Глава первая. Местный колорит

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава первая. Местный колорит

Да-а-а… Рига – прекрасный город. И «Цветочная» улица, на которой и про Штирлица снимали, и про Холмса тоже. Она за Домским собором прячется, слева. А на ней прекрасный ресторанчик (уж и не помню, как назывался) с полуподвальным баром, с глиняной посудой, который иначе, как средневековый трактир и не воспринимался – такое там было всё прочное, мабутное и состаренное. Учредителями (тогда и слова-то такого не было!) у него были охотхозяйство, рыбсовхоз и Курземский пивзавод – вы представляете, какая там была кухня?!! Недавно приехавший из Латвии знакомый – живёт там – говорит, что нет его уже. Давно нет.

В центре Риги, недалеко от вокзала, был музей Латышских стрелков. Экспозиция, выдержанная вполне в духе большевистской пропаганды, была, тем не менее, интересной – кое-что из ранее неизвестного, нам, молодым морским офицерам, удалось для себя почерпнуть. На площади спросили дорогу у благообразного седого старичка в клетчатом кепи. Он не сослался на незнание города и на незнание русского языка, а, напротив, приятно уху растягивая гласные, очень благожелательно и обстоятельно нам всё разъяснил. А затем, сладко прищурившись на регалии флотских мундиров, проговорил:

– А всё-таки Ленин не доверял русским.

– Это почему? – ошарашено спросили мы.

– Ну-у-у… Его же даже в Кремле наши стрелки охраняли!..

Едем автобусом из Калининграда в Лиепаю. Советск. На прилавках – шаром покати. Пересекли мост через Неман – Литва. Два шага, и – изобилие!!! Ну, колбасу и хлеб на глаз ещё как-то узнать можно. На банках же и упаковках – ни одного русского слова. Русский язык, как по уговору, тоже все позабывали. Купили пачку масла в дорогу. На бутерброды. В автобусе оказалось – маргарин.

Шилуте. Автовокзал. Ворота в социалистический запад – в Прибалтику. Вокруг площади в тени вековых лип – уютные домики-прилавки, плетёные из лозы. Шашлыки, сортов пять разливного пива вплоть до тёмного. К пандусу подъезжает калининградский автобус. Выходим. Ларёчки, только что так манившие сквозь автобусные окна… закрыты все до единого. Стоянка – всего полчаса.

Паланга. Долго едем пригородом, любуясь игрушечными коттеджиками по обеим сторонам дороги. Неожиданно справа домики обрываются и открывается площадь, мощёная красноватой плиткой. По периметру – магазины, магазинчики, лавчонки, кафешки и ресторанчики. Мы, оказывается, давно в городе – это ж автовокзал!.. Стоянка полтора часа. Пробираемся к передней двери, на ходу обсуждая меню предстоящего обеда. Водитель, дождавшись пока мы с ним поравняемся, прищурился и спросил:

– Ребят, а у вас «гражданка» есть?

– Есть, а что?

– Ну, вот и переодевайтесь. Чтоб успеть за полтора часа пообедать!

Наконец, въехали в Латвию и скоро Бернаты уж. В Бернатах надо бы остановиться. Дел на копейку – передать посылку начальнику погранзаставы. Правда, следующий автобус только вечером, но до Лиепаи осталось-то чуть больше десятка километров. И просили нас очень… Да доедем уж как-нибудь!.. Пошли искать военкомат или комендатуру – знали только позывной оперативного телефона. Часа через два стало казаться, что попали в город глухонемых. А так как Бернаты, по сравнению, например, с недавно проследованной Палангой – дыра дырой, то ещё и довольно агрессивных глухонемых. Всё это вкупе с июньской жарой начинает уже порядком доставать. И тут напарываемся на гарнизонный патруль. К тому же сухопутный. По давно выработанной привычке напрягаемся и приводим в порядок форму одежды – сдвигаем фуражки с затылка на положенное им место. Но «сапоги» нас уже заприметили и прибавили ходу в нашу сторону. Вот, бль-ль… ля-а-а-а!.. Руки сами зашарили в поисках документов.

Начпатруля подлетел и, на ходу козырнув, спросил с удивлённо расширенными глазами:

– Ребят, вы чего тут?

Несколько опешив от «ребят», объяснили, что так, мол, и так, продолжая мять в руках удостоверения личности и командировочные предписания, которые, судя по всему, никто и не собирался у нас проверять.

– А когда автобус ваш?

– В 23.15.

– Та-а-ак… В комендатуру пошли!

– Да мы ща машину поймаем, ящик вот завезём и – в Лиепаю!..

– Не-не-не-не! В комендатуру давайте!..

– Да за что в комендатуру-то?!!

– Давайте-давайте… Лиго сегодня, а там вам ништяк будет – специально караул от ВДВ выхлопотали!

Чего сегодня нам будет ништяк от ВДВ? Не уловив логики и ничего не поняв, сбитые с толку, мы поплелись за начальником патруля. Бойцы-патрульные расхватали наши пожитки и мы двинулись в комендатуру маленьким, но грозным подразделением аж с тремя офицерами во главе.

Часа через два с половиной во двор комендатуры влетел взмыленный УАЗик и из него в ядовито-зелёной фуражке вылез «пятнадцатилетний капитан» погранвойск. В смысле, капитан, который, судя по возрасту, уже лет пятнадцать, как звёзду майора ждёт. Он сухо, со стальным прищуром – видимо, сказывалась долгая жизнь в по-гранзоне – выспросил нас об обстоятельствах нашего возможного отъезда и тоном, не терпящим никаких возражений, подытожил:

– Поехали ко мне в хозяйство. Грузите манатки в бобик.

– Да спасибо, капитан, не надо! Нам тут ехать-то шиш да ни фига осталось – к тебе больше промотаемся!..

– Завтра дам машину, бойца… Доставлю до места в лучшем виде. Вам в Вентспилс? – спросил он абсолютно, как местный, с ударением на последний слог.

– Да ну-у-у… В Лиепаю нам. В Тосмаре даже!

– Тю-у-у! Тут ехать-то!..

– Так и я говорю…

– Всё! В Лепаю, так в Лепаю, – опять «по-местному», опуская «и» и делая ударение на «е», проговорил капитан, – Дома договорим. Тем более, что по дороге нам – мне самому завтра в Вентспилс надо.

– Концы, однако…

– Чё-о-о-о?!!

