Глава 20 Рождение союза адвокатов

Глава 20

Рождение союза адвокатов

Казалось бы, во взаимоотношениях в Погорелом Городище с судьей и работниками суда, а также с прокурором я не ощущал унизительного или пренебрежительного к себе отношения. Скорее, наоборот — со мной советовались, обсуждали спорные вопросы, спорили, но всегда уважительно и доброжелательно.

И все-таки уже тогда я остро ощутил унизительно-бесправное положение адвоката как процессуальной фигуры в правосудии и всей адвокатуры в целом — в обществе.

И, как это ни странно, мысли о несовершенстве организации адвокатуры в СССР, о том, что люди в нашей стране нуждаются в защитниках, наделенных большими правами и возможностями, не давали мне покоя, когда я только начал свою практику.

Конечно, я осознавал, что все общество, а не только власть, еще не созрело для понимания значения, более того — полезности и необходимости сильной, независимой адвокатуры. По ночам, лежа на сеннике в своем закутке, под хрюканье свиней и вздохи коровы за стеной я представлял себе светлые околокремлевские чертоги, в которых умудренные знаниями многоопытные юристы обдумывают и решают вопросы, связанные с решительным изменением положения адвокатуры в обществе и усовершенствованием организации ее работы.

Мои юношеские мечты были весьма туманны, и четкого представления о том, что должен собой представлять некий общесоюзный орган адвокатуры, я не имел.

Однако чем дальше, тем чаще проявлялось оскорбительное отношение к адвокатуре и к каждому адвокату в отдельности. Нередко в газетах, по радио, в случайных разговорах адвокатов отождествляли с преступниками, говорили о продажности адвокатуры.

При этом под продажностью ошибочно понимали существующую систему оплаты труда адвокатов, которые получали гонорары от обратившегося к нему клиента. Именно это обывателем воспринималось как подкуп или даже почти как взятка.

Вспоминается рассказ одной женщины-адвоката. Она отдыхала в каком-то престижном санатории, но стеснялась говорить о том, что она — адвокат, и называла себя секретарем какого-то начальника. Она искренне считала, что это — более престижная и уважаемая профессия. Вот до какого состояния понимания своей роли и значения в обществе были доведены сами адвокаты.

С другой стороны, вспоминается и то, как однажды ночью, на рыбалке, в компании друзей и приятелей ко мне прицепился один из них, формально — достаточно интеллигентный человек, с вопросом о том, как я могу защищать преступников от народного суда.

И как я ни объяснял ему роль адвоката в обществе, как ни говорил о необходимости для общества обезопасить себя от необоснованных осуждений невиновных, он продолжал твердить одно и то же: «Я не понимаю, как можно защищать преступника, если его преступление очевидно и он подлежит народному суду».

К счастью, наступило время, когда в обществе сначала робко, а потом все громче заговорили о необходимости создания правового государства и гражданского общества.

И тогда, в 70-е годы, уже вернувшись в Москву, я уже не мог хранить в себе всю свою боль за любимую профессию и воззвал к общественности:

— Не пора ли провозгласить, что в правовом государстве даже преступники — тоже его, правового государства, граждане и потому права гражданские, а тем паче человеческие — неотъемлемые их права? И что даже временное лишение человека одного из прав — свободы — не должно лишать его ни чести, ни достоинства, ни естественного права жить в человеческих условиях, а следовательно — нормально питаться, а не голодать, читать, писать письма и получать их, учиться и работать по-людски.

Не пора ли согласиться, что законы наши подчас чрезмерно суровы, а практика их применения судами — неоправданно жестока, что они — и законы, и практика их применения — нуждаются в срочном и радикальном изменении? Не в «косметике», не в латании дыр, не в штопке — в коренном изменении!

Не пора ли признать, что в правовом государстве защита интересов и прав граждан — важнейшее, почетное общественное предначертание адвокатуры, и потому ей, адвокатуре, надлежит быть независимой, мощной, способной эти самые права и интересы людей достойно и действенно отстаивать и охранять?!

И вот тогда-то возникла и оформилась идея создания Союза адвокатов. Потребность в этом стала ощущаться и многими моими коллегами в разных концах нашей страны.

Вскоре в Москве я нашел единомышленника в лице Петра Баренбойма[33] — удивительного человека, энергичного генератора различных идей, который вместе со мной стал активно работать над созданием Союза адвокатов.

Мой соратник от слов быстро переходил к делу: брал лист чистой бумаги и своим размашистым крупным почерком легко набрасывал письма в различные коллегии, обращения к известным прогрессивным людям, письма в газеты, — в общем, развернул бурную деятельность. Нам стали помогать и другие адвокаты Москвы: они, в свою очередь, связывали нас со своими знакомыми, влиятельными и мыслящими людьми. Так, например, адвокат Марк Коган[34] обратился к Виталию Гинзбургу[35], будущему лауреату Нобелевской премии, и тот откликнулся на наше обращение.

