«ГРОМАДА». ОТЪЕЗД ДРАГОМАНОВА ЗА ГРАНИЦУ

«ГРОМАДА». ОТЪЕЗД ДРАГОМАНОВА ЗА ГРАНИЦУ

И в этот приезд в Киев, и позже — в семье, среди близких и знакомых, — Леся нередко слышала непонятные ей слова: «Громада», «москвофилы», «украинофилы»… Пройдет немало времени, и будет проделан огромный, кажущийся сегодня невозможным для постоянно борющегося со страшным, коварным недугом человека, поистине титанический труд по накоплению и переработке знаний. Неустанный поиск истины приведет Лесю Украинку уже в зрелом возрасте к изучению произведений научного социализма, и тогда сформируется ее собственное мировоззрение, наиболее ярко и зримо отразившееся в революционной поэзии и публицистике. И тогда все увидят, что как мыслитель Леся Украинка поднялась несравненно выше многих и многих прогрессивных украинских деятелей буржуазно-демократического и буржуазно-либерального толка, для которых в силу их политической, идейной и философской ограниченности существовал лишь один враг — российское самодержавие, одна цель — освобождение украинского слова, украинской культуры от притеснений и ограничений. Панацеей от всех бед, по их разумению, была борьба за достижение буржуазных свобод посредством укрепления и развития земства, принятие либеральной конституции.

Но этот сложный и трудный путь, путь формирования идейных, социальных и политических взглядов выдающейся украинской поэтессы, впереди. А ко времени вынужденной эмиграции Михаила Дратоманова она была еще маленькой девочкой и жила в атмосфере почитания, благоговейного отношения близких и знакомых к своему дяде, к деятельности той самой «Громады», о которой она ничего не знала, да и, естественно, не могла знать.

«Громады» — это культурно-просветительные организация украинской либеральной буржуазии и помещиков, возникшие сразу после отмены крепостного права. Существовали они в 60 — 90-х годах прошлого столетия в Киеве, Одессе, Харькове, Полтаве и других городах. Объединяя в своих рядах либерально настроенную интеллигенцию, «громады» вели легальную и нелегальную культурническую работу: издавали на украинском языке научно-популярные книги, организовывали вечерние воскресные школы, кружки по изучению истории и литературы, готовили спектакли для простого народа, собирали народный фольклор, этнографические материалы.

Громадовцы, руководители которых были связаны с русской либеральной буржуазно-помещичьей интеллигенцией, подобно русским либералам, резко отмежевались от революционной демократии, целиком поддерживали реформу 1861 года.

В статье «Гонители земства и Ашшбалы либерализма» В.И. Ленин дал глубокий анализ мировоззрения и политической практики буржуазного либерализма. Вот как, например, оценивает Ленин «вершину революционных устремлений либералов»: «…земство с самого начала было осуждено на то, чтобы быть пятым колесом в телеге русского государственного управления, колесом, допускаемым бюрократией лишь постольку, поскольку ее всевластие не нарушалось, а роль депутатов от населения ограничивалась голой практикой, простым техническим исполнением круга задач, очерченных все тем же чиновничеством».[2]

Либералы не поняли и не поддержали движения народников, которое «привело к отчаянной схватке с правительством горстки героев, к борьбе за политическую свободу»[3] они «начинают все с той же «тактичности»: «не раздражать» правительство! добиваться «мирными средствами», каковые мирные средства так блистательно доказали свое ничтожество в 60-ые годы!».[4]

Но тем не менее царское правительство считало опасной даже культурническую работу «громад» и в 1876 году потребовало прекращения их деятельности. Однако кружки не распались, продолжали существовать и в условиях преследования.

Накануне отъезда Драгоманова за границу «Громада» собралась на Подоле, в помещении пивоварни «Общества предпринимателей», где один из ее членов, К. Михальчук, служил бухгалтером. С точки зрения безопасности это было удобное и надежное место: полиция и сыщики сюда почти не заглядывали. А осторожность необходима: ведь кое-кто из «Громады», а среди них и Драгоманов, находятся под строгим надзором полиции.

Надо сказать, что первая половина 70-х годов XIX столетия была относительно благоприятной для развития украинской литературы и культурной жизни. Активизация общественной мысли происходила главным образом в русле национально-освободительного и культурнического движения. Это были времена краеведческой деятельности Киевского отделения Географического общества (1873–1875 гг.), создания и работы Киевского комитета освобождения балканских славян, который собирал средства, посылал отряды добровольцев на помощь болгарам. В журнале «Киевский телеграф» печатались статьи, исследования, фольклорно-этнографические сборники; распространялись маленькие книжечки-мотыльки для народа.