И капитан… преобразился! Серые стальные глаза совсем спрятались в лучиках морщинок, идущих от них к вискам, и весь он как-то подобрел, что ли?.. Улыбающийся во весь рот капитан стал совсем похож на нормального человека, и, видимо, даже хорошего мужика, а не на солдафона, заряженного на исполнение служебного долга.

– Мила-а-ай!.. Какие концы?! Где ты здесь концы-то увидал?!! Я вот с Алтая сам. С-под Барнаула, слыхал? Так вот как они тут с Литвы в Эстонию ездят, мы там так по девкам шляемся! Сибирь же, мать её!.. А здесь чего? Три плевка на карте! Тя как звать-то? Серёгой? Ну, во-о-от… А я – Лёша.

Где-то после часа езды Лёша гордо обвёл горизонт рукой и провозгласил:

– Вот. Моё хозяйство. Охота. Рыбалка – и, помолчав, добавил – Грибы-ягоды, мать их…

Вдалеке, справа от дороги, показалась ярко жёлтая будка с синей полосой, а рядом с ней такой же мотоцикл с коляской. Странно… По нашим меркам – глухомань: асфальтовая однорядка без бордюров, справа и впереди – лес стеной, слева – поле до горизонта, а будка-а-а!.. И не будка даже, а вполне комфортабельный финский домик – свежевыкрашенный, аккуратненький… Ну, как с картинки! Такой вот сельский пост ГАИ.

Показался и гаишник. Несколько мгновений он вглядывался в нашу машину, потом вдруг повернулся к нам спиной и замер. Затем, как бы размышляя, сделал пару нерешительных шагов в сторону поста и… твёрдой походкой направился вовнутрь.

– От-сссу-у-у… – выдохнул Лёша, и в голос добавил – Кирюш, притормози.

Капитан вылез из УАЗика и, выбрав точку ровно посередине между УАЗиком и постом, остановился, широко расставив ноги, склонив голову набок и заложив руки за спину. Секунды шли…

Наконец, на пороге нехотя показался сержант-гаишник. Длинный, белобрысый и невыразительный – в фуражке, форменной рубашке с короткими рукавами и расстёгнутым воротом. Чуть помедлив, он вразвалочку пошел к капитану и, подойдя, отдал честь рукой, на запястье которой болтался полосатый жезл. Алексей, не дослушав рапорта, перебил:

– Почему не досматриваем машины, въезжающие в погранзону?

Сержант выпучил глаза и начал – Я-а-а-а…

– Ты!!! Ты-ы-ы… – Алексей задохнулся и, не меняя позы, весь подался вперёд, что казалось, будто вот-вот рухнет на гаишника. Дальше пошёл текст не для радио. Хотя видеоряд был замечательный: сержант долго и мучительно застёгивал ворот, борясь с острым кадыком, бегал на пост за галстуком, потом за заколкой для него, перекладывал жезл в левую руку, проверял ребром ладони правильность кокарды и изредка блеял что-то невразумительное…

Когда чуть отъехали, Алик, мой спутник в скитаниях по Прибалтике, спросил:

– Лёш, так ты здесь «царь и Бог, и воинский начальник»?

– Погранзона, режимный объект. Моя власть тут – верхняя. И напомнить об этом лишний раз ой, как нелишне. Тем более, что всегда есть кому… – Алексей заметно помрачнев, зло и свистяще повторил – «Здесь-сь-сь, здесь-сь-сь…» Я здесь, скорее, как комендант осаждённой крепости. Вылазками пробавляюсь…

– Ну, так ведь есть закон о Государственной границе? Се-се-сер, вроде. Наша территория…

– Ты её метил, территорию-то эту? А я вот, вишь, только этим и занимаюсь… Понимаешь, Олег, в этих местах, как последний схрон засыпали, ещё и тридцати лет не прошло. Помнят… Мать их. Мно-о-огие помнят.

Съехали на просёлок, а потом и просто в лес с едва угадываемой колеёй, и под шуточки, что Лёха служит «там, где кончается асфальт», нас прищучил секрет, буквально из воздуха материализовавшись перед капотом. На просеке стояли два здоровых молодца, и один из них подавал машине знаки остановиться. Оба были с расстёгнутыми воротами гимнастёрок, но с белоснежными подворотничками. Оба с засученными рукавами. У обоих на пузе «калаши». Секрет-то секрет, но вывалили они почти всем нарядом – позади, на самой опушке стоял ещё один боец, а рядом – «хвост» с немцем-кобелём на поводке. Видимо, знали, кто едет. Ждали…

– Мои, – самодовольно обронил Лёха и полез наружу. Инспектировать. Надо сказать, что инспекция прошла без демонстрации приёмов строевой выучки «на месте, в движении и с оружием». Погранцы просто и очень по-свойски что-то обсудили, Лёха пару раз махнул в сторону поста ГАИ, один из бойцов глянул на часы и вся хевра, элегантно откозыряв, исчезла, растворившись в лесу…

Уже глубокой ночью (хотя и стемнело почти только что) под навесом бревенчатой бани, которую бравые «мухтары» срубили на берегу лесного озера, сидели распаренные начзаставы Лёха, его замполит Юрий, его старшина Иван Филиппыч и мы. Нам с Олегом было довольно строго заявлено, что гуляем всю ночь. Польщённые вниманием, мы не очень-то и возражали. Стены сруба были украшены огромными и пышными венками из дубовых веток и простеньких цветочков вперемешку с дубовыми же банными вениками. Такие же венки и веники были развешаны под потолком самого навеса и на его опорных столбах. По углам открытой импровизированной терраски стояли кадки и вёдра с папоротником, а весь порог, ведущая на неё лесенка и перила терраски были усыпаны свежесрезанной крапивой. Аромат от всего этого стоял потрясающий!..

В центр струганного стола водрузили большое блюдо, буквально заваленное сыром самых разных сортов, причём о существовании некоторых из них я доселе и не подозревал. Вокруг всё было уставлено плодами «охоты-рыбалки», а оставшееся пространство – запотевшими результатами «вылазок» из «осаждённой крепости». Количество запасённого кроме всего прочего пива поражало. Подступы к бане периодически оббегал огромный, почти чёрный мохнатый пёс с прямым по-волчьи хвостом – Айсарг. Возвращаясь, он тяжело плюхался под навесом среди мисок с едой и газеток с выложенными на них отходами кулинарного процесса. И ни к чему не притрагивался – то ли учён так был, то ли не мог уже.