Академик был более чем неравнодушным человеком. В газеты были направлены письма от него, от других знаменитых ученых, деятелей искусства, крупных ученых-юристов.

К нам присоединился и московский адвокат Андрей Макаров[36] — способный, темпераментный, умный и энергичный, совсем молодой еще тогда человек, который, однако же, сыграл большую роль в создании Союза адвокатов.

Мы трое почти ежедневно собирались в маленькой комнатенке НИИ адвокатуры при Московской городской и областной коллегий адвокатов, писали воззвания, созванивались с коллегами, общественными деятелями, мчались куда-то на встречи, кого-то принимали, уговаривали, убеждали. Мы полностью жили идеей создания Союза. Мы понимали, что для этого нужно собрать съезд адвокатов, но прежде создать какую-то структуру в виде оргкомитета, способного наладить всю эту работу.

Но нашей деятельности противостояло Министерство юстиции СССР, которое делало все возможное, чтобы Союз не был образован и чтобы адвокатура, таким образом, не стала самостоятельной, независимой и не вышла из-под власти государства и его ведомства.

Конечно, силами одних московских адвокатов преодолеть все препятствия вряд ли бы удалось. Однако вскоре выяснилось, что нас поддерживают не только некоторые столичные, но и многие представители самых разных региональных коллегий. Нашими активными союзниками стали адвокат Приморской коллегии адвокатов Веремчук, ставший впоследствии депутатом Верховного Совета; мужественный, умный и энергичный председатель президиума Воронежской коллегии адвокатов Калитвин, председатели президиумов тогда Свердловской и Горьковской коллегий Смирнов и Рогачев и некоторые другие. С помощью наших коллег в октябре 1988 года нам удалось, наконец, провести первое маленькое собрание группы активистов в Воронеже. Это было полудетективное событие!

Проведение собрания именно в Воронеже было вынужденным, поскольку никакой возможности в то время создать даже небольшую группу в виде оргкомитета в Москве было невозможно. Ведь чтобы пригласить представителей разных адвокатских образований, нужно было иметь помещение, нужно было организовать проживание приехавших лиц. Все это в Москве сделать нам никак не удавалось. И тогда, благодаря мужеству и принципиальности Владимира Васильевича Калитвина, удалось провести собрание в Воронеже.

Воронежские власти тоже не желали проведения такого мероприятия в городе, не давали для этого помещения, препятствовали поселению в гостиницах приехавших из разных мест СССР адвокатов. Буквально накануне мероприятия из воронежского облисполкома во все коллегии страны разлетелись телеграммы с уведомлением об отмене нашей конференции, так что выехало на нее в итоге гораздо меньше представителей регионов, чем предполагалось.

Но все же Баренбойм, Макаров и я выехали в Воронеж, полные решимости провести собрание, несмотря на все препятствия. В поезде вдруг обнаружилось, что мы с Баренбоймом забыли взять с собой деньги — у нас не было ни копейки. Деньги оказались только у Макарова, что позволило ему впоследствии утверждать, что Союз адвокатов СССР был создан на его деньги!

В Воронеж в результате съехалось около 20 человек. Калитвин, несмотря на сопротивление местных властей, предоставил нам помещение своего Президиума, где мы все собрались и где был избран оргкомитет. Главой оргкомитета избрали меня. Мы с новой энергией принялись готовить учредительный съезд.

Спустя две недели после начала работы оргкомитета к нам присоединились еще 29 коллегий всей страны. Радио, газеты, журналы, многие знаменитые люди поддержали нас. И тогда Министерство юстиции наконец осознало, что воспрепятствовать созданию Союза уже практически невозможно. Это же было понято и в ЦК КПСС, политбюро которого в декабре 1988 года приняло решение об образовании ассоциации адвокатов СССР. А уже в феврале следующего года нами был созван Учредительный съезд, который под гром аплодисментов провозгласил создание Союза адвокатов СССР как общественной, добровольной, самоуправляющейся организации адвокатов, основанной на индивидуальном членстве.

Съезду предстояло избрать председателя нового Союза и трех его заместителей, а также правление. При выдвижении кандидатов в председатели называлась и моя фамилия. Но я администратором никогда не был и становиться им не хотел, поэтому тут же заявил самоотвод и поддержал своего коллегу Георгия Алексеевича Воскресенского, который и был выбран председателем правления.

А его заместителями были избраны два чрезвычайно достойных адвоката — Владимир Калитвин, о котором я уже упоминал, и Михаил Гофштейн, заместитель председателя Президиума Московской областной коллегии адвокатов, один из самых уважаемых и авторитетных адвокатов страны, необыкновенный умница и юрист.

Наряду с ними заместителем избрали и меня. И я горжусь тем, что оказался в компании с такими замечательными людьми и профессионалами.