Из черновых набросков, не вошедших в основной текст

Из черновых набросков, не вошедших в основной текст

На этом свидании, или на известной части его, присутствовал, кажется, т. Сталин. Помню, он сказал: «Т. Троцкий замечательно ведет руководство». Это было сказано с кривой улыбкой и как бы насилием над собою. Я посмотрел на него с удивлением и уловил не то удивленный, не то проверяющий взгляд Ленина. Борьба против «троцкизма», открывшаяся в 1923 г., направлялась не против «примиренчества», о чем давно уже не было и речи, а против концепции международной пролетарской революции, причем термидорианцы повторяли нередко те доводы, которые составляли в период первой революции достояние либералов и меньшевиков. Нет ничего удивительного, если в этой борьбе Сталин нашел надежную опору в бывших либералах, социалистах-революционерах и меньшевиках, переполнивших государственный, отчасти и партийный аппарат.

Ссылаясь на подъем партийного движения на Западе под влиянием первых успехов революции в России, Ленин писал в 1906 г.: «Полная победа буржуазной революции в России вызовет почти неминуемо (или, по крайней мере, по всей вероятности) ряд таких политических потрясений в Европе, которые будут сильнейшим толчком к социалистической революции». На вопрос: а как быть, если революция на Западе все же не наступит, Ленин вовсе не отвечал ухешительными надеждами насчет незыблемости союза рабочих и крестьян, наоборот, он открыто заявлял: тогда реставрация неизбежна, ибо «другой гарантии нет и быть не может».

Каменев, как редактор сочинений, спрашивал меня: «Как быть? Много острой полемики!!» Я ответил (по телефону): печатайте все, пусть молодые учатся. Вот так… Он вздохнул с облегчением. Я понял, что он говорил по поручению Ленина.

Политика Сталина в китайской революции может быть объяснена только тем, что он проспал три русских революции. Роль Сталина в отношении германской, китайской и испанской революций была однозначна. Уже в 1905 году Сталин разрешал массам действовать только по призыву комитетов. К счастью, массы не спрашивали разрешения Сталина. В 1917 году он начал капитуляцию перед либеральной буржуазией и ее соглашательской агентурой. Ленин помешал ему довести эту политику до конца. Ленин мог помешать ему, потому что в этот период большевистская партия была организацией пролетарского авангарда, и ее аппарат, имевший зародыши, как все аппараты, консервативной тенденции, представлял все же лишь орудие партии, а не ее бесконтрольного владыку. Черты консервативного аппаратчика получили в дальнейшие годы чрезвычайное развитие, отвечающее развитию самого аппарата. Колебание и уклончивость Сталина, бывшие в 1905 и 1917 году, вытекали именно из того, что его органические тенденции находились в противоречии к тенденциям пролетарского авангарда и этот последний в лице Выборгского района делал ему серьезные предостережения. В 1925–1926 году, и в особенности в течение дальнейшего десятилетия, соотношение сил и психология радикально переменились. Консервативные тенденции Сталина находились в полном соответствии с основными тенденциями бюрократического аппарата. Его консерватизм не рисковал вызвать предостережение Выборгского района, ибо последний, как и весь пролетарский авангард, был взят в тиски бюрократией.

Тогда еще имя Народного фронта не было изобретено. Но позднейшие комбинации под этим именем в Испании, во Франции и других странах ничем по существу не отличались от русской коалиции 1917 г. Задача такого рода коалиций в основе своей всегда одна и та же: подчинить либеральной буржуазии мелкобуржуазных социалистов и, через их посредство, рабочие массы. Политическое руководство буржуазии над народом имело в известную историческую эпоху прогрессивное значение, поскольку вырывало угнетенные массы из «доисторического» прозябания и тем подготовляло их будущую самостоятельность. Так было в революциях 17-го и 18-го столетий. Но уже в русской революции 190S г. запоздалый либерализм играл антиреволюционную роль и союз с ним рабочих организаций означал не пробуждение масс к политической активности, а наоборот, ограничение и принижение той политической самостоятельности, которую массы завоевывали под социалистическим руководством. Именно на этом основном вопросе: с либерализмом или против либерализма, за коалицию или против коалиции, за народный фронт или против народного фронта, и произошел окончательный раскол между большевизмом и меньшевизмом.

Но если политика блока с левой буржуазией категорически отвергалась большевиками по отношению к отсталой России, еще не совершившей своей буржуазной революции, то тем более преступной была эта политика по отношению к старым буржуазным нациям, как Франция и Испания, давно исчерпавшим прогрессивные тенденции буржуазии. Отказ большевиков нести хоть тень ответственности за коалицию 1917 г. в России и участие секций Коминтерна в народных фронтах Франции и Испании двадцать лет спустя дает нам наиболее яркое выражение противоречия между политикой Ленина и политикой Сталина.

Кремль всегда утверждал, что так называемый Тройственный пакт против Коминтерна направлен в самом деле против Англии и Франции. 1акое истолкование нужно было для того, чтобы подчеркнуть, что западные демократии больше нуждаются в союзе с Советским Союзом, чем этот последний в поддержке западных демократий. Но несомненно, что и по существу Германия и Италия использовали до сих пор свой антикоминтерновский блок гораздо больше против Запада, чем против Востока. Это совсем не значит, конечно, что завтра направление агрессии не будет на Восток.

Какие гарантии, однако, может дать берлинское правительство Москве? Таких гарантий нет и по существу быть не может. Формальные с Японией секретные обязательства котируются сейчас по очень низкой цене. Отсюда двойственность политики Кремля. Он действует так, как если бы со стороны Германии и Японии ему не угрожало никакой опасности. Вернее, он делает вид, будто ему со стороны беспокойных и могущественных соседей не угрожает никакой опасности. В то же время он ведет сложный и капризный флирт с западными демократиями. Основная линия политики: соглашение с Гитлером и Микадо. Дополнительная линия политики – застраховать себя при помощи соглашения с демократиями. А так как это соглашение можно прервать, разрушить неписаный, ненадежный договор с Гитлером и Микадо, то Москва тянет, не доводит дело до конца, не заключает соглашения и в то же время не прерывает переговоров. Словом, Москва стремится показать, что, вопреки французской пословице, дверь может быть и открыта, и закрыта.

Если принять за чистую монету сообщение Ворошилова в марте этого года, то армия насчитывает сейчас в своих рядах вместе со всеми вспомогательными войсками около трех миллионов душ, из них половина – члены коммунистической партии и Союза молодежи.

Необходимых товаров не хватает, как в Германии, больше, чем в Германии. Цены непосильно высоки.

Германия имеет все еще, разумеется, громадные технические, промышленные преимущества над Советским Союзом. Но преимущества Советского Союза в сырье скомпенсируют преимущества германской техники. Германия не способна на долгую войну. Советские пространства исключают возможность решительного успеха в короткий срок. Таково главное стратегическое соображение Москвы.

В феврале 1940 г. газеты сообщали, что Сталин выехал в Ленинград для празднования 22-летнего юбилея Красной армии. Это сообщение крайне поучительно. К этому дню надеялись подготовить захват Выборга и придать празднованию особенно торжественный характер с участием Сталина. Если этого чисто парадного участия Сталина в событиях финляндской войны не произошло, то потому, что не удалось захватить Выборг своевременно, т. е. в указанный юбилейный срок.