Три жены – Лёшки, замполита и старшины – в парную сходили всего раз. Да и то баловство одно – минут на десять перед нами забежали, и выскочили. Столом занялись. А сейчас посылку разбирали. И что странно – посылка была Лёшке, а гостинцы достались всем. Нам тоже всучили по паре толстых носков из собачьей шерсти, «с двойной пяткой». И ехать дальше вообще никуда не хотелось – ни на автобусе, ни не на автобусе…

Неожиданно старшина с супругой активно зашевелились, дав понять, что продолжение банкета будет, и оно – обязательно.

– Да куда?.. – запротестовали было мы с Аликом, но Лёха решительно пресёк пререкания, выложив, с его точки зрения, убийственный аргумент:

– Это так, перекусили пока. А будет – уха. Тройная! – поискав глазами по столу, он нашел «Беломор» и, смачно продув папиросу, закурил, – Пойдём-ка… пройдемся пока.

Поднялись все, включая Айсарга. Нам с Аликом выдали по офицерскому бушлату с коричневыми цигейковыми воротниками, а тельники мы заправили в заранее выданные грязно-песочные штаны-«афганки».

Оказывается, на костре за баней уже закипал полутораведёрный котёл, переделанный из огромной армейской баклаги, а на приставленном к срубу столе были аккуратно выложены все ингредиенты – в порядке будущих закладок. Всё, что нужно, было уже пошинковано, а первая закладка – «ми-и-илочь непотрошёная… зараз с соплями прям» – была укутана в марлю, и к получившемуся довольно объёмистому мешку была привязана чистая бельевая верёвка. На вторую закладку были приготовлены выпотрошенные, без жабр и голов, но в чешуе – окуни с ершами. Эти не были пока упакованы, а просто горкой лежали на большом куске марли. На третью – чудовищные куски судака и щуки. И под занавес, перед самым съёмом с огня – миска чищенных раков! По всему, уха даже «четверная» получалась. И настоящая – пресноводная!..

Засуетившись вокруг баклаги, старшина с женой тут же переругались, потому что она рвалась пассеровать все овощи подряд, а он категорически возражал:

– Нэ надо, я те грю!.. От баба упэртая!!! Шо нэ попросишь зробить, усё – борш-ш-ш… Це ж уха!

– Иды-ы-ы!.. Раскомандовался… – огрызалась та и всё делала по-своему на заранее прилаженной электроплитке. Им никто не помогал, да они и сами никому «нычо?го» брать не разрешали, тут же единым фронтом нападая на покушавшегося. Народ, надев на головы снятые со стен венки, сразу стал похож на какую-то банду леших, и, расположившись вокруг них полуколечком, стал, на чём свет стоит, хаять весь процесс. Женщины то и дело ухахатывались до колик, обзывая старшину почему-то Янисом, а он от них отчаянно отбивался, стараясь избавиться от постоянно напяливаемого на него венка. Замполит притворно качал головой и сокрушался, что нет, не будет, видно, из Филиппыча толку…

– Пошли-пошли… Глянем, – сказал Лёха, увлекая меня к берегу за локоть.

– За папоротником? Веночки-то на прогулочку не оденете? – игриво окликнула нас жена замполита и весело расхохоталась на Лёшкино «вечно ты с глупостями».

– Далеко-то не уходите – у нас ещё купание запланировано!.. – окончательно напутствовала она нас под общий взрыв хохота.

Айсарг начал выписывать «пастушьи» восьмёрки, то убегая куда-то в непроглядную тьму вперёд, то, наоборот, далеко назад, видимо, инспектируя оставшихся. Спустившись к озеру, мы начали огибать его слева и уже довольно далеко ушли. Противоположный берег вздыбился в огромный темный холм с двумя вершинами – правая была чуть пониже. Я поминутно оглядывался, но Лёха уверенно сказал, что нас догонят, и мы начали взбираться на холм, густо заросший кустарником с одинокими, то тут, то там торчащими высоченными соснами, держа всё-таки поправее. Чем выше мы забирались, тем кустарник становился реже. Но не пропадал, а рассыпался по холму уже отдельными островками. Зато появились огромные валуны, тоже разбросанные на холме то по одному, а то и по несколько. Позади раздались едва слышные голоса и весёлый смех, и тьма внизу сгустилась вокруг двух пар чуть более светлых пятнышек – видимо, женщины вытащили на прогулку по окрестностям и Олега с Юрой. Папиросы Лёха забыл и мы, усевшись на огромный плоский валун, курили мои «московские дары» – «Яву» явскую в мягкой пачке. Впереди, метрах в пяти-в шести, на таком же валуне застыл Айсарг – он сидел прямо-прямо, обернув себя тёплым хвостом, и напряжённо смотрел куда-то вдаль…

– Лёш, а где ж граница-то?

– А там, – он махнул рукой в сторону Айсарга, – Прямо. Метров с полста.

– А море?

– А оно, милай, граница и есть.

– Пойдём глянем?

– Пойдём.

Я мысленно приготовился к спуску с холма, но не успел и трёх шагов сделать, как открылось… море. Море с берега всегда неожиданно открывается и – ошарашивает величием!.. И тут же закололи в лицо миллионы прохладных и чуть влажных иголочек, и – запах. Ни с чем несравнимый запах моря.

Дойдя до камня, на котором сидел Айсарг, я уселся рядом с ним. Море выходило из-под холма спокойным, тихим и темным, тут же осветляясь и к горизонту напоминая уже чашу жидкого серебра. Горизонт – тонкая, с волос буквально, тускло поблескивающая линия от края и до края. А прямо вверх от неё – иссиня-чёрное небо. Кое-где на секунду-две испуганно выглядывали звёзды и тут же прятались в этот чернильный мрак. Луны не было вовсе – видимо, она так странно подсвечивала море откуда-то из-за неразличимых нами туч.

– Погода-то не очень – через полчаса-час может жахнуть, – сказал подошедший Лёха и, ни к селу, ни к городу прибавил, – Жаль, ненадолго…

– Почему это?

– Да всё потому же, – ответил он сухо, как бы закрывая тему.

Левее нас и совсем рядом, кабельтовых в трех-четырёх, густо темнел будто очерченным силуэтом ладненький МПК.

– Граница-то там скорее, чем здесь, – сказал Лёха и указал на противолодочник.

– Бранд-вахта?

– Ага. Коллеги. Закурим, что ли?

Внезапно у «коллег» вспыхнул яркий огонь прожектора. Луч его зайчиком заплясал по воде – сначала беспорядочно, а потом всё спокойнее и, наконец, стал описывать по поверхности плавные дуги, раз за разом всё более приближаясь к берегу. Вскоре зайчик пропал, но прожектор всё также ярко горел и был неподвижен. Было очевидно, что луч его выбрал что-то на берегу и теперь внимательно это «изучает».

