначальной ошибки в масштабах «Танец» пришлось переписывать заново. Матиссу в то время было за шестьдесят, и заниматься разом делами и живописью ему было уже трудно. Тогда он и написал то самое объявление о поиске помощника, которое попалась на глаза Лидии.

Удивительно, но из множества претенденток художник, всегда предпочитавший южных смуглых женщин, выбрал именно ее – статную светловолосую славянку, плохо говорящую по-французски. Как оказалось, Матисс увидел в ее приходе мистическое совпадение: над первым вариантом «Танца» Матисс работал по заказу русского коллекционера Щукина в 1910 году – именно тогда, когда в далеком Томске в семье врача родилась девочка Лидия… На полученный от Щукина гонорар Матисс смог построить на окраине Парижа свой первый дом – и, возможно, теперь увидел случай дать дом девушке из далекой России.

Через полгода панно было закончена, и Лидия снова оказалась без работы. Но через четыре месяца Матисс нашел ее: его супруге Амели, из-за болезни прикованной к постели, требовалась сиделка, и Матиссы решили снова пригласить Лидию, которая понравилась им молчаливостью, исполнительностью и мягким характером. Сначала она, как полагалось сиделке, приходила с утра и уходила вечером, однако в октябре 1933 года окончательно переехала в дом художника – где осталась на следующие двадцать два года. Матисс дал ей не только деньги и крышу над головой, но и общение, семью, любовь и дело, которому Лидия служила всю свою жизнь…

«До этого я над живописью вообще мало задумывалась, – вспоминала позже Делекторская. – И даже тот факт, что Анри Матисс был художником с мировой известностью, долгое время оставался для меня абстракцией: понаслышке я это знала, но я этим не прониклась, до меня это «не доходило». Матисс это видел, но в вину мне этого не ставил и не старался меня поучать. Он лишь поддерживал мой интерес к его работе». Поначалу Матисс не обращал на русскую девушку особого внимания, ценя ее лишь как хорошую помощницу в доме. Но однажды, когда Лидия беседовала с его женой, он набросал ее портрет: как писала Делекторская, он «сделал с меня зарисовку в очень привычной для меня позе: голова, опущенная на скрещенные на спинке стула руки. Такие импровизации стали повторяться все чаще и чаще. И вскоре Матисс попросил меня позировать ему».

Анри Матисс

За несколько лет Матисс сделал несколько десятков изображений Лидии: портретов, рисунков, набросков. «Честно говоря, – вспоминала Делекторская, – я не была женщиной в его стиле. За исключением его дочери, все остальные модели, которые вдохновляли Матисса, были южанками. А я была светлой и даже ярко-светлой». Но именно в ее изысканном лице он черпал вдохновение, в ее спокойствии – силу работать, а в женской мудрости – интерес к жизни. «Каждый раз, когда я скучаю, – признавался Матисс, – я сажусь за портрет г-жи Лидии – и тоски как не бывало». Со временем Лидия стала главной собеседницей и соратницей художника: многие исследователи до сих пор гадают, что связало молодую красавицу и престарелого художника. Известно, что в 1939 году Амели Матисс подала на развод после сорока лет брака, не выдержав постоянного пребывания Делекторской в доме, что в жизни Лидии больше никогда не было другого мужчины, что Матисс не отпускал ее от себя ни на шаг. Но несмотря на множество слухов, которые ходили вокруг их дружбы, сама Лидия настаивает на том, что известную грань они не перешли. В одном из писем она писала: «Вас интересует, была ли я «женой» Матисса. И нет, и да. В материальном, физическом смысле слова – нет, но в душевном отношении – даже больше, чем да. Так как я была в продолжение 20 лет «светом его очей», а он для меня – единственным смыслом жизни». Два раза в год – на Новый год и к дню рождения – Матисс дарил Лидии свои оригинальные рисунки. Таким образом он не только выражал ей признательность за все, чем она для него была, но и желал обеспечить ее будущее: он прекрасно видел, что, кроме него, у Лидии нет ни дома, ни друзей.

С началом Второй мировой войны Матиссу предлагали покинуть страну – один из его сыновей давно жил в США, где владел преуспевающей картинной галереей, бразильские власти приглашали его перебраться к ним – была даже готова виза, однако художник все же предпочел остаться во Франции. Была ли тому причиной невозможность оставить дом и картины, или нежелание оставлять Лидию, или ухудшившееся здоровье – кто знает?

В начале 1941 года у престарелого Матисса обнаружили рак желудка. После двух тяжелых операций в лионской больнице он был практически прикован к кровати: врачи считали, что не потянет и полугода. На пороге смерти Матисс, лишенный возможности в последний раз посетить любимые места, воскрешал их в памяти с помощью тканей и одежды, привезенных их разных стран: на его рисунках того периода красуются женщины в испанских шалях и румынских вышитых блузах, среди китайских шелков или турецких ковров. Может быть, именно возможность рисовать продлила жизнь Матисса еще на дюжину лет. Или то беспокойство, которое испытывал Матисс за своих близких. Из всей семьи только Лидия была рядом с ним: война разбросала детей художника по всей стране. Делекторская разбивалась в лепешку, чтобы обеспечить пожилому художнику достойную жизнь, и именно благодаря ей Матисс все это время продолжал работать. Он передвигался по мастерской в инвалидной коляске, быстро уставал, и Лидия стала его правой рукой, помогая ему во всем, от добывания денег до замешивания красок. «Когда Лидия Делекторская приближается, я исцелен. Когда Лидия Делекторская удаляется, я обессилен. Боже милостивый, не действует ли это то, что называют «славянским шармом»? А дело просто-напросто в том, что она добрая», – писал Матисс.