В этой разнообразной деятельности Драгоманову по праву принадлежало одно из первых мест. Его дом стал местом встреч прогрессивных деятелей украинской и российской культуры. Выступления Драгоманова в печати, в частности в «Отечественных записках», «Вестнике Европы», «Знании», «Санкт-Петербургских ведомостях», «Неделе» и «Киевском телеграфе», а также в галицийских журналах, были посвящены проблемам общественно-политической жизни страны, и это раздражало царское правительство.

М.П. Драгоманов понимал, что «мирным путем» нельзя добиться желаемого, но вместе с тем не принимал революционной борьбы народа как единственного пути и потому выступал против народовольцев, «террористов», а позже и против революционеров-марксистов.

В.И. Ленин, цитируя Драгоманова,[5] поддерживает его тогда, когда он высказывает верные мысли: «Справедливо говорил Драгоманов: «Собственно вполне «мирных способов» у либерализма в России и быть не может, так как всякое заявление об изменении высшего управления у нас запрещено законами. Земские либералы должны были решительно переступить через это запрещение и хоть этим показать свою силу и перед правительством и перед террористами. Так как земские либералы такой силы не показали, то им довелось дожить до намерения правительства уничтожить даже обрезанные уже земские учреждения».[6]

В рассуждениях Драгоманова противоречия? Да. Половинчатость? Да. Но во взглядах и общественно-политической деятельности Драгоманова подобных неувязок и расхождений сколько угодно.

На себе, на собственной жизни ему довелось убедиться, что «мирных способов» у либерализма в России быть не может. Именно его выступления в литературных журналах плюс борьба за национальное освобождение Украины повлекли за собой «жесткие меры» со стороны царского правительства.

Позже М. Драгоманов писал в своих «Австро-русских воспоминаниях»:

«Уже в конце лета 1874 года, когда пошли обыски и аресты сотен людей, примущественно «народников-социалистов», дня через два после окончания археологического съезда зашел я невзначай в кафе на Крещатике; сижу, читаю газету. Входит проф. Леже,[7] внимательно смотрит на меня, а потом и говорит по-итальянски:

— Вас не арестовали?

— Как видите, — отвечаю.

— А мне говорили, что вы уже в заключении.

— Кто?

Не сказал. По пути захожу в университет, сижу в профессорской аудитории. Входит один профессор-натуралист, слегка смахивающий на гоголевского Ноздрева, останавливается у порога и крестится:

— Свят, свят, свят! Драгоманов, откуда вы? Из-под ареста?

— Да что вы! Кто это вам сказал?

— Я слышал, что арестован один профессор-филолог, вот и подумал: это вы… Еще говорили, что он имеет связи с галичанами.

— И я слышал нечто подобное, — отвечаю, — но подумал о другом…

— О ком же? — сразу же откликнулось несколько человек.

— О Гогоцком, — говорю. (Гогоцкий, между прочим, давно был связан с галицийскими «славянофилами», и ему была прислана телеграмма, будто на митинге в Галиции я выступил с речью о том, чтобы отделить Украину от России и присоединить к Польше). Услышав имя Гогоцкого (пользовавшегося репутацией доносчика. — А.К.), профессорская аудитория взорвалась хохотом, как на гомеровском Олимпе.

— И я слышал о вас то же самое, — шепнул мне один юрист, когда мы вместе выходили из университета. — Вы должны остерегаться… Это один из видов доноса, распустить слух, что кто-то уже арестован».

«Нет дыма без огня» — коварный смысл этой поговорки ощутил Драгоманов позже. Царское правительство, а пуще всего министр народного просвещения Дмитрий Толстой не обходили своим вниманием доцента Киевского университета, хорошо помнили его критические статьи, которые в своей совокупности отнюдь не свидетельствовали о лояльности. К тому же министр имел и личную неприязнь к Драгоманову, который в очерке «Восточная политика Германии и обрусение» беспощадно высмеял, разбил вдребезги толстовскую «классическую» систему образования», закрывающую дверь перед простым народом.

Весной 1875 года, когда на Драгоманова обрушилась целая серия доносов из Киева и Львова — будто он и революционер, и сепаратист, и бакунинско-польский агент, — его вызвал попечитель Киевского округа Антонович и объявил, что министр требует его отставки с должности приват-доцента Киевского университета. Драгоманов отказался подать прошение об отставке, ибо это явилось бы публичным признанием его вины.

Летом, находясь в Галиции и Венгрии, Драгоманов был недостаточно осмотрителен в частных разговорах. Не успел он возвратиться домой, как в Петербург полетел донос с обвинением его в агитационных антирусских выступлениях на народных митингах в Галиции. Теперь, как говорится, дело было сделано. Драгоманову запретили преподавание в Южнорусских университетах (Киевском, Одесском, Харьковском) и 7 сентября освободили по третьему пункту, то есть без права поступления на государственную службу в системе народного образования. И еще: строгий надзор полиции.