– Интересно, что он там нашёл?.. – проговорил я, давая Лёхе прикурить.

– Лиго. Небось, девок голых в дальномер разглядывают.

– Да? Лёш, я уже второй раз за день слышу это слово и, кажется, именно ему обязан твоим гостеприимством.

– А ты что, про Лиго и не слыхал вовсе?

– Да нет… Может, просветишь?..

– Ай, Лёша, Лёша, – обратился он к самому себе, – не подвело чутьё-то! А вообще-то в Прибалтике летом бывал? – спросил он уже меня.

– Ну да… Много раз.

– И в июне?

– А щас что, август, что ли? Да и раньше тоже бывал… Вот в санатории, в Майори. Да, где-то с середины мая и по середину июня – ровно 28 суток.

– А-а… Значит, 23-го числа тебя уже не было.

– Так, Лёш – сегодня 23-е-то Это что, принципиально так? Так вот он я, здесь…

– Сегодня, Серег, уже 24-е давно. В ночь с 22-го на 23-е – день летнего солнцестояния. А в следующую ночь – Лиго и есть. Праздник такой местный. Для латышей – самый важный в году. Важней, чем Новый год. А для нас – самая большая нервотрёпка за? год!

– Так может, мы зря припёрлись? У тебя, поди, работы невпроворот?..

– Вполне могло быть и хуже, если б вы вообще не припёрлись. Тем более, что мы его тоже, как видишь, празднуем. Ну-у-у… Как умеем. Но я вашим в Балтийске удивляюсь – день в день послать сюда своих офицеров и… не проинструктировать! Не предупредить даже!..

– Лёш, запугал совсем. Может, ты хоть расскажешь?

– Чё ж не рассказать? Покажу даже. Видишь камни те? – и он указал на нагромождение валунов метров в тридцати вперёд и левее нас, – оттуда всё и откроется, хотя там и пониже. Но там склон совсем лысый и прибрежную полосу аж до самого мыса видно. Пошли что ли? Поднимайся…

Уклон был, но небольшой совсем. Но мы всё равно вынуждены были продвигаться чуть бочком – слева стеной стоял кустарник, уходя влево и назад и снова поднимаясь ко второй вершине, а справа камни стали попадаться всё чаще и чаще, поневоле оставляя нам лишь узкую тропку, ведущую в небольшую впадину между вершинами холма. Айсарг шёл замыкающим, легко перепрыгивая с камня на камень. Сначала внизу ничего, кроме тёмного лесного ковра, нельзя было разобрать. Да и он-то скорее угадывался, чем виделся. Просто потому, что там по логике должен быть лес. Потом справа появилось тускло поблескивающее море, и полоска его становилась по мере нашего спуска всё шире и шире, постепенно забирая всё пространство слева от холма.

– Мы на мысе, что ль, Лёш?

– Да, – коротко ответил он, не оборачиваясь – правой рукой он ощупывал каждый валун, ища точку опоры, а левой держал равновесие.

– А кустарником нельзя пройти?

– Можно. Обдерёмся все…

Позади справа, всего в каких-нибудь десятках метров, послышался разговор.

– Ну, что, Юр? Там они?..! – послышался слегка встревоженный голос Надежды, Лёшкиной жены.

– Припёрлись-таки… Передохнём, – Лёха повернулся. Я протянул ему пачку, но он замахал рукой, – Враз срубят.

– А сами не найдут?

– Не-е-е… Девки сюда не сунутся – ноги переломают.

– А Юрка?

– Что он, дурак, что ли? Он и так допёр, что мы здесь.

– Нет их здесь… Сама видишь, – послышался Юркин голос с того места, откуда мы только что пришли, – Айсарг уже минут двадцать, как не прибегал.

– Ну, вот же окурок лежит!.. Здесь они где-то, – Надежда уже тоже подошла.

– Жена пограничника! – прошептал Лёха, улыбаясь во весь рот.

– Куда ж они подевались-то?..!! – тон Надежды стал раздражительным.

– Образцовая офицерская жена – на Лиго ей нужен муж! – Наташка. Замполитша.

– Юр, ты Наташку не бьёшь?

– Бью, – просто отозвался Юрка. Лёха беззвучно заржал. Там все заржали в голос.

– Ой, он меня так бьё-о-от!.. Он у меня такой си-и-ильный… – Наталья явно висла на муже.

– Надюш, пойдём. Ребята, наверно, уже с ухой ждут, – начал уговаривать Юрка.

– Да ребята твои пока вдрызг не разосрутся, не будет вам никакой ухи. Галка сначала Филиппыча доведёт. И пото-о-ом только за уху вашу возьмётся!.. У них вдвоём-то вообще ничего не выходит…

– Конечно, доведёт. И знаем мы, за что она возьмётся… – сладко потянула Наталья, – Как март – так в роддом – Лиго ж!..

– Наталья!.. – смутилась Надежда. Перед Олегом, видимо, – И слава Богу!

– Конечно, слава Богу. Это я к тому, что кое-что выходит, значит. Вдвоём-то, – все снова заржали, а Наталья начала притворно канючить, – Ю-у-ур… Ну, пойдём отсюда, Ю-у-ур!.. Пойдем на озеро, а? Костёрчик сложим…

– Дождь будет, Наташ. Да и до рассвета не так, чтоб много осталось. Ночь-то самая короткая…

– Ну, Ю-у-ур!.. Ребята дров наготовили. Из расположения бочку приволокли…

– Бочку? Что за бочку ещё? – Юркин голос стал пристрастным.

– Ой!.. Да она старая уже… Рассохлась вся. Филиппыч им са-а-ам разреши-и-ил, – снова начала ластиться замполитша.

– Правда, Надюш, пойдём. Ну, были они здесь. Ну что, ты не знаешь его, что ли? По постам, наверно, двинул… – Лёха молча показал большой палец.

– Ну ладно, пойдем, – сдалась Надежда, – Объявятся, – и Наталья тут же притворно-салонно заворковала:

– Пойдёмте с нами, Олег. Пойдёмте-пойдёмте! Вы нам очень… очень поможете!..

Вот и Алику досталось, – подумал я, – Бедный пацан!

Откуда-то с противоположного спуска с холма послышалось разноголосое «ау-у!..», потом смех и Натальино ласково-многообещающее «ну и чёрт с вами!», обращённое явно к нам.