Всегда старавшийся быть вдалеке от политики, в 1944 году престарелый Матисс с ужасом узнал, что его дочь Маргарита за участие в Сопротивлении была арестована: ее выдал кто-то из своих. После мучительных допросов она оказалась в концлагере Равенсбрюк, где провела шесть месяцев. Амели Матисс тоже была арестована, но ей удалось сбежать из направлявшегося прямо в концлагерь поезда – несколько недель она скрывалась в лесах Вогезы, пока, наконец, ее не приютили сердобольные крестьяне. К счастью, скорое освобождение Франции спасло и мадам Матисс, и Маргариту, и самого художника, переживавшего за родных.

А. Матисс. Портрет Лидии Делекторекой

Когда война закончилась, Лидия была так счастлива за свою прежнюю Родину, что решила послать в подарок СССР рисунки Матисса. «Россия праздновала победу, но ценой скольких страданий! – вспоминала Делекторская. – Что же до меня, то я пережила войну довольно пассивно, под теплым крылышком Матисса. Конечно, меня тоже не миновали какие-то трудности, но все же куда меньшие. Я была апатридом, не имеющим французских корней и потерявшим их на родине, которую я по-прежнему очень люблю. Тогда меня обуял порыв братских чувств по отношению к России. К примеру, мне очень хотелось послать туда огромный букет цветов. Увы, это было невозможно. А жаль. И мне неожиданно пришла в голову мысль: купить у Матисса несколько лучших рисунков, пусть даже ценой самых неразумных долгов, и отослать этот драгоценный и, если так можно выразиться, неувядаемый (по сравнению с цветами) подарок московскому музею, где, без сомнения, знают Матисса». Она отобрала семь рисунков художника и предложила ему выкупить их – по той цене, которую заплатили бы за них торговцы предметами искусства. Матисс согласился – но от себя лично добавил восьмой, портрет самой Лидии. «Я очень обрадовалась и немедленно отправила в Москву дар «грязной» эмигрантки… Я получила благосклонный ответ…»

С тех пор и до самой своей смерти Лидия покупала на собственные деньги работы Матисса – картины, рисунки, скульптуры, книги – и передавала их в дар то московскому Музею изобразительных искусств имени Пушкина, то ленинградскому Эрмитажу. Чего ей это стоило, знала только она сама: «Учитывая то, что почти все время я посвящала Матиссу, у меня даже не было возможности тратить свое вполне достаточное, но и не очень высокое жалованье, – писала Делекторская. – Я не кокетка. Большую часть жизни я проводила в рабочем костюме, не сходила с ума от золота и драгоценностей, и мне не нужно было содержать престарелых родственников… Благодаря этой невольной экономии мне удалось приобрести произведения, о которых я ужасно мечтала». Лидия категорически отказывалась от того, чтобы Матисс дарил ей что-нибудь, кроме его обычных двух рисунков в год: она не хотела пользоваться благосклонностью художника, лишая его плодов труда, и к тому же, как она говорила, «если произведение будет подарено, то оно утратит часть своего очарования» – ведь тогда для его получения не будет приложено никаких усилий. Она всегда щепетильно выплачивала Матиссу реальную стоимость его работ: даже залезая в долги, выбирая зарплату на месяцы вперед, Лидия ни разу не позволила просить о снижении цены. Для того, чтобы купить одну из его скульптур, ныне украшающую собрание Пушкинского музея, она за полцены продала свою квартиру – правда, с условием, что ей будет позволено жить там до самой смерти.

Конечно, сам Матисс во многом служил ей образцом для подражания. Прекрасно знавший цену деньгам и умевший с ними обращаться, он обладал редким тактом – зная, что кому-то нужны деньги, он никогда не унижал человека подачкой, но находил способ помочь так, чтобы не обидеть.

А. Матисс. Лидия Делекторская

А. Матисс. Одалиска. Синяя гамма, 1937 г.

Одной из последних масштабных работ Анри Матисса был проект часовни Четок в Вансе, с которым связана интересная история. После войны Матисс встретился с одной из сиделок, которая ухаживала за ним после операции и иногда позировала художнику – Моник Буржуа. Оказалось, что она после перенесенного туберкулеза постриглась в монахини под именем Жак-Мари в доминиканском монастыре. Сестра Жак-Мари показала художнику свои эскизы для витражей новой монастырской часовни. По собственному признанию, он увидел в этом «поистине небесное предначертание и некое божественное знамение» и сам взялся за оформление капеллы, отказавшись от гонорара. Он всегда с удовольствием работал не за деньги, для него было радостью помогать другим, и он умел делиться этой радостью. «Матисс потому и Матисс, – говорил Пикассо, – что у него внутри есть солнце!»