Что же теперь? Может, и впрямь согласиться на поступившее в это время предложение пойти работать коммерческим директором транспортной конторы на Нижней Волге? Или принять приглашение Суворина и стать политическим обозревателем по вопросам международной жизни в монархическом «Новом времени»?

Ни то, ни другое не подходило Драгоманову. И тогда-то родилась мысль о заграничном издательском центре «Громады», созданием которого занялся бы Драгоманов. Были собраны средства, и в марте 1876 года он отправился в Швейцарию.

В эмиграции Драгоманов продолжал публицистическую деятельность, страстно обличал политику царизма и в то же время не воспринимал теории классовой борьбы, критиковал народовольцев. В борьбе с царским самодержавием по-прежнему считал опорой, главной силой земское движение, редактировал журнал «Вольное слово», который объявил себя органом земской оппозиции.

«В конце концов, — писал сам Драгоманов в 1888 г., -…опыт издания земского органа в виде «Вольного Слова» нельзя признать удачным, хотя бы уже потому, что собственно земские материалы стали поступать в редакцию правильно только с конца 1882 г., а в мае 1883 г. издание было уже прекращено». Приведя эту цитату, В.И. Ленин заключает: «Неудача либерального органа явилась естественным результатом слабости либерального движения».[8]

Как уже упоминалось ранее, В.И. Ленин неоднократно обращался к трудам Драгоманова. Чем объяснить такое пристальное внимание к идеям Драгоманова и его деятельности? Весьма определенный ответ на эти вопросы содержится в ленинских работах: «В интересах политической борьбы мы должны поддерживать всякую оппозицию гнету самодержавия, по какому бы поводу и в каком бы общественном слое она ни проявлялась. Для нас далеко не безразлична поэтому оппозиция нашей либеральной буржуазии вообще и наших земцев в частности. Сумеют либералы сорганизоваться в нелегальную партию, — тем лучше, мы будем приветствовать рост политического самосознания в имущих классах, мы будем поддерживать их требования, мы постараемся, чтобы деятельность либералов и социал-демократов взаимно пополняла друг друга».[9]

Дальнейший ход общественного развития показал, что либералы не превратились в реальную угрожающую самодержавию силу. Ибо большинство из них, в том числе и Драгоманов, так и не смогли «освободиться от самой, казалось бы, несостоятельной теоретически и самой живучей практически иллюзии, будто возможно еще парламентерство с русским самодержавием, будто какое-нибудь земство есть зародыш конституции…».[10]

Надеждам Драгоманова на то, что удастся завоевать политические свободы без революции, без вооруженной борьбы, что самодержавие развалится само собой, не суждено сбыться. Шли годы, десятилетия, иллюзии рассеивались. А Драгоманов так и не возвратился на родную землю.

…За два дня до отъезда, приблизительно 10 марта, в доме Павла Житецкого состоялся прощальный вечер ближайших друзей и родственников Драгоманова. Грустный это был вечер, нет-нет да и подкрадывалась гнетущая мысль: чужая земля, чужие люди, неопределенность дела, за которое брался Драгоманов… Все, кто пришел сюда, любили его за искренность и ум, за веселый нрав, за непоколебимость и решительность. И гордились им, видели в нем исключительные способности политического и общественного деятеля.

Однако перспектива скитаний на чужбине, да еще и без надежного источника средств существования, не очень-то радовала жену Михаила Драгоманова, его верную подругу Людмилу Михайловну. Непривычно было видеть поникшей и опечаленной эту красивую молодую женщину. Даже хозяйка, Варвара Житецкая, неутомимая плясунья, обычно душа компании, на этот раз приуныла: все у нее из рук валится…

Только после того, как Михаил Старицкий прочел за ужином стихотворение, обращенное к Драгоманову, разговор оживился. Микола Лысенко сыграл свой романс на слова Шевченко «Сойдемся ли мы с вами снова?» с посвящением Драгомановым. Романс исполнила Ольга Лысенко.

Казалось, что слова, написанные в каземате сорок лет назад, адресуются всем присутствующим здесь:

Сойдемся ли мы с вами снова?

Или навеки разошлись?

И по степям и дебрям слово

Любви и правды разнесли?

Пускай и так!..

Мать не родную

Пришлось нам уважать — чужую!..

И, отправляясь в путь-дорогу,

Друг другу обещанье дать

Любить свою Украину…

В годы и тяжкие часы невзгоды

Ее в молитвах поминать.