– Всё. Давай курить, – Лёха выудил из смятой пачки сигарету, чё-то там попытался рассмотреть, и спросил, – У тебя много ещё?

– Как курить будем.

– Ничего, щас достанем… Вот, гляди, – он обернулся к чуть выступающему берегу и показал в темноту рукой, – вон погранзона моя заканчивается. Во-о-он… По границе леса прям. С километр отсюда, чуть меньше… Видишь?

Я честно напрягал зрение, но ничего кроме тёмного клочка берега и серебристой воды, разглядеть не мог. Но тут мне на помощь пришла любопытная бранд-вахта – справа из-за валунов осторожно вылез лучик прожектора и начал ме-е-едленно ощупывать лес. Стало понятно, что здесь – да, именно лес. Потом появилась какая-то проплешина – даже отсюда понятно было, что большая – опять чуть-чуть лес и, наконец, серый однообразный берег. В какую-то крапинку.

– Песок. Дюны пошли. Короче, зона отдыха – пляж… И прочее, – прокомментировал Лёха.

– Что-то россыпей голых девок не наблюдается.

– Е-е-есть они там… Есть. И не одна сотня, поди. И не одних девок. Далеко – даже восьмикратка толком не берёт.

– А что за поляна такая была?

– Личное изобретение – вырубка. Хотел ещё сделать, да и за эту шею так намылили – мама, не горюй!..

– А на фига? Она же в твоей зоне.

– То то и оно – дорога там подъездная. И проходит по моей зоне, по лесу. И ни хрена видно не было. А сейчас, если под фарами идут, всё, как на ладони. А кордон у меня там, аж у самого пляжа. Стало быть, контроль только за выездом. А въезд… Ну ты сам видел, какой там контроль на въезд. Только секретами и спасаюсь! Э-э-эх… Мне б там полноценный КПП соорудить!..

– Ну и соорудил бы!.. Ты ж тут «царь и Бог»!

– Да я уже плешь проел в отряде. И там, кстати, не против. Но… О, Серёг, а ты знаешь, как в Москве контора называется, на которую решение всех этих вопросов на местах повесили? – Лёха хохотнул и торжественно продекламировал, – «Управление по взаимодействию с администрациями временно оккупированных территорий»! О как!!! Понятно, что нужна такая. На перспективу, так сказать, на всякий пожарный… Но под такой вывеской в текущий-то момент можно ж вообще ни хрена не делать. Вот им и подбрасывают… задачки-то. Но можно ж было такое-то подразделение… если уж не заново сформировать, то хоть из управления вывести! Чтоб людей не пугать. А то и так тут некоторые поговаривают, что, по сути-то верно.

– Верно, что «временно»?

– Верно, что «оккупированных».

Я уставился на Алексея, не зная, как реагировать.

– Лёш… А тебя не очень… заносит?

Теперь пришла очередь ему на меня уставиться. Он смотрел недолго – секунду-две. Но очень испытующе. А потом уверенно произнёс:

– Нет, Серёг, не очень. В самый раз.

– Ладно, не бери в голову. Я так… Но ты объясни: здесь погранзона, упирающаяся в море, и сюда – нельзя. Там тоже море. Но туда – можно. В чём разница-то?

– Говорю ж, зона отдыха. Отдыхать людям где-то надо? Надо. Во-о-от. У меня лес до уреза воды. А там – пляж, дюны… Местность открытая. Просматривается. Кстати, тоже моя зона ответственности, но – не погранзона. Не режимная. Патрулируем только. Но сегодня соваться – себе дороже… Ну, поговорили и будя. Передохнул? Полезли дальше – Лиго смотреть. Вот эту кучу справа обогнём и будет тебе… Лиго!

И мы стали карабкаться дальше. За Айсаргом уже – пёс сам сообразил, куда мы идём, и теперь возглавил процессию. Скоро «дорога» стала совсем ровная, без булыжников и растительности, и я выбрался на небольшую площадку, которая справа обрывалась крутым склоном холма, а слева упиралась в нагромождение валунов – мы их всё-таки обогнули. Море теперь было со всех сторон, и никакого Лиго, кроме открывшегося заново противолодочника, не наблюдалось. Оперевшись на крайний валун, на котором опять изваянием застыл Айсарг, меня поджидал Лёха.

– Ну иди, любуйся, – и Лёха сделал широкий приглашающий жест, пропуская меня вперёд. Я вышел из-за нагромождения камней и… обалдел!..

Влево уходил довольно пологий «совсем лысый» склон. Внизу он всё-таки обрастал растительностью, постепенно превращаясь в лес, выходящий к морю. Берег лежал широкой дугой до следующего мыса – тоже пологого, и к вершине начинающего темнеть – там снова начинался лес. А между двумя тёмными пятнами лесов по берегу тянулась полоса дюн шириной метров в триста, обрамлённая слева редкими корабельными соснами. И от этих сосен до самого берега всё пространство было усыпано десятками… нет, сотнями даже! – оранжевых подмигивающих огоньков!.. Они начинались метров в ста от Лёшкиного леса и в начале попадались редко – по одному, по два-три… Потом всё чаще и больше, расстояния между ними всё сокращались и сокращались и где-то с середины песчаной полосы и аж до самого мыса пляж превращался в море самых разных, каждый по-своему мигающих оранжевых огоньков, будто рассыпанный кем-то бисер. Маленькие, большие, огромные… Сверкающий под ночным небом ковёр!..

– Лёх… Что это? – внезапно севшим голосом спросил я.

– Лиго, – ответил он просто. И, помолчав, добавил, – Костры. Или бочки.

– Какие… бочки?

– Горящие. Бочки жгут. Старые, ненужные. А может, и не очень – хрен их знает.

– Зачем?!!

– А вот чтоб ты, например, из своего далека знал, что они уже празднуют. Кто первый зажёг, тот и молодец!

– А-а… а костры тогда зачем?

– А костры – для другого. Хороводы водить, прыгать через них, рассесться вокруг да попеть хором.

– Прыгать?.. Зачем? Ну… То есть понятно, зачем. У нас, говорят, тоже такие забавы были…

– Во! Молодец, Серёг – были! А у них – есть. Да и не очень забава это – очищает огонь на Лиго-то.

– От чего?

– От скверны, от болезней… От мыслей плохих, от неприятностей нынешних и несчастий будущих – от всего плохого. Для того и голышом купаются. Чтоб очиститься. И обязательно – гуртом.

– Почему?

– По одному – страшно. По одному – нечисть морская утопит. Водяные там, русалки…

– Так это ж сказки!