Его теплом Лидия грелась до последнего дня, но и она сама поддерживала горящий в нем свет. Последние дни художника были очень тяжелыми; чтобы как-то отвлечь его от гнетущих мыслей, Лидия не без умысла заметила: «Завтра вы попросите у меня карандаш и бумагу». «Дайте мне бумагу и карандаш», – ответил Матисс и начал рисовать. На следующий день он умер на руках у Лидии. Это случилось 3 ноября 1954 года.

Сразу после его смерти она собрала чемоданы и уехала. На похороны ее не пригласили.

Лидия Делекторская просила разрешения вернуться в СССР, но ей не позволили. Тогда она переехала в Париж и продолжала скупать и дарить советским музеям произведения Матисса, хотя прекрасно знала, что искусство Матисса и его соратников было объявлено «социально вредным» и в рамках борьбы с космополитизмом убрано из музеев подальше в запасники. Но Делекторская верила, что со временем все политические ярлыки с картин будут сняты. «Однажды я поняла, что какой бы ни был в России политический режим, кто бы ни стоял у руля государства, многие люди там по-настоящему любят Матисса, – писала она. – И я испытала глубокую потребность поделиться с ними сокровищами, принадлежащими мне одной, и безотлагательно, не дожидаясь, пока уйдет одно или несколько поколений, познакомить их с одной из важных сторон творчества художника». В основном благодаря именно усилиям Лидии Делекторской в российских музеях хранится одно из наиболее полных собраний творчества Матисса, включающее картины, рисунки, скульптуру и коллажи разных лет, а также уникальные книги, иллюстратором и дизайнером которых был Матисс, – так называемые livre d’art, чей тираж составлял считанные экземпляры. Все свои дары – не требуя за них ни благодарности, ни признания, – она считала данью памяти Матисса, искренне уверенная, что ему самому было бы приятно знать, что его работы находятся в российских музеях. Со временем она подарила музеям и все то, что связывало ее с художником: платья и украшения, в которых она позировала для его картин, личные вещи и письма. В Эрмитаже пришлось даже создать специальный архив ее имени, потому что ее подарки было невозможно разбросать по разным отделам.

Пабпо Пикассо

И в Советском Союзе, и во Франции Делекторская считалась одним из виднейших специалистов по творчеству Матисса: к ней обращались, когда требовалось мнение эксперта при реставрации или определении подлинности его работ, ей присылали на рецензирование книги и монографии о его творчестве. И хотя там до недавнего времени почти ничего не говорилось о ней самой, Делекторская не добивалась признания – ей было довольно того, что она имела счастье долгие годы жить рядом с великим человеком. Первым, кто признал ее роль как музы Матисса, был искусствовед Раймон Эсколье, который написал в одной из своих книг, что главной вдохновительницей Матисса «благодаря великолепной пластике, красоте и выразительности лица, благодаря уму и характеру остается Лидия Делекторская». Со временем она сама написала о Матиссе две монографии: «Как бы легко и просто. Анри Матисс. Живопись 1935–1939» и «Анри Матисс. Наперекор стихиям. Живопись и иллюстрированные книги. 1939 – 1943 годы». Третья, охватывавшая последний период творчества художника, так и осталась незавершенной. Труд Лидии Делекторской был по достоинству оценен ее второй родиной: французское гражданство она получила с формулировкой «за заслуги перед культурой Франции» – и немало гордилась и гражданством, и такой формулировкой.

Лидия Николаевна дружила со многими искусствоведами и критиками, художниками и музыкантами. Ее называли своим другом Пабло Пикассо и Святослав Рихтер, Луи Арагон и Константин Паустовский. Когда Паустовский впервые приехал в Париж в составе советской писательской делегации, Лидия Николаевна, которая высоко ценила его литературный талант, специально пришла к нему в гостиницу, чтобы получить автограф. После долгих прогулок по Парижу Паустовский заметил: «А почему бы вам не попробовать перевести меня на французский?» Делекторская запомнила эту фразу: со временем она перевела почти всего Паустовского. «Я подарила Франции Паустовского, а России Матисса!» – гордилась она.

На долгие годы оторванная от России, она продолжала любить ее: с интересом прислушивалась ко всем новостям, опекала приезжавших из СССР туристов и эмигрантов, собрала значительную коллекцию русского народного искусства, которую после смерти завещала Франции.

В последние годы она тяжело болела, почти никого не принимала – словно боялась, что друзья отвлекут ее от тех дел, которые ей еще надо завершить. Не желая никого обременять даже после смерти, она заранее сделала все распоряжения относительно своей будущей судьбы – даже заказала надгробный камень, который заранее установили над ее пока еще пустой могилой на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Лидия Николаевна скончалась в 1998 году. Согласно ее последней воле, она была захоронена под заранее приготовленным надгробием. Усилиями ее родственников через несколько лет прах Лидии Делекторской перевезли в Россию – ныне она покоится на кладбище Павловска. На памятнике выбиты слова Пикассо: «Матисс сохранил ее красоту для вечности»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.