– Сказки, – спокойно согласился Лёха, – А потом так же гуртом по лесу шарятся, папоротник ищут. Цветущий!..

– Так я слышал где-то, что он, вроде, и не цветёт никогда?

– Да на хрен он им облокотился?!! Голышом, с бабой и в лесу! Ты б искал?

– Свальный грех?

– Не без этого, Серёг. Не без этого… Но рождаемость к весне повышает существенно – статистикой подтверждено. Вот такие вот сказки. А эти сказки тебе ничего не напоминают?

В голове калейдоскопом понеслись голые бабы в венках, сигающие через костры парни с девками, лесные хороводы и прущая к реке, в чём мать родила, толпа… «Андрей Рублёв»!..

– «Андрей Рублёв»?

Лёха вскинул внимательный взгляд:

– Видел, что ли?

– Случайно. Жена в Москве на какой-то клубный показ вытащила. Полузакрытый…

– Вот и я тоже. Не случайно, правда. В Риге. На курсах. Так сказать, повышения квалификации… командного состава погранвойск. В качестве примера разлагающей деятельности творческой интеллигенции на неокрепшие умы рядовых советских граждан. Показ, правда, закрытым был. Совсем. Но не в фильме дело. О чём он снят-то? Как его… эпизод этот, что ли? Или фрагмент?.. О чём?

– Ну, и о чём?

– Праздник такой был на Руси – Иван Купала. Купало, если точно.

– А-а… Ну, знаю я его. Так это ж язычество какое-то, вроде?

– Ишь ты!.. Садись, атеист – «пять»! – Лёха насмешливо посмотрел на меня, склонив голову набок. И, помолчав, продолжил, – А и правда, садись. Закурим, что ли? Стоп. Отставить… – остановил он сам себя и, подняв голову ко второй, более высокой вершине холма, гаркнул, – Курить есть чего?

Кусты, которые были от нас метрах в десяти-пятнадцати, не больше, чётко ответили:

– Никак нет!

– Ладно врать-то. Найди.

– Да где? Да и не положено нам, тащ-к-дир. В наряде-то…

– Учить меня будешь, салабон, что вам положено, что нет? Тебе не стыдно за командира? Я уж на флоте почти на котловое довольствие встал, – и закончил уже куда мягче, – Найди, Борь…

– Есть, – ответили кусты, и что-то там малость зашуршало, удаляясь.

– Лихо!.. – я был действительно поражён, – и много их тут понатыкано?

– Достаточно, – Лёха самодовольно улыбнулся, машинально посмотрев на часы – Службу правим… Давай твоих покурим, пока бегают, – а закурив, будто без паузы продолжил, – А был бы православный праздник, праздновал бы?

– Ну-у-у… Как-то своё, вроде. Ближе…

– Не гони. Кому ближе? Тебе? Мне? Да мы с тобой в любую церковь зайди не по служебной надобности – что в православную, что нет – где-то через месяц в народном хозяйстве окажемся. С волчьим билетом, – Лёха затянулся и продолжил, – А ведь Купало, Масленница, Святки-Колядки – всё «язычество какое-то», – подмигнул мне Лёха и продолжил, – А в памяти народной сидело так крепко, что и церковьто сдалась. Как говорится, что не можешь предотвратить – возглавь. Вон Ванька-то Купало не один был – там ещё и Аграфена Купальница была. Так к нему тут же Иоанна Крестителя приплели…

– Слушай, откуда ты всё это знаешь-то?

– Серёг, я, конечно, закордонник всего навсего, и служить должен, куда воткнут. Но я ещё и чекист и доподлинно выяснить обязан, что за это говно, куда меня воткнули, и почему оно воняет именно так, а никак иначе.

– Так ты что, и по-латвийски говоришь?

– По-латышски, – поправил он меня и сказал, как о само собой разумеющимся, – Говорю. А как же мне «с администрациями временно оккупированных территорий» дела-то править? – он усмехнулся, – А что, если военный, так обязательно по пояс деревянный?

– Нет, но… Никто ж не учит.

– Ну и дураки, что не учат. Не отвлекайся. Так во-о-от… Крестителя, значит, приплели. Празднуйте, мол, можно. Да со временем только его и оставили. Ну-у-у… чтоб без купаний разных… Без папоротников. Однополо так, – Лёха сбоку посмотрел на меня и добавил, – Шучу. Но… не вытравила церковь Купалу-то – так его Купалой и кличут. А мы, вишь, травим, – неожиданно закончил он.

– Кто это «мы»?

– Ты, я… Полно народу. А ведь это – корни наши.

– И свальный грех?

– Не-е-е… Свальный грех нам ни к чему. А в церковной редакции – вполне целомудренный праздник получается. Чё не праздновать? Без попов, понятное дело. И без свального греха – другие мы. У нас с этими купаниями от всего праздника один свальный грех и останется.

– Чем мы другие-то? А эти чем такие особенные?

– Таш-к-дир!.. «Стюардесса» пойдет? – «ожил» кустарник.

– Пойдёт, Борь. Давай, – и Алексей, глянув на часы, как бы про себя заметил, – пять минут сорок две секунды.

Из кустов выломилось нечто бесформенное с косматой башкой и скрылось за валунами, а спустя некоторое время эта же башка показалась уже над ними. Видимо, боец рванул напрямки, причём одна рука, и именно правая, была у него занята автоматом. Выбравшись наверх, он буркнул «здорово, Айсарг!», на что пёс вильнул хвостом, и в три прыжка оказался перед нами.

– Расшибёшься, мартышка, – «поприветствовал» его Алексей. Бесформенность объяснилась «распятнёнкой»-маскхалатом с одетым на голову капюшоном, а косматость – одетым на капюшон венком из дубовых веточек.

– Напялил уже, – как бы недовольно проговорил Алексей.

– Маскиру-у-ует, – неопределённо потянул боец.

– Чё там?

– Пьют, поют, купаются. Тихо всё.

– К лесу не приближались?

– Ни-ни.

– Старшину поздравили?

– Обижаете, тащ-к-дир, – и боец протянул початую пачку «Стюардессы». Алексей раздвинул стенки пальцами и удовлетворённо произнёс:

– Девять штук. Должен буду, – на лице бойца отразилось «какие мелочи?..», а Алексей внимательно посмотрев ему в глаза, с прищуром спросил, – А кто там у нас богатый такой, что с фильтром курит?

– Не могу знать! Из расположения передали, – и глаза были ясные-ясные…

– Вот что, Борь. Мы сейчас у озера, в бане…

В ясных глазах Бориса абсолютно чётко проступило – «эка невидаль!».

– Как убудем в расположение, передашь по постам, что там рубон.

Весь вид Бориса стал выражать усердие и готовность сию же минуту выполнить любое задание Родины, партии и правительства.

– По два человека с наряда, но не чохом, по очереди.

Борис стал воплощением ответственности и сосредоточенности.

– За собой – прибрать.

Боря изобразил «о чём ре-е-ечь, начальник!..» и откозырял:

– Есть!

– Всё, вали.

Борька развернулся и полез на камень.

– Борь!

– А? – обернулся Борис, готовый спрыгнуть.

– Обойди. Переломаешься весь…

– Да долго, тащ-к-дир, – дальше два опорных прыжка вверх, «пока, Айсарг!», хвост, тяжёлое «плюх» с той стороны, шелест кустарника и – тишина…

– Вышколенные, – одобрительно и немножко с завистью произнёс я.

– Эти-то? Да-а-а… – Лёшка был доволен, но чё-то уж слишком, – Особенно, если учесть, что на заставе никому в голову не придёт мне не то, что неполную – просто распечатанную пачку передать. И что ходу туда – с полчаса бегом. В один конец.

Мы заржали. Отсмеявшись, снова закурили уже из его пачки и надолго уставились на огни.

– Лёш, а длинный он, пляж-то?

– Отсюда? Вот где сидим, и до мыса – тыща семьсот сорок два метра.

– Ой?..

– Серёг, странный ты какой-то. Это ж моя территория! В дежурке вон карта висит. Масштаб: в одном сантиметре – двадцать пять метров. А в сейфе – и того крупнее. Считали уж… Позиция идеальная, конечно. Хотя даже для СВД далековато. Но от того мыса, в обе стороны, уже соседей зона ответственности – перекрываем… И вот, не поверишь – не тайга, вроде, но места такие, что я бы лично… Если б на этом… На клочке этом своём схоронился, хрен бы меня лет двадцать кто нашёл!

Огоньки завораживали…

– Лёш, сколько ж их там народу-то, а?

– Ну, считай. Огоньков сотни три. У каждого огня человек по десять… Это минимум. Что за компания – десять человек? Нас вон, не сговариваясь, и то восемь вышло. Двадцать, правда, многовато уж. В среднем по пятнадцать возьмём. Вот и получается… Сколько ж получается-то?.. А-а, четыре с половиной тыщи. Это грубо. Бернаты да, считай, вся округа. Все тут. Латыши. И так по всей Латвии.

– И что. Вся эта орава… это… всю ночь голяком купается?

– Да нет, конечно, чудак-человек!.. Молодёжь только. А молодёжь, она везде одинаковая – поддать да девок пощупать. И наши такие же. Но – наши-то по чужим хатам пьют, когда там предков нету. А эти – все здесь. Старики, их дети, дети их детей, внуки, правнуки… Все! Конечно, каждый у своих костров, в своих компаниях, но – все. А и трахнутся молодые, что ж с того? Не в подъезде же, не в грязи, не в парадняке под лестницей, а… Да ты сам посмотри, красота-то какая вокруг – море, сосны!..

– Ну, а старшие-то чем заняты?

– Да тоже пьют! Пиво мегатоннами уходит. Хороводы водят, беседуют… Отдыхают, в общем. И так всю ночь – спать нельзя. Не положено.

– Почему?

– Нечисть лесная в эту ночь дюже вредная – спящего утащить может!..

– Опять ты! Я ж серьёзно, а ты про ерунду всякую…

– Да ерунда, наверно, – согласился Лёха, – Только ты вот чего на Новый год до утра гудишь? Правда, что ль Деда Мороза пропустить боишься? Вот они ерундой-то и маются – Ваньку выберут, если своего нет, и – че-е-ествуют!..

– Какого Ваньку?

– Так Иванов день же! Купало же Ванькой был. По-ихнему – Янис, древний бог плодородия. Дубовый венок – его. Всё, как у нас. Почти… И девку ему, чтоб Лигой звали. Лига сегодня тоже именинница. Вроде Аграфены нашей. Вот тебе и пара – стало быть, будет и плодородие. Наш-то бог плодородия Янис Филиппыч – поди, Галинку свою тоже у озера плющит… И молодцы!!! – Лёха аж зажмурился от удовольствия. И, помолчав, продолжил, – А у нас так празднуют? В городах, в посёлках позабыли уж все. Ты вон еле вспомнил. В лучшем случае, на пикничок-шашлычок выберутся, а как смеркаться начнёт – в тачку и домой. А ведь есть и у нас люди, в которых это крепко сидит. Вон Галинка Филиппыча-то! Ведь у меня старшина заставы кто? Филиппыч? А хрен тебе – она, Галинка!!! Бой-баба. Хохлушка из глубинки. Так она в натуре боится, что нечисть к ней заберётся – на всей заставе подоконники да порожки крапивой завалила!..

– А это ещё зачем?

– А не переступит нечисть через крапиву-то! Бойцы ржут, подкалывают её, но идут, косят. И крапивы заодно в расположении не будет – двойная польза-то, а? Тройная даже – Галка им потом с той крапивы таких щей наварит! А водила у меня… Земляк, кстати, твой, Кирюша. Умница. Так вот он ей и говорит: «Галина Тарасовна! Трубы-то печные мы с Вами упустили!.. А нечисть эта завсегда через трубу лезет». С Галкой плохо стало! Минут двадцать в ступоре была, потом еле с крыши сняли!.. Тут вся застава угорала, пока за вами не уехал. И уху сейчас под утро затеяла, чтоб самой не спать и никому не дать – вместе-то не так страшно!.. Ты не смейся, чё ты смеёшься-то? Тёмная она, да? А по мне – так светлей поискать ещё.

Лёха опять закурил и, чуть не насильно воткнув мне, продолжил:

– И у нас, на Алтае, празднуют кое-где. Да не в каждой деревне даже. И кто – соплячьё одно, без родителей. А соплякам на Купалу этого насрать – они и помнят только, что можно до утра домой не являться, что купание голышом по-любому будет – положено! – и что под это дело надо бухлом запастись. И без родительского пригляда выходит только пьянство да б…ядство!.. А эти – празднуют.

Где-то полыхнула зарница. Потом всполохи побежали по всему горизонту, делая силуэт МПКашки просто наклеенным – Лёшкины предсказания, похоже, сбывались. По кустам пару раз пробежал довольно ощутимый ветерок, но Лёха увлечённо продолжал:

– Вот гляди, ты мне всё про свальный грех толкуешь…

– Я?!! – но Лёха всё никак не мог успокоиться, будто опасался, что он не так мне что-то объяснил, а я его не так понял.

– Ну, я, я… Вот… Ещё пример. Не про латышей, правда. Про литовцев. В Латвии я с таким не сталкивался, врать не буду. Попал я на литовский хутор, на свадьбу. Случайно попал. Хутор, по местным понятиям – глушь. Но народу откуда-то понаехало – под сотню. И это, говорят, не много ещё, нормально. Стол под навесом, бабьё суетится, молодых нет ещё. А баня – здоро-о-овая, чуть ли не на взвод, а то и больше – натоплена уже. На хрена им такая баня, на хуторе-то? Приехали молодые. Из кирхи, между прочим. Во-о-о… И, прежде чем за стол садится, весь народ этот, всем кагалом… Ну, кроме дряхлых и сопляков совсем… С молодыми! Все – в баню!.. Нас с Надеждой тоже затащили, как не упирались мы! Но, смотрю, парится народ, ржёт, друг над другом подшучивает. Чё они там говорили, хрен их знает – там по-русски-то полтора человека могло. А я, хоть языки и похожи, тоже еле разбирал. Попарились – и за стол. И нормально всё – пьют, гуляют… А баня эта так всю ночь и топилась. И кому надо – так до самого утра туда и захаживал. И мало того, что из-за девок-то так ни разу и не передрались – пьяного ни одного не было! Ну, чтоб в лом. А ведь я знаю таких деятелей с политуправы, которые местных за выкрутасы эти за извращенцев просто держат. За похабников. Это наши-то! Нет, Серёг, никакие они не особенные – другие просто. Вон мы сегодня тоже парились. Вот бы всем кагалом туда набились, а? Чё бы было? Скорей всего ничего, но праздник бы напрочь смазали – сидели бы потом за столом, как деревянные, глаз друг на друга не поднимая, и через часок – глядишь, разошлись бы…

– Ну, не зна-а-аю!.. С Натахиными-то приколами?

– Ты Наташку не знаешь совсем. Внимания обращать не стоит – выпендрёж всё это. Юрку она до одурения любит и за него кого хошь порвёт. Вплоть до председателя КГБ включительно!.. Было дело, Юрку с того света тянули. Так Наталья его на ноги поставила и на ВВК всех так построила, что они, со страху только, ему где надо и где не надо «годен» записали. А Юрка-то её просто боготворит. Да мы все за ней, как за каменной стеной.

– Как так?

– А врач она. Доктор. Но так как ещё и стерва порядочная, то и профессию себе выбрала под стать – стоматолог!.. – Лёха заржал и, продолжая хохотать, продолжил, – Но на заставе – за всех. Вплоть до проктолога!!! Ой, мать их… Обложили со всех сторон: Галка за мной с пирожками носится, а Наталья – с тонометром. Плетёт моей, что у меня то то не то, то это, а моя слу-у-ушает, как дурочка, таблетки какие-то от неё таскает. А от Галки – отвары… Бр-р-р!.. – Лёшку притворно передёрнуло, – Так что я, Юрка и Филиппыч – самые здоровые мужики в погранвойсках!

– А твоя-то кто?

– Да тоже всё, как по писанному. У нас же офицерская жена кто – врач, учитель, домохозяйка. Врач есть. Домохозяйка тоже – Галка. А моя – училка! Химии и биологии. Правда, и домохозяйка тоже – работы не нашла здесь. Ну, занялась тут… Ленинской комнатой… Уголком Дзержинского, библиотекой. Юркин хлеб отбивает. У моих и так мозги набекрень, а она им ещё и книжки втюхивает.

Над дальним мысом взлетела зелёная ракета. Потом ещё одна. Еще. И так пять штук подряд. Потом разом три красных одновременно. Потом белые – парами. Раз… Два… Три…

– Что это, Лёш?

– Да ничего. Соседи мои решили в праздничке поучаствовать – салют им, вишь, устроили.

Взвилась ракета и над МПК. Вторая… Лёха заорал в кустарник:

– Кто шмальнёт – трое суток ареста! Всем передай.

– Е-е-есть!.. – обиженно донеслось оттуда.

Пляж по-своему ответил на приветствие. По кострам, видимо, начали молотить палками и они ярко вспыхивали, выбрасывая вверх огромные снопы искр – тут, там, сям… И вскоре весь пляж покрылся как бы ярко вспыхивающими звёздами. Лёшка покачал головой и задумчиво проговорил:

– Сплочённые… – и непонятно было, одобрительно это он, или нет.

– А ты слышал, как они поют? – вдруг встрепенулся он, – Слышал?

– Я? Слышал, вроде… – я покопался в памяти, – Или нет?.. Не помню, Лёш. По пьянке все поют.

– Не-е-е… Не «шумел камыш» в три горла плюс пол-литра. И не Хазбулата всей свадьбой, дурными голосами. Они народные песни поют. Свои. Соберутся в парках. В скверах там… В лесу вот – и поют. Десятками, сотнями, тыщами…

– Ну, уж и тыщами?..

– Да! Тыщами!.. Свои народные песни. А наши-то: «Чой-то они так сплочённо поют? Что их так сплачивает-то – без партии и правительства?». Празднуете? Ну, празднуйте-празднуйте… А мы вам – усиление нарядов дежурной службы, активизация работы с агентурой, пропаганда среди лояльного населения, выявление активистов и профилактика с неопределившимися!.. И был праздник-то национальный, а тут глядь – он уж националистический!!! Сами же наговняли, теперь сами же и расхлёбываем!..

– Тихо, Лёх!.. – заговорил я отчего-то хриплым шёпотом, – Бойцы услышат. Не дай Бог, стуканёт кто…

– Кому? Юрке? Или он кому? Из своих партагеноссе? Не смеши. Юрка не дурней нас с тобой, и сам всё отлично понимает. Мне иногда кажется, что даже лучше и больше, чем мы с тобой. Ну, уж больше, чем я – точно. Не, мне с замполитом повезло. Были б все замполиты такими, может, такого бардака-то и не было бы! А за бойцов ты не переживай – тот же Юрка им в понедельник, на политзанятиях, мозги вправит и, если надо, всё, что я тут накосорезил, подрихтует и согласует с мудрой национальной политикой партии. Не, вот, Серёг, ты скажи, почему они Лиго до сих пор празднуют, а мы Купалу – нет? Почему?

– Ну, почему-почему